Loe raamatut: «На другом конце света», lehekülg 8

Глава 2.4. Алиса

Кирилл

Сквозь белую пелену перед глазами изредка видно силуэты людей. Я иногда слышу, что они говорят, но не могу разобрать ни слова. Обезболивающие, будь они неладны. Из-за них не ясно в плену я или нет. Стоит только мне немного прийти в сознание, как мне опять что-то колют, и я проваливаюсь в беспокойный сон. Мне снятся отчаянные воздушные бои, где я совершенно беспомощен. Ни одна из моих атак не увенчивается успехом, как бы я не старался. А друзей, в свою очередь, одного за другим сбивают, и я слышу их неистовые крики о помощи. В конце мы остаёмся с комэском вдвоём против полчищ врагов. Я занимаю место ведомого, но тут же наглый и самоуверенный враг расстреливает его прямо на моих глазах, а я опять ничего не могу с этим поделать. Отчаяние бессилия наваливается на меня волна за волной, пока действие морфия не проходит, и я не просыпаюсь весь в поту. Но с некоторых пор мне начала сниться Лани. Эти сны гораздо приятнее. Мы часами гуляем с ней по безлюдным пляжам. Вокруг только море, вечернее небо и пляж из мельчайшего пушистого песка. Кожу щекочет приятный тёплый ветерок, дующий со стороны моря, и мы без устали идем вдоль берега, наслаждаясь размеренной беседой.

Когда наркотический туман снова рассеивается, и у меня получается собрать разбегающиеся мысли в кучу, я пытаюсь проанализировать ситуацию. Целой картины событий я не знаю, видимо, я часто терял сознание. Итак, первое, что я помню после приземления – это то, что началась стрельба, и меня ранили. Далее вокруг завязался бой. Повсюду слышались выстрелы, и пули свистели прямо над головой. Наверное, это союзники пришли мне на помощь. Очень любезно с их стороны, ведь я сюда тоже не отдыхать приехал. Далее, после потери сознания, я прихожу в чувства от того, что круглолицый кореец даёт понюхать мне нашатырь, спрятав от огня в неглубокой ложбинке. Сейчас я понимаю, что надо было попытаться рассмотреть форму этого солдата, чтобы понять, к кому я попал, но тогда я сконцентрировал внимание лишь на его лице. Передо мной был молодой кореец, который очень обрадовался, когда я открыл глаза. Он весело что-то заорал окружающим его солдатам, ведущим бой. Я ничего не понял, кроме трёх слов: “.... руски соколь…лаибей…” – последнее, если мне не изменяет память, переводится как “Живой”. Итак, он сказал всем, что я жив. Почему он назвал меня русским соколом? Ах, да! Помнится, ещё в детстве отец рассказывал мне что-то такое. Он служил в полку, старослужащие которого ещё в 50-е годы воевали здесь, в Корее, на стороне все тех же северокорейцев. Противостояли им опять же американцы. В те давние годы они не на жизнь, а на смерть дрались в воздухе на своих Миг-15. Так вот, отец рассказывал: ветераны, заставшие эту войну, говорили, что в те времена всех наших лётчиков называли “Соколы”. И корейцы переняли эту традицию, ведь наши пилоты самоотверженно дрались плечом к плечу вместе с ними, пачками разили врага и гибли, отдавая союзнический долг. Забавно, прошло уже почти 65 лет, а они помнят подвиг наших дедов и относятся к нему с уважением. Вот это я понимаю, народная память!

После этого меня взвалили на носилки и долго куда-то тащили. Я не раз терял сознание от боли в груди и ноге, но вскоре опять приходил в себя. Последние воспоминания – это вертолёт и госпиталь. Судя по всему я все же у союзников. Валяюсь в госпитале, где надо мной неустанно колдуют врачи, колющие мне этот, будь он неладен, морфий, чтобы проводить операции.

Но с некоторых пор я разучился отличить явь от наркотических галлюцинаций. Вот, например, вчера. Я был уверен, что не сплю, но тут ко мне в палату заходит ни кто-нибудь, а Лани. Затем какой-то дедулька командует ей, что необходима операция, колет мне что-то, и я опять проваливаюсь в небытие. Глупость какая-то – сон внутри сна. То, что она мне снится, не вызывает сомнения. Откуда она могла взяться здесь?

