Loe raamatut: «Птичья песня», lehekülg 12

Глава 14. Призраки прошлого

Я уже поняла, что утренний комариный писк – как будильник, настроен на одно время и будет зудеть, пока я не выйду из комнаты. Может быть, просто остаться лежать вот так, не двигаясь, не думая, не вспоминая? План был хороший, но моё тело, измученное вчерашним хождением по лабиринтам улиц, требовало заботы. К тому моменту, когда я вышла из душа, комариный писк заполнил собой всё пространство внутри моей черепной коробки, и ему вторил бурчанием пустой желудок.

В холодильнике не осталось ничего, кроме творога, который принесла Лора, и пары яиц. Творог даже показался вкусным. Я злилась на себя за то, что вчерашних решительных настроений как не бывало. Наверху, в библиотеке, пульсировал комок раздражения и злости, и я опасалась дать ему лишний повод, чтобы всё это не обрушилось на меня.

Я налила в сковородку масло, разбила яйца прямо о бортик и отстранённо отметила, что получилось не уронить ни одной скорлупки в яичницу и не пролить ничего на стол. Впрочем, яичница от этого лучше не стала. Она не хотела готовиться, и я повозила лопаткой в сковородке. Получилось месиво, которое я соскребла на тарелку. Приятного аппетита, господин колдун. Взяв из шкатулки деньги и прихватив корзинку, я поспешила покинуть дом, чтобы не встретиться с колдуном. Я не хотела его видеть.

Я долго не могла заставить себя подойти к палатке с соломенными фигурками, хотя уже давно купила всё, что нужно, кинула голубям у фонтана крошек, третий раз прошла мимо стола с зеленью и под вопросительным взглядом торговки была вынуждена купить укроп.

Наконец, я решилась. Не кружить же здесь до закрытия рынка. Усатый дядя сматывал кого-то из соломы, насвистывая простенькую мелодию. Бусинки на концах усов покачивались в такт.

Я нерешительно потопталась у прилавка и спросила:

– А где Лора? – и тут же, опередив тётушкин голос в голове, добавила: – Здравствуйте.

Усач сначала прищурился, как будто не узнавая, а потом протянул:

– А-а-а, подружка! Что, не сказала тебе Лора?

Я помотала головой. Усач подозвал меня, и я, протиснувшись между прилавками, села рядом с ним на место, которое обычно занимала Лора, и стала слушать. После каждого предложения мужчина делал короткую паузу и начинал следующее с короткого полувздоха, словно наматывая новый слой на рассказ.

– Вчера прибегает радостная, говорит, дядюшка, я решилась! Я удивился, ведь мы утром повздорили из-за её планов. Спрашиваю осторожно, на что, говорю, решилась? А она – извини, дядюшка, бросаю тебя, поеду к отцу жить, он давно зовёт. А маму, говорит, и тебя буду навещать иногда. А у отца её, брата моей жены, домик у моря, жена молодая и сынишка растёт. Лора раньше им мешать не хотела, разрывалась между тремя домами. Матери она вроде и не в тягость, но у неё трое малышей, да ещё и двое мужниных, нет свободной секунды, чтобы время уделить старшей дочери. А у меня Лили и Тимо подрастают, Лили давно просится мне помогать, вот и пришёл, значит, её черёд… Я Лоре говорю, как же твоя работа, милая? А она смотрит на меня, смеётся: какая ещё работа, дядюшка! У меня от сердца отлегло – значит, ушла она от колдуна. Ушла?

Мужчина строго посмотрел на меня, чтобы я подтвердила его догадку. Я неопределённо качнула головой и соображала, что бы соврать. Возможность взять паузу мне предоставил грустный долговязый мужчина, который уже некоторое время вертел в руках то одну, то другую соломенную фигурку.

– Мастер, почём мышка? – прервал он наш разговор.

– Две монеты, – ответил усач.

Мужчина присвистнул.

– Ты тут посиди весь день и помотай, тогда посвистишь!

