Loe raamatut: «Птичья песня», lehekülg 16

Глава 18. Заключение

За дверью обнаружился ещё один зал поменьше первого, значительная часть которого была отгорожена решёткой с толстыми прутьями. В углу за столиком посапывал усатый толстячок в форме. Полицейский снял с меня наручники и бросил их на стол. Усатый подскочил, разбуженный громким звуком. Из камеры раздалось ворчание. Охранник провёл рукой рядом с решёткой, и пара прутьев разошлась, образовав проход. Стоило мне пройти внутрь, как прутья сомкнулись за моей спиной. Полицейский ушёл.

Камеру едва освещал единственный шар, висящий под потолком. В одном углу плечом к плечу сидели две женщины и, накрывшись одним покрывалом, тихонько перешёптывались. Рядом, завернувшись в такое же покрывало, спала грязная старуха с растрёпанными волосами. Молодая полная женщина сидела у решётки, обняв себя за ноги, и напевала, покачиваясь. Низкая деревянная стенка в другом углу скрывала туалетную яму. Меня замутило.

– Первый раз, что ли?

Я обернулась на голос. Усач-охранник качал головой.

– Обед ты пропустила. Вечером отправят всех в новое здание. Бери, вон, покрывало из кучи и спи, что тут ещё делать.

Сам он зевнул и, прислонившись к стене, засопел как ни в чём не бывало.

Я нерешительно потянула покрывало из кучи посреди камеры. От него несло псиной, но каменные стены распространяли холод, и мне пришлось, подавив отвращение, закутаться в потёртую шерстяную ткань. В голове было настолько пусто и одновременно напряжённо, что запусти туда теннисный мячик – он стал бы с нечеловеческой скоростью метаться от стенки к стенке. Монотонный шёпот двух женщин незаметно погрузил меня в неспокойный сон, в котором я, увлекаемая тяжёлым рюкзаком вниз, тонула в чернильной воде среди красных яблок.

Я проснулась от того, что хлопнула дверь и охранник крикнул:

– Па-адъём!

Из-за искусственного освещения было невозможно понять, сколько времени прошло. Я с радостью кинула вонючее покрывало обратно в кучу. По крайней мере, оно выполнило своё предназначение и согревало меня, пока я спала.

– По одной на выход, – распорядился уже знакомый румяный полицейский, – Ари! Тун, Тео! Эйк! Пять-девять-одиннадцать!

Две женщины из-за агрессивного макияжа и роскошных тёмных кудрей казались близняшками. Они обе были одеты в чёрные шаровары и узкие кружевные кофты с низким круглым вырезом. Я ссутулилась и прошла последней в образованный разъехавшимися прутьями проход. Внезапно оживился тётушкин голос и посоветовал выпрямиться и идти с гордо поднятой головой, как королева к гильотине. Я споткнулась и случайно толкнула старуху, шедшую впереди меня. Та сразу заголосила, а полная женщина начала истерично смеяться. Полицейский рявкнул:

– Молчать!

Воцарилась тишина. Усатый толстячок качал головой, а я мечтала провалиться сквозь пол. Тоже мне, королева выискалась!

Полицейский сковал нас цепью, вывел из здания и поместил в большую крытую конную повозку, разделённую решёткой на две узкие секции, в одной из которых уже толкалась дюжина мужчин. Тун и Тео вызвали в мужской половине возбуждённые перешёптывания, кто-то засвистел, и одна из женщин кокетливо повела плечами и послала в воздух поцелуй. Полицейский прикрикнул, что ещё один звук – и завтра все останутся без еды. Старуха забеспокоилась, заметалась в узком пространстве, но женщина шикнула на неё, и та затихла.