Но действие морфия проходит, и передо мной опять Лани. Так странно – она одета в белый больничный халат! Они опять разговаривают обо мне с тем же дедулькой, он остаётся доволен разговором и выходит из палаты, а Лани разворачивается ко мне.

– Рил, ты проснулся! – весело кричит она и садится рядом со мной.

– Лани, ты – самая приятная и натуральная галлюцинация из тех, что у меня были, – еле ворочая языком, говорю я.

– Хи-хи! Нет, на этот раз я настоящая! – улыбаясь, говорит она. – Хотя, надо признаться, ты часто зовёшь меня во сне.

– Ты мне часто снишься! – признаюсь я. – Просвети меня, пожалуйста. Где мы?

– Мы в военном госпитале в Корее, в паре километрах от вашего аэродрома, – отвечает она.

– А как ты сюда попала? – удивляюсь я.

– Ну, мне позвонил Титаренко. Он сказал, что ты только и делаешь, что валяешься без дела! Попросил тебя подменить, ведь летать-то кому-то надо, – с ужасно серьёзным лицом говорит она.

– И как успехи? Небось уже меня переплюнула и всех американцев перебила! – подыгрываю ей я, пытаясь улыбнуться.

– Да уж конечно! Тебя попробуй переплюнь! – прищурившись заявляет она. – У кого это тринадцать сбитых лично и пять в группе? И это так вы “Только летаете вдоль границы”? – Лани с сарказмом цитирует меня. – Насколько я знаю – второе место держишь. Первый Титаренко. У него четырнадцать. Но вот его, почему-то, не сбивали.

– Извини, что не рассказывал тебе о воздушных боях. Не хотел, чтобы ты волновалась, – оправдываюсь я.

– Как оказалось, волноваться есть из-за чего! – она указывает на меня, лежащего на кровати в бинтах.

– Что со мной? – решаю сменить тему я. – Долго я здесь? Я смогу летать? – я задаю самый главный вопрос.

– Говорят, мы тебя теряем! – пытается пошутить она. – Тебя здесь хоронить или на Родину отвезти?

– Лани, я серьёзно.

– Ты здесь уже два года, – с наигранным придыханием говорит она. Но мне уже не до шуток, и я одариваю её грустным взглядом, про себя оценивая шутку. – Да будешь ты летать, УЗБАГОЙСЯ! – она делает жест рукой, подражая лемуру из интернет-мема. – Ранения у тебя не серьёзные, и угрозы для здоровья уже нет, – отмахивается она. – Хотя, будь моя воля, то я бы тебя на пушечный выстрел к самолётам не подпускала! Ишь ты! Только в сознание пришёл, а уже летать хочет. Мало тебе? – шутливым тоном обвиняет меня она.

Пусть смеётся и издевается надо мной, сколько хочет, ведь у неё есть на это все причины – я её обманывал. Но, несмотря на это, она ради меня бросила все и примчалась за тысячи километров, чтобы лично спасти мне жизнь и здоровье. Тем более самое главное я услышал – я буду летать.

– Значит ты мой лечащий врач? – спрашиваю я.

– Ну не я, конечно, а Василий Петрович, – скромничает она. – Но я ему ассистировала, когда он спасал тебе ногу от заражения.

– А про меня тебе рассказал Титаренко? – уточняю я.

– Да, позвонил мне, чтобы спросить номер телефона твоей мамы, но у меня его не было, – поясняет Лани, устраиваясь поудобнее на углу кровати.

– Это даже хорошо, что она не знает, – подвожу итог я.

– Опять ты за старое? – хмурится она. – Надо обязательно все ей рассказать!

– Расскажу потом, – морщусь я. – А Титаренко – жук! Но я рад, что рассказал ему про тебя. Так бы он тебе не позвонил.

– Ты рассказал своему командиру про меня? – удивляется она. – Вы так близки?

