Платье оказалось белого цвета с чуть заметным кремовым оттенком, прямое, безо всяких вырезов и разрезов. Скромно и со вкусом. Отлично подойдет для проведения презентации и последующего банкета. Поскольку я брюнетка, то цвет отлично оттенял волосы и загорелую кожу. По скромному вырезу шла отделка из страз. Про себя отметила, что у молодой продавщицы отменный вкус.

Магазин, несмотря на крохотные размеры и скромный ассортимент, оказался неплохим. Девушка продавщица с первого раза угадала и принесла то, что было необходимо. Я, конечно, могла не покупать себе обновок и заехать домой, но отчего-то настроение требовало побаловать себя любимую. К тому же цены приятно удивили своей демократичностью. Сроду бы не подумала, что в этом колхозе можно приобрести что-то приличное.

Отодвинула шторку и неуверенно покрутилась перед зеркалом.

– Ну как? – спросила я у Андрея.

Он оценивающе посмотрел на мои голые ноги.

– Ничего так, стильненько. Но, на мой вкус, слишком ты тощая, Женька.

Что и требовалось доказать. Не зря он в Ленку влюбился.

– А не коротко? – заволновалась.

– Да тут только и на ноги и осталось смотреть, – фыркнул юрист. – Больше не на что.

Вот же засранец. Лучше бы не спрашивала. После таких комплиментов сразу чувствуешь себя мымрой неумытой.

– Вам очень идет, – осторожно заметила продавщица. – И фигура у вас отличная.

Я благодарно улыбнулась и присела на стул, чтобы девушке было легче отрезать этикетку. Пока она это делала, я выжидающе посмотрела на Андрюху и хитро улыбнулась.

– Чего стоим? Кого ждем? Марш раздеваться, – приказала я.

Тот скосил на меня жалобный взгляд.

– А может не надо?

Я встала. Эффектной походкой от бедра прошествовала к примерочной и приглашающе отодвинула шторку.

– Надо, Федя. Надо.

Парень со страхом посмотрел на меня и, сглотнув ком в горле, поплелся на экзекуцию. С тяжелым вздохом он зашел в примерочную и стал раздеваться. Я заботливо задвинула шторку и проинструктировала:

– Снимай всё.

– Всё?! – раздался полузадушенный писк парня.

– Носки можешь оставить.

– Носки?!

Вот глупенький.

– Ладно, трусы тоже. И поторапливайся, а то из-за тебя опоздаю на презентацию.

В примерочной раздался мученический стон. Мы с продавщицей одновременно захихикали, прикрывая рот ладонями. А то услышит и обидится. Мужчины такие нежные и ранимые создания…

Я остановила свой выбор на светло-серых облегающих джинсах, которые были похожи на брюки и белой рубашке с темной вышивкой на коротких рукавах. Собственно, выбирать было не из чего. Но этот вариант мне показался подходящим.

Отвернувшись в сторону, чтобы не смотреть на Андрея, отодвинула шторку и подала вешалки с одеждой.

– Примерь, – строго приказала я и задвинула шторку.

Прошло несколько секунд, прежде чем раздалось возмущенное:

– Я это не надену!

– Это почему еще? – удивилась я.

– Эта одежда не по статусу. В ней я не юрист, а непонятно кто!

И на всё-то у него есть объяснения. Но мы тоже не лыком шиты.

– Вот именно: Ленка привыкла, что ты юрист, с которым она работает, и относится к тебе соответственно. А увидит тебя с другой стороны, глядишь, и присмотрится получше.

Андрюха призадумался и неуверенно произнес:

– А галстук где?

Я закатила глаза.

– Андрюх, ну какой, нафиг, галстук? Ты что, старик, чтоб галстуки носить?

– Это не прихоть, а профессиональная этика, – упрямо выдал этот педант. – Я никогда не хожу на работу без галстука. И вообще Луганский твой носит и ничего.

При упоминании о директоре меня аж передернуло.

– Так он и постарше тебя будет, – резонно заметила я и добавила. – И вовсе он не мой.

– А чей же еще? – со смешком поинтересовался он.

Решила оставить вопрос без ответа. Тем более, что шорохи одежды за шторкой стихли и Андрюха показался из примерочной.

