Loe raamatut: «Тоннель», lehekülg 3
– А я все-таки хотела бы знать, – сказала круглолицая мамочка из Пежо, которая, очевидно, утешила наконец сына, выпрямилась во весь невысокий свой рост и даже, кажется, встала на цыпочки. – Долго нас еще тут продержат? Капитан, вы слышите меня, я к вам обращаюсь! Что происходит вообще, вы уже связались с начальством?
Толстый капитан расцепил руки и медленно повернулся, краснолицый и свирепый, и посмотрел на нее с отвращением.
– Ни с кем я не связывался, – сказал он с каким-то мстительным удовольствием. – Нету связи. He-ту. Вообще никакой.
ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 июля, 00:58
После этого неожиданно злорадного заявления несколько сотен человек тут же достали свои телефоны и задрали над головой, надеясь все-таки поймать сеть. Заполненный людьми участок тоннеля сразу сделался похож на рок-концерт или на огромный селфи-флешмоб. Экраны мерцали, щелкали кнопки, но связи в самом деле не было. Очевидно, капитан не соврал: массивные гермодвери отрезали не только выход на поверхность, но заодно и без того слабый здесь, под землей, мобильный сигнал.
Ася выдернула руку из папиной ладони и тоже полезла было в карман, но вспомнила свой разряженный телефон, забытый на заднем сиденье Тойоты, и опять разозлилась. Вот сейчас сказать бы им наконец, что она не хотела с ними ни на какую дачу, никуда вообще. Тем более что была там ужасная на этой даче скука, куча незнакомых взрослых, которые выпендривались друг перед другом, и папу, как обычно, сильнее всех развезло, и смотреть на него было неловко, а Терпила, как всегда, молча закатывала глаза, и спать пришлось в одной комнате с какой-то мелкой девчонкой. А теперь она еще и застряла тут из-за них неизвестно на сколько, пока мама там сходит с ума и не может дозвониться.
– Но это ведь нестрашно, да? – спросили рядом, и, обернувшись на голос, Ася узнала младшую красавицу из Кайена со светлой челкой. – Они же в курсе, что мы тут, внутри?
– Дав курсе, не в курсе, плевать им просто! – крикнули сзади.
– Ну что значит «плевать», – возразили ему. – Целый тоннель, полный машин. Там же и снаружи, наверно, пробка скопилась огромная, откроют, куда денутся!
– Вообще странно, – поддержал кто-то. – Ну как это – нету связи? Должны же быть какие-то, не знаю, средства? Передать наверх, если вдруг что. А если тут потоп, например, или пожар? Чтоб спасателей хотя бы вызвать!
– Вы как будто скорую ни разу в деревню не вызывали, – мрачно сказали в толпе. – Или пожарников, например. Они через два часа приезжают, это вам не Москва.
– Да прошло уже два часа, извините! И вообще-то мы в Москве, в черте города, если вы не заметили!
Голоса множились, набирали силу, и все до единой реплики так или иначе были адресованы капитану, хотя никто пока на него не смотрел и лично к нему больше не обращался. Неприятный толстяк был сейчас бесполезен, точно так же ничего не понимал и уж тем более ничего, конечно, поделать не мог, но, как и в случае со старлеем часом раньше, сама его должность и форма уже сделали его ответственным за всё – и за странные эти неизвестно откуда взявшиеся ворота, за отсутствие связи и за то, что уже час ночи, а завтра на работу, и даже за невыносимую липкую жару.
– Вы ДПС попробуйте вызвать на трассе ночью, – сказал кто-то. – Безо всяких ворот до утра простоите, пока они там выспятся, пока чаю попьют.
– Или полицию. У нас дачу обнесли в прошлом году, так они только к вечеру приехали и заявление принимать не хотели еще. Все равно не найдем никого, говорят, и один прямо пьяный, так и прет от него. На рынке, говорят, посмотрите, там ворованное быстрее появится. А у меня бензопилу японскую, между прочим, из гаража поперли.
– Да не хотят они работать просто, бездельники, морды себе наели! Сколько мы тут сидим, а они не чешутся даже, нам что тут, ночевать?