– Тут довольно запутанная история, – начинаю пояснять я. – Когда-то давно Титаренко служил под началом у моего отца и летал с ним в качестве ведомого, но отец погиб в авиакатастрофе, когда мне было семь лет. За прошедшие годы Титаренко неплохо себя проявил и стал командиром эскадрильи. Говорят, он пошёл бы и дальше, но ему не хотелось получать высокое звание и расставаться с небом, поэтому он уже давно закрепил за собой должность комэска. А когда я окончил училище, то случайно попал к нему в эскадрилью. С тех пор он учит меня тому, чему его научил мой отец. Кроме того, он, когда надо, помогает мне советом и делом. А теперь этот ловкий интриган и манипулятор под вымышленным предлогом про номер телефона мамы заочно познакомился с тобой и подтолкнул тебя к решению поехать сюда. Я ведь ему рассказал про то, что ты начинающий хирург и собиралась прилететь. И уж поверь, номер моей мамы у него есть. Они довольно неплохо знакомы, – я заканчиваю свой рассказ и замечаю, что лицо у Лани как-то поменялось.

– Я уже сама почти люблю вашего комэска! Он, правда, молодец! – поясняет она, вытирая повлажневшие глаза. – И мне так жалко твоего папу!

– Ой, прекрати, пожалуйста! – вмешиваюсь я, видя, что она погрустнела и чуть ли не плачет. – Это было двадцать лет назад! Я уже давно освоился с этой мыслью.

– Ладно, – печально кивает она. – Ой! Я совсем забыла про время! Мне пора бежать! – оживляется Лани. – Раненых в госпитале очень много!

Она встаёт с кровати, озорно оглядевшись, и быстро целует меня в губы.

– Отдыхай! Я к тебе вечером зайду! – говорит она и вприпрыжку выбегает из палаты.

Ну что ж, делать мне все равно нечего. Буду отдыхать, как посоветовала Лани. Напоследок осматриваю себя. Грудь и нога туго забинтованы и немного ноют, но это не страшно, ведь спать и правда хочется. “Какая же Лани молодец, что прилетела!” – промелькнуло в голове прежде, чем я провалился в крепкий сон без сновидений.

Просыпаюсь я от того, что кто-то очень нежно протирает мне лоб влажной губкой. Сейчас полдень, и за окном безжалостно палит солнце, мешая открыть глаза. Видимо у меня небольшой жар, раз я покрылся потом. Так что эти заботливые руки и влажная губка, дарящая прохладу, очень кстати. Видимо, Лани освободилась пораньше и решила посидеть со мной. Прежде, чем открыть глаза, я несколько секунд нежусь, получая удовольствие. Но вот протирание заканчивается, и руки ловко начинают поправлять мои растрёпанные и слежавшиеся волосы, которые отросли гораздо сильнее положенного. От таких манипуляций я начинаю улыбаться, так и не открыв глаза.

– У тебя же куча пациентов! – говорю я. – Или ты успела… Ой! – я наконец-то решаю посмотреть на неё, но вместо Лани вижу перед собой жутко откровенное декольте, обладательница которого склонилась надо мной. – Я Вас перепутал с…одной девушкой, – мямлю я в оправдание.

Подняв взгляд, я вижу ослепительную улыбку той, кто меня разбудила. Первое, что бросается в глаза – это её ярко рыжие волосы, собранные в тугой пучок, которые резко контрастируют с белым халатом.

– Позвольте представиться, – говорит она красивым грудным голосом, – меня зовут Алиса, и я один из врачей, присматривающий за вами.

Мне удаётся рассмотреть её получше. Эта Алиса однозначно очень привлекательная. Выразительные скулы на фоне рыжих волос выглядят очень страстно, а ярко зеленые глаза лишь добавляют агрессивности и соблазнительности. И это я не говорю про приличного размера грудь, выглядывающую из-под, не застегнутого до конца больничного халата.

– Я думал, в больнице полно раненых, которым нужна помощь, – говорю я.

– Да, но они же не такие симпатичные, как вы! – улыбаясь, отвечает она, буквально пожирая меня своим хищным взглядом. – Тем более у меня сейчас перерыв. Вот я и решила проверить, как идут дела у нашего аса.

– Дела идут неплохо, – мямлю я. Она меня определённо клеит. Я первый раз встречаюсь с таким откровенным и неприкрытыми флиртом. От этого я даже немного растерялся. Сердце резко усилило биение, норовя выпрыгнуть из груди, а к лицу прилила кровь, заставляя меня краснеть.

– Может, Вам что-то нужно? Или есть какие-нибудь пожелания? – спрашивает она.

– Нет, спасибо, – мотаю головой я, – у меня все есть.

– Хорошо, – кивает она и ещё раз одаривает меня своей ослепительной улыбкой и пожирающим взглядом. – Если Вам будет скучно или что-нибудь понадобится, сразу дайте знать! Я непременно постараюсь вам помочь. А теперь, товарищ старший лейтенант, отдыхайте, а то вы что-то разнервничались!

Я не нахожу, что ответить, и лишь киваю в знак согласия. Подмигнув мне на прощание, Алиса встает, дав рассмотреть её точеную фигуру полностью. Затем неспешно разворачивается и, усердно виляя очень даже неплохими бёдрами, выходит из палаты. Но уснуть у меня не получается ещё довольно долго. В голову все лезет и лезет этот её вызывающий взгляд на фоне рыжих, как пламя, волос. Каждое движение этой девушки, каждое слово и взгляд были грациозны и, как будто, с точностью выверены, а манера общения неспешная и обстоятельная. Когда она была рядом, не хотелось отводить от нее глаз, и у меня с трудом удавалось не пялиться на нее. Неужели она не знает про нас с Лани? Так откровенно со мной ещё никто никогда не заигрывал!

Глава 2.5. «Русские соколы»

Кирилл

Лежать в госпитале – не самое весёлое занятие. Никаких развлечений, и единственный способ скоротать время – это еда и сон. Лани, пытаясь это исправить, каждую свободную минуту бегала ко мне, чтобы хоть как-то развлечь меня, но у неё было много работы, и часто этого она делать не могла. Ещё она иногда оставляла мне свой телефон, чтобы я мог послушать музыку, но большая часть сайтов в КНДР закрыта, поэтому приходилось довольствоваться тем, что у неё сохранено на внутренней памяти. В какой-то момент я осознал, что меня уже просто воротит от Джареда Лето и Вилле Вало, поэтому от музыки я отказался, пытаясь проникнуться любовными романами, но случайно обнаружил полное собрание Гарри Поттера. Вот это чтение пошло на ура! И всю первую неделю я вспоминал детство, перечитывая приключения юного волшебника.

Ещё иногда ко мне заходила та темпераментная девушка Алиса. Появлялась она всегда в самое неожиданное для меня время и никогда не пересекалась с Лани. Наше общение проходило все в том же стиле, что и при знакомстве. Она не скрывала интереса ко мне и постоянно вгоняла в краску своей лестью и похвалой. Я старался не обращать внимания, но она снова и снова начинала восхищаться моими “заслугами”. То же мне заслуги! Уже неделю здесь и единственная моя “заслуга” – это то, что я начал ходить в туалет самостоятельно. Но, как ни странно, она оказалась очень многосторонним и интересным человеком. Помимо общей эрудированности, она неплохо разбиралась в авиации, что довольно странно для молодой и симпатичной девушки. А её познания в этом деле лишь добавляли тем для общения. Так что, надо признать, что к концу первой недели я даже начал немного ждать её появления, ведь это хоть какое-то общение.

А на восьмой день как меня перестали пичкать обезболивающими, Василий Петрович решил, что я чувствую себя уже вполне сносно, и распорядился, чтобы меня перевели в общую палату. С этого момента мне было не до скуки из-за того, что в общей палате было шестеро человек, и все российские военные. Один из них был лётчиком-штурмовиком.

