Loe raamatut: «Доктор, не споткнитесь о поребрик!»

Font:

* * *

Памяти моей мамы, умершей очень молодой от рака, вызванного филадельфийской хромосомой, посвящается.

Я хочу выразить благодарность всем преподавателям Педиатрической академии, у которых мне довелось учиться.

Спасибо всем коллегам, с которыми я когда-то работала и перенимала у них неоценимый клинический опыт.

Спасибо, что научили меня лечить больного, а не анализы.

Спасибо, что научили меня сострадать и понимать, когда надо просто помолчать и подержать пациента за руку, а не блистать академическими знаниями.

Спасибо, что научили меня бороться с болезнями и иногда даже побежать смерть.

Благодарю мою подругу, прекрасную поэтессу, Елену Котт за нещадную, но конструктивную критику.

Эта книга во многом автобиографическая. Но все имена врачей и пациентов изменены и совпадения совершенно случайны. А вот названия ленинградских улиц, наоборот, сохранены такими, какими они были когда-то. Правда, некоторым из них с тех пор вернули изначальные имена, и проспект Газа стал Старо-Петергофским, а проспект Огородникова – Рижским.

Глава первая
Шутки матери-природы,
или Как появилась я

Мой папа ехал на велосипеде делать предложение. И, представьте себе, вовсе не моей будущей маме, а совершенно другой девушке, в которую он был давно и отчаянно влюблен. Но, видимо, звездам хотелось, чтобы именно в тот день на улице Пилсоню в Майори он чуть не сбил молодую женщину, перебегавшую дорогу в неположенном месте. Чтобы избежать столкновения, папа резко вывернул руль и на полном ходу влетел в густой куст сирени. Отряхнувшись и подобрав покореженный велосипед, он выбрался на дорогу, уже было открыл рот, чтобы обругать незнакомку, но, встретившись с ней глазами, положил на землю велосипед и вернулся в помятый куст – нарвать влажных благоухающих веток. Можно было больше не спешить: папа понял, что перед ним его будущая жена. Это была любовь с первого взгляда и на всю жизнь. Дальше они пошли вместе. К слову сказать, та, кому папа собирался сделать предложение, все равно отказала бы, потому что накануне отдала честь, а заодно руку и сердце другому. Папа вызвался проводить милую незнакомую девушку, она согласилась. Потом они поехали кататься на лодке, а потом оба вернулись в Питер и больше не расставались. Через полгода после встречи они сыграли свадьбу.

* * *

Почти все клетки организма несут генетическую информацию, находящуюся в двойном наборе хромосом.

Каждая хромосома представляет собой двойную цепочку ДНК. Как в колоде карт есть трефы, бубны, черви и пики, так в дезоксирибонуклеиновой кислоте есть основания: аденины, гуанины, тимины и цитозины, образующие молекулярные структуры, в которых закодированы фамильные черты.

Мать-природа – самый хитрый карточный шулер. Она лихо тасует гены, а то, бывает, придержит в рукаве парочку, а потом вдруг выбросит такое сочетание, что родители понять не могут, откуда у них, не умеющих отличить ноту до от ноты соль, взялся наследник, способный на слух подобрать Третий концерт Рахманинова. Или, наоборот, оба родителя закончили с медалями консерваторию по классу скрипки, а ребенку медведь не только на ухо наступил, но и основательно на нем потоптался. Порой и до смертоубийства может дойти, когда у голубоглазых и белокурых мамы и папы в люльке орет чернявый, длинноносый, не по-детски волосатый младенец. В результате папа на кухне пьет горькую, мама, получившая от папы ни за что ни про что, рыдает в ванной, а в спальне крестится на образа на коленях старая прабабка, замаливая свои старые грехи, – это ж надо, через столько-то лет ее ночка с цыганом на сеновале семье аукнулась! Вот такой фокус-покус, а точнее, локус-покус. Потому что место на хромосоме, где расположен ген, называется локусом. Прицепился цыганский чернявый ген к локусу, затаился на четыре поколения, а потом вот вам – цыганочка с выходом.

Но есть и особенные клетки, каждая из которых несет только один набор хромосом: или мамин, или папин. Это сперматозоид и яйцеклетка. Именно им суждено встретиться в темном коридоре фаллопиевых труб, чтобы зародилась новая жизнь.

Через четыре месяца после свадьбы моих родителей мать-природа наконец очнулась и засучила рукава. Ей вздумалось создать именно меня, и поэтому она выбрала из миллионов именно ту мамину яйцеклетку, которая несла цвет ее глаз, фигуру, волосы, гуманитарные наклонности. В последнюю минуту, спохватившись, убрала ген болезни, которая потом, забрав рано маму, навсегда изменила мою жизнь.

Для сперматозоидов путь до места зачатия очень непростой, цели достигают только самые активные и жизнеспособные и, наконец, преодолев все лишения и преграды, они окружают яйцеклетку, словно толпа поклонников. В тот знаменательный день особенно выделялись два.

Один сперматозоид нес в себе X-хромосому, наделенную папиным упорством, целеустремленностью и физической силой, но в нем абсолютно отсутствовал ген, передающий папин талант выдающегося ученого-технаря. Другой сперматозоид с Y-хромосомой этим качеством обладал, но, увы, не нес в себе столько физических данных. И тогда мать-природа положилась на чутье почти совершенной, с ее точки зрения, яйцеклетки.

Яйцеклетка настороженно присматривалась. Ей предстояло сделать нелегкий выбор: X- или Y-хромосома? Вокруг нее крутились роем и отталкивали друг друга остальные сперматозоиды. Некоторые в вожделении бросались на неприступный рубеж и бесславно погибали.

Сперматозоид с X-хромосомой яйцеклетке особенно понравился, уж больно лихо сидела на нем шапочка-акросома. Почувствовав нарастающую взаимную симпатию, он призывно вильнул хвостиком и приблизился.

Наконец яйцеклетка решилась. Она выбрала его и раскрыла объятия. Сперматозоид ввинтился в оболочку, проник внутрь, преодолев лучистый венец, и, буравя цитоплазму, приблизился к оболочке ядра. Он был истощен, но готов на любые жертвы ради жадной до генетической информации яйцеклетки. Из последних сил бравый сперматозоид выпустил свои хромосомы внутрь яйцеклетки, потерял хвост, а потом и вовсе распался на составляющие.

Оплодотворенную яйцеклетку больше не интересовала его судьба. Она вела себя жестоко, как самка богомола, которая, использовав, сжирает своего самца.

Ей было чем заняться. В ней зарождалась новая жизнь.

С хрустом раскручивалась двойная спираль ДНК под действием хеликазы. Вся в поту ДНК-полимераза шныряла вдоль нее, считывая информацию, нанизывая на себя нуклеотиды, как бусины, формируя новую цепь. Транспортная РНК таскала на спине нуклеотиды, как грузчики – кули с мукой на товарной станции. Работал на пределе аккумулятор энергии живых клеток – АТФ (аденозинтрифосфаты).

В этом процессе образовывалась информационная РНК, которая напоминала груженный нуклеотидами товарняк. Ей оставалось жить только пару минут, а за это время надо было проскочить через оболочку ядра, как в туннель, и добраться до рибосомы, где РНК предстояло разгрузиться и начать создавать белок, основную составляющую клетки. Потом из клеток формируются различные ткани, а затем мудрая мать-природа сшивает их вместе, образуя организм человека. Ей понадобятся ферменты-белошвейки, которые аккуратно приторочат соединительные ткани к мышечным, пропуская сквозь них, как прошивку, нервные окончания, и аккуратно застелют сверху эпителиальным слоем. Стежок за стежком, орган за органом, система за системой формируется маленький эмбрион.

* * *

Через пять месяцев после свадьбы маму в первый раз затошнило, восемь месяцев спустя родилась девочка, которая через двадцать пять июлей закончила медицинский институт, а еще много лет спустя написала эту книгу.

Глава вторая
Клятва Гиппократа,
или Введение в специальность

– Получая высокое звание врача и приступая к профессиональной деятельности…

Сотни бывших студентов, ныне новоиспеченных врачей, вразнобой повторяли слова за старостой курса, которая стояла на сцене рядом с деканом факультета в окружении профессоров и преподавателей со всех кафедр. На верхних ярусах амфитеатра толпились родители, друзья, жены, мужья, дети. То и дело слышались всхлипы, мелькали носовые платки, момент был трогательный и торжественный.

– Клянемся!

Как завершающий аккорд, прозвучали слова клятвы Гиппократа. И даже если кто-то произносил их формально, то именно с этой минуты для всех, кто принял врачебную присягу, началась самостоятельная профессиональная жизнь.