Небритый мужичонка всё не унимался и шептал что-то, звал, прижавшись лбом к прутьям решётки, которые были слишком узкими, чтобы просунуть сквозь них руку. Кто-то беспрестанно чихал, в перерывах между чихом кляня всех богов. Повозку трясло меньше, чем прицеп, копыта лошадей размеренно стучали по булыжнику. Я прислонилась к стенке и выглядывала в узкое боковое окошко под потолком. Солнце только зашло, закатное небо окрашивало крыши в алый цвет. Я представила себе, как, отражая закат, бегут красные воды Чернильной реки сквозь неосвещённые холмы, а в низинах светятся жёлтыми огнями окна домов. Семьи сидят за столами, в кружках дымится мятный чай. Алина сейчас тоже пьёт чай, смотрит, как в соседнем доме гаснет и загорается свет, и вдыхает аромат цветущих лип. Я закрыла лицо ладонями и постаралась не всхлипывать слишком громко.

Я поняла, что мы проехали мост над рекой, потому что затихшая на время связь с колдуном снова дала о себе знать. Я ощущала, как приближается пульсирующий комок злости, ожидающий моего возвращения. Повозка свернула, вновь отдаляясь от дома колдуна. Я встряхнула плечами, сбрасывая с себя чужие чувства.

В новом здании тюрьмы, похожем на большой упорядоченный муравейник, нас снова зарегистрировали и поместили в общую камеру. Она оказалась гораздо просторнее предыдущей, но уже была плотно заселена тремя десятками женщин разных возрастов. Старуха, растолкав соперниц острыми локтями, первой подбежала к куче покрывал, схватила одно и пристроилась у стены. Все углы были заняты, и мне пришлось ютиться у туалетной стенки. Похоже, в новом здании канализацию сделали современную, и запах стоял не такой ужасный, как в старом, но я всё равно была рада собачьему духу покрывала.

Лампу под потолком выключили, в окно светил уличный фонарь. Я накрылась с головой и закрыла глаза. Сидеть на жёстком полу было неудобно, я никак не могла устроиться. В голове проносились кадрами сегодняшние события, обрывки фраз, лица и имена, перемешанные с картинками из «Учения о всяких тварях неразумных». Птица с руками бежала за мной на длинных аистовых ногах, чтобы надеть наручники, а медведь с лицом полицейского светил фонариком в лицо румяной продавщице яблок. Я проваливалась в мешанину образов и резко просыпалась от храпа соседки. Только я задремала в очередной раз, как кто-то схватил меня сзади за шею, зажал рот рукой и прошептал:

– Тихо, девочка, не шуми.

Меня окутал приторный запах дешёвых духов. Тут же второй человек сел мне на ноги. Это была одна из тех ярко накрашенных женщин из камеры в старой тюрьме. Я схватилась за локоть, зажимавший мою шею, вывернулась и пнула наугад, попав ногой во что-то мягкое. Раздался приглушённый вздох. Шею сдавило сильнее, и я захрипела, втягивая воздух.

– Тихо, говорю же, – зашептал голос в самое ухо.

Я замерла. Вторая женщина вывернула мои карманы, ощупала одежду, проверила, нет ли у меня цепочки на шее, колец или серёжек, и разочарованно прошептала:

– Говорила же, ничего.

Оглянувшись, она добавила:

– Смотри, какие тапки! Может, поменяться?

Вторая женщина шикнула на неё:

– Заткнись, Тун, потом ещё с господином объясняться! – и тут же шепнула мне в ухо: – Ну извини, подружка, не держи зла. Мы уже уходим.

Два силуэта отошли и сели у стенки. Одна из женщин тихо смеялась, а вторая пыталась закрыть ей рот рукой. Храп затих, кто-то проворчал, перебросился парой фраз с соседкой. Меня трясло, словно я вышла из воды на ледяной ветер, а сердце колотилось так, как будто перед этим я плыла наперегонки со стаей акул. Ну что, едко спрашивал злой голос в голове, тут лучше, чем у колдуна? Скучно было жить в отдельной комнате и гулять по прилизанному старому городу? Зато теперь как весело, делить тюремную камеру с проститутками и попрошайками! А это прекрасное вонючее, пропитанное потом сотни заключённых покрывало!.. Сидела бы тихо и дожидалась, пока окончательно надоешь колдуну, попросила бы Робина помочь. Неизвестно, когда за тобой кто-то придёт.

Я снова заплакала. Как Робин узнает, что я здесь, если у меня только номер? Может, нарушить условие игры и назвать своё имя? И что тогда, они вызовут колдуна в тюрьму? Или отправят ему по почте письмо, которое будет лежать в ящике, пока не сгниёт?

Утром привезли огромную кастрюлю. Все по очереди, не толкаясь, подходили к открывшемуся в решётке отверстию и получали от жизнерадостного человека в сером фартуке миску, в которой посреди серой каши с комками торчал кусок хлеба.

Комки оказались недоваренной картошкой, кашу нещадно пересолили. Если что, мрачно думала я, можно будет устроиться кухаркой в тюрьму и разнообразить рацион заключённых чем-нибудь горелым. Голова была тяжёлая, заполненная мутным варевом вчерашних мыслей. Я выудила хлеб и жевала его. Подошла вонючая старуха и робко кивнула на мою кашу, намекая, что не прочь забрать её себе, раз я не горю желанием доедать. Я протянула ей миску, а она щедрой рукой отломила мне половину своего хлеба. Скоро вернулся человек в фартуке и собрал миски в пустую кастрюлю.

– Тео и Тун! – прокричал полицейский. – На выход! За вас внесли залог.

– Я же говорила! – радостно воскликнула одна из женщин и побежала к выходу.

При свете дня обе они выглядели гораздо менее привлекательно, чем вечером. Хоть они вели себя, как девчонки, обеим было за тридцать, да и ночь в камере не прибавляет красоты. Я расчесала волосы пальцами, помассировала виски.

– Пять-девять-одинадцать!

Я вскочила, сбросив покрывало. Ну скажите же мне, что вы решили, что ночи в камере достаточно за одно украденное яблоко! Я вышла к вчерашнему длинноногому румяному полицейскому.

– Не надумала говорить? – спросил он, надевая наручники. – Нет? С господином начальником полиции сразу передумаешь!

Светлые коридоры и лестницы привели нас к служебным помещениям. Мимо проходили полицейские, за дверями кто-то недовольно кричал, плакал, монотонно бубнил, переругивался. Мы остановились у двери с золотой табличкой. Полицейский постучал, в ответ донеслось приглушённое: «Заходите». Полицейский открыл дверь.

– Живее, – прикрикнул он и подтолкнул меня в плечо.

В широком кабинете выстроились у стен шкафы с книгами и папками. На столике у окна, выходившего на замок, блестела на солнце шахматная доска с незавершённой партией. Всю противоположную стену закрывала географическая карта с резко прочерченными красным границами и гербом – короной поверх трёх синих полос – в верхнем углу. За столом сидел крупный коротко стриженный мужчина с иссиня-чёрными бровями и усами с проседью. Усы были аккуратно уложены и, словно стрелки, указывали на погоны, украшенные тремя золотыми коронами.

Он сделал приглашающий жест в сторону стула напротив, и я села, сложив руки на коленях.

– Кирк, останься пока, – начальник полиции оказался обладателем мягкого бархатистого баса.

Длинноногий полицейский молча встал у меня за спиной.

– Итак, – пробасил начальник и открыл папку, лежащую на столе. – Пять-девять-одиннадцать. Не разговаривает, но язык понимает. Одета не по-местному. Возраст… Кирк, сколько ей лет, по-твоему?

– Лет двадцать, господин Роминор.

– Два-а-адцать, – протянул тот, как будто пробовал взять непривычную ноту. – Кража яблока на Старом рынке. Недоказанная кража яблока на Южном рынке, предположительно, с использованием магического щита. А на ладони что?

Я посмотрела на ладонь. Там чернели вчерашние цифры.

– Нет, госпожа пять-девять-одиннадцать, с другой стороны.

Я повернула ладонь тыльной стороной вниз. Бесформенное пятно клятвы, что же ещё.

