Повесть Ярослава Астахова «Чудовище» написана в лучших традициях Эдгара По. Первое впечатление о ней – захватывающий детектив с нестандартной развязкой. Это – внешняя сторона произведения, но есть ещё и внутренняя, подспудная, ради которой и написана повесть.
Мало сказать, что книга Астахова – о реальной мистике. Автор показывает, что мистика – часть нашей жизни, даже если люди этого не замечают. Мистика – это глубинная, или подводная часть айсберга, который и называется жизнью. В повести «Чудовище» и в примыкающих к ней зарисовках автор предлагает нам «путешествие» по лабиринту человеческой души, лишённой праведности.
При этом выясняется, что «внутреннее устройство души» образует уровни, сравнимые с кругами ада у Данте. От самого человека зависит, на каком уровне собственной души фиксируется его сознание, определяющее восприятие не только внутреннего, но и внешнего бытия. Это отмечено в рассказе «Подвальник». «Ведь вы изволите безвылазно пребывать в подвале… или же, если говорить иными словами, вы обретаетесь на весьма низком уровне осознания бытия. Вы можете переселиться хоть в небоскрёб, на самый верхний этаж, и всё равно… вам не уйти от собственных представлений о жизни – не вырваться из подвала взглядов, лишённых вертикального измерения…».1
Для того чтобы вырваться из этого сатанинского подвала, нужно обратиться за помощью к Богу. На первый случай хотя бы вспомнить о святой воде и поверить в её чудотворное действие. Иначе бесы поселяются в душе и парализуют волю, низвергая во всё большие глубины прижизненного ада, не говоря уже о неизбежности грядущего ада потустороннего.
В каждой квартире имеется тёмная комната, куда складываются предметы, которые не должен видеть посторонний глаз. Такая же «тёмная комната» имеется и в человеческой душе. Это – наиболее удобное место для бесов сатаны, «питающихся человеческими пороками». Напрасно пытаться «заколотить этот чулан досками» в безумной надежде освободиться таким способом от грехов и пороков. Поселившиеся там бесы всё равно вырвутся наружу и отвоюют для себя всё жизненное пространство души. И тогда душа парализована страхом и обречена на гибель.
Страх грешной души подобен страху лабораторных подопытных животных, над которыми проводятся «острые опыты», т.е. пытки. Пытки над одними живыми существами ради «гуманизма» по отношению к другим, считающимся «высшими животными». Эту тему освещал Михаил Булгаков, прежде всего в повести «Роковые яйца». Астахов рассматривает её в мистическом плане. Человек, ставящий опыты над живыми существами, должен знать, что могут найтись живые существа, по сравнению с исключительно развитым интеллектом которых мы являемся не «высшими животными», а примитивными организмами, над которыми позволительно ставить «острые опыты», разумеется, из гуманистических соображений. В зарисовке «Начало опыта» такими «высшими существами» оказываются инопланетяне.
Однако за этой фантастикой скрываются реальные исторические факты, когда жестокие опыты над людьми ставили германские фашисты или, как у Булгакова, – российские большевики. Мистика же заключается в том, что руками представителей «высшей цивилизации», земной либо космической, опыты не только над отдельными людьми, но и над человечеством ставит сатана, которому порочные люди добровольно отдали власть над собой. Трагедия усугубляется тем, что многие грешники считают себя добродетельными, всю душу вкладывающими в дело, которому посвятили свою жизнь без остатка. Таким были не замечающие гибели многих достойных людей, павших жертвой «коммунистического эксперимента».
Подчас, «отдать душу любимому делу» может означать «отдать душу дьяволу». Именно это произошло с Альфием, героем повести «Чудовище». Всё зависит от того, в какое дело вкладываешь душу и с какими намерениями. Намерения – это осуществление плана, ведущего к некоторой цели, а цель, как известно, определяет средства.
По образованию Альфий был программистом, и программистом талантливым. При благоприятном стечении обстоятельств он мог бы стать, возможно, более крупным учёным, чем академик Павлов, которому явно повезло с признанием. Альфий готов был предложить человечеству массу полезных изобретений, но натолкнулся на непонимание со стороны многочисленных министерств, опутавших общество бюрократическими оковами.