Молодые врачи в белых халатах и шапочках оживленно галдели в большой аудитории, как пассажиры на вокзале. Одни брали с собой немалый багаж знаний, научных трудов, первых неудач и успехов, рецензий научных руководителей и блестящих отзывов научных обществ. Другие начинали путь налегке – таких либо проталкивали с курса на курс родители, либо они как-то сами перебирались с «хвостами», благодаря невероятному везению всякий раз избегая отчисления. Их навыков хватило бы исключительно на выписывание больничных или измерение температуры в санаториях для высокопоставленных чиновников. Их ожидали теплые места, работа строго с девяти до пяти, отсутствие ночных дежурств и хорошая зарплата. Некоторым удавалось остаться на кафедрах или получить распределение в научно-исследовательские институты, чтобы разрабатывать новые теории, часто не имеющие под собой реальных основ. Позже такие теории разваливались на глазах, и псевдонаучный груз, потеряв лоск и привлекательность, оставался уныло пылиться в медицинских архивах. Со временем эти горе-врачи умудрялись терять даже тот базовый опыт, который накопили в институте, и либо превращались в административных чинуш, либо просто числились в отделе кадров, не принося ни пользы, ни вреда, и в ожидании пенсии становились членами многочисленных комиссий. Нужные и не нужные директивы, выпущенные этими комиссиями, нередко отравляли жизнь практикующим врачам в подведомственных медицинских учреждениях.

Часть выпускников отправлялась на периферию с бесконечными пересадками, волоча с собой чемоданы книг и пособий. Ехали они с горящими глазами, одновременно испуганные и окрыленные, начитавшись историй о врачах, которым приходилось принимать роды, удалять аппендицит в экстремальных условиях и пробовать вакцины на себе. Ничего этого современным врачам делать, как правило, не доводилось – даже в самых отдаленных регионах работали хирурги и акушеры. Но думать так было приятно, хотя очень часто, вдоволь помесив грязь по осенней распутице и хлебнув других радостей сельской жизни, молодые врачи через несколько месяцев забывали о своих благих намерениях и возвращались в лоно больших городов. Другие же, несмотря на лишения и отсутствие элементарных условий, оставались в точках, не отмеченных на карте, обзаводились там семьями и оседали навсегда.

Так или иначе после принятия клятвы Гиппократа вчерашние студенты готовятся делать свои первые самостоятельные шаги в медицине, еще не понимая, что на деле точка отсчета совершенно другая. Их путь начинается не с вручения диплома, а с самой первой лекции – с введения в специальность. Этот отправной пункт в суете и ажиотаже можно проскочить незаметно. Все студенты нетерпеливо поглядывают на часы, торопя время, чтобы скорее приблизиться к заветной анатомии, гистологии и далеким, а оттого еще более привлекательным хирургии, неврологии или терапии. Введение в специальность так и остается рядовой записью в зачетке, предметом, который, конечно же, все формально сдают – ведь ничего не надо зубрить, достаточно иногда появляться на лекциях. Можно кокетничать и назначать свидания, пока тебе рассказывают о профессионализме, ответственности и коллегиальности. Слова лектора кажутся настолько банальными, что просто пролетают мимо ушей. Все с облегчением выдыхают, получив зачет, так и не осознав, что это единственный предмет, который некоторым не суждено сдать никогда, даже несмотря на наличие диплома.

Даже на пенсии врач попадает в ситуации, когда надо оказать неотложную медицинскую помощь. Беда может случиться где угодно и когда угодно, вопрос только в профессионализме медика, который оказывается рядом с нуждающимся в помощи.

Всем, однажды принесшим клятву Гиппократа и никогда не изменившим ей, посвящается эта книга.

Глава третья
Онкология. Филадельфийская хромосома

Они познакомились на курсах английского. Марина поступала в педагогический и хотела подтянуть язык, а Вадиму надо было сдать кандидатский минимум. Для проверки знаний им вручили текст по истории штата Пенсильвания.

Марина быстро справилась, задание показалось ей легким. А вот Вадим язык основательно подзабыл после школы и понял лишь то, что Филадельфия – столица Пенсильвании. Он пыхтел над текстом, озирался по сторонам и, встретившись взглядом с Мариной, беспомощно пожал плечами и улыбнулся. Марине улыбка понравилась, и она вызвалась помочь.

К окончанию курсов они решили пожениться. Почему-то обоим запомнилось, что на последнем занятии им дали разобрать текст про кактусы.

В загс они пришли с двумя горшочками. В одном – плоский светло-зеленый росток с нежными ворсинками вместо колючек. Второй кактус был пупырчатый, основательный, покрытый толстыми твердыми колючками, как ежик. Из гостей были только родители и самые близкие друзья – молодоженам не хотелось пышной свадьбы, тем более что Марина уже мучилась токсикозом. Посидели дома, тихо, по-семейному.