– Во-о-от, – пропел господин Роминор. – Иностранка с магической меткой. Может, вы ещё что-то украли, госпожа, а наши славные патрульные не заметили?

Я смотрела на ладони.

– Лучше, госпожа, если вы будете смотреть на меня, когда я задаю вопросы.

От его тона я сжалась, подняла голову и уставилась на усы-стрелки.

– Смотри-ка, Кирк, приказам подчиняется, а отвечать, даже кивком – не отвечает. Может быть, ей есть, что скрывать?

– Определённо, господин Роминор.

– Господин патрульный Кирк считает, что вас, госпожа, подослали враги, поэтому настоял на разговоре со мной.

Усач облокотился на стол и, приблизив ко мне лицо, задумчиво произнёс:

– Но неужели враги не снабдили бы шпиона средствами к существованию? А, Кирк? Что-то твоя теория трещит по швам.

– Горцы переживают не лучшие времена, господин Роминор!

– То есть, её горцы подослали?

– Ну не забережцы же! – отчего-то вспыхнул патрульный. – Когда вы в последний раз видели забережца с магической меткой, а уж тем более, использующего щит!

– Не далее чем на прошлой неделе имел неудовольствие встречаться с одной такой госпожой, – тихо произнёс начальник полиции.

Его тяжёлый взгляд бродил по моему лицу, и мне становилось всё страшнее.

– И что же, патрульный Кирк, у горцев не нашлось шпиона получше? Посмотри, она трясётся, как мышь.

Это было преувеличением, я тряслась довольно умеренно, но Кирк засомневался.

– Она не вызывает подозрений, – неуверенно произнёс он.

– Ой ли? Девчонка в странной одежде, которая крадёт яблоки, не вызвала у тебя лично подозрений, поэтому ты пошёл расспрашивать патрульных на других рынках и волею случая стал свидетелем последней кражи?

– Да, то есть, нет, господин Роминор…

Начальник полиции с довольным видом откинулся на стуле.

– Итак, версия разгромлена в пух и прах. Патрульный Кор сегодня на дежурстве?

– Нет, насколько я знаю, разбирает бумаги по регистрации. Но он и вчера не дежурил, он не знает…

– Позови-ка его сюда, – перебил начальник, – а регистрацией займись сам.

Патрульный вышел, и мы с усачом остались один на один. За стенкой кто-то раздражённо кричал, а с улицы ему вторили чайки. Солнце сместилось и неприятно грело мне голову, но я боялась сделать хоть одно движение. Начальник полиции расслабленно закинул руки за голову и разглядывал меня с улыбкой. Стрелки-усы приподнялись и указывали на шкафы по бокам от рабочего стола.

В дверь постучали, и господин Роминор пробасил:

– Входите.

– Вызывали, господин Роминор? – раздался знакомый голос.

Я резко выпрямилась. И как я могла забыть, что Кор – это фамилия Робина!

– Робин, ты её знаешь?

Робин подошёл и присел на угол стола.

– Знаю, – серьёзно сказал он, глядя на меня. – Что там?

Он взял со стола начальника бумаги. Я спрятала лицо в ладонях. Мне никогда в жизни не было так стыдно. Но ведь я не сама придумала красть яблоки! Я не виновата! «А что насчёт этого?» – ядовито спросил внутренний голос и подсунул воспоминание о кедах, окружённых монетками и банкнотами.

– Это, Роми, – вздохнул Робин, – часть того самого побочного проекта.

– Я так и знал! – радостно пробасил начальник полиции. – Не скажу, что сразу догадался, но мне простительно – столько дел! А что же она молчит, скажи на милость?

– Рина, – позвал Робин, – ты почему молчишь?

Я оторвала руки от лица и пожала плечами.

– Дай-ка ключ, – обратился Робин к начальнику полиции.

Тот передал ему маленький ключик от наручников, а сам встал, подошёл к окну и склонился над шахматной доской.

– Такое дело, Робин, Кирк решил, что это шпионка горцев.

Робин только усмехнулся. Я протянула ему закованные руки, и он снял наручники.

