Я был польщён… Я пожал её нежную руку, она в ответ тревожно посмотрела на меня.
–Не беспокойтесь, торжественно обещаю взамен Вас не любить., ляпнул я.
Мы оба рассмеялись и она в ответ дотронулась до моей руки. Я направился в Тесло. Какой- то прохожий, видимо случайный свидетель нашего разговора, проходя мимо, похлопал меня по- дружески по плечу:
–Не обольщайся, старик, она просто хочет есть!
–Что???, -Не понял я сразу. – Есть?!
–Ну, да. Сделай доброе дело и будешь сыт, благополучен.
Я забыл правило Айкона, имея земные деньги в наличии хорошей суммы. Никогда ещё я не думал о дружбе и любви как о средстве пропитания. Я с ужасом оглянулся на Яю, как будто она могла съесть и меня. Тонкая и хрупкая, она дружелюбно улыбалась мне, стоя у своего шикарного BMW.
Глава 4.
Сиреневый день.
Температурные графики больных ползли вверх. Алиса не поддавалась. Она боролась за жизнь отчаянно, вырабатывая все новый иммунитет. Кронский был вне себя, больные поступали.
–Прости, Алиса, но ты умрёшь. -, сказал я, добавляя лизисную эмульсию.
Странно, но я не был зол на Алису, то есть страшно хотел разозлиться, но все время думал про Яю и про то, хотела она есть или была искренна в разговоре со мной. Через пять часов работы под мозговым ускорителем, я выдохся, и вышел прогуляться по коридору. В высоких потолках гулко отражался звук моих шагов. Было пустынно, кафедры были уже закрыты, и тут, я услышал чужое эхо. Остановился. Эхо отчётливо повторилось. Однако, коридор был пуст. Тут я заметил чуть приоткрытую дверь. Я заглянул решительно, думая, что это пациенты нарушают режим. В пустынной аудитории, за студенческой партой, в углу, сидел Владимир Сперанский-ученик и последователь Рассела. Он сидел, сжав обеими руками небольшой чемодан.
–Здравствуйте, сказал я. – Вы не знаете где профессор Рассел? Кронский с ног сбился, который день ищет его..
–Я не знаю – резко оборвал меня Сперанский, не выпуская из рук странный чемодан. Он был явно не рад меня видеть.
–По крайней мере профессор не болен…
–Он не болен, – тихо сказал Сперанский и посмотрел на меня безумными, как мне показалось, глазами.
Всё это было очень настораживающим, в том числе, что Владимир Сперанский не знал где Рассел, но точно знал, что профессор не болен. Я вышел из аудитории. На Айконе включили искусственные сумерки. Сегодня была среда и день был сиреневый. Мягкие фиолетово- коралловые велюровые туманы обволакивали улицы и парки.Прохожие то пропадали в облачной нежной пелене, то вдруг показывались снова. Я совсем забыл про Яю. Это точно было действие вакцины, так как я первый раз в жизни забыл про женщину. Она ждала меня.
–Прошу Вас простить меня..– начал я..
–Не тревожьтесь, Кронский предупредил меня, что Вы задержитесь и я пила пионовый лимонад.
–Не увлекайтесь. На Земле пионовый лимонад запрещен.
–А у нас нельзя любить. Зато можно пить пионовый лимонад сколько хочешь, разве не здорово? К тому же концерт не скоро.
– Не могу сказать. Прежде мне не приходилось сравнивать любовь и лимонад. А что за концерт?
–Владимир и Натали. Они любят бывать здесь, хоть они человекозависимые, удивительно трогательно любят друг друга много лет. Натали прекрасная мама и жена. А Владимир харизматичен, настоящий муж.
Яя округлила и без того огромные глаза, наполненные восхищением.
–Странно, что Вас это трогает, я уж подумал, что вы совершенно чуждый к сантиментам человек.
– С чего бы это? Я делаю до тысячи добрых дел за один йоттабит или год, как Вам угодно.
– Какой в этом смысл, это потребность каждого айконца быть сытым и благополучным, это не зов сердца. Вот, например, Вы же презираете любовь и..