На свадьбу им подарили огромную цветочную вазу, похожую на малахитовую, и они посадили туда оба маленьких кактуса – как символ своего семейного благополучия.

Через семь месяцев родилась дочь. К тому времени Колюнчик уже вымахал на полметра в высоту. Он рос крепким и сильным. Плоскунчик так и не обзавелся острыми иголками и остался нежным на ощупь. Еще через несколько лет кактусы было уже не оторвать друг от друга – Плоскунчик так обвился вокруг Колюнчика, что казалось, будто они срослись корнями.

Марина и Вадим смеялись, что если с одним из них что-то случится, то второй просто не выживет.

* * *

Все началось с простой усталости. Иногда поднималась температура. Марина даже не насторожилась – подумаешь, немного знобит по вечерам. Ну, перерабатывает, давно не была в отпуске. Опять-таки хлопоты: муж, дочка, дом – наверное, просто устала. Она всегда была хорошей хозяйкой – вставала раньше всех, умудрялась перестирать все белье, накрахмалить до хруста простыни, отгладить мужу рубашку, приготовить вкусный завтрак. Любила гостей, хорошо накрытый стол, умудрялась готовить изысканные блюда почти из ничего. Однажды только промахнулась – где-то вычитала рецепт петуха в сладком соусе. Смотрелось на блюде красиво, но курица с мосластыми ногами бегуньи на длинные дистанции в приторном болгарском компоте из слив и яблок оказалась несъедобной, и гости, переглядываясь, откладывали вилки. Марина тогда очень переживала, а Вадим только смеялся. Он-то был совсем неприхотлив, предпочитал простую пищу, мог всю неделю довольствоваться котлетами с гречкой и лишь незлобиво подтрунивал над затеями жены.

Ему ничего не было нужно, кроме рабочего стола и чертежной доски. Жену и дочку он любил до беспамятства.

* * *

Однажды Марина гладила мужу рубашку и вдруг почувствовала такое сильное головокружение, что не смогла удержаться на ногах и опустилась на пол, да еще и утюг уронила. Муж прибежал, подхватил на руки, уложил. Марина еще долго порывалась встать, догладить, но Вадим не дал. А утром пошли в поликлинику.

Она еще смеялась, что прекрасно себя чувствует и больничный ей никто не даст, скажут: «Симулянтка». Равнодушная участковая бегло посмотрела, поставив дежурный ОРЗ, отправила на анализы. А на следующий день позвонила заведующая и попросила зайти к ней сегодня же с мужем.

– Марина Васильевна! Рано еще что-то говорить, но у вас очень высокие лейкоциты. Это кровяные тельца, который ответственны за защиту организма от инфекции. Мы, конечно, сделаем повторный и более углубленный анализ, но, к сожалению, цифры столь высоки, что ошибка маловероятна. Я дам направление в Институт гематологии. Там вас обследуют дополнительно.

Марина взяла результаты анализов, пока еще не понимая, что произошло. Повернулась к мужу в надежде на его успокаивающую улыбку и, только увидев его посеревшее лицо, испугалась по-настоящему.

Потом месяц обследований, теплящаяся надежда, болезненная пункция костного мозга и, наконец, диагноз: хронический лейкоз, вызванный генной мутацией под названием «филадельфийская хромосома».

Марину с мужем направили к специалисту.

Вадим остановил ее у кабинета.

– Марина, подожди меня здесь. Я поговорю с врачом, потом зайдешь ты, – сказал он тоном, не терпящим возражений.

А она и не спешила – знала, что ничего хорошего им не скажут, и хотела еще на несколько минут отдалить окончательный приговор.

– Добрый день! Я – доктор Бельский, Эдуард Леонидович.

Врач вышел из-за стола и протянул руку. Вадим крепко пожал ее, как будто от силы и дружественности этого прикосновения что-то зависело.

Доктор указал на стул напротив, а сам углубился в анализы. Потом откинулся на спинку кресла и посмотрел на Вадима. Собственно, слов и не требовалось, по лицу Бельского было все понятно.

– Все так плохо? – хрипло спросил Вадим.

Бельский поднялся и положил руку ему на плечо. Вадим попытался встать и понял, что его не держат ноги.

«Не говори ничего, подожди минуту! Я не могу это услышать! Дай мне немного прийти в себя. Там, за дверью, Марина. Как мы с тобой скажем это, доктор? Как ты живешь с этим, каждый день вынося приговор? Помолчи еще минуту, подари мне ее. Последнюю минуту, когда еще можно на что-то надеяться, что-то планировать, радоваться жизни». Все это, конечно, Вадим не сказал вслух, а только поднял на Бельского полные боли глаза.