Лейтенант Дмитрий Червоненко – мужик лет тридцати пяти – сорока, успевший поучаствовать на своём стареньком штурмовике Су-25 уже ни в одном военном конфликте. Он с первых минут знакомства показал себя волевым человеком с железным характером. Он попал в госпиталь из-за контузии и лёгкого сотрясения, полученного в последнем воздушном бою. Тут же выяснилось, что самое интересное на фронте началось сразу после того, как меня сбили. В этот же день было ещё несколько воздушных сражений между истребителями, а под вечер поступила команда для вылета штурмовиков. По словам Дмитрия Червоненко, которого все называли просто Митька, что совершенно не вязалось с внешностью человека метр девяносто ростом и под сто килограмм веса, они успели сделать три вылета, когда в его самолёт попала ракета, пущенная с земли из переносного ПЗРК. Су-25, в войсках названный “Грачем”, был сильно поврежден, но до аэродрома дотянул, а вот Митьке повезло меньше. Броня Грача приняла на себя основную часть осколков, сохранив Червоненко жизнь, но из-за близкого взрыва Митька получил контузию, а от того, что самолёт сильно тряхнуло, он ударился головой. От этого удара шлем даже немного помялся и треснул, а пилот заработал себе ещё и легкое сотрясение. Но, несмотря на свой недуг, запреты врачей к излишнему передвижению и превозмогая головную боль, как только я представился ему и сказал, что я из истребительной, он встал, подошёл ко мне и крепко пожал руку. Дело в том, что маленький и тихоходный штурмовик Су-25, который с первого взгляда сложно расценивать всерьёз, на деле оказывается настоящим летающим танком, способным выдержать попадания почти любого стрелкового оружия или даже противозенитной ракеты. Но если он, не дай Бог, встретится в воздухе с истребителем противника, то противопоставить ему будет практически нечего. Именно поэтому, пока в небе была авиация США, Грачи в воздух не поднимались. Но в день, когда меня сбили, битва за господство в воздухе была выиграна и американские адмиралы, решив больше не закрывать глаза на свои потери, самолёты в воздух больше не поднимали, обеспечив нашим штурмовикам и бомбардировщикам свободу действий. И Червоненко, как командир звена, не мог не знать о том, как тяжело приходилось нам – истребителям завоевывать это самое господство для того, чтобы они могли летать.

В итоге мы с ним очень неплохо подружились, и лежать в госпитале сразу стало на порядок приятнее. Но по-настоящему радостным событием было то, что ко мне разрешили посетителей. У меня сложилось впечатление, что пришёл весь полк! Толпа приветствующих меня сослуживцев волнообразно захлестнула палату. Впереди всех шли Титаренко и Влад, ведя за собой пилотов и механиков нашего полка. После всеобщего приветствия и одаривания меня немыслимым количеством фруктов и сладостей, которых хватило бы для пропитания половины Кореи, мне начали рассказывать новости. Как и говорил Червоненко, в тот день, когда меня сбили, в воздухе стояла настоящая суматоха и вылеты продолжались до позднего вечера. Как выяснилось, моя “жертва” была не напрасной, и если бы мне не удалось сохранить пилотов и машины, то воевать было бы попросту некому. Но уже пять дней как полётов практически нет, и обстановка на фронтах стабильная. Поговаривают, что затишье временное, ведь Пентагон в ярости от того, что гордость ВВС США – их палубную авиацию, удалось победить дремучей и отсталой в технологическом плане России. Они уже разрабатывают план по переброске сюда своей элиты – многоцелевых истребителей пятого поколения F-22 Рэптор. Этот самолёт принято считать самым лучшим истребителем в мире, а заодно и самым дорогим. Но переброска через Тихий океан довольно проблематична, а ещё самолёты подобного уровня требуют сложнейшего технического обслуживания, которого нет на авиабазах Южной Кореи. Так что решение об использовании Рэпторов весьма сомнительно, но если США все же на это решится, то это будет нескоро и влетит американцам в копеечку.

Вторая важная новость вытекала из первой. В ответ на решение штатов подключить свои элитные части наше командование отдало приказ доукомплектовать наш полк пилотами и переобучить нас на новые машины! Партия новеньких, только с завода, российских тяжёлых истребителей Су-35С уже готовится для переброски в Корею. Меньше, чем через месяц, десять машин поступят в наше распоряжение. Тяжелый истребитель для достижения господства в воздухе Су-35 – это современнейший сверхманевренный самолет, являющийся глубокой модернизацией привычного нам Су-27. На нем стоят двигатели, не уступающие американским, позволяющие этому истребителю вытворять в воздухе такое, что до его появления считалось невозможным в принципе. От такой замечательной новости я чуть не забыл, что я лежу в госпитале, и мне ещё долго нельзя будет летать, но Титаренко, увидев мое расстройство, успокоил меня, ведь теоретические занятия начнутся только через три недели, а полёты ещё спустя месяц. Если я буду быстро поправляться, то у меня есть все шансы не отстать от товарищей. Это меня немного успокоило.