– Ну как?

Пока я, задумчиво склонив голову на бок, рассматривала нервно мнущегося с ноги на ногу друга, рядом встала продавщица.

– Как думаешь – похож он на парня мечты?

Девушка покраснела и замялась. Исподтишка бросила на парня абсолютно женский оценивающий взгляд и кокетливо улыбнулась. Другого одобрения и не нужно было.

В одежде по фигуре, а не на два размере больше, как тот привык носить, Андрюха выглядел, если не красавцем, то уж не задохликом, как прежде, это точно. Под рубашкой просматривалось худощавое, но в меру накаченное тело. Ноги больше не казались короткими. Распахнутый ворот рубашки придавал ему немного озорной вид. И если бы еще убрать эту кислую мину на лице, пожалуй, я бы и сама на него запала.

– Жень, ты уверена? – с сомнением в голосе осторожно спросил он. – Я чувствую себя, как павлин на выставке.

– Уверена на все сто! Дорогой, – я озорно улыбнулась, – если понадобится, ты и цаплей станешь и утконосом заделаешься, чтобы ненаглядную твою в оборот взять. Так что будь мужиком и терпи.

– Угу, – совершенно обреченно раздалось в ответ.

Андрюха стал вдевать в брюки свой кожаный темный ремень, а я двинулась в сторону прилавка с обувью. Его туфли совершенно не подходили к наряду.

– Же-е-нь? – протянул Андрюха. – А ты куда?

– Как куда? Хрустальные башмаки подбирать, – обернулась и оскалилась в улыбочке. – Берем на размер больше? Чтоб наверняка. Ага?

Андрюха запрокинул голову назад и застонал. Видимо, от охватившего его восторга…

В итоге укомплектовала я Андрюху по высшему разряду. Правда, я молодец? Одеть мужчину за сорок минут – это вам не шуточки, а долгие годы тренировки на собственном отце. Дело в том, что мой родитель крайне не любит покупать себе одежду. Для него поход в магазин подобен каторге. Уговорить его купить обновку можно только тогда, когда сотрутся последние треники с растянутыми коленками. Мама давным-давно забила на это гиблое дело. Но только не я. Последние лет пять папочку по магазинам вожу исключительно я. Обычно твердый, как скала, отец разом теряется, когда вокруг него начинают суетиться продавцы. И как только это случается, всё остальное – дело техники.

– И как тебе это удается? – задумчиво спросил Андрей.

Он в этот момент стоял перед зеркалом и крутился, рассматривая себя со всех сторон, словно барышня перед первым балом. И так повернется, и эдак. И нахмурится, и улыбнется. Я стояла неподалеку и тихонько ржала в кулак.

– Что именно? – переспросила, наконец, переборов смех.

– Так виртуозно командовать.

– Это всё гены, – отмахнулась я и посмотрела на наручные часы. – Мы опаздываем. Давай пошевеливайся, а то Васек нам головы поотрывает.

Андрюха тоже глянул на часы и философски заметил:

– Голову, это он тебе оторвет, а мне другое более ценное место. Пошли-пошли.

Назад мы ехали со скоростью света, только шины от колес и сверкали. На парковке уже красовалась намытая Васькова Тойота, а рядом стоял черный блестящий джип.

– Женька!

Я только вылезла из машины, а ко мне уже на всех парах летел дед Сеня. Каждый раз удивляюсь, откуда у такого старенького дедушки столько прыти.

– Тебя директор обыскался! Марш к нему в кабинет!

Я стремглав побежала в контору и сразу на второй этаж. Очень хотелось в туалет, но сначала нужно отметиться у начальства, а потом подумать и об остальном.

Залетела в приемную, где с чинным видом перебирала документы напудренная и накрахмаленная баклажаниха. Вижу, что не я одна решила обзавестись новым нарядом.

– Там? – только и спросила я, с трудом переведя дыхание.

– С господином Петерманом, – высокомерно уведомила меня эта язва престарелая.