– Не кипятись, мастер! А если двух возьму, скидку сделаешь?

– От десятка скидка.

– Грабёж! – обречённо возмущался грустный мужчина, выбирая монеты в кошельке. Он ещё долго придирчиво вертел в руках каждую мышь, как будто проводил конкурс красоты. Усач терпеливо ждал, потом положил победительниц по коробочкам, а я помогла перевязать их красными лентами. Грустный мужчина выдохнул удивительный звук – одновременно и скорбный вздох, и «спасибо» – и удалился. Дядя Лоры вернулся к наматыванию соломы на каркас и продолжил, забыв, что я оставила его вопрос без ответа:

– А я и рад, ох уж как я рад! Сначала подумал – вдруг натворила чего, так быстро убегает… А теперь смотрю, раз ты ходишь тут как обычно, покупки делаешь, значит, всё в порядке. Всё в порядке? – вновь строго спросил он, оторвавшись от шарика соломы.

Я пожала плечами, протянула ему ленточку с нанизанным на неё цветком и тут же принялась копаться в коробочке с бусинами.

– Я ей сразу сказал – брось ты эту затею! А Лора же у нас такая – придумала чего, не отговоришь. Как с этими поездками через всю страну! И мать, и отец, да и я тоже, все мы уговаривали её задержаться хоть где, а она всё «нет» и «нет», носится, места себе не найдёт. В очередной раз приехала, а я на свою голову ей и ляпни, что колдун вернулся. Видела бы ты её! Побледнела, губы сжала, – усач покачал головой, бусинки в усах вторили ему, – сходила к дому, вернулась и повторяет – отомщу, отомщу.

Я замерла. Мир поплыл перед глазами, а соломенные шарики бросились в пляс. Значит, она с самого начала?.. Подружка, значит?.. Я сосредоточилась на дыхании, и окружающий мир вернулся в стационарное положение. Думать буду потом, сейчас надо слушать. Усач продолжал, не заметив, что я была на грани обморока.

– …она, говорит, согласилась мне помочь. Я удивился, ты же тихая такая, исполнительная. Бегаешь тут, стараешься, хоть и ничего не понимала поначалу, а теперь смотри-ка. А Лора говорит, не нравится ей, тебе, то есть, у колдуна. Ну, это мне понятно, какому нормальному человеку у колдуна понравится, а тем более, человеку издалека. А тем более у такого колдуна, от которого только и жди неожиданности или неприятности. Однако же работа есть работа, раз согласилась, то и выполняй, что обещала. Так?

Я медленно кивнула под взглядом его прозрачно-голубых, как бусины, глаз.

– Так, – довольно кивнул дядя. – А я и думаю, ты же Лору нашу, значит, отговорила. Я-то не смог, да что я, старый, кто меня послушает, а вы ровесницы. Вот я всю неделю боялся, не знал, что делать. Получилось бы у неё, так поймали бы – и в тюрьму, а куда ей, красавице такой, в клетке сидеть! Ей бы замуж, детишек, да цветочную лавку открыть. А не получилось бы – так ещё хуже, кто же его знает, господина колдуна? Он и по молодости был вспыльчивый, а после многих лет в зеркале даже представить страшно. Уже месяц тут, а из дома носу не кажет, а?

Я всё нанизывала одну бусину на ленточку и никак не могла попасть в дырку. Не дождавшись ответа, усач продолжил:

– А нам, сама понимаешь, местным, посмотреть на него охота. В саду его видели, но так-то не встанешь там, не разглядишь! А тогда… сколько же? Тринадцать лет назад, вот был франт, вот красавец! Девицы как увидят его – так дыханье сразу сбивается, щёки розовеют, голоса сразу томные становятся.

Я оставила в покое бусину и воззрилась на дядю.

