Парижские тайны. Жизнь артиста

Жан Кокто говорил:

— Когда художник рисует пару туфель, вазу для фруктов, пейзаж, он рисует свой собственный портрет. Доказательством является то, что мы говорим: это Сезанн, Пикассо, Ренуар, а не пара туфель, ваза для фруктов и т.д.

То же самое можно сказать про биографов. Описывая великого человека, они описывают собственные чувства, рисуют собственный портрет.

Я умер, ты живешь, и, тьму пронзая взглядом,

Я думаю, что нет страшнее ничего,

Чем вдруг однажды не услышать рядом

Биенья сердца и дыханья твоего.

Я стою и смотрю на закрытые глаза моего поэта. Если бы я не верил в Бога, он заставил бы меня поверить в него. Мне кажется невозможным, чтобы такая душа, такое сердце, такой разум перестали излучать свои волны.

После смерти Жана она сказала:

— В сущности, ты предпочел бы, чтобы умерла я, а не Жан Кокто.

Я ответил:

—Да, — но тут же добавил: — Я также предпочел бы умереть вместо него. Ты и я рядом с Жаном Кокто ничто.

Я уезжаю в Италию сниматься в «Понтии Пилате» у американского режиссера Ирвинга Раппера. Жан Кокто написал мне туда. «Может быть, ты сможешь не приговорить Христа и не умыть руки. Попытайся, поскольку прошлое, настоящее и будущее не существуют».