– Что, Джей приказал? – спросил он меня.

Я неопределённо повела плечами.

– Понятно.

– Робин, твой ход, – сказал начальник полиции.

Робин подошёл к доске, пару секунд поглядел на фигуры и переставил белого коня ближе к центру.

– Ну! Ну! – запротестовал Роминор.

– Я её забираю, – сообщил Робин и кивнул мне на дверь.

– Давай-давай, господин патрульный, – начальник рассеянно помахал рукой, занятый партией.

Дежурный постучал по цифрам на моей руке кончиком карандаша, и на выходе я показала охраннику чистую ладонь. Вчера в темноте я не обратила внимания на стену, окружавшую территорию тюрьмы и участка. Она выглядела внушительно, как будто полиция не доверяла магии. На улице стояла жара, пахло незнакомыми сладкими цветами и пылью.

– Ты так и не можешь говорить? – спросил Робин.

Я повела головой. Я не была уверена, считается ли кивок за разговор и не хотела рисковать. Я держалась за это условие, как будто выполнение его доказывало, что я потерпела не полное поражение в игре с Джеем.

– Шпионы, драконы, – Робин потёр виски и резко сказал: – Неужели нельзя просто выполнять поручения и не лезть на рожон?

Я уставилась вниз, в пыльную сухую землю, и стёрла выступившую слезу.

– Извини, Рина! – виновато сказал Робин. – Извини! Сейчас непростое время. В городе, да и во всём королевстве, неспокойно.

Он приобнял меня за плечи, и я с облегчением вздохнула.

– Ого, да тюремные покрывала пора отдать в стирку, – сказал Робин, и я рассмеялась, но тут же закрыла рот рукой. Рано радоваться, Екатерина, ведь придётся объяснять про деньги.

Вниз вела дорога для повозок с широкими колеями и следами подков. Робин повёл меня в обход. Мы медленно спускались по тропинке среди отцветающих акаций, а Робин рассказывал, что в городах молодые люди бросают обучение и собираются в группы, что пропадают магические артефакты, торговцам поступает много запросов на старые книги.

Мы вышли к жилой улице, которая упиралась во внушительный белый особняк. Рядом примостилась небольшая пекарня, вокруг которой играли в догонялки девчонки в серых платьях с белыми воротничками. Мы сели на лавочку у особняка, Робин купил мне два огромных куска пирога, один с капустой, а другой с картошкой и грибами, и большую чашку кофе.

– Это школа для девочек, – объяснил Робин. – Новая идея Совета – максимально упразднить ученичество, популяризировать школы для детей, где их будут обучать безопасной магии. Безопасной для Совета, конечно.

Я вгрызалась в капустный пирог, слушая вполуха – зверский голод не давал ни на чём сосредоточиться. Если бы я могла говорить, я бы ответила: куда уж безопаснее! Этот мир и так мало чем отличается от моего. Надо постараться, чтобы заметить магию, если ты не служишь колдуну, конечно.

– Школа для мальчиков – ниже по улице. У мужчин и женщин магия немного отличается, но не так значительно, чтобы разделять на две школы. Но Совет хочет всё держать под контролем, – вздохнул Робин.

Я принялась за второй пирог. Девчонки собрались в кружок рядом с нами и ссорились: не могли разобраться, кого осалила Нина, которая водила последней и носилась как ураган, размахивая руками и толкая подружек.

– Господин полицейский, – подошла к нам девочка с толстой пшеничной косой, – вы должны были заметить. Кого Нина осалила последней?

– Извини, – улыбнулся Робин, – у меня обеденный перерыв.

– А я думала, вы преступницу поймали, – заявила наглая девчонка и вернулась в круг.

Они придумали разрешить спор считалочкой. Виновница скандала встала в центр и начала декламировать, указывая на каждую подружку пальцем в ритм стишка:

«Если на свете есть птица с руками,

В них она носит корзинку с грибами».

Я закашлялась и выронила пирог. Робин похлопал меня по спине, а потом побежал в пекарню за стаканом воды. Девочки продолжали стройным хором:

«Ходит и бродит, не знает, зачем.