– А он вечером выйдет из дома, то по набережной прогуляться в хорошую погоду, то в театр, а то и на королевский бал. И каждые две недели у него новая спутница, а бывало и чаще. Ну, если не пропадёт в других мирах на месяц-другой… И без разбору, богатые дамы, девушки попроще, постарше и помоложе. И все как одна, кто с ним, э-э-э, ох, прости старика, ну, близко пообщался, расцветали, словно бутон по весне. Да мало того, денег у него – немерено, редкие вещицы доставал, говорили, с древней магией играл, но Совет ничего доказать не мог.

Так, дядя, постой, лихорадочно соображала я, это ты сейчас про колдуна Джея, сына мельника из деревни? Про вот того пыльного, сутулого, злого? Который разговаривает через силу, а то и просто машет рукой? Который не вылезает из чёрно-коричневой одежды? Это вот он – покоритель и разбиватель женских сердец?

– А ему что – он как улыбнётся, так любая за ним хоть на край света пойдёт. Вот мать Лоры и попалась.

Я выронила бусину.

– Что, не рассказала тебе наша девочка? – удивился дядя.

Я полезла доставать бусину под табурет, но на этот раз усач решил дождаться ответа.

– Она сказала, что колдун уничтожил её семью, – молодец, Екатерина, даже не соврала.

– Ох уж эта Лора, вечно всё преувеличит и в трагедию превратит, – засмеялся дядя. У меня сжалось сердце.

– У её родителей сразу пошёл разлад. Встретились, а через неделю уж свадьбу им подавай! А как Лора родилась, чувства поутихли, стало ясно, что они друг друга на дух не переносят. Но для Лоры делали вид, что всё хорошо. Она же ангелочек, куколка, как её расстроишь, скажи? Отец её тогда владел полем, цветы выращивал, красивые – загляденье. Да с такой магией всё обустроил, что и в дождь, и в снег, и в мороз – всегда цветов росло море. А мать в лавке торговала, букеты какие собирала! Даже, бывало, королева на праздники закажет, а от желающих украсить дом вообще отбою не было. А Лоре всё покупали, что захочет, даже лошадку подарили и часть поля под это дело отвели.

Дядя покачал головой, улыбаясь воспоминанием. Я заворожённо смотрела, как он наматывает слой на слой, в то время как у меня в голове слой за слоем отваливалась краска с холста, и разрушалась картина, которую я себе нарисовала. Мужчина уже успел соорудить три шарика, украшенных бусинками, и приступил к четвёртому.

– Мама Лоры тосковала, день за днём, всё ей было не мило. И где-то она господина колдуна повстречала. Начала она по вечерам к реке бегать, на свидания, куда ещё? Муж молчал, что ему, они давно уже только для дочери притворялись. А мы, я да жёнушка моя, думали, что вот неделя прошла, вторая пройдёт – и кончатся её вечерние свидания. И тут вдруг новость – Лиза, ну мать Лоры, у нас, видишь, как будто и традиция, девочкам давать имена на букву «л», вот и дочка моя Лили. Так вот, Лиза собрала вещи и к колдуну ушла жить. А муж плечами пожал, расстроился, что ему теперь самому придётся букеты крутить да в лавке торчать. Неделя прошла, другая, дамы в городе ходят заплаканные, от румянца и следа не осталось. Как увидят парочку в городе, молнии мечут. Уж не вспомню, сколько прошло, может, месяца два. Долго! Лиза приходила Лору навестить каждый день, в лавке поработать. Сначала Лора плакала страшно, а потом в один день замолчала, словно онемела. Есть перестала. Лиза металась между дочкой и любовником, а мы-то ничего сделать не могли. Такому не поможешь, тут сердце само должно решить.

