Loe raamatut: «Проникающий в сны»

I. ВИКТОР. СОН ИЛИ ЖИЗНЬ

Должно быть, я единственный человек на свете, для которого звонок будильника – звук приятный и желанный. Глас реальности. Зов жизни. Однажды он не прозвучал – батарейки «сели». И я проспал почти трое суток, очнувшись лишь от удара по щеке. Я открыл глаза и увидел над собой взволнованное лицо Джеффри, моего крёстного:

– Извини. Я звал тебя и тряс – не помогало. Так что, пришлось…

– Который час? – я сонно огляделся: за окном было сумрачно.

– Уже семь. Семь часов вечера.

– Вечера?! – я сел в кровати.

– Я звонил тебе несколько раз. Но ты не отвечал, – Джеффри обеспокоенно смотрел на меня.

– Странно, я не слышал звонка.

– Ничего странного: твой телефон лежит внизу, в мастерской. Так что, ты не зря отдал мне запасные ключи, – крестный осторожно присел рядом.

– Да уж, – я рассеянно моргал, пытаясь сбросить остатки сна.

– Как ты? – Джеффри пытался прочесть ответ на моем лице. И, похоже, увиденное его не радовало.

– В порядке. Дай мне пару минут.

Голова кружилась. Во рту пересохло. И другие естественные потребности тоже напомнили о себе.

– Прости, Джеффри, я сейчас.

Но встав с кровати и сделав шаг, я пошатнулся – ноги едва держали.

Джеффри закинул мою руку себе на плечи и, придерживая меня, сказал:

– Пойдём. Я помогу.

Доковыляв так до туалета, я буркнул:

– Дальше я сам, – и уединился за дверью. А когда вышