Loe raamatut: «Без поцелуя на прощание»

Жанель Харрис

Font:

Папе
Спасибо за то, что превратил меня в книжного червя.

JANELLE HARRIS

NO KISS GOODBYE

Данное произведение является художественным вымыслом.

Любое сходство с реальными людьми, компаниями, событиями или местами случайно.

Издание на русском языке опубликовано по договоренности с Madeleine Milburn Ltd и агентством «Ван Лир».

Пролог

Этот кошмар обрушился на нас так внезапно, что я уже и не помню, когда и с чего все началось. Я не помню, чтобы видела, как изменился сигнал светофора, не помню, что ногой нажала на педаль газа. Не помню, проснулась и заерзала ли малышка или ее снова сморил сон. Не помню, какую детскую песенку Бобби напевал себе под нос с полным ртом пористого шоколада Milkybar. Но я помню страх, обжигающий ужас, словно суперклеем приклеенный к моему разуму. На самом деле это произошло за долю секунды, но в моем воображении все разворачивалось словно в замедленной съемке.

Мой крик ужаса потонул в пронзительном визжании тормозов, когда я попыталась остановить машину. Столкновение было столь внезапным, что мозг не успевал выхватывать картинки, молнией проносившиеся у меня перед глазами. Яростный стук сердца, бьющегося о мою грудную клетку, почти доставлял мне боль.

Машину занесло, это я знала, но понятия не имела, в каком направлении. Я неслась со скоростью, которой мой автомобиль доселе не видел. Упорядоченная жизнь переполненных улочек остановилась, ведь прохожие, не веря своим глазам, затаили дыхание. Деревья, фонари и светофоры смешались в беспорядочный цветной клубок, приближаясь на всей скорости к лобовому стеклу. Все это напоминало сцену из голливудского боевика, вот только вместо манекенов в машине находились реальные люди. Они еще совсем дети. И я ничего не могу поделать, чтобы помочь им.

Я почувствовала боль от давления, и это заставило меня закрыть глаза: внешний мир превратился в чистый лист. То, как перевернулась моя машина, когда колесо с водительской стороны налетело на бортик тротуара, я уверена, послужило захватывающим дух крещендо для стоящих вокруг очевидцев, что были не в силах помочь. Ремень безопасности выбил воздух из легких в попытках спасти мне жизнь. Мое прикованное к водительскому креслу тело болталось из стороны в сторону, словно тряпичная кукла в зубах разъяренной собаки. На какой-то миг я представила, что это не я нахожусь в машине. Что я просто случайная покупательница, ставшая свидетельницей жуткой аварии и надеющаяся, что никто не пострадает, но все это время подозревающая, что спастись невозможно.

Внезапно со стороны пассажирского сиденья раздался яростный удар, и крики затихли. А затем, так же быстро, как и началось, все было кончено. Всего несколько секунд оставили отпечаток навечно. Ничто уже никогда не будет прежним. Все вокруг стало неподвижным и ужасающе безмолвным, когда мой разум оказался заперт внутри моего безвольного тела. Может, люди поспешили на помощь, а может, никто не подошел. Я не знаю. Я знаю лишь, что в тот момент перестала бороться за свою жизнь. В тот момент я перестала быть собой.

Глава первая

Что ж, на небесах отстойно… и здесь воняет. Довольно уникальный запах: неприятная смесь переваренного картофельного пюре и какого-то антибактериального очищающего средства. Я всегда считала, что на небесах все вокруг белое и пушистое, а на каждом втором облачке восседают облаченные в безразмерные белые одеяния арфисты. Я ожидала классическую музыку и яркий пронизывающий свет согласно распространенным клише, но здесь темно, хоть глаз выколи. Может, Земля и Небо живут в разных часовых поясах и я прибыла к жемчужным вратам посреди ночи по центральному небесному времени?

А может, я в аду, но опять-таки я уверена, что здесь должно быть хоть какое-то движение, а не просто кромешная тьма. Ритуальные песнопения вокруг кратера, наполненного огнем, или обжигающие красные языки пламени смогли бы меня убедить. Может, дьявол потерял свой трезубец и все заняты его поисками? А как только он будет найден, начнется адское представление?

Несколько минут спустя, все еще находясь на границе реальности, где компанию мне составляют исключительно мои мысли, я понимаю, что решительно обескуражена. Не могу поверить, что потратила все детские годы, боясь призраков, а теперь, когда жажду увидеть парящее над землей привидение, не могу найти ни одного.

Я решаю, что раз я не на небесах и не в аду, то, возможно, мне предстоит долгое ожидание в лимбе¹. Возможно, Бог и дьявол сейчас заседают в огромном конференц-зале и ведут серьезный спор высших существ о том, кому достанется моя вечная душа. Наверное, меня могут вызвать на ковер в любую минуту и состоится мое последнее собеседование. Мне определенно стоило слушать повнимательнее, когда начальник отдела кадров в последний раз толкал мотивационную речь по личностному росту перед моим отделом.