Впрочем, Альфий мечтал осчастливить не человечество, а самого себя, добившись всемирного признания. Натолкнувшись на непреодолимые бюрократические препятствия, он обиделся на всё человечество и в глубине души жаждал мести. Мстить же он готов был любому, кто окажется на его пути. В то же время он испытывал острую потребность в постоянном ощущении собственного превосходства над умственно отсталыми людьми, не умеющими ценить гениев.
Эти ощущения и привели его в Богом забытый посёлок в Приполярье, куда он распределился после окончания новомодного кибернетического факультета, учителем математики. Альфий понимал, что этот поступок выключает его из жизни. Но он вынужден был уподобиться зверю, уползающему в логово, чтобы там зализывать полученные тяжёлые раны самолюбия. Можно сказать, что душа Альфия пребывала между жизнью и смертью. Альфий, добровольно отдавший душу дьяволу, уже не принадлежал жизни, но не принадлежал и смерти.
Вместе с тем, не между жизнью и смертью находился Альфий, а в ином измерении. Ему было известно, что в этом особом измерении живут порождения сатаны. «Он вовсе не живое существо, – сказал Альфий… Боа ама… это не живое существо и не мёртвое. И даже не промежуточное состояние между ними. Он… я называю подобное ему третья форма. Он узел Изначальной Энергии, вычлененный прямо из Хаоса, что вокруг. Повсюду океан Хаоса, то есть бездна. Вечная, проникающая собою всё, хотя глаза человеческие её не видят. Энергия этой бездны не есть энергия стихий, но и не энергия жизни».
Альфий говорил о чудовищах, созданных сатаной и сотканных из энергии зла. «Духи или черти кажутся существами, во всём от нас отличающимися. Но все разумные существа похожи, и по житейской сути они – как мы. То есть: их отношение к мести, к примеру, подобно нашему. Они способны многое выдумать, чтобы сделать месть слаще. И если кто-то из них почитает себя обиженным, то не оказывается у него большего пристрастия, чем нянчить свою обиду и точить месть».2
Все эти слова имели прямое отношение к самому Альфию, ибо он, отдав душу сатане, стал таким чудовищем, черпающим «жизненные силы» из жажды мести. Месть, как известно, является орудием слабых. Альфий, как и все, кому сатана обещает силу и власть, ощущает своё превосходство над людьми и поэтому, как «сильная личность», облекает месть в форму правосудия. Известно, что греческая богиня правосудия Фемида изображалась с повязкой на глазах. Желая обосновать правомерность своего «суда» над человечеством, Альфий подчёркивал, что чудовище, орудие его мести, слепо и потому беспристрастно. Оно мстит, но «по праву сильного». Для него неважно, кому мстить, был бы лишь формальный повод.
Альфий считал художника Велемира своим другом именно из извращённого чувства благодарности, т.е. потому, что тот дал ему формальный повод к мести, таким же точно образом, как Моцарт дал такое формальное право Сальери. Сальери пытался «облагородить» чувство чёрной зависти, Альфий – чувство ревности. Моцарт считал гениальным не только себя, но и своего друга Сальери. Разница же между ними была в том, что Моцарт был гениальным художником в музыке, а Сальери – гениальным ремесленником.
Альфий если и был гениальным, то всё-таки ремесленником, как Сальери. Велемир был художником, и художником очень большой силы, о чём говорит портрет девушки, любви которой домогался Альфий. «Последний холст Велемира, Бог милостив, сохранился… Представьте только стремительное хрупкое тело, как будто взлетающее из свинцовых волн!.. В молчании, пристальном и угрюмом, рассматривал творение сие математик. Затем, и ещё более внимательно… вглядывался в оригинал. И неожиданно похвалил работу».1
Трудно сказать, что его поразило больше: любовь автора к изображённой модели, излучаемая портретом, или художественная сила, с которой эта любовь передавалась зрителю. В том и другом случае Альфий почувствовал угрозу своим амбициям и намерениям. И решил «отомстить обидчику», как Сальери отомстил Моцарту, отняв у него жизнь, а тем самым и «совершив акт правосудия» в соответствии с «высшей справедливостью». Альфий чувствовал себя вершителем именно такого правосудия, правосудия по праву сильного. Его не смущало, что такое право даётся сатаной.