А однажды смотрю, сидит утром Лиза на скамейке у цветочной лавки, улыбается, перебирает ветки хлопка, колосья золотой пшеницы, розу то добавит, то уберёт, вплетает синюю ленту. А вид такой мечтательный, как будто витает где-то. Я ей говорю, ты что же это, насовсем вернулась? А она смотрит на меня, смеётся, говорит, что и не уходила никуда. Только сон мне такой приснился чудесный, что я свободна от всего этого. Развела руками, цветы отбросила, а лентой волосы подвязала. Волосы у неё глубокого каштанового цвета с красным отливом, как кора молодого деревца. Я, говорит, полна любви и новых надежд. Так прямо и сказала, как сейчас помню. А для дочки, говорит, будет всё самое лучшее и настоящее, а не спектакль. Нельзя так, говорит. Про колдуна больше и не вспоминала. А его не далее, чем через полгода после этого Совет судил. Лиза быстро с мужем разошлась, Лору забрала с собой к родителям на равнину, а отец тут дела устроил, лавку продал, поле мне с женой оставил, а сам к морю уехал. Давно мечтал рыбу ловить, сети плести. Говорил, цветы видеть сил больше нет, а уж запах этот! Ишь ты, рыба ему милее, представь?

Я наматывала ленточку на палец и разматывала, наматывала и разматывала.

– Лору он брал летом на море, и новая жена хорошо её приняла, но девочке нашей всё не было покоя. А теперь, вот уж я рад так рад, сначала забеспокоился, не случилось ли чего, ан нет, ты говоришь, всё хорошо. А вот это, – усач протянул мне последний шарик на ленточке, – это тебе. Да бери, бери, он не колдовской, самый обыкновенный! В благодарность тебе, что нашу Лору отговорила от глупостей.

Я взяла шарик и выдавила улыбку, хотя губы дрожали, а брови сложились в траурный домик. Дядя Лоры решил, что я сейчас заплачу от благодарности. Я прошептала, что мне пора бежать.

– Конечно-конечно! – рассеянно улыбнулся усач, взял новый каркас и тут же забыл про меня. Как будто не мне рассказывал всю эту историю, а просто вспоминал вслух.

Я не пошла домой. У реки было спокойнее. Я расположилась там же, где и вчера, под ивой у моста. Хоть солнце припекало, земля оставалась мокрой после вчерашней грозы, и пришлось подстелить ветровку. Взяв из корзинки булочку и отщипнув кусочек сыра, я так и держала их в руках. Меня мутило. Пахло свежей травой и влажной глиной. У самого края воды плавали утки, которых гонял агрессивный лебедь. Я запустила в него веточкой. Утки не оценили мою заботу и, разбежавшись по воде, перелетели к другому берегу. Лебедь остался и кружил по отвоёванной территории, не зная, чем себя занять.

Я отломила ветку и оборвала листья, кроме нескольких наверху, оставила две веточки по краям, как руки, а потом отломила верхушку. Вот так, и никаких лишних воспоминаний. Стоит только надоесть колдуну, как он залезет тебе в голову, покопается там и вырежет всё лишнее, а ты проснёшься счастливой и побежишь менять свою жизнь к лучшему. Только ты ли проснёшься? Каждое, даже самое скучное воспоминание принадлежит человеку. Каждая секунда важна. Что же говорить о месяце, о двух?

Сегодня мне не удалось поиграть с веточками и побродить по берегу. Комариный писк вернулся, а я, хоть и решила игнорировать его до последнего, долго выносить нарастающий шум не смогла.

Оба колдуна ждали меня на кухне. Робин ходил туда-сюда и что-то тихо монотонно говорил, Джей сидел за столом, сгорбившись и обхватив голову руками. Я зашла и, не глядя на них, стала раскладывать покупки по полкам. На плите стояла грязная сковородка, а рядом – тарелка. Мне стоило огромного труда притворяться, что я одна на кухне. Я прошествовала к раковине, делая вид, что на меня не обращены две пары глаз.

– Рина, сядь, – голос Джея звучал так, как будто он предпочёл бы ничего не говорить. – Робин приготовил речь.

Я махнула запиской, выключая воду, тщательно вытерла руки, отодвинула стул от стола и села.

Джей смотрел вниз, сжав губы. Робин сел напротив меня.