Прежде чем я окончательно теряю терпение, до меня доходит. О черт, черт, черт! Что, если я в морге? Я слышала о таком: это показывают в разных странных реалити-шоу по телику, не так ли? Когда все думают, что ты мертв, но ты жив и, напуганный, просыпаешься рядом с окружающими тебя трупами. Теперь я и впрямь напугана. Осталось только выяснить, как проснуться. Я бы закатила глаза, если бы могла. Я перешла от райского блаженства к изоляции в морге за один мыслительный подход. Может, я просто схожу с ума?

И вот оно… лучшее на данный момент объяснение. Очевидно, я нахожусь в психиатрической больнице и меня накачали таблетками, чтобы я не смогла себе навредить. Неудивительно, что я не могу пошевелиться: моя смирительная рубашка затянута слишком туго.

Ой, Лаура, брось. Возьми себя в руки. Прекрасно, просто прекрасно. Я начала разговаривать сама с собой. Это все еще считается первым признаком сумасшествия? Ну вот, теперь я задаю вопросы сама себе. Какого черта? Я все глубже зарываюсь в свой крошечный пузырь безумия. Я бы дала себе пощечину, если бы сумела выяснить, как пошевелить рукой. Ладно, мне и впрямь стоит забыть о подобных мыслях. Иначе, если я еще не в дурке, то скоро точно там окажусь.

Усиливающийся запах моющего средства отвлекает от очень глубокого анализа моего текущего местоположения. Запах мне знаком, но я не могу припомнить, откуда именно его знаю. Я с раздражением понимаю, что вокруг меня стоят люди. Эти люди толкают и тянут мое тело в разные стороны, позволяя себе грубо меня игнорировать. Я так злюсь на себя. Я просто хочу удержаться в сознании достаточно долго, чтобы понять, что же происходит. И наконец я узнаю этот запах. Если я в больнице, значит, я все еще жива. А затем меня накрывает жутчайшее осознание. Дети? Что с детьми?

В моей памяти проносится авария, и в нос ударяет запах горящей резины. Где малыши? Мое сердце сжимается от страха. Последнее, что я помню, – оглушающая тишина, которую должны были заполнять крики детей. Я не могу этого вынести. Мне нужно выбраться отсюда.

Я знаю, что почти все говорят, что не любят больницы. В конце концов, здесь отчетливо пахнет лекарствами, полно жутких инструментов, напоминающих приспособления для пыток, и они служат непрошеным напоминанием о конечности нашей собственной жизни. Но я не знаю никого, кто ненавидел бы их сильнее меня. Я дышу с трудом: меня терзают собственные мысли. Мне. Нужно. Выбраться. Отсюда.

Руки и ноги все еще отказываются двигаться. Каждая частичка моего тела абсолютно лишена жизни. Я чувствую, как меня захлестывает волна жалости к себе, а истерика, накатывающаяся вслед за ней, настолько невыносима, что причиняет физическую боль. И я кричу. Я просто даю выход эмоциям. Я не смогу жить так, не смогу быть разумом, заточенным в безжизненном теле. Я сойду с ума – уже сошла. Мне необходимо быть нормальной. Мне нужно заботиться о детях. Я знаю, что у меня есть дети, о которых нужно заботиться, ведь я не готова к тому, чтобы думать иначе, – не могу допустить эти мысли даже на секунду.

Мне нужно успокоиться. Если я буду орать, словно банши², которую затянуло в фен, то испугаю других пациентов. Но если я кричу так громко, то почему ничего не слышу? Либо я оглохла, либо из моего рта не вырывается ни звука. Несколько мгновений я лежу очень тихо. В комнате стоит зловещая тишина, прерываемая лишь периодическим пиканьем какого-то монитора. Куда все подевались? Какая разница? По крайней мере я знаю, что слух все еще при мне. Теперь мне осталось только смириться с осознанием того, что я не только не могу пошевелиться, но не могу и говорить. Я капуста. Долбаная капуста. Так нечестно.

Должно быть, я снова провалилась в сон, потому что мне показалось, что прошло несколько часов, прежде чем я наконец-то снова услышала голоса. На этот раз я узнала голос. Низкий, почти шепот. Это Марк. Он говорит обрывками фраз, и я не могу разобрать, что он хочет сказать, но я рада уже тому, что слышу его голос. Я знаю, что он плачет, и мне очень хочется дотронуться до него и сказать, что все будет хорошо. Но так я, наверное, совру нам обоим. Чем дольше я лежу без движения, тем хуже прогноз. Уж этому-то моя любовь к просмотру повторов «Скорой помощи»³ субботним утром меня научила.

Вскоре я понимаю, что Марк говорит не со мной. Он обсуждает мое состояние с врачом. Кажется, они наклоняются ближе ко мне, и я силюсь собрать воедино сваленные в кучу обрывки их разговора. Голос Марка становится обеспокоенным и раздраженным, что на него не похоже. Может, он узнал нечто ужасное о моем состоянии?