Хоть я говорил очень мягко и доброжелательно, Яя рассердилась и прервала меня достаточно резко:
– Я совершенно не презираю любовь, просто считаю абсолютно неразумной. Если хотите, я даже жалею влюбленных. Потратить свою жизнь на бессмысленные вздохи, так глупо…а вопрос продолжения рода, извините меня, в 26 веке решается элементарно, теперь на каждом углу можно купить молекулу ребенка. Любовь уже лет сто как отнесена к болезни и включена в МКБ под кодом 888, а болезнь надо лечить. Сегодня, к счастью, это возможно. Насчет добрых дел, Вы ошибаетесь- я совершаю их искренне, просто не испытываю человекозависимость. Не имею друзей, чтобы по ним не скучать, не люблю, чтобы не страдать. Это так легко и просто. Вам этого не понять. У Вас симптомы примитивного земного сознания. Не прерывая диалог, мы зашли в кабину BMW и вспарили вверх легко и невесомо над Айконом, укрывшимся пуховым сиреневым туманом. Теперь можно было разглядеть только верхушки и крыши зданий. Я совершенно не собирался на концерт, тем более уже третий день обстоятельства не давали мне времени, чтобы забежать к Морасяве. Он точно расстроится, если узнает, что я уже несколько дней как на Айконе, и до сих пор не навестил старого земного друга. Вообще, Мося был утомительно чувствительным. Мы приближались к Концертному Холлу, который был выполнен из чистейших алмазов в виде кристалла. Алмазные ослепительные здания были еще одной уникальной визитной карточкой Айкона. Айконцы нашли в космосе целые скопления алмазных, рубиновых изумрудных астероидов. Равнодушные к накопительству и себя -украшательству, они использовали драгоценные камни как уникальный строительный материал, а также отправляли гуманитарной помощью на Землю в Фонд Помощи Стяжателям.
Остроконечная верхушка концертного холла, сверкала гранями над облачной пеной, точно айсберг над морской пучиной. Собственно, он так и назывался «Айсберг». Мест не было, зал был забит полностью. Мы зависли над открытым куполом «Айсберга», оставаясь в своем BMW. Яя открыла все люки и мы в нетерпении придвинулись поближе.
Изящная девушка с медно-солнечными волосами и глазами цвета неба, пела" Землянина"– хит всех платформ." Дай мне один день, дай мне твою руку, я хочу знать, что ещё пока крутится Земля для тебя, для меня…"
Сильный чистый голос рыжеволосой красавицы сливался в унисон с воздушными звуками Айкона, забирая эхо, и возвращая его обратно, чуть запаздывая. Эффект от " облачного" оркестра был неповторимым, многие земные звёзды по этой причине часто посещали Айкон, давали здесь свои концерты и записывали альбомы. Было полное ощущение, что тебя слышит вся Вселенная.
Яя смотрела на певицу:
– Красивая… , наверное, голограмма.
– Совсем нет,-; возразил я -это она, Наталья, я был на ее концерте в Москве, она открытая и добрая, и ещё… необыкновенные глаза, смотри, какой лучистый свет. У голограмм такого нет.
Артистка поклонилась, и подобрав рукой струящийся подол блестящего графитового платья, спустилась вниз со сцены. "Землянина "просили на бис, публика шумела…
Прошло еще несколько дней как мы с Яей летали в Тесло туда и обратно каждый день. Я старался не признаваться себе в том, что она мне безумно нравится. В какой- то момент я запустил процесс влюблённости, наивно полагаясь на инъекцию Делав. К тому же я ещё на Земле, я убедил себя в том, что посвятив свою жизнь науке, я навсегда забуду о смятенных чувствах и теснении в груди. На какой -то день, умываясь в ванной, я принудительно сам себе признался, что, по видимому, я устойчив к сыворотке Делав или, попросту, языком айконцев, человекозависим. Еще через несколько прекрасных, живописных, разноцветных дней, которые позволили мне не замечать утомление от изнуряющей работы в борьбе с Алисой, я стремился покорить смертоносную бациллу и прекрасную инопланетянку. Второе стало для меня чуть ли не более важным.