– Послушай, ничего страшного не произошло. Так всем лучше. Представь себе, что Лора оказалась бы в тюрьме, а через несколько лет вышла озлобленная, без целей в жизни, кроме одной – совершить то, что не удалось. Я сам виноват, так ушёл в работу, что и не подумал проверить, кто она. У нас не было выбора.

В голову вдруг ударила кровь, и я сразу, без предисловий, начала кричать:

– Не было выбора? Не было?! – я давилась слезами. – Всегда есть выбор! С Лизой тоже не было выбора?!

Джей резко выпрямился, черты его лица как будто одеревенели. Он ударил ладонью по столу и встал. Я вжалась в стул, поняв, что ляпнула лишнее. Он подошёл, склонился надо мной, обдав облаком пыльного запаха, и тихо, с яростью произнёс:

– Если ты думаешь, что вернёшься домой с полным набором воспоминаний, то очень ошибаешься.

Он вышел из кухни, поднялся по лестнице и хлопнул дверью библиотеки. Я смотрела в воздух перед собой.

– Она сама его попросила.

Я перевела взгляд на Робина.

– Лиза. Она попросила Джея стереть ей воспоминания, – повторил Робин и сложил перед собой руки, как школьник за партой.

– Почему? – спросила я, но, кажется, уже сама догадалась.

– Потому что не могла выбрать. Без дочери не могла, а муж бы не отдал её. И без… без Джея тоже не могла.

– И он, что же, согласился? Как?

Робин нашёл на столе какую-то крошку и сбросил на пол, потом грустно улыбнулся и ответил:

– Вырастешь – поймёшь.

Мы помолчали. Наконец, Робин сказал, что ему нужно идти.

– Работы много, нехорошие дела творятся.

– Подожди, Робин, – меня волновал ещё один вопрос, – ведь он дал мне выпить отравленный кофе! У него и тут не было выбора?

Робин тяжело вздохнул.

– Хотел удостовериться, что ты не знала.

– Я… Я ни при чём, – я запнулась, – я бы не стала…

– Знаю, – вновь вздохнул Робин.

Он ушёл. Мысли никак не унимались, скакали с одного на другое, на доли секунды формируясь в обрывки фраз и разлетаясь вновь. Я бы не стала?

Если сначала Джей был просто помехой на пути к дому, то теперь я взглянула на него другими глазами. Раньше происходящее напоминало мутный предрассветный сон, который вот-вот разгонят первые лучи солнца, на игру, где он кидал в меня мячик, а я отклонялась и пряталась. Я была погружена в свои мысли, вспоминала дом и представляла, как вернусь обратно, а меня рывком вытащили наружу. Окружающий мир оказался колючим, многогранным и очень реальным.

Джей перестал казаться лишь персонажем фильма, который волшебным образом вмешался в мою жизнь и так же должен был её покинуть. Он был настоящим и опасным. У него обнаружилось прошлое, не эфемерное, не придуманное, как у героев в кино, а реальное, повлиявшее на жизни других людей.

Если раньше я раздражалась от его голоса, старалась избегать колдуна в доме и подольше бродить по городу, выполняя поручения, игнорировала его вопросы и не задавала свои, то теперь я просто боялась.

До этого он представлялся мне злой силой, которую можно остановить, ведь Совет когда-то поймал его и посадил в зеркало. Теперь же я осознала, что Робин, этот добрый приветливый человек, наделён достаточной властью, чтобы покрывать новые преступления своего друга. Робин. Заботливый, сочувствующий, всегда приходящий на помощь. «Я служу городу», – сказал он, и я не понимала. Лучшей помощью городу было бы отправить его друга обратно в зеркальную ссылку.

Я не считала, что Лора права, однако в моём представлении она была чуть менее неправа, чем оба колдуна. Но я всё равно не могла злиться на Робина. Что-то в нём вызывало доверие. Может, и правда следы той мальчишеской магии, а может его искреннее желание помочь.