Ох, насуют сейчас капитану, подумал Митя и посмотрел на краснолицего толстяка с неожиданной жалостью. Вероятно, чуткий капитан тоже это понял, потому что отреагировал быстро и напал первым – налился кровью, раздулся и заорал:
– А может, и придется! Ночевать! Ни воды, ни дыма нету, ситуация неострая, и не базарить надо без толку, а вернуться по местам и ждать, без истерики, порядок соблюдать! Устроили тут, понимаешь, пикет! Дайте специалистам работать, без вас, понимаешь, разберутся!
Как ни странно, находчивая Капитанова контратака сработала. Причины, вероятно, были разные, но гнев человека в форме подействовал на всех одинаково. Не то чтобы они успокоились и простили капитану, а заодно и невидимым его соучастникам возмутительный бардак и привычную их неэффективность, но шуметь, во всяком случае, перестали. Все одновременно вдруг вспомнили о брошенных своих сумках, распахнутых дверцах, включенных фарах и забытых в замке зажигания ключах. Митинговать перед запертым въездом, пока кто-то потрошит твой кошелек, оставленный без присмотра, или у тебя просто вот-вот сядет аккумулятор, в самом деле не имело смысла, и толпа осела, распалась на группы и повернула назад, к машинам, до которых еще и добираться теперь, когда паника схлынула, предстояло минимум полчаса, если не дольше.
Торопливо и не глядя друг на друга ушли обе женщины-Кайен, словно каждая надеялась обогнать вторую; заспешил к своему Рено темнолицый маленький таксист. Потом мимо решительно прошагал Патриот, уже остывший почти до нормального цвета, с белобрысым шестилеткой на руках, и с ним его сдобные розовые жена и дочка. Митя тоже протянул было руки, но ни Саша, ни Ася ждать его не стали и были уже далеко впереди. За ними, морщась и охая, шла босая нимфа-Кабриолет; адреналин выветрился, и она ступала по асфальту, как по горячим углям.
– А где капитан? – спросила мама-Пежо, дергая Митю за рукав. – Вы не видели капитана? Ох, да куда же он делся, только что же был здесь…
Но похоже, мордатый хитрец-полицейский совершенно не собирался превратиться в ее заложника еще и на обратном пути, потому что видно его нигде не было, да и вообще знакомых вокруг почти уже не осталось.
– Господи, – вздохнула мама-Пежо и посмотрела вниз, на сына, который затих наконец и сидел теперь возле ее ног со слабой блуждающей улыбкой, как румяный джинсовый Будда. – Я его сама не донесу.
Недовольное лицо ее на секунду обмякло, сделалось усталым и беспомощным. Митя еще раз обернулся, чтобы найти своих, и не нашел.
– Давайте я помогу, – предложил он.
Она с сомнением оглядела его, потом подошла ближе и принюхалась. В самом деле принюхалась и даже наморщила нос.
– Вы пили, кажется, – сказала она. – Он не выносит запах.
А капитан у нас, значит, незабудками пахнет, хотел сказать Митя, но промолчал. Какая невыносимая все-таки баба. Останется же торчать тут одна просто из упрямства, и все у нее будут виноваты. Он наклонился и попробовал поднять ребенка. Мальчишка дернулся, выгнул шею и действительно тут же завопил, отчаянно и сердито.
– Всё, не надо, отойдите, – сразу сказала женщина, – вы слышите? Не трогайте его, он боится пьяных, у него сейчас приступ начнется!
– А ну, дай-ка я, – сказали рядом.
Посторонившись, Митя увидел крупного дядьку в растянутой майке с логотипом «Мегафон» поперек широкой груди и узнал в нем одного из загорелых строителей из микроавтобуса. Пятеро его товарищей топтались неподалеку и наблюдали за происходящим с явным неодобрением. Не обращая внимания на истошный детский крик и протесты тревожной матери, дядька легко подхватил мальчика на руки.
– Да не волнуйся ты, мать, – сказал он добродушно. – Ну поорет пацан, ничего ему не сделается. Давай показывай дорогу. Доставим в лучшем виде, у меня братишка младший такой же дурачок.
Женщина-Пежо вздернула подбородок, ноздри ее побелели.