Тут мне вспомнился инцидент в городском офисе, и коленки вмиг затряслись. Первое впечатление я уже о себе успела создать, и оно едва ли положительное. Наверняка я запомнилась господину немцу, как неуклюжее нечто, что сметает на своем пути факсы. А может и вообще не запомнилась? Второе было гораздо предпочтительнее первого. Немного успокоилась и собралась уже постучать в дверь, но как представила, что мне сейчас презентацию проводить, так дух снова вышибло из легких. Соберись. Соберись, Женька. А вдруг они меня высмеют, опустят ниже плинтуса, как очкастый финдиректор?

И пока я боролась с собственными эмоциями и набиралась храбрости, дверь резко распахнулась и чуть не сшибла меня с ног.

– Женька!

На меня сверху вниз смотрел мой непосредственный начальник и причина постоянного нервного тика.

– А? – испуганно отозвалась я.

Он плотно прикрыл за собой дверь и отвел меня под локоток в дальний угол приемной, подальше от любопытных ушей Тамары Сергеевны. Его глаза цепко прошлись по моей фигуре.

– Где вы были, Евгения Николаевна? – прошипел он.

– Переодевалась, – только правда и ничего кроме правды. – Не в халатике же мне презентацию проводить. А вы уехали и дверь закрыли.

– Неправда. Я никогда не закрываю дверь, если секретарь на месте.

– А секретаря и не было, – громким шепотом наябедничала я, специально, чтобы некто расфуфыренный услышал и занервничал.

– Да? – совершенно искренне удивился Васек.

Я ему в ответ не менее серьезно кивнула, и мы вместе уставились на баклажаниху, которая вмиг став красная, как свекла, решила ретироваться от греха подальше со словами:

– Пойду, кофе гостям приготовлю.

Мы с Луганским переглянулись и под слаженный вздох пошли в кабинет.

– Волнуешься? – неожиданно спросил он, кладя ладонь на дверную ручку.

– Немного.

– Я тоже.

Посмотрел на меня как-то грустно и распахнул дверь.

– Прошу, Евгения Николаевна.

Я решительно шагнула вперед и, пробормотав «добрый день», быстро направилась к тому месту, где лежали мои документы и компьютер. Уселась, открыла ноутбук и смело подняла голову, чтобы моментально встретиться с внимательным изучающим взглядом хитрых глаз незнакомца. Причем тот немец, что постарше и посолиднее, не смотрел в мою строну. Он вообще ни на что не обращал внимания. Сидел со смиренным видом, прикрыв глаза и развалившись на стуле, будто он сюда не работать, а спать приехал. Второй же, тот, что молодой, не сводил с меня сканирующего взгляда и кривил губы в усмешке.

– Ян, – обратился к нему Луганский, – знакомься. Это наш экономист, Евгения Николаевна.

Я прямо так и обомлела. Выходит, это вот это, чмо малолетнее, и есть страшный и ужасный Ян Петерман. Видимо, на моем лице очень красочно отобразились все испытываемые чувства от изумления до недоверия, потому что немец презрительно ухмыльнулся и холодно представился:

– Очень приятно познакомиться, Евгения Николаевна. Ян Петерман.

– Мне тоже крайне приятно. Столько о вас наслышанна.

Боже, что я несу? От нервов мозг совсем опух. Такими темпами скоро можно будет в блондинку перекрашиваться.

– И что вы слышали? – тут же спросил Петерман.

Я испуганно выпучила глаза и не нашлась с достойным ответом. Лишь тихо промямлила:

– Хорошее. Только хорошее.

Мне показалось, или он фыркнул? Подняла глаза от экрана ноутбука. Немец переключил внимание на Луганского. Тот уселся напротив Петермана, и они живо начали обсуждать производственные планы, а затем плавно перешли к проекту. Я же получила возможность ненавязчиво разглядывать немца, делая вид, что сверяю цифры на распечатках документов.

Он выглядел довольно молодо, но при ближайшем рассмотрении я заметила и мелкие морщинки вокруг глаз и седину, которая нет-нет да блеснет на солнце. Волосы у него хоть и светлые, но не настолько, чтобы седину скрыть совсем. Выходит, он не так уж и молод, как может показаться на первый взгляд. Выглядел он немного иначе, чем в прошлый раз. Гнездо на голове было тщательно причесано и отмыто. Одет он был в костюм, но только какой-то несуразный, не в размер, и висел на нем, как на Андрюхе его юридическая «роба». Жадный, что ли? Говорят, бывают у богачей такие причуды. Денег много, а тратить жалко.