По утрам я оттирала мох с каменной львиной шкуры. Мне не хотелось больше жаловаться львам на жизнь. Они тоже были частью этого нового опасного мира, который не хотел выпускать меня из своих цепких лап.

Джей молча съедал все плоды моих кулинарных потуг. Он стал есть гораздо больше, и мне приходилось каждый день на рынке забивать корзинку под завязку. Я набирала много хлеба и сыра, которые исчезали в тот же день, и готовила утром и завтрак, и обед, чтобы разделаться с готовкой до следующего дня.

На столике в коридоре меня всегда ждала стопка книг и листок с заданиями, и я мечтала уйти в город и бродить там до темноты, которая наступала всё позже. Но я не могла позволить себе этого. Я боялась злить колдуна, который стал ещё более угрюмым и раздражительным. Я списала это на то, что он готовится к встрече со своим учителем – она должна была состояться на днях. Не мог же Джей до сих пор злиться из-за истории с Лорой! Даже я уже почти перестала о ней думать. Я не понимала, зачем ему встречаться со старым колдуном, если даже мысль об этом настолько выводит его из себя. Робин попытался объяснить, что их связь учитель-ученик не разорвали, как положено, потому что когда Джея судили, Тин сбежал из города, испугавшись, что ему тоже достанется от Совета. Формально Джей так и оставался связан с ним, хотя ни о какой передаче силы и чувстве местонахождения речь уже не шла. Робину повезло, если так можно сказать о начале войны – тогда король особым приказом освободил всех желавших идти воевать молодых людей от ученичества. Колдуну Тину не оставалось другого выбора, как отпустить Робина и оставшихся своих учеников, которые только обрадовались возможности отделаться от старого брюзжащего обманщика.

Робин рассказал, что это в древности, задолго до разрушения мира, когда магия была другой, опасной, не нынешней бытовой игрой с записками, а серьёзным делом жизни, колдун не отпускал ученика, пока не убеждался в его готовности служить магии и только магии. Встречались даже такие, кто сохранял ученичество до самой старости, ведь, по сути, когда ученик взрослеет, занимается собственными исследованиями и изучает другие миры, ученичество становится партнёрскими отношениями, где оба колдуна могут многому научиться друг у друга. Жаль, говорил Робин, но сейчас всё проще – тот же Тин набирал по двадцать, тридцать мальчишек, таких, от которых отказались другие учителя. Не самых сообразительных, взбалмошных, без особого таланта, со слабым чувством магии, или таких, как Джей и Робин – слишком взрослых. Зачастую родители и сами были рады избавиться от сына: формально ребёнок пристроен в ученики, а не болтается на улицах в сомнительной компании. Были и колдуньи, которые брали на воспитание только девочек по такому же принципу. Взаимовыгодное сотрудничество: дети под присмотром, а колдун, даже слабый, получает достаточно энергии, чтобы творить заклинания. Кроме того, существуют усиливающие амулеты, когда и ученик, и учитель изначально не обладают большими способностями к магии. Я вспомнила о шкатулке с сокровищами в гостинице у сай.

– Это немного другое, – откликнулся Робин, занятый переписыванием закорючек со стены дома в блокнот.

Я случайно встретила его на улице, когда шла от Туана, который передал мне новое письмо, касавшееся всё той же книги из первого списка. Я направлялась в торговый район, чтобы пополнить истощившиеся запасы записок. Робин занимался скучными полицейско-инспекторскими делами, поэтому моё общество было ему в радость, хоть я и вновь принялась надоедать расспросами об амулетах.

– Такой, который сай тебе отдала. Они не накапливают энергию, а помогают учителю и ученику лучше чувствовать друг друга и пользоваться силой. У слабых колдунов иногда даже отсутствует чувство местонахождения друг друга. Твой амулет забирал силу для перемещений у колдуна. Скорее всего, амулет украли, и он долго лежал без дела. А те, что ты говоришь, в шкатулке – это не амулеты, это накопители энергии. Они одноразовые.