И тут я вспомнил про случай с тем корейцем, который меня приводил в чувства после ранения на земле. Я решил спросить у Титаренко, вдруг он что-то знает о произошедшем, и откуда на чужой территории так кстати появились союзники. Оказывается, во время того воздушного боя солдаты с обеих сторон на время прекратили огонь, чтобы понаблюдать за воздушной схваткой. Ранее в этот день северокорейцы закрепились на плацдарме и отбивали атаки неприятеля. Когда меня сбили, южнокорейцы захотели непременно меня захватить, но союзники понимали, кто и с каким трудом оберегает их от ударов с воздуха, поэтому один из лейтенантов, недолго думая, поднял свою роту, чтобы отбить меня. Не жалея себя, он лично повёл роту в контратаку и сумел вынести меня с вражеской территории.

– Товарищ майор, – обращаюсь я к комэску, – а Вы слышали про то, как нас, русских лётчиков, называют между собой солдаты КНДР?

– Нет, не в курсе, – мотает головой он.

– Нас называют “Русскими соколами”! – с важным видом отвечаю я.

– Кирилл, – Титаренко, улыбаясь отмахивается от меня, – это уже настолько бородатая байка, что только старослужащие её помнят. Наверное, тебе её рассказывал твой отец, – догадывается он.

– Да, рассказывал, но именно так ко мне обращался тот самый лейтенант! – провозглашаю я.

– Русские соколы? – подхватывает Влад. – А что, мне это нравится! Теперь называйте меня только так! – смеётся он.

– Надо будет рассказать командиру полка, ему будет интересно, – задумчиво говорит Титаренко.

– А я, вообще-то, не чисто русский. Я на половину грузин! – вмешивается в разговор Вано.

– Ой, не морочь нам голову! – провозглашает Влад. – А что, грузин, воюющий за Россию, не русский что ли?

– От последнего высказывания все присутствующие, включая самого Вано, хором заржали, похлопывая его по плечу. Не сразу, но мы все же услышали сквозь смех голос перепуганного Василия Петровича.

– Соколы, ваш смех двумя этажами ниже слышно! – запыхавшись, говорит пожилой хирург. – Это больница, людям покой нужен!

– О! А звание “Соколы” пошло в массы! – продолжает шутить Влад.

Ребята не могли сдерживаться и засмеялись ещё громче, и Василию Петровичу пришлось снова повышать голос, чтобы перекричать толпу.

– Мы тут не причём! Все претензии к корейцам, которые построили такую не практичную в шумоизоляционном плане больницу! – смеясь пуще прежнего говорит врачу Влад.

Не без труда Василию Петровичу удалось докричаться до Титаренко. Тот не стал спорить с пожилым хирургом и скомандовал всем на выход. Каждый перед уходом попрощался со мной рукопожатием и пожелал скорейшего выздоровления. Последним уходил Титаренко. Он кивком указал куда-то в сторону выхода, и я обернулся посмотреть куда он указывает. Там стояла прибежавшая на шум Лани и с любопытством рассматривала происходящее.

– Она? – шёпотом спрашивает комэск.

– Она, – на его манер отвечаю я.

– Одобряю! – улыбаясь, говорит он, пожимает мне руку и, подмигнув Лани, скрывыется за дверью.

– Ты с ума сошёл? Какой ещё новый самолёт? Какие полёты? Тебе только-только разрешили передвигаться самостоятельно! – округлив глаза, возмущается Лани. – А ты уже собрался прыгнуть в истребитель и крутить петли.

Прошла неделя с того эпичного посещения госпиталя моими сослуживцами. Но рассказать Лани про новые самолёты и переобучение на них, которое я никак не могу пропустить, я решился только сегодня, ведь именно сегодня мне разрешили самостоятельно ходить в пределах госпиталя, хоть и с костылём. Я, немедля ни секунды, позвал Лани погулять во дворик, чтобы рассказать ей про мое желание ходить на занятия по переобучению на новую машину. Мы уютно расположились на лавочке, находящейся на заднем дворе госпиталя, чтобы нас не беспокоили. Сейчас на улице никого нет и это редкий шанс побыть с ней наедине.

– Послушай, – я кладу руку ей на колено, – пока что я прошу ходить только на теоретические занятия. Ни о каких полетах пока что речи не идёт. Самолётов ещё попросту нет! – я стараюсь быть как можно более убедительным.