Второй немец, которого я поначалу приняла за Петермана, практически не участвовал в разговоре и ничем не интересовался, даже не представился. Только изредка поглядывал, перехватывая мои любопытные взгляды и понимающе улыбаясь. Осознав, что мой праздный интерес его забавляет, я поспешила углубиться в бумаги.

В принципе все было готово. Речь придумаю по ходу дела. Можно и начинать.

– Значит, хотите модернизировать производство? – задумчиво протянул немец. – Похвальное стремление. И бизнес-план уже подготовили?

Мы с директором одновременно закивали, чем вызвали еще одну кривую усмешку. Странный он какой-то. И еще этот его голос. Жуткий. Напрочь прокуренный. Петерман абсолютно не стесняясь пододвинул к себе пепельницу и, достав пачку сигарет, закурил с блаженным видом. С трудом подавила в себе желание попросить сигаретку. От запаха табака так и тянуло снова взяться за старое. А тут еще нервы разбушевались с новой силой.

– Евгения Николаевна, – повернулся ко мне Васек, – давайте начнем со схемы расположения боксов.

Я согласно кивнула и достала ту самую карту, перед которой мы с ним ползали не один час. Эх, жалко проектора нет. Красиво бы получилось.

– Да-да. Давайте посмотрим, что вы там насчитали, – донесся до моих ушей голос немца.

Я резко повернула голову и встретилась с хитрыми глазами Петермана. Теперь настала его очередь меня рассматривать. Это тонкий намек на мою некомпетентность? Конечно же! Мои предшественницы два плюс два сложить не могли, а тут целый бизнес-план. Значит, записал в любовницы… В целом, он почти прав, с одной маленькой поправочкой. Я экономист до мозга костей. Люблю… Нет. Просто обожаю свою работу. До фанатизма.

Зло скрипнув зубами, я сделала морду кирпичом и прошествовала со своего места, которое было в некотором отдалении. Слегка наклонившись над столом, сложила схему вдвое и стала раскатывать бумагу, закрепляя углы подручными средствами – дыроколом, степлером и… пепельницей. А что? Она тяжелая, массивная. Я ж не виновата, что Васек денег на проектор зажал.

– Вы позволите? – обратилась я к блондину, подтыкая край схемы под стеклянную вазочку.

Слов для ответа у него не нашлось. Петерман только слегка приоткрыл рот от такой наглости. Да так открыл, что чуть сигарета изо рта не вылетела. А вот пепел с нее все же отвалился и прямиком немцу на брюки, чуть выше колена. Мужчина зашипел и скинул его с колена. Дырки, конечно, не вышло, осталось только безобразное темное пятно. А жаль.

Рядом с плечом раздалось предупреждающее шипение директора:

– Ж-жень… Евгения Николаевна, быстрее.

Я выпрямилась, одарила мрачного, как все грозовые тучи нашего колхозного края, Васька чарующей улыбкой и положила перед мужчинами распечатки с основными финансовыми показателями. Затем пристроилась на стул рядом с Петерманом, набрала в легкие побольше воздуха и начала свой доклад.

– Итак, перед вами схема расположения будущей фермы. Извините за мои неаккуратные наброски по соседству – издержки творческого процесса. Здесь будут располагаться основные корпуса. Их будет не меньше четырех, – я ткнула в бумагу, используя вместо указки карандаш, – два для содержания основного стада, одно под ремонтный молодняк и родилку. Далее…

– А почему здесь все исчеркано? – внезапно перебил меня Петерман.

– Это я схематично переделывала четырехрядные коровники в шестирядные, – с улыбкой объяснила я. – У нас на селе жесткий режим экономии. Поэтому экономим на всем. Даже на широкоформатных принтерах.

Блондин нахмурился, но расспросы не закончил.

– А почему вы решили переделать изначально предложенный проект? – и в упор посмотрел на Васька.

– Так будет удобнее, – коротко ответил мой директор.