– Ду-ра-чок? – повторила она. – Что значит – дурачок, это что еще за пещерное определение? И вообще, какая я вам «мать», я младше вас, между прочим! И почему вы мне тыкаете, кстати?
Дядькина улыбка поблекла, но было поздно. Продолжая свой возмущенный монолог (Дурачок! Как у вас только язык повернулся, вы понимаете, что он вас слышит?), мамаша-Пежо погнала его в сторону машин. Недолго посовещавшись, остальные строители, которые точно теперь опоздали на свой поезд, неохотно повлеклись следом. Обогнать эту невеселую процессию оказалось нетрудно, и на бегу Митя увидел, как мальчик, не переставая кричать, лупит своего незадачливого рикшу пухлой ладонью по голове.
Бежать пришлось недолго; за первым же поворотом выяснилось, что толпа снова встала, потому что у левой стены лежал на боку желтый спортивный мотоцикл, придавивший своего ездока. Промчавшись по забитому автомобилями тоннелю три с лишним километра, до въезда он все-таки не дотянул и рухнул почему-то именно здесь, на сухом и свободном участке. Через две полосы к мотоциклу тянулся широкий и черный резиновый след. Человек в расписной кожаной куртке и зеркальном шлеме лежал на спине, раскинув руки, и не шевелился. Приближаться и трогать его, очевидно, никому не хотелось, но просто пройти мимо тоже было нельзя.
– Доктор есть? – наконец спросил кто-то. – Нет, серьезно, ему помощь нужна, есть тут доктор?
– В скорую позвоните, – мрачно ответили ему.
– Очень смешно!
– А похоже, что я смеюсь?
– Пропустите, – раздался голос. – Пожалуйста, дайте пройти, я доктор.
Люди охотно задвигались, расступаясь, и выпустили к опрокинутому мотоциклу невысокого щуплого человечка с пластиковой кошачьей переноской в руках. Того самого, сразу вспомнил Митя, которого светловолосая женщина-Терминатор выхватила из бегущей толпы и затащила за автобус. Еще пара часов, и мы все тут будем знать друг друга в лицо, подумал он невесело. Человечку с переноской тоже явно было не по себе. Он поставил свой громоздкий ящик у стены, опустился на корточки возле неподвижного мотоциклиста и потянулся к шлему, но в последний момент замер. Забрало было непрозрачное, отражало желтую потолочную лампу, и казалось, маленький доктор надеется, что под ним не будет лица и нарядный шлем просто наполнен пластмассой, как цветной шар для боулинга.
– Извините, – сказал он хрипло. – Я стоматолог, у меня такое нечасто.
Он сдвинул-таки зеркальную шторку и заглянул внутрь. Потрогал шею мотоциклиста чуть ниже уха и наконец встал и развел руками.
– Боюсь, я ничего не могу сделать, он умер. Нам, наверное, и правда лучше всем вернуться.
А после поднял свою переноску, погладил решетку и, бормоча извинения, начал протискиваться сквозь толпу.
Дальше пошли молча.
ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 июля, 01:13
Расталкивать людей было неловко, так что Асю и Сашу он догнал уже почти у самой Тойоты. Лица у обеих были утомленные и бледные. Аська отчаянно зевала и, казалось, сейчас заснет прямо на ходу.
– Где ты был? – спросила Саша.
– Помочь надо было кое-кому, – сказал Митя виновато. – Прости.
– И как, помог?
Никакого упрека не было в этом вопросе, никакой иронии даже. Она умела так спрашивать – ровно и без оценки, с абсолютно нейтральным интересом, за это ее и ценили на работе. Безупречный, объективный интервьюер, рядом с которым ты всегда говорил больше, чем собирался, и, если в результате чувствовал себя говном, ее упрекнуть было не в чем, она тебя никак к этому выводу не подталкивала.
Устал я просто, подумал Митя. Три километра в одну сторону, потом в другую, и жара еще эта.
– Мама тебя убьет, – сонно сказала Ася и опять зевнула.
– Сейчас мы тебя спать положим сзади, – бодро сказал он. – А с мамой я поговорю. Ну пропустишь зубного завтра, в конце концов. Кто же знал, что так выйдет?