Глава 5.Морасява.
Наконец то я добрался до Моси!
Лев Николаевич Польски получил свое прозвище ещё в школе, пятьдесят лет назад, на Земле тогда ещё были школы. Однажды серым пасмурным утром, Лева зашёл в аудиторию, и поежившись, произнёс:"Как то морасяво сегодня". За окном моросил мелкий дождь. Все засмеялись. Смешное и уютное прозвище тут же прицепилось к добродушному Леве. Так, моим другом навсегда стал Морасява или Мося. Надо сказать, Мося хорошо образован, талантливый художник. В личной жизни, Мосе не повезло. Переселившись на Айкон, подальше от предмета своей безответной страсти, Морасява пытался найти покой, лечился. Всё свое время Мося делал добрые дела и рисовал облака. Иногда его картины покупали, и на всеобщее удивление, дорого. Мося радовался как ребенок, но только не деньгам. Он чествовал каждого своего покупателя, пожимал ему руку, и, подробно расспрашивал о его жизни, словно бы отдавал в руки живое существо. Каждому Морасява обязательно говорил: – Я писал ее непременно для Вас!
– Зачем ты врешь? -Одернул я его однажды. Этот неудобно. Очевидно, что в с покупателем видите друг друга в первый раз!
На что Мося ответил мне:
– Я не вру! Я писал ее именно для того, кто ее купит. Я знал, что это будет за человек, только не знал его имени.
В качестве жилья Мосе выделили Музей Быта Земли. Этакая деревянная резная избушка – шкатулка, эклектически вобравшая в себя финский домик и русскую избу, с яркими восточным мотивами. Мося не только тщательно, до деталей, восстанавливал привычную земную обстановку, но также пользовался антикварными электроприборами и предметами .Конечно, их пришлось адаптировать к беспроводной электросети, но все шнуры и вилки были сохранены. За перевоз и, особенно, за хранение предметов SM сверхмассивной нагрузки. Морасява платил огромные налоги. Так как он очень скучал по Земле и тем любимым, кто там остался, для него это было очень важно, жизненно необходимо. Я любил бывать у Морасява, его дом был всегда полон гостей. Здесь шипели электрические чайники, пили чай из земных трав, смотрели канал Планета Земля. Чай Морасява подавал гостям исключительно в фарфоровых чашках с блюдцами на кружевных салфетках. Морасява был Человекозависим, его болезнь была уже 4 стадии, он был из той редкой категории людей, лечение любви у которых было безуспешно. Несколько раз он проходил облучение холодящими душу лучами, даже делал временную заморзку души, все было бесполезно. От страданий и лечения он похудел, осунулся, лицо приобрело более острые черты, но глаза…Айконцы, преклонявшиеся перед добром, были покорены широкой душой Моси, обеспечив ему статус почётного жителя Айкона.
–Устал с дороги? Спросил меня Морасява, заваривая ароматный чай. Себе он налил пионовый лимонад.-Снега нет?
Мося превращался в настоящего айконца.
–Ой, снега нет, на его провоз сейчас в "Антигрейв" огромная пошлина. Я привёз живой воды, не так много, правда,вот.
Я был рад в вопросам, так как иначе мне пришлось бы признаться Мосе, что я прилетел несколько дней назад и не нашёл возможности к нему зайти.
–Да, не, я рисовать, здесь снежные мотивы в моде. Но вода тоже неплохо, я этой давлюсь прям. Мося аккуратно отпил глоточек и убрал остальное в шкаф. Я смотрел на пакет, где было не более стакана воды, мне стало неудобно, что я привёз не так много
–Удивительно, каких-то несколько часов и так меняются ценности.. Я теперь думаю о реках воды как о чем -то мистическом, да, Мося?
