Tsitaadid raamatust «Собаки и другие люди»
В сущности, он был хороший мужик – если с ним не связываться.
С Ниггой у меня появилось то самое чувство, когда спустя год уже не можешь понять: как же ты жил без него до сих пор.
Но всякий маловер однажды найдёт то, во что не верил, – у себя за пазухой. Порой нас путают человеческие координаты, в которые мы норовим уместить всё. Слишком часто думаем о том, чему сами научили питомцев, – и вовсе не замечаем навыков, усвоенных нами у них.
Был похож на молодого Пушкина, только альбиноса.
новых и необычных лекарств ей выпишет молодой и отзывчивый
Нахватавшийся впечатлений пёс видел во сне звёзды, бегущие врассыпную от весёлого грохота, и еле заметно трепетал хвостом. …На другое утро я застал Шмеля
Уверенной трусцой он двигался по деревне, чувствуя себя сусальным ангелом с ёлки, хоть и подросшим.
Я перебирал снимки его юности – и удивительным образом выходило, что жизнь пса не была короткой. Напротив, она казалась мне очень долгой. Никак не мог догадаться, в чём тут разгадка. Наконец, понял: живое существо не поверяется календарём. Счёт идёт на минуты счастья, что ты испытал рядом с ним. Выходило так, что с Ниггой мне было счастливо – всегда.
…Летом на пляже Шмель возлежал без поводка, и деревенским купальщикам в голову не приходило его бояться. Он размахивал хвостом всякому встречному, как Франциск Ассизский. Больных и калечных, престарелых и неухоженных он обожал так же, как и здоровых, не различая в любви своей никого, и деля её поровну. …Однажды
«Дорога должна ведь привести куда-то…» – убеждал себя я, но тут же внутренне смеялся: большинство дорог в этом лесу, как тому и надлежало быть у русских людей, выглядели будто каракули.