Крошка, иди сюда, я тебя съем!»

На последнем слове они завизжали и разбежались в стороны. Я, наконец, откашлялась и вытерла выступившие слёзы. Глаз чесался. Нельзя столько плакать, мне же не десять лет, в конце концов! Вернулся Робин со стаканом ледяной воды. Я сначала выпила её, а потом запила тёплым кофе и пнула кусочек гриба, вылетевший из упавшего куска пирога.

– Так это из-за стишка? – рассмеялся Робин. Не зря он получал свою полицейскую зарплату.

Я обняла себя за плечи и поёжилась, как будто замёрзла. Это за разговор не считается, и Робин опять всё понял.

– Не бойся, птицы с руками точно не существует.

Я посмотрела на него с показным недоверием.

– Точно! Много других тварей существует, но, тут надо сказать спасибо Совету, сюда они не проникают.

Меня беспокоили медведь с фонарём и китайский дракон, да и про алых бабочек было любопытно, но спросить я пока не могла, а потом стало поздно.

Робин зашёл в дом первым и, заметив, что я остановилась, ободряюще сказал:

– Не бойся.

Как не бояться, Робин, если наверху ждёт комок пульсирующей злости?

В библиотеке стоял резкий запах, от которого защипало глаза. На полу, окружённая сухими травами, догоревшими свечами и лужицами серебристой жидкости, стояла плоская чаша, наполненная чем-то вроде ртути, с сияющей отражающей поверхностью. Рядом валялись нож и моток ниток. Джей сидел рядом на полу, закрыв лицо руками.

Когда мы зашли, я – держась у Робина за спиной, Джей потёр ладонями лицо, отбросил волосы назад и поднялся. Его щёки были покрыты щетиной, кожа вновь приобрела пыльный серый цвет, а руки мелко тряслись. Белок левого глаза залила кровь, как будто лопнул сосуд.

Робин пошёл открыть балконную дверь, а я осталась стоять под неотрывным взглядом колдуна.

– Это что? – Робин показал на чашу с ртутной жидкостью.

– Это то, что могло сработать, – ответил Джей.

– Почему меня не позвал? – строго спросил Робин.

– Лучше спроси то, что хотел.

– Ей уже можно разговаривать? – кивнул Робин на меня.

– Как будто она молчала.

– Джей…

– Да брось, Робин, ведь она наверняка нашла какую-нибудь лазейку.

Робин собирался возразить, но Джей махнул рукой. Он поставил перед столиком стул, бросил мне: «Сядь», а сам опустился в кресло и пригласил Робина занять кресло напротив. Стул был выше, и я чувствовала себя неуютно, словно статуя на постаменте. Я заставила себя выпрямиться и сложила руки на коленях, как на приёме у королевы. На столике так и лежали кеды, а вокруг них валялись деньги и яблоки. И как он умудрился их не съесть?..

– Как тебе понравилось в тюрьме, Рина? – с наигранной вежливостью спросил колдун.

Значит, мы всё ещё играем в ту игру? Ну хорошо же. Меня наполняла чужая злость, а я не могла и не хотела ей сопротивляться. Я ответила в тон:

– Спасибо, господин, совсем не понравилось.

Робин сверлил взглядом своего друга. Оба они чего-то ждали.

Проклиная свои щёки, которые так легко краснели, я сквозь зубы проговорила:

– Я решила, что мне положены чаевые за работу.

Робин перевёл взгляд на меня и кивнул. Сердце ухнуло и упало. Сейчас ведь скажет, что колдун был прав!

– Джей, ты помнишь, какие обязанности налагает клятва?

– Конечно помню, Робин, – излишне вежливо ответил колдун.

– Я попрошу тебя не руководствоваться примером нашего дражайшего учителя и впредь не перекладывать свои обязанности на других, особенно на полицию. У нас и без тебя дел хватает.