– Понятно, как батарейки, – сказала я.

Пришлось объяснять Робину, что это такое. Получалось непонятно, я придумывала всё новые и новые примеры, только больше запутывая и колдуна, и саму себя. На самом же деле я оттягивала момент возвращения домой. Сегодня должна была состояться встреча Джея с Тином. Я спросила Робина, не хочет ли он повидать своего старого учителя.

– Только если чтобы посадить его за решётку, – с нехарактерной для него злостью процедил Робин.

Я оставила надежду уговорить его заглянуть сегодня в гости, попрощалась и, быстро заскочив в лавку с записками, поспешила домой. Не хватало ещё навлечь на себя гнев колдуна. Утром он снизошёл до того, чтобы зайти на кухню, когда я тыкала лопаткой омлет. Кулинарный эксперимент в этот раз вспух крупными пузырями, которые ворчали, лопались и старались забрызгать меня маслом. При появлении Джея я отложила лопатку, чтобы он не заметил, как у меня затряслись руки. Он приказал быть дома около семи часов вечера, за пару часов до темноты.

Я пришла гораздо раньше. Джей наверху мерил шагами свой маленький кабинет. Его нервозность передалась и мне, и я сначала помыла стол на кухне, потом отдраила полы, лестницу, но выше подниматься не стала. Когда закончились доступные поверхности, я пересортировала продукты в холодильнике, отметив, что там появилась бутылка вина. Затем я просто села и стала ждать, барабаня пальцами по столу. Что это ты, Екатерина? Не к тебе же гость. Подумаешь, какой-то злобный старикашка!

Когда солнце поравнялось с крышами соседних домов, из коридора раздался голос Джея:

– Не высовывайся, пока я тебя не позову. Принесёшь бутылку вина, поняла?

Я кивнула, хотя он не видел меня от лестницы. Плевать. Колдун вернулся наверх. Видимо, встречать учителя с распростёртыми объятьями или даже просто, без объятий, он не собирался. Буквально через несколько минут хлопнула входная дверь, послышались тяжёлые шаги на лестнице, снова хлопнула, как будто демонстративно, дверь библиотеки.

На веранде было приятно. Внутренний двор заполнился цветами, которые посадил Робин. Дорожки бежали через кустики эхинацеи и островки пёстрых аккуратных ромашек, долговязых космей, ярких календул, мелких маргариток. В свете заходящего солнца порхали бабочки. Я сидела на ступеньке и старалась расслабиться, но даже идиллический вид никак не помогал затушить разъедающее меня беспокойство.

Дверь на балкон на втором этаже была открыта, но оттуда не доносилось ни звука. После случая с Лорой, когда никто не прибежал на её крики, я поняла, что и тут не обошлось без магии. Впрочем, неудивительно, учитывая, что и размеры помещения никак не соответствовали размерам дома.

Похолодало. Я с сожалением ушла на кухню и наблюдала из окна, как солнце садится ниже, тени заполняют сад, а розовые зефирные облака тают в глубокой синеве неба. Из расползающихся чернилами сумерек меня резко вырвал зов колдуна и возникшая перед внутренним взором бутылка вина. Не прошло и четверти часа с тех пор, как пришёл старик.

– Прекрасно, – пробормотала я, стряхивая оцепенение и возвращаясь от бабочек и закатов к мрачной действительности.

Я вытащила зелёную пузатую бутылку из холодильника и уже на лестнице сообразила, что надо было её протереть. Влажное стекло неприятно холодило ладони, и я подхватила бутылку под донышко. Перед дверью в библиотеку я постояла немного, вдыхая и выдыхая. Послышалось недовольное карканье старика. Слов я разобрать не могла, да и не хотела. Резкие, недовольные, обвиняющие интонации говорили за себя. Джей молчал, но я чувствовала его скрытое веселье, как будто он внимательно следил за поставленным лишь только для него одного спектаклем. Хотя в действительности он сам был режиссёром. Джей что-то задумал, а я не хотела принимать участие в осуществлении его планов, но разве у меня был выбор?