Я чуть глаза не закатила. Похоже, дипломат в Луганском никогда не рождался. Кто так рассказывает? Нужно же с чувством, с толком, с расстановкой. Петь соловьем, чтобы глухой заслушался.

– Это в целях экономии. Прежде всего, мы с Василием Михайловичем думаем о том, как максимально сократить расходы на реализацию проекта, без существенных потерь для его функциональности и производительности.

Я щебетала и щебетала. Пока не поняла, что если насущная потребность, о которой я подумывала еще до посещения святая святых Васька, не будет удовлетворена, то я просто лопну. А тут, как назло, на пламенную речь прорвало Васька, и я не смогла даже слова вставить, чтобы покинуть кабинет, как культурные люди делают.

Пока он говорил, я сидела как на иголках, то бледнея, то краснея. Похоже, мои ерзания на стуле не остались для немца незаметными. Он обеспокоенно посмотрел на меня:

– Вы что-то хотели добавить, Евгения Николаевна?

И не успела я высказать свою мысль, как дверь кабинета со скрежетом распахнулась и на пороге появилась баклажаниха и подносом.

– Чай, господин Петерман! Как вы любите, – заявила Тамара Сергеевна, улыбаясь во все свои двадцать восемь своих и четыре вставных зуба.

Она бесцеремонно поставила поднос прямо посредине моего драгоценного чертежа.

– Тамара Сергеевна, как вовремя, – обрадовался немец, – обожаю ваш чай.

Всё, немец, – ты попал! Потому что друзья баклажанихи – мои враги. Ты мне и так не понравился с самого начала, а теперь и вовсе начал бесить.

– Всё для вас, – слащаво улыбнулась секретарша и принялась наливать чай.

Это стало последней каплей. Низ живота стянуло судорогой. Я закусила губу и, поскольку разговор за столом и не думал смолкать, а перебивать вроде как невежливо, стартанула в сторону двери, не утруждая себя объяснениями.

– Евгения Николаевна?

Я даже не обернулась. Прямиком бросилась на первый этаж, проклиная горе строителей. Неужели нельзя было предусмотреть уборную и на втором этаже?

Десять минут спустя, довольная как стадо слонов, я вплыла в приемную. Тут на удивление оказалось пусто. Только горел экран монитора на столе баклажанихи. Смотаться по своим делам не посмела бы. Наверняка за конфетами послали.

Пожала плечами, подошла к двери и застыла, потому что услышала, как хриплый голос Петермана произнес заветное слово «сделка». И я опять опустилась до подслушивания. Каюсь, не смогла удержаться и отказать себе в этом удовольствии.

– Вась, пойми меня. Ждал. Честно, пять лет ждал. И ничего. Одни убытки. Вытягивал за уши перед советом директоров, как мог. Больше не буду.

– Ян, и ты пойми. Какая прибыль при такой организации производства? Давай модернизируем и всё будет.

В голосе Луганского жалобные нотки. В первый раз слышу, чтобы он так разговаривал.

– Где ты был со своей модернизацией четыре года назад? – спросил его немец.

– Знаю, – тихо ответил тот, – не подумал.

Они замолчали на несколько мгновений. А потом Васек убитым голосом выдавил:

– И кому ты нас решил продать?

– Пивоварам. Они сначала думали, что от города далековато будет, а потом переиграли планы. На ферме поставят свой завод.

– А скот?

– На мясокомбинат, – безжалостно ответил Петерман.

– Поля?

– Засеют процентов десять-двадцать пивоваренным ячменем.

– А персонал?

– Штат сократят вчетверо, как минимум.

После этих слов слушать дальше расхотелось. Я, отпрянув от двери, уселась на ближайший стул.

Сижу, пошаркиваю ножкой по протертому линолеуму и понимаю, что совсем не хочу возвращаться в кабинет. Для чего? Чтобы продолжать рассказывать то, что никому сто лет не нужно? Если Петерман для себя решил избавиться от колхоза, то ни мое красноречие, ни обаяние этого не изменит.

Внутри все будто оборвалось, и опустились руки. Вот и поработала ты, Женька. Когда же ты перестанешь верить во вселенскую справедливость? Не бывает ее. Есть только деньги и их безграничная власть над человеческими судьбами.