– Хронический миелолейкоз.

– Что это значит? – почему-то шепотом спросил Вадим.

– Это значит, что у вашей жены рак крови, и, к сожалению, это неизлечимо. Разумеется, мы назначаем «химию», чтобы не было ухудшения, можно добиться долгой ремиссии, но…

– Что «но»? – Вадим отказывался верить услышанному.

– Максимум пять лет. В лучшем случае.

– Вы понимаете, что вы говорите?! – почти закричал Вадим. – Ей тридцать девять, у нас дочка в шестом классе. Какие пять лет?!

Бельский вздохнул и поставил на стол графин с водой.

– Хотите, чтобы я сказал Марине Васильевне или вы сами? Кстати, за дочку можете не беспокоиться. Это не наследственное. Где-то произошел сбой в системе. Что-то спровоцировало развитие, может, радиация, может, солнце. Кто ваша жена по профессии?

– Учительница, но мы в прошлом году ездили с ней в Крым, было очень жарко. Говорили, что год активного солнца.

– Да, вероятно, это стало толчком к пробуждению болезни. Давайте, не откладывая, начнем лечение. Поговорите с женой и приходите ко мне, разработаем схему, будем делать контрольные анализы и надеяться. Опять-таки медицина не стоит на месте.

Вадим не помнил, как закрыл за собой дверь и вышел в коридор. Первое, что он увидел, – это глаза жены. В них еще теплилась надежда, но тут же погасла, когда их взгляды встретились.

Они еще долго вместе ходили по врачам. Пробовали разные комбинации лекарств. Обращались за помощью даже к экстрасенсам. Вадим купил микроскоп, научился считать лейкоциты самостоятельно и каждое воскресенье регулировал дозу лекарств. Врач из онкоцентра поражалась, насколько Марина оставалась стабильна.

– Ваш муж продлевает вам жизнь! – восхищалась она каждый месяц.

А Вадиму после семи лет борьбы говорили, что жена уже минимум два года живет вопреки всему, что известно науке. Лечащий врач даже написала статью в журнале.

Марина тоже держалась как могла. Она работала на полную ставку, летом ездили в отпуск. Она не принимала никакой помощи по дому и даже выглядела прекрасно. Смешно сказать – им завидовали! Дочь росла и, казалось, не подозревала, что происходит с мамой. Сама Марина то ли не понимала своей обреченности, то ли делала вид, что не понимает. Вадим так никогда и не сказал ей о пятилетнем приговоре Бельского.

Так прошло лет десять после постановки диагноза. Дочь закончила школу и поступила в медицинский институт. Семья переехала в новую квартиру. Купили чешский спальный гарнитур и югославскую стенку в гостиную. Там же поставили малахитовую вазу с Колюнчиком и Плоскунчиком. Чтобы ее перевезти, пришлось нанять умелую команду грузчиков – кактусы вымахали почти до потолка.

А в марте Марина вдруг опять упала в обморок.

Через неделю она уже лежала под капельницей в онкоцентре и еле шевелила покрытыми язвами губами. Вадим с дочерью не выходили из палаты. От боли Марина не могла ни говорить, ни есть. Вадим смачивал ей губы мокрой холодной ложкой. Дочка тихо плакала в изголовье. Как будущий врач, она все понимала. Вадим же отказывался верить.

Он до последнего держал ее за тонкую, как прутик, руку и все говорил и говорил. Ему казалось, что он не дает ей уйти, вспоминая, как они познакомились, как поженились, как она помогла ему с текстом про далекую Пенсильванию и ее столицу – город Филадельфию.

Похоронили Марину на кладбище, рядом с могилой родителей. «Их счастье, что не дожили», – почему-то все время думал Вадим. У него не было ни сил, ни права на слабость и слезы. Рядом стояла беременная дочь, которую он тихо утешал вместе с ее мужем. А она только плакала и плакала, гладя свой округлившийся живот.

По обычаю поставили на могилу стакан с водкой и хлебом. Ночью пошел дождь, и, когда утром Вадим пришел на кладбище, в стакане вместо водки была уже только дождевая вода, а хлеб размок, и его склевали птицы.

А еще через месяц заболел Плоскунчик. Сначала он покрылся желтыми пятнами, потом стал подсыхать с корня, как-то скукожился, ссохся, и однажды Вадим нашел его на полу. Плоскунчик, отцепившись от Колюнчика, сломался у основания и умер.