– Мне очень жаль, Марк, но ваша жена потеряла ребенка.

Мое сердце буквально перестает стучать. Не-е-е-ет, снова кричу я без звука и без движения. Только не Кэти. Пожалуйста, только не моя хорошенькая маленькая девочка! Я умоляю Господа забрать мою жизнь вместо ее.

– О боже, нет! – говорит Марк. – Вы можете что-то сделать? Хоть что-то? Пожалуйста!

– Мне очень-очень жаль, мистер Кавана. Ребенок был запланированным?

– Нет. Не особо. Все сложно, – тяжело вздыхает Марк.

– К несчастью, беременность вызвала осложнения, и нам, несмотря на все наши усилия, с трудом удалось остановить кровотечение.

– И… – едва шепчет Марк.

Доктор не отвечает, и на какой-то миг становится очень тихо. Марк мотает головой или делает еще какой-то жест, я не знаю. Но если можно слышать боль, то это, определенно, именно то, что я слышу.

– Лаура будет просто раздавлена, – говорит Марк, внезапно нарушая тишину. – Она не сможет справиться с этим, учитывая все остальное.

Беременность? Я чувствую щемящую боль от потери чего-то, чего еще даже не имела. Я чувствую боль в голосе Марка. С моей стороны чертовски эгоистично заставлять его проходить через все это.

А затем грудь перестает сдавливать, и я понимаю, что она поднимается и опускается от моего дыхания. Они говорят о ранних сроках беременности – они говорят не о малышке Кэти. Разумеется, меня ранят эти новости, но вместе с тем я испытываю и чувство вины. Вины за то, что ощущаю такое облегчение. Облегчение оттого, что это не Кэти. Это не моя малышка.

– Возможно, ваша жена страдает депрессией. Это не редкость. Происходило ли в вашей жизни что-то, что могло вызвать у нее стресс?

Меня возмущает заносчивость врача. У него нет никакого права делать выводы обо мне и моей жизни. Он меня не знает. Не знает Марка. Я пытаюсь сосредоточиться, но не слышу, что отвечает Марк.

– Мы работали вместе с полицейскими на месте происшествия, и предполагается, что ваша жена тронулась с места на высокой скорости на красный свет светофора, – говорит доктор, прочистив горло сухим, неприятным покашливанием.

Я потрясена его обвинениями. Он предполагает, что я спровоцировала аварию намеренно? Интересно, покажет ли монитор, что у меня повысилось кровяное давление?

– Была ли Лаура обеспокоена по поводу беременности и предстоящих родов?

В чем проблема этого парня? «Марк, не позволяй ему пробивать брешь в наших отношениях. Дай ему отпор», – молча молю я. Я умоляю, чтобы мои руки пошевелились. Я так отчаянно хочу дотронуться до своего мужа. Подать ему знак, что я здесь. Я все еще здесь, просто заперта внутри своего дурацкого тела, и оно отказывается со мной сотрудничать. Но Марк молчит. Он стоит достаточно близко ко мне, чтобы я чувствовала тепло его тела, но при этом он так далеко. Слишком далеко. Я чувствую пустоту пропасти между нами. Должно быть, его это убивает.

Пропасть между нами растет и растет. Марк уходит, и у меня нет ни малейшей возможности попросить его вернуться. Мое сердце рвется на части, и я не могу ничего с этим поделать.

Проходят дни, может, даже недели. Мне трудно следить за временем. Трудно отличить день от ночи. Периодически на меня волнами накатывает глубокий сон, не позволяя мне полностью просыпаться. Я подозреваю, что ночь наступает, когда Марк покидает свой пост у моей постели и возвращается домой в надежде урвать немного сна и привести дела в порядок. И я остаюсь наедине со своими утомительными мыслями на следующие двенадцать часов. Я с нетерпением жду его возвращения: жду, когда он снова будет нашептывать мне на ухо о счастливых воспоминаниях и планах на будущее целый день в ожидании, что я отвечу.

– Пока, принцесса! Я приготовил для тебя сюрприз на завтра, – шепчет Марк, наклоняясь, чтобы поцеловать меня.

На секунду мне кажется, что я смогу почувствовать его губы у себя на лбу, но из-за пузырьков восторга, взрывающихся у меня в животе, кружится голова и трудно сосредоточиться. Сюрприз? Может, он приведет детей навестить меня? Боже, как же я по ним соскучилась!

Господи, Марк, обязательно было пускать газы в такой момент? Фу, фу! Ты снова ел в буфете, не так ли? Только больничная еда может так действовать на пищеварение. Куда ты уходишь? Не смей уходить и оставлять меня наедине с этим запахом! Марк?! Марк?!

1.Лимб – в средневековом богословии место пребывания не попавших ни в рай, ни в ад душ (не путать с чистилищем). – Здесь и далее прим. пер.

2.Банши – ирландское чудище, девушка, которая своими криками предвещает скорую кончину.

3.«Скорая помощь» – американский сериал о жизни приемного отделения чикагской больницы.