Совершенно подавленная, я поднялась со стула и пошла прочь из здания. Вышла и глубоко вдохнула всё еще душный от полуденного солнца воздух. Легче не стало. Мой рассеянный взгляд пытался зацепиться на чем-то, что помогло бы отвлечься. Вот инженер машет мне рукой. Я на автомате машу в ответ, отмечая, что он несет комплект дисков для тяжелой бороны. В другой момент я бы порадовалась – он так долго уговаривал Луганского приобрести его, чтобы восстановить напрочь убитую борону. А теперь понимала, что она и не понадобится.

Скоро. Через месяц или два. Как только будет собран урожай, всё это станет никому не нужной забытой рухлядью. Металлоломом.

– Здравствуйте, Николавна!

Я оглянулась на зычный мужской бас. Это был дядя Вова. Наш лучший механизатор, передовик. У него в семье четверо детей. Он пока еще не знает, что скоро придется искать новое место работы. Скорее всего, станет ездить в город. Как же будет справляться его жена с хозяйством? На днях он хвалился, что выписал двух телят на ферме в счет зарплаты. Чтоб мясо детишкам с зиму было. Немного заторможенно киваю ему в ответ.

А вот и Василич тащит в свою Ниву два новых алюминиевых бидона. Преисполненный собственной важности – на днях получил рекордный надой. Опробовал новый рацион кормления. Он пока не знает, что премия, обещанная директором за достижения, ему не светит.

Больно. Почему стало так больно? Наверное потому, что обвыклась настолько, что стала считать этот зачуханный и всеми забытый колхоз своим вторым домом. И люди, которые тут работают не первый и даже не пятый год, стали частью моей жизни. Пожалуй, лучшей частью. Потому что именно здесь я впервые почувствовала свое место.

– Николавна! – раздался каркающий голос деда Сен. – Ты чего без дела ходишь? Михалыч заругает!

А он? Как они с баб Валей будут на пенсию век свой доживать? У них только на одни лекарства тысяч пять в месяц уходит.

На ватных ногах села на лавочку возле сторожки рядом со старичком.

– Дед Сень, угости сигареткой, – прохрипела я.

Тот посмотрел на меня так, будто я с луны свалилась.

– Вы поглядите, чего делается? Не доросла еще до сигаретки.

– Дед Сень, ну очень надо, – умоляюще простонала я.

Он вздохнул, покачал головой и полез в карман. Дед Сеня по старой щегольской привычке носил сигареты только в портсигаре. Он был самый обычный, с красивым оленем на крышке. Привет из старого доброго советского прошлого. Сигареты дед курил самые дешевые. Он каждую неделю открывал новую упаковку «Примы» и аккуратно, с филигранной точностью перекладывал каждую сигаретку в портсигар. Думаете, глупость? Нет. Просто незатейливая привычка, которая позволяет его чувствовать себя в определенном тонусе. Если бросил – значит и помирать пора.

– Спасибо, – сипло поблагодарила я и чиркнула спичкой.

– Только бабке не проболтайся. Сожрет с потрохами, – предупредил дед и, последовав моему примеру, обхватил губами сигарету.

Первая затяжка, и мне отчего-то становится разом легче. Словно от этого нехитрого действа я успокаиваюсь. Начинаю снова мыслить, а не только чувствовать.

– Дед Сень, скажи, а ты всегда в жизни поступал по справедливости? – серьезно спросила я.

Пожилой мужчина ответил несразу, словно перебирал в памяти прожитые годы. Сделал пару затяжек и ответил:

– Не всегда. Старался, но не всегда получалось. Иной раз, если бы только за себя ответ держал, то бился б до последнего, а так… Не просто все.

Честный ответ. Иного я и не ожидала.

– А если б один был?

– То не стал бы за юбку материну прятаться, когда немцы все дворы в округе обыскивали, разыскивая нас с Валюшкой. Мы тогда сильно жару им задали. Да только просекли, ироды проклятые, что детишки партизанят. Мы в ту ночь с Валюшкой в подвале спрятались. У нас в доме два погреба было. Мать допрашивали жестко. Она ни словом, ни взглядом не выдала, только тихо плакала. После еле отходили… Если б не Валя, сдался бы. И было бы по чести и совести.