– Позволь и мне поинтересоваться, Робин, – звенящим от напряжения голосом ответил Джей, – помнишь ли ты, что будет, если постоянно нарушать клятву по мелочам? Если постоянно привирать, изворачиваться, думать только о себе?

– Помню. Она будет сталкивать вас сильнее. Но я просил не загружать Рину.

– У неё и так курорт! – взорвался Джей. – Она только и делает, что гуляет по городу, да пьёт кофе с видом на реку! Много ты знаешь настолько безответственных людей? Ей нельзя поручить доставить конверт! Ты просил оставить её в покое – я оставил. Но я же не могу просто позволить ей торчать в доме и ничего не делать! Это тоже нарушение клятвы! Но она даже пол нормально помыть не может! А теперь ещё это!

Он пнул столик, монеты звякнули, красное яблоко упало и укатилось под кресло. Робин внимательно посмотрел на меня.

– А если Рина извинится…

– Даже не думай, Робин, – перебил его Джей, – она считает, что права.

Я стиснула зубы. Конечно, я считаю, что я права, потому что я права! Я сама себе удивлялась – вместо того, чтобы бояться и трепетать, я едва справлялась с клокотавшей во мне злостью. Робин задумчиво переводил взгляд с меня на Джея и обратно, как будто хотел измерить степень наэлектризованности воздуха между нами. Наконец, он спросил:

– Ты считаешь, что это всё клятва?

– И клятва, и камень, – Джей устало потёр лоб. – Рина, будь так любезна, приготовь нам чай, если тебя это не затруднит.

– Нисколько, господин, – я поднялась со стула и изобразила реверанс.

Когда я выходила, Робин переключил внимание на остатки ритуала на полу.

– Почему ты не подождал? Меня не позвал?

– Потому что нет времени! – внезапно сорвался на крик Джей. – Потому что дракон с каждой минутой сильнее! Ещё немного, и он вырвется!

Я закрыла за собой дверь.

На кухне я поставила чайник на плиту и забегала кругами по комнате. Меня трясло от возмущения. Мне можно доверить доставку писем! Я нормально мою пол! Я даже готовлю что-то относительно съедобное! Конечно, я заслужила и чаевые, и кофе на берегу реки. И конечно, я не сказала ни слова, пока не вернулась домой, как он и приказал. Естественно, я права, во всём права! Что он о себе возомнил? А Робин! Тоже мне, миротворец. Ему самому не мешало бы извиниться за то, что он позволил колдуну связать меня этой идиотской клятвой. Я кипела не хуже чайника.

Пока чай заваривался, я проверила полки. К моему удивлению, все продукты лежали нетронутыми там, куда я их вчера положила. Колдун опять перескочил в ту крайность, где он ничего не ест, но для надёжности я решила всё равно завтра сходить на рынок и пополнить запасы на случай другой его крайности.

Плоская чаша исчезла, как и травы и прочие магические принадлежности. На деревянном полу остались прожжённые каплями пятна. Я поставила кружки на столик перед Робином, который углубился в книжку в болотно-зелёной обложке. Джей, сидевший за письменным столом, не оборачиваясь, сказал:

– Убери всё это.

Я сгребла яблоки и деньги в подол футболки и тут только почувствовала, как от меня воняет псиным одеялом.

Кеды, к которым я воспылала несправедливым отвращением, отправились в комнату под кровать, деньги я убрала в коробочку на кухне, а яблоки разложила на столе. Я лишь успела принять душ, как меня снова позвал колдун.

Натянутая улыбка в сочетании с красным белком глаза делала лицо Джея похожим на жуткую маску. Он сунул мне в руки пачку конвертов, в этот раз без инструкции, и приказал вернуться, как только я доставлю все письма, нигде не задерживаясь. Понятно, я под своеобразным домашним арестом. Как скажете, господин колдун.

Робин сделал последний глоток чая, положил книжку на стол и сказал:

– Я пойду с тобой.

У двери он обернулся и попросил Джея:

– Не предпринимай ничего без меня, ты понял?

Ответом ему была тишина.