Сатана не только даёт грешнику, покорившемуся ему, право сильного, но и средства для осуществления этого «права». Таким средством для Альфия оказалась кибернетика, которой Альфий овладел в совершенстве. Эта наука привлекала Альфия возможностью управлять сложными механизмами, а с их помощью управлять и человеком, наслаждаясь своим могуществом. И не только управлять, но и мстить обидчикам.
В этом смысле сложные кибернетические устройства могут быть надёжными партнёрами человека в его добрых и злых делах. Прежде всего эти устройства обладают логическим мышлением, превосходящим по многим параметрам человеческое мышление. В этом смысле они разумны. Альфий отмечает, что все разумные существа похожи. Рассуждая о том, что мифический Боа ама – не живое и не мёртвое существо, а «третья форма», Альфий имел в виду то кибернетическое чудовище, которое он создал своими руками и которым только он один может управлять, поскольку пульт управления находится в его руках.
На самом деле пульт управления находится в руках сатаны, как и сам Альфий. Сатана дал ему этот пульт, но в любой момент может забрать его, что и произошло, когда подошёл установленный сатаной срок. И кибернетическое чудовище отомстило своему создателю, чудовищу-человеку, лишившемуся души.
Произошедшее наводит на мысль, что душу грешника Альфия сатана передал созданному им кибернетическому крабу. Давно известно, что душа художника, как и вообще создателя, может переселиться в созданный им шедевр. Возможно, душа Велемира продолжила свою земную жизнь в его портрете любимой девушки. Душа же Альфия канула в бездну, в волны морские, куда ушёл созданный им Боа ама.
Здесь уместно вспомнить об изгнании Иисусом легиона бесов. «Когда же вышел Он из лодки, встретил Его один человек из города, одержимый бесами с давнего времени… Иисус спросил его: как тебе имя? Он сказал: «легион», потому что много бесов вошло в него… Тут же на горе паслось большое стадо свиней; и бесы просили Его, чтобы позволил им войти в них. Он позволил им. Бесы, вышедшие из человека, вошли в свиней; и бросилось стадо с крутизны в озеро, и потонуло».1
Сатана иногда любит пошутить, копируя действия Иисуса, но придавая им «дьявольский смысл». Он позволил бесам, поселившимся в душе Альфия, перейти в тело краба, но прихватив с собой и душу. Краб же ушёл в море, где извлечённая душа Альфия переживёт мучительную смерть в морской пучине, прежде чем отправиться в пучину ада.
И здесь возникает одна очень интересная и тревожная проблема: как следует относиться к кибернетике, может ли эта наука стать опасной для человечества? Фантасты любят изображать парадоксальную ситуацию, когда «кибернетические чудовища», созданные, казалось бы, на благо человека, не только выходят из-под его контроля, но и подчиняют человека своей воле, как правило, преступной. Но почему обязательно преступной?
Повесть Астахова проливает некоторый свет на этот вопрос. За последние десятилетия наука и техника достигли колоссальных успехов. Атомная энергетика успешно использует энергию атома. А какую энергию использует кибернетика с её электронно-вычислительными машинами с их логическим мышлением, намного превосходящим мышление человека? Не есть ли это Изначальная энергия, вычлененная прямо из Хаоса, из бездны, проникающей все окружающие предметы? Не является ли сатана хозяином этой бездны?
Известно, что атомная энергия иногда выходит из-под контроля человека: то вынуждает сбросить атомную бомбу на беззащитный многомиллионный город, то неожиданно взрывая атомную станцию. А что будет, если из-под контроля человека выйдут кибернетические монстры, «подписывающиеся» энергией Хаоса? Это – вопрос, на который пока нет ответа.
Arvustused raamatule «Чудовище», 1 ülevaade