Он докурил сигарету и точным движением руки бросил окурок в урну. Я последовала его примеру. Тут дед внезапно приобнял меня за плечи.

– Не горюй, Николавна. Жизнь все расставит по полочкам. Вот увидишь.

Я благодарно улыбнулась в ответ и посмотрела вдаль, где ровными полосками золотились и искрились на солнце поля спелой пшеницы. Через три дня начнется уборочная. У меня совсем мало времени, чтобы попытаться всё исправить.

Когда вернулась в директорский кабинет, руководство уже стало собираться в ресторан. Никто, похоже, и не ждал моего возвращения. Мужчины выглядели недовольными. Видимо, беседа оказалась неприятна для обеих сторон. Я быстро собрала все свои пожитки и отнесла в кабинет, который в другой момент порадовал бы свой чистотой. Но сейчас я всего лишь устало опустилась в кресло и, положив голову на стол, прикрыла глаза. Всего на минуточку и три секундочки.

На банкет мы ехали с Васьком вместе. Я упиралась всеми конечностями. Очень не хотелось оставаться с ним наедине. Он ведь обязательно станет отношения выяснять. А мне сейчас было не до этого. Все мысли и чувства были о другом.

Но Луганский был в своем репертуаре. Мрачно зыркнул, тихо рыкнул, и я решила, что лучше подчиниться. Снова поминая недобрым словом человека, придумавшего внедорожники, взобралась на сиденье и смиренно сложила ладони на коленях в ожидании.

Как только директор устроился рядом, сразу же повернулся ко мне и, обхватив своими загребущими лапами, крепко поцеловал. Признаться, мысли, ну те которые «о другом», разом разбежались, как испуганная стайка рыбок. До чего же он хорошо целуется. Расслабилась в теплых объятиях и с тихим вздохом вернула поцелуй.

– Я не знаю, чего мне больше хочется: прибить тебя или залюбить прямо в этой машине, – тихо признался Луганский, поглаживая меня по спине.

– Бьет – значит любит, – с сарказмом промурчала я, – поэтому любить в машине не стоит.

Видимо от сердца у него отлегло. С лица сошла напряженная маска, уступив место искренней улыбке. Взгляд стал мягче, исчезла напряженная складочка между бровей. Таким Васек мне нравился гораздо больше.

– Мы поедем или как? – прошептала я.

– Или как, – так же шепотом ответил он и снова стал ласкать мои губы.

Я, может быть, и поддалась его страстному порыву, если бы краем глаза не заметила, как машина Петермана уже выехала за пределы базы.

– Все-все, – стала отбрыкиваться я, – Вон, уже немец твой уехал.

– Да черт с ним. Я так по тебе соскучился, – пробормотал Васек.

Чуть не фыркнула в ответ. Соскучился он. Только о себе и думает. А о колхозе кто позаботится?

– Я тебя вообще-то еще не простила, – грозно сказала я.

– А за что это меня прощать? – удивился Луганский. – Что я такого сделал?

Что? Что он сделал? Нет, сил моих нет на этого человека. Всем хорош мужик, когда не доводит до белого каления.

– У-у-у. Лучше молчи. Заводи свою тарахтелку и поехали.

– Тарахтелку?!

Вот они, мужчины. Как есть большие дети. Я бы на его месте возмутилась, что меня затыкают. А он обиделся, что его машину обозвали.

Васек с возмущенным видом разжал руки, давая мне свободу действий. Тут же соскользнула на кожаное кресло, расправила платье и пристегнулась ремнем безопасности. Да-да, я иногда такая «правильная».

Несколько минут мы ехали молча. Честно пыталась удержать в себе то, что в курсе планов Петермана, но не смогла. К тому же очень хотелось узнать, чем же закончился их разговор. Догадываюсь, что немец остался на своих позициях. Но всё же.

– Вась, а он всерьез решил нас продать?

– Опять подслушивала, – недовольно заметил он.

– Подслушивала, – тихо призналась я.

Васек как-то грустно улыбнулся. Только одними губами. Не у одной меня сердце кровью обливается.

– И не стыдно? – он иронично изгибает брови.