–Чудеса Земли бесценны, и чем дальше от них, тем они прекрасней и совершеннее. Но поменяй время, пространство и все изменится. Разный спрос, разная цена. Вот, мол, на тебе, дураку снежинка-алмаз неизвестного автора, а ты не замечал, шёл мимо.. Мне, Леха, отсюда все как то радостнее. -Сказал Мося грустно и ему не верилось. От себя не улетишь, не убежишь и утащишь все с собой, даже то, что невозможно взять, так сказать, нематериальный груз. За весь вечер Морасява ни разу не сказал о ней. Она-это та прекрасная очаровательная стерва, навсегда разбившая чуткое Мосино сердце.
Глава 6.
Прогулка на воздушном балконе.
Сегодня перемещение платформы Айкон на 0;75 градусов, давление…
Я переключил канал.
– Перемещаемся …Спускаемся до седьмого уровня атмосферы.
Города – платформы на воздушных подушках не стоят на месте в поисках своего места под солнцем. Договоренность о неизменных координатах оставалась актуальной и неразрешимой политической задачей.
Но сегодня мне было все равно. Мы перемещаемся, а это значит, что мы с Яей идём гулять- сегодня будет видно облака.
Как же я любил набережную! Здесь она, кстати, носит название городской балкон. В красивейших городах Земли морские и речные набережные мне были малы. Идёшь вдоль ажурного парапета по краю живой воды … вот так бы и шел, но нет -конец красоте. А здесь набережная была везде, обрамляя платформу по кругу так, что с высоты город на воздушной подушке выглядел празднично и нарядно как торт "Корзиночка," который так любят на Земле. Именно это изображение и было визитной карточкой Айкона. Эту набережную я назвал "До сыта", упорно называя ее набережная, как впрочем, почти все земляне.
Особое изящество краевой линии придавал высокий парапет с беседками и ажурными перилами. Белоснежные вазоны были будто туго перетянуты в тонкой "талии". Подходя к балкон по светлой, мраморной, широкой мостовой, издалека, казалось, что идёшь по огромному праздничному столу, покрытому белой скатертью. А изящные цветочные вазоны, обрамляющие городской балкон, превращались в бокалы на тонких ножках. Мы подошли к парапету.
Облака, расцвеченные золотисто розовым светом, шевелились, вздымаясь одно над другим словно морские волны. Завороженно мы смотрели как они сливаются, образуя огромного " кита". Вот "кит "вздохнул и стал медленно оседать, растворяясь в молочном океане. Смотреть на игру воздуха и света можно было бесконечно.
– Не представляю, как это вместо облаков вода… Странно это и можно там плавать… задумчиво произнесла Яя.
– О, это очень красиво, вода соленая бирюзовая, обволакивает тебя … А под ней рыбы…Всех цветов, живые глазастые, есть опасные рыбы огромных размеров..-я погрузился в воспоминания. Яя слушала меня завороженно, как ребёнок сказку.
– А ты был под водой?– Она снова округлила глаза и посмотрела на меня восхищённо.
– Пообещай мне, что мы с тобой обязательно вернёмся на Землю, поедем на море, и будем смотреть на рыб … осмелился я.
– Вернёмся-; усмехнулась Яя- я там никогда и не была!
– Конечно, именно вернёшься, потому что ты по происхождению землянка. Невозможно быть человеком и не быть на Земле!- воскликнул я, и даже самому, понравилось, как сказал.
–Ну, не хочу стареть… и рыба… возразила Яя -Ты сказал она опасная. Кто защитит меня от рыбы, если я упаду в воду, надеюсь я никогда не упаду в большую воду? Айконцы называли земные реки, моря и океаны просто, одним выражением-большая вода
– Глупенькая, умиление разлилось по мне, расслабило ноги, руки и сердце. От рыбы тебя защищу я.
Мы стояли, держась за руки. Яя непосредственно забрала мою куртку. Холодно, я надел ей еще шапочку. На балконе похоже на раннюю земную весну: есть места где ледяной ветер, а если попадешь под лучик , то он полностью согреет тебя, разлившись сонным теплом от макушки до пяток и, почему – то, всегда кажется, что он светит только для тебя.
– Говорят, что по Вокеану ходит человек. Многие клянуться, что видели его последний не раз не так давно…-, ляпнул я,вспомнив самую последнюю сплетню, услышанную во время обеда в лаборатории, дабы придать разговору интригующий ход.