Тойота стояла обиженная, с распахнутыми дверцами, но внутри все было не тронуто. Судя по всему, ни на Сашину сумку, ни на Аськин расстегнутый рюкзак и забытый на заднем сиденье телефон никто не позарился, и все-таки обе сразу забрались внутрь – одна вперед, другая назад, проверять вещи. Снаружи слышно было, как Саша вежливо предлагает Асе выпить воды и как Ася вежливо отказывается, потому что не хочет пить, спасибо большое, и Митя сразу почувствовал, что в машину ему не хочется совсем, а вместо этого, наоборот, нестерпимо хочется курить. Он сел прямо на асфальт, прислонившись спиной к тойотиному пыльному борту, вытащил из кармана пачку «Винстона» и щелчком выбил сигарету.
Впереди жена-Патриот деловито копалась в багажнике УАЗа, шуршала целлофаном. Левую руку она согнула в локте и яркие пакетики чипсов, яблоки и бутылки цветной газировки складывала прямо себе на грудь. Вид у нее был неожиданно пляжный, словно она вот-вот вытащит из багажника одеяло, крем для загара и надувной круг. А может, и кастрюлю с борщом, завернутую в полотенце. Дети нетерпеливо скакали рядом, как голодные маленькие птицы.
Справа в Порше красивая женщина-Кайен откинулась в кожаном кресле и протирала влажной салфеткой лоб, виски и тонкие голые руки, а потом, бросив осторожный взгляд в окно (Митя поспешно отвернулся), быстрым движением коснулась салфеткой подмышек, одной и другой. Ее сердитая младшая спутница пришла позже и как раз усаживалась на свое место. Через тонированное стекло видно было, как она наклоняется, чтобы снять обувь, забирается на сиденье с ногами и начинает массировать ступни, и что платье на ней короткое, а коленки хороши, хоть и несколько полноваты, и что ей совершенно плевать, видит ее в эту минуту кто-нибудь или нет.
– Ну ты как, Очки? – спросил Патриот, тяжело садясь рядом.
В руках у него была рыжая двухлитровка «Жигулевского», изрядно уже початая. Он поднял ее к губам, сделал пару шумных глотков и протянул Мите. Ясно было, что и с «Очками», и с внезапной патриотовой приязнью на ближайшие пару часов придется просто смириться, так что Митя взял бутылку и тоже глотнул, потом еще раз и еще. Пиво было горькое, теплое и выдохшееся и пришлось невероятно кстати, и, чтобы внести лепту в укрепление добрых соседских отношений, Митя предложил Патриоту сигарету.
Пару минут они молча курили, сидя бок о бок и передавая друг другу бутылку. Люди продолжали идти мимо, но поток понемногу начинал редеть. Маленький таксист, вернувшийся одним из первых, положил голову на руль и крепко спал, как умеют только люди, привыкшие использовать для отдыха каждую свободную минуту. Юный водитель Газели уже снова забаррикадировался в своей кабине. Одной из последних приковыляла босая длинноногая нимфа, прижимая к груди свои неудобные туфли бережно, как котят.
– Еле нашла, – сказала она Мите с Патриотом. – Всё облазила, вообще не могла вспомнить, где их бросила. Ремешок порвался, жалко, новые совсем.
Потом она взглянула в сторону своей сверкающей машины, и нежное ее лицо омрачилось.
– Он чего, так и не пришел? Нет, нормально? Вы же вместе уходили?
– Мы потерялись, когда все побежали, – сказал Митя. – Такая суматоха началась. Да придет, куда денется.
– Пива хочешь? – спросил Патриот и тряхнул двухлитровкой.
– А давай, – сказала нимфа, зашвырнула туфли в кабриолет и подошла поближе. – И сигаретку.
– Вы что, курите? Здесь?! – раздался знакомый звонкий голос, и, подняв голову, Митя увидел маму-Пежо, маленькую, гневную и снова полную энергии, которой она набралась, вероятно, от несчастного здоровяка из микроавтобуса.
Мальчик уже не бился и сидел у него на руках смирно и сонно, клевал носом, а вот у дядьки лицо было такое, словно по пути он потерял литра два крови. Оставив его топтаться возле кабриолета, как нерасседланную лошадь, мама-Пежо решительно подошла к Тойоте.