– Не-а, – совершенно серьезно отвечаю. – Ты не ответил на вопрос.

– А что тут отвечать. Ты и сама все слышала.

– Может он изменит свое мнение? – с надеждой в голосе спросила я.

Васек неопределенно пожал плечами.

– Сильно в этом сомневаюсь.

И мы замолчали, каждый думая о своем.

Тойота, тихо шелестя большими колесами по дороге, подкатила к ресторану. Парковка была уже почти полностью занята. Я тут же узрела помимо наших конторских машин еще и Мерседес с крутыми номерами. Похоже, машинка была с администрации. Сам глава района пожаловал на наше «скромное» пиршество. П-ф-ф! Визит богатенького фрица – это ж вам не хухры-мухры! А целое событие!

– И что ты собираешься дальше делать? – решила напоследок уточнить я.

– С чем? – бесцветно переспросил директор.

– С колхозом, конечно! Мы же не можем позволить ему это сделать.

Луганский как-то странно, я бы даже сказала враждебно, посмотрел на меня и взбешенно прорычал:

– С какого перепугу я вообще должен что-то делать?! Итак вывернулся наизнанку, чтобы его переубедить. Или ты думаешь – я его первый год отговариваю? Не хочу больше! Достало!

И с этими словами хлопнул дверью так, что стекла задребезжали. И это в Тойоте! В японских машинах по определению ничего не может дребезжать. Совсем мы ее избили бедную. Сначала я. Теперь хозяин.

Я следом выбралась из машины. Васек пикнул сигналкой и, извинившись, пошел к небольшой группе мужчин, чтобы поздороваться.

– Чего это он такой злой? – раздался рядом Андрюхин голос.

Я обернулась и пожала плечами.

– Довела ты, Женька, мужика, – хихикнул друг. – Ему выпить нужно, чтоб расслабиться.

– Ага, спирта ему авиационного налей, чтоб заодно мозг прочистить, – поддакнула я. – Глядишь, из обезьяны в человека превратится.

– Ох, Женька, – засмеялся юрист и, взяв меня под руку, потащил к входу.

Внезапно смех его оборвался, а шаг убавился. Я недоуменно проследила за его взглядом и понимающе вздохнула. В центре группы мужчин в обнимку с Петерманом стояла Елена Васильевна.

Сегодня она была необычайно хороша. В длинных черных брюках, которые ее невероятно стройнили, на шпильке, в декольтированной малиновой блузке. Вся улыбчивая, веселая. От нее так и веяло какой-то особенной положительной энергией. Понимала я Андрюху. Грех в такую не влюбиться.

Скосила оценивающий и чуточку гордый взгляд на юриста. А мы тоже не лыком шиты. Вот! Только бы он все сам не испортил. А судя по его предыдущим амурным «делам» … Лучше промолчу.

– Ты только не робей, – шепнула Андрюхе и взяла его под руку, нацепив на лицо загадочную улыбку.

Почему загадочную? Да потому, что пока я еще не поняла, каким образом буду спасать всё наше колхозное достояние. Поэтому не исключен тот вариант, что придется немного пофлиртовать с нашим дорогим фрицем, дабы втереться в доверие.

Кстати о фрице? Что-то он невесел. Мучается угрызениями совести? У-у-у, сволочь. Так ему и надо. Я, конечно, могла понять мотивы его поступков, но симпатии от этого к нему не прибавлялось. Может у меня предвзятое мнение по поводу успешных и состоятельных мужчин? Не люблю их – это правда. Холеные, лощеные слизняки! Правда, Петерман не выглядел холеным. Он вообще мало походил на магната, который вершит судьбы сельских колхозов… Всё равно не нравится! Вот Луганский – это совсем другое дело. Приятное исключение из правил.

Перевела взгляд на своего любимого директора. Он о чем-то разговаривал с главой района и фальшиво улыбался ему в ответ. Его мне было искренне жаль. Несмотря на весь мой упертый характер, должна была признать, что Васек стал мне по-настоящему дорог. Не знаю, ждет ли нас какое-либо будущее, но сейчас я была твердо уверена, что в трудную минуту не брошу и помогу. Даже против его воли.