Я открыла дверь и зашла, не постучав – пускай это будет мой маленький бунт. В сумрачный уличный свет врывались ярко-оранжевые всполохи огня из камина, создавая странный театр теней и делая лицо старика похожим на ожившую абстрактную картину. Выглядел он, как побитый жизнью бульдог – висящие щёки, небольшой курносый нос, зажатый складками морщин, густые брови, скрывающие глаза. Седые волосы зализаны назад. Он был уже изрядно пьян, и как успел? На столе стояла опустошённая бутылка. Фигура Джея утонула в тени, и только отблески огня сверкали в его глазах. Я чувствовала, как напряжена его рука, в которой он держал бокал с тёмным вином.

Старый учитель не заметил, как я зашла. Он был занят тем, что кричал на Джея, срываясь на жалостливые нотки.

– …если бы не я! Где бы ты оказался, ты, со своим прихвостнем! Окончили бы свою скоропостижную карьеру, разгружая рыбу в порту! Там быстро разбиваются мечты таких деревенских простачков. И как вы мне отплатили! Я вас принял, двух взрослых юношей, дал шанс, когда другие отказали! Я поверил, я…

Он поднял бокал и допил вино, как воду, большими жадными глотками. Джей воспользовался паузой, чтобы перейти к следующему акту.

– Рина, вино.

До этого я не решалась подойти ближе, стояла, замерев на неровной пляшущей границе света и тени. Влага с бутылки стекала с моих ладоней и капала на пол. Я сделала шаг вперёд, старик непонимающе посмотрел на меня, потом на Джея, снова на меня.

– Ах вот как… – прошипел он, медленно вставая с кресла и нависая над своим учеником. – Да как ты посмел!

Джей растянул губы в улыбке.

– Я не ждал извинений, но это! – он махнул рукой с бокалом в мою сторону, и в воздухе сверкнули искрами несколько капель вина. Джей молча наблюдал, не скрывая улыбки, а в глазах его дёргалось алое отражение пламени.

– Древние игры из сгнивших манускриптов… Что ж, будь по-твоему, неблагодарный щенок! – старый колдун со злостью швырнул бокал на пол.

Я вздрогнула и едва удержала влажную бутылку в руках, но не испугавшись звука бьющегося стекла, а от судороги, которая была всего лишь эхом боли, пронзившей ладонь Джея в том месте, где два пятна связи образовывали одну бесформенную кляксу. Но он не подал и вида, держа на лице улыбку, которой довёл старика до белого каления.

– Чтоб тебя пожрали твари космической бездны! – проорал он и бросился к выходу.

Поравнявшись со мной, он остановился, ткнул меня пальцем в плечо и воскликнул:

– А ты, ты пожалеешь!

Жалею каждую секунду, дедуля, мрачно подумала я, глядя в сторону. Дедуля тем временем ловким движением выхватил у меня из рук бутылку, выскочил из библиотеки, прогрохотал по лестнице и покинул дом.

Трещал камин, а ветер, ворвавшись через балкон, пошуршал страницами раскрытых страниц, разметал бумаги, взъерошил мои волосы и вырвался вслед за стариком по лестнице в распахнутую входную дверь. Фигура колдуна в кресле мелко тряслась, зажимая рот рукой. Резким движением Джей швырнул свой нетронутый бокал с вином на пол, вцепился в ручки кресла и захохотал.

Я попятилась к выходу. Как бы я хотела последовать за ветром, подальше от этого дома! Я аккуратно закрыла библиотечную дверь и спустилась в свою комнату. Отчаяние, которое так и повисло комком в районе солнечного сплетения в тот день, когда Лора пыталась отравить Джея, начало распускаться, выпускать щупальца, обнимая меня, заставляя сжиматься в маленький беспомощный комочек.