– Уберите немедленно, – потребовала она. – Дома курите у себя сколько захотите, а здесь общественное место, никто не обязан дышать этой вонью.
Митя вздохнул и послушно погасил окурок об асфальт, но Патриота смутить оказалось непросто.
– Да где общественное, мы в поликлинике, что ль? Тут дорога вообще-то! Главное, двести машин стоит газует, а сраная сигарета им воняет. Да задолбали, – сказал он и демонстративно прикурил новую. – Запах не нравится? Окошки подними. Кондей твой два часа всем в морду молотил, гораздо больше воздуха попортил.
Нимфа хихикнула и с удовольствием затянулась. Мама-Пежо постояла недолго, взвешивая шансы. Глаза ее горели, и перспектива предстоящей битвы явно не пугала, но тут позади зароптал ее взмокший заложник.
– Мамаша! – взмолился он. – Пошли уже, а? Тяжелый пацан-то!
Вполне возможно, протесты пленного на нее впечатления бы не произвели, но тут забеспокоился и мальчик, и мама-Пежо отправилась руководить загрузкой сына в машину. Даже по спине ее было видно, что отступление это временное и разговор не закончен. Собственно, он и не прерывался: открывая дверцу, распутывая ремешки на детском кресле и устраивая в нем мальчика, она продолжала комментировать неловкость своего помощника, моральные качества дезертира-капитана, бесполезность мужчин в целом и отдельно – безответственность некоторых, кому вот-вот возвращаться за руль, а они решили выпить на глазах у всех, ну конечно, чем еще заняться, когда неизвестно даже, что вообще происходит.
Свободный наконец от своей ноши здоровяк вытер пот со лба, выпрямил спину и дико огляделся. Вид у него был потрясенный, как у человека, заглянувшего в бездну. Патриот без слов протянул ему остатки «Жигулевского», которые тот стремительно вылил себе в рот. Лицо его немного разгладилось, и он так же молча благодарно кивнул, аккуратно поставил опустевшую бутылку на асфальт и поспешил к своим товарищам из микроавтобуса, которые все это время делали ему отчаянные нетерпеливые знаки.
Наконец пришел и капитан. У Мити даже мелькнула мысль, что он задержался возле тела погибшего мотоциклиста (без сомнения, исключительно ради проверки документов, а не чтобы пошарить по карманам), хотя замедлить его запросто могло и что-нибудь другое, гадать не стоило. Первым делом толстый полицейский обратил внимание на распахнутую дверь патрульной машины. Он полез в салон, встал коленями на переднее сиденье и замер там, выставив в проход объемный зад и две пыльных стоптанных подошвы. Потом выбрался обратно и погрузился в нерадостные размышления. И только тогда Митя вспомнил про человека с разбитым лицом и скованными руками, которого они видели на заднем сиденье перед тем, как отправиться к началу тоннеля. Судя по мрачному выражению капитанского лица, человека этого в машине больше не было. Повезло, подумал Митя. Непонятно только, как он теперь будет снимать наручники.
– Ну чё? – спросил Патриот и толкнул его локтем. – Может, еще одну? – И пошел к УАЗу за второй двухлитровкой.
ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 июля, 01:22
Когда вернулись наконец старлей и блудный Кабриолет, нимфа уже порозовела, смеялась над десятым по счету патриотовым анекдотом и потому возвращение своего спутника приняла гораздо более милостиво; тем более что вид у холеного красавца был неблестящий. Пока он описывал свои лишения (многокилометровый поход, бетонные ворота, решетка, расплющенная машина с мертвыми подростками), Митя поднялся на ноги и отправился послушать, о чем рассказывает старлей.
Доклад лейтенанта не особенно отличался по сути, разве что акценты в нем были другие. Много раз звучало красивое слово «гермодвери», явно прямиком из какой-нибудь компьютерной игрушки. Примерно такое же сильное впечатление произвел на него пострадавший водитель, которого вроде нельзя оказалось достать из-за решетки. Но и постапокалиптические лейтенантовы теории, и судьба запертого водителя оставили капитана одинаково равнодушным. Слушал он невнимательно и перебил юного подчиненного довольно быстро, схватил за плечо и развернул к пустому заднему сиденью патрульного автомобиля.
– Сбежал, сука, – сказал он свирепо. – Ты смотри, а? Сбежал. Башку нам с тобой оторвут за него на хрен.
Лейтенант осекся на полуслове и заморгал. Насильственное возвращение к реальности его совсем не обрадовало.
– Ну, может, объявить как-то? – спросил он погасшим голосом. – Куда ему тут бежать-то, он же в наручниках. Передадим по рядам, наверняка его видел кто-то…
– Охренел? – прошипел капитан. – И чего ты объявишь – сбежал опасный преступник? Они и так уже тут все на ушах, ни слова никому, понял? Сами разберемся.
И тут он заметил Митю, умолк и снова принялся наливаться кровью.
– А что он натворил-то? – спросил Митя как можно нейтральнее. – Этот ваш преступник.
– Чего надо, то и натворил, – неприязненно сказал капитан. – Тайна следствия.
Прислушавшись к себе, Митя понял, что побег человека в наручниках нисколько его не тревожит. В ушах приятно шумело «Жигулевское», и все казалось нестрашным и далеким: бетонные ворота, и недавняя паника, и даже мертвый мотоциклист, который остался лежать у въезда. А вот раздутую жабу в форме как раз ужасно хотелось позлить.
– Нет, ну если он действительно опасен, – спросил он, старательно тараща глаза, – нам, наверное, надо знать?
– Вам, – раздельно сказал капитан, – надо вернуться к своей машине. Сесть на место. И не мешать людям работать.
И Митя сочинил уже было следующую реплику, просто чтобы посмотреть, до какого оттенка способна потемнеть жабья физиономия, но в эту самую секунду в разговоре появился новый участник – затянутая в темно-синий костюм чиновница из Мерседеса. Она отодвинула старлея, встала прямо перед капитаном и спросила:
– Вы здесь старший? Пойдемте со мной, с вами хотят поговорить.
В этот раз инстинкты почему-то капитана подвели и угрозы он не почуял, как не заметил и трепета, в который появление бесцеремонной незнакомки повергло его молодого напарника. Он расслабился, встал поудобнее и выпятил живот.
– Слушайте, дамочка, – начал он небрежно, как будто продолжая разговор с мамашей-Пежо. – А не пошли бы вы, к примеру…
Старлей позади него вздохнул и прикрыл глаза. Митя восторженно замер и приготовился смотреть, как толстяка сейчас будут разделывать на куски. Но ничего такого не случилось. Женщина-Мерседес не разгневалась и недоразумением наслаждаться не стала. Она вытащила из-за пазухи аккуратное удостоверение в красной обложке, сунула сердитому полицейскому под нос и скомандовала сухо:
– Быстро, капитан. Нет времени.
Что именно было написано в красной книжечке, ни Митя, ни старлей разглядеть не успели, а вот капитан увял и помрачнел еще сильнее. Но даже после этого, как ни удивительно, сдался не сразу.
– У нас тут вообще-то чепэ, – буркнул он, ища поддержки у лейтенанта, и не нашел.
– Оно станет гораздо серьезнее, если вы заставите меня потерять еще хотя бы одну минуту, – сказала женщина-Мерседес. – И застегнитесь.
С этими словами она повернулась и зашагала прочь. Капитан придвинулся к старлею и заговорил быстро, уже не обращая на Митю никакого внимания:
– Значит, так. Начнешь с конца и пойдешь по рядам. Всё перетряси, машину за машиной. Что хочешь делай, нельзя ему отсюда выбраться. И никаких с ним разговоров, понял? Любая движуха непонятная – стреляй.
– Прямо стрелять? – переспросил старлей, неприятно пораженный этим напутствием.
– Прямо стрелять, – сказал капитан, с ненавистью поглядел в удаляющуюся спину женщины-Мерседес и затопал следом, на ходу застегивая верхнюю пуговицу.
– Слушай, – сказал Митя, когда они со старлеем остались одни. – Он что, серьезно опасный?
– Да не знаю я, – ответил лейтенант и с тоской посмотрел на бесконечную ленту автомобилей, разбегавшуюся в обе стороны. – Как его искать-то тут вообще?
– Так, может, пускай сбежит? – предложил Митя. – Ну мало ли, вдруг он ничего и не сделал такого.
Но юный полицейский уже не слушал. Он запер машину, поправил ремень с тяжелой кожаной кобурой, пригладил зачем-то волосы и пошел вдоль ряда.
ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 июля, 01:28
Маленький стоматолог с кошачьей переноской добрался наконец до своей зеленой Шкоды Рапид и первым делом вытащил ключ из замка зажигания, положил в карман. Почему-то сильнее всего его мучил не брошенный сзади портфель с бумажником и планшетом, а именно забытый в замке ключ, хотя уехать сейчас на его Шкоде, запертой с четырех сторон, при всем желании было некуда. Потом он поставил переноску на сиденье, забрался в машину и посмотрел на кота.
– Надоело тебе там? – спросил он. – Сейчас, потерпи, брат.
Он проверил, подняты ли окна, выпустил кота и откинулся в кресле. Ноги гудели, спать хотелось смертельно. Кот запрыгнул к нему на колени и начал топтаться, выпуская когти и дергая хвостом. Корма надо было взять хоть пакетик, подумал доктор виновато, закрыл глаза и тут же снова увидел мертвое лицо мотоциклиста и его сведенные к переносице светлые брови, как будто прежде, чем врезаться в стену, тот успел рассердиться. Может быть, потому, что увидел решетку и понял, что совершенно напрасно три километра летел по встречке, срывая зеркала. И выходит, чертова решетка убила и его – точно так же, как людей в оранжевом Гольфе, хотя он даже до нее не добрался.
И кожа у него за ухом была еще теплая, обычная живая человеческая кожа. Помочь ему, конечно, было нельзя, и скорая тоже бы не помогла, он свернул себе шею и умер сразу. В каком-то смысле ему даже повезло, потому что могло случиться иначе, и тогда он сейчас лежал бы там, и мучился, и в конце концов все равно умер бы от шока или от потери крови, потому что, если никого нет рядом, люди умирают, даже если их можно было спасти. Даже если для этого спасения нужна была какая-нибудь простая вещь вроде стягивающей повязки, например, подумал доктор, выпрямился и посмотрел вперед через заляпанное мухами лобовое стекло. Бетонные ворота с красными цифрами 0:61 были вот они, совсем близко, от Шкоды их отделяло машин пять или шесть.
– Ну, прости, – сказал доктор коту, взял его под мягкий живот и запихнул обратно в переноску. – Я знаю, знаю.
Он выбрался наружу, вытащил громоздкую коробку с обиженным котом, достал из кармана ключ и защелкнул замки. Помедлил и отщелкнул их снова, обошел машину, открыл багажник и вынул оттуда серую автомобильную аптечку. Захлопнул, еще раз нажал кнопку на брелке, подергал заднюю дверь, а затем поднял два пластиковых ящика, маленький и большой, и понес к решетке, под которой торчал расплющенный оранжевый Фольксваген.
ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 июля, 01:32
Мерседес, к которому наконец приволокла его хмурая баба в синем костюме, оказался непростой. Это был шестиметровый Майбах Пулман, причем, скорее всего, бронированный – во всяком случае, оробевшему капитану показалось, что асфальт под длиннющим лимузином даже прогнулся немного, как матрас под тяжелым чемоданом. Внутри стоял прохладный полумрак, пустой и стерильный, словно в машине никто еще ни разу не ездил, и единственный запах, который он почуял, протискиваясь на светлое кожаное сиденье, был его собственный, несвежий и кислый, и запаху этому здесь явно было не место. Проморгавшись, капитан разглядел-таки, что в салоне сидят трое – один впереди и двое сзади, только они совсем не пахли, вообще ничем, и, кажется, даже не шевелились, как будто это были не люди, а манекены для краш-теста. С другой стороны, бежать шесть километров по раскаленной бетонной трубе им точно не пришлось. Похоже, они просто спокойно ждали в темноте и свежести, пока народ снаружи в панике топтал друг друга, не боялись и никуда не спешили. Как если бы знали заранее, что бояться нечего. Ну или, к примеру, что спешить нет смысла.
Белобрысая баба уселась напротив и задвинула массивную дверь с усилием, как люк самолета, и сразу стало еще тише и темнее. Самое время для того, чтоб понять наконец, что тут к чему, подумал капитан и первым делом бросил взгляд за спину, на водителя. За рулем сидел грузный немолодой мужик в галстуке и белой рубашке, с красными обветренными лапами. Обычный водила, неопасный. Гораздо неприятнее выглядел парень справа от капитана – бледный, тихий и напряженный, с пистолетом под мышкой. Но самой зубастой рыбой в этом бизнес-классе был не парень с пистолетом и даже не начальственная сука с корочками, а третий, сидевший наискосок: невзрачный, лет семидесяти, сухой и желтый, в тонких золотых очках. И смотреть имело смысл только на него.
– Я рад, что вы наконец нашли время зайти, – прошелестел желтый. – Выпьете?
На выдвижном столике между креслами стоял хрустальный графин, четыре квадратных стакана и ваза с фруктами. Терять капитану было нечего. Он взял тяжелый графин за горло, открутил хрустальную крышку, придвинул один из стаканов и плеснул себе на два пальца, а потом выпил залпом, в один глоток. Вкуса он не почувствовал. Односолодовый, наверно, подумал он. Может, двадцатилетний или даже старше, какие они там вообще бывают?
– Я пригласил вас, потому что мне доложили, что вы неплохо себя зарекомендовали, – сказал желтый человек и тоже поднял к губам свой стакан, только вместо того чтобы проглотить, покатал виски во рту и выплюнул обратно. – Организовали людей, предотвратили панику. Но есть один нюанс – вы не знаете, что происходит, так ведь?
Капитан вспомнил о своем сбежавшем арестанте и проблемах, которые ждут его, если того не удастся поймать, кивнул и посмотрел на графин.
– Разумеется, не знаете, – продолжал желтый. – И я позвал вас, чтобы объяснить, насколько ситуация серьезна. Эти герметические ворота по обе стороны тоннеля закрылись не случайно. Существует особый протокол для чрезвычайных обстоятельств. По-настоящему чрезвычайных, вы понимаете меня?
Не найдет его старлей, думал капитан. Во рту у него было горько, по спине текло, день был трудный, и он неожиданно разозлился – на себя за то, что не запер гребаную машину, на идиота-старлея, на заносчивую бабу-гестапо и ее желтого хозяина-мумию из ненавистной конторы и особенно почему-то – на бледного заморыша справа, который ни разу за время разговора не шевельнулся, но было ясно, что спиной к нему поворачиваться нельзя. Он не стал дожидаться приглашения, снова плеснул себе виски и выпил. Точно односолодовый. Не особенно, кстати, и вкусный.
– Чё-то не слышал я ни о каких протоколах, – сказал он.
– Вам и не нужно было, – отозвался желтый своим бумажным голосом, – это не ваш уровень. Но вы можете понадобиться. Я не буду пока вдаваться в детали, но, если вы продолжите вести себя умно, для вас это может закончиться гораздо удачнее, чем для всех остальных. Оружие у вас, полагаю, с собой? И ваш молодой коллега тоже вооружен, верно?
Капитан закашлялся и облил себе пальцы. Он уже вообще ничего не понимал.
– Так вот, – сказал желтый человек. – Слушайте меня внимательно.
ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 июля, 01:34
– Вы кто? Вы доктор? – спросил молодой водитель Фольксвагена, попытался встать на ноги и не смог.
Губы у него распухли, и голос звучал невнятно, сосуды в глазах полопались. Наверное, он сильно ударился головой. Но хуже всего выглядела его левая рука, даже на расстоянии видно было, что перелом открытый и очень нехороший.
– Я пришел помочь, – сказал доктор. – Кто-то еще есть в машине?
На этот вопрос мальчик со сломанной рукой не ответил, он свесил голову между коленей и задышал тяжело, как пьяный. А может, он и правда пьян, иначе зачем бы ему на полном ходу таранить бетонные ворота.