–Человек по Вокеану?!
Остальное Яя уже не помнила, она нагнулась вперед над перилами и уставилась вдаль.
–Да, но кто знает, правда это или вымысел,– попытался быть объективным я. Не хотел показаться фантазером- врушкой.
–Это правда! – Вдруг позади нас раздался возглас. Это был моложавый старик. С тех пор как некоторые пожилые земляне оказывались в городах- платформах, течение жизни для них как бы замедлялось и нечасто, но можно было встретить здесь пару- тройку бодрых городских старичков, которым было далеко за сто лет.
–Правда, ведь это не Вокеан! ,-зашептал старик встревоженно. -Это голограмма. Андрэ был уверен, он все проверял. Это -иллюзия. Андрэ, мой друг Андрэ , он знал и, чтобы доказать свою правоту, прыгнул… Это он, мой друг, попал голографическую сеть. Андрэ, мой друг, когда- нибудь, я последую за тобой. Когда -нибудь- и дед заплакал, уткнув голову в сморщенный кулак.
–Городской сумасшедший…-Яя пожала плечами, но только более внимательно стала вглядываться в облачное пространство. Она вытянула руку, будто пытаясь пальцами схватить воздух.
–Да уж, облака и хорошо сделанную голограмму невозможно отличить
без спектрального анализа. Вот так проживёшь всю жизнь и никогда не узнаешь была эта жизнь иллюзия или реальность.
– О, да ты у меня философ! ,-я нежно обнял Яю.
Воздушный океан застонал, потом тихо- тихо, тонкие высокие ноты, пронзили, казалось, всю вселенную. Платформа задрожала. Было ощущение, что качаешься на качелях, подвешенных без опоры, над огромной пропастью. Завораживающие звуки, похожие на арфу, перетекали в органные басы. Это была Симфония вселенной, самая совершенная музыка, что я когда- либо слышал. Удивительным было то, что мелодии были одна лучше другой и никогда не повторялись. Вихрь звуков уносил все дальше в облака восхищенный слух. Вот, будто тонкие пронзительные скрипки первой партией, вот, чуть слышно, о себе поёт, как будто, флейта- нежная, высокая, переливчитая. Вот, кто-то перебирает гигантскую арфу, струну за струной. Звуки, сменяли друг друга, один за одним, то сливаясь, то разьединяясь на голоса. Именно эти небесные концерты, имевшие вполне обьяснимую природу (тоннели, проходившие через скопления мелких астероидов в дополнительной атмосферном куполе гоняли ветер как по трубам) имели необьяснимое загадочное влияние на всех присутствующих. Всех охватывало одинаковой магической волной, и, объединенные всеобщим восторгом, Айконцы устраивали пышные праздники и концерты по берегам балкона своего волшебного воздушного города. Это были пышные праздники-вдоль тротуаров играли музыкальные группы, крутили огни аттракционы, большие ростовые куклы раздавали сладости детям и взрослым, голограммы медийных лиц давали интервью. Нередко, здесь запросто можно было встретить мега-звёзд Голливуда. Студии звукозаписи выставляли вдоль городского балкона микрофоны на длинных опорах. Они вытягивали свои длинные тонкие "шеи" в сторону туманного пространства, вращая огромной" головой " в разные стороны. Лучшие места на бесплатном небесном концерте были отведены именитым фирмам. Они выделялись микрофонами размером с башенный строительный кран. Яркая гигантская " нога" была окрашена в фирменные цвета Рекордсмен. Наиболее предприимчивые располагали на " ноге" рестораны и кафешки, однако вибрация и громкий звук были комфортны не всем посетителям, поэтому, покушать здесь можно было вкусно и недорого. Я заходил туда пару раз, чтобы попить чай из толстых стеклянных бокалов в ювелирных серебряных подстаканниках, момент ностальгии. Все новое -хорошо забытое старое, таким образом, решался вопрос расплескивания напитка. Такие два стакана хранились у меня на Земле, в коллекции антикварных вещей, доставшихся мне от деда, он их очень любил как память о путешествиях по железной дороге.