– Так, – Лани убирает мою руку со своего колена, – давай конкретно. Что ты от меня хочешь? Ты же знаешь, что я тут ничего не решаю!

– Я хочу, чтобы ты попросила Василия Петровича разрешить мне ходить на аэродром, чтобы вместе со всеми однополчанами начать теоретические занятия.

– Хорошо, – неожиданно легко соглашается она. – Но у меня будут условия, – Лани делает серьёзное выражение лица.

– Называй! – я пытаюсь стать серьёзным на её манер, но это с трудом удаётся, ведь когда она пытается быть серьёзной, то похожа на маленького делового гномика. Точнее на маленького сексуального делового гномика.

– Во-первых, я буду сопровождать тебя до аэродрома и обрат…

– Согласен! – перебиваю я.

– Хорошо, – кивает она. – Во-вторых! Ты будешь ходить на все назначенные мною процедуры!

– Согласен на все, кроме колоноскопии и ФГС! – снова улыбаясь, отвечаю я.

– И, в-третьих, будешь пить все витамины, которые я тебе буду давать, – не оценив шутку, продолжает она серьезным тоном.

– Если ты мне разрешишь через шесть недель перейти к учебным полётам, – я снова кладу руку ей на колено, – хоть все таблетки в этой больнице слопаю прямо сейчас! – соглашаюсь я.

– Вот и отлично! Так и поступим! – говорит она и кладёт голову мне на плечо.

Рука, лежащая на колене Лани, сама собой начинает движение вдоль бедра. Для февраля погода стоит на редкость тёплая, и Лани не надевает брюки, а ходит в юбке, которая чуть выше колена. Когда Лани начинает осознавать, что происходит, рука уже начинает скрываться под юбкой.

– Так, что это ты удумал? – возмущается она. – Я уже сто раз говорила, что тебе нельзя перевозбужд…

Она не успевает договорить фразу, потому что я начинаю её целовать. Вторая моя рука совершенно непонятным образом оказывается у неё на груди.

– Рил, прекрати, – шепчет она, нехотя отталкивая меня. – Пошли, я отведу тебя в палату.

– О да, – медленно проговариваю я. – В отдельной палате нам будет гораздо удобнее.

– Нет, ты сам замедляешь своё выздоровление, – протестует она против моего предложения.

Я пытаюсь проигнорировать её слова и снова тянусь губами к ней, но она отталкивает меня сильнее и, улыбаясь, называет каким-то похотливым животным, продолжая что-то говорить про скорейшее выздоровление. С сожалением для себя осознаю, что она права и отстраняюсь. Надо правильно выбирать приоритеты. Сейчас главное – это быстро прийти в норму, а Лани никуда не денется. Мы ещё успеем с ней на славу пошалить и наверстать упущенное.

– Потопали, Казанова! – говорит она, пытаясь обратить все в шутку, и помогает мне подняться.

По дороге в палату, где я лежу, нам на встречу выбегает взволнованный Василий Петрович. Но увидев нас, он облегченно вздыхает и идёт на встречу.

– Лани, дочка, хорошо, что ты мне встретилась! Поступил тяжелораненый, и срочно нужна твоя помощь, – скороговоркой выкладывает он. – Бедолага подорвался на мине!

– Иди в палату, я к тебе позже загляну! – командным тоном говорит мне Лани и устремляется за семенящим впереди нас хирургом.

Доковыляв до палаты, ложусь в кровать и утыкаюсь в свой телефон, который мне предусмотрительно принесли сослуживцы. Да уж, я был не прав по поводу нее. Я боялся, что попав сюда и увидев ужасы войны она не выдержит этого. В итоге выходило все наоборот. Как-то раз мы прогуливались по больнице, и туда привезли раненого. Точнее то, что от него осталось. Рук не было от локтя и ниже, в животе глубокая рана, а про лицо я и вспоминать не берусь. Меня тут же чуть не вывернуло. А она как будто стала собраннее. Вскочила и побежала в операционную. Через четыре часа она пришла усталая, но довольная.

– Спасли! – весело сказала она.

Я в этот день есть не мог. И вообще был похож по цвету на куст смородины – зеленый в крапинку. А она нет, хихикает, радуется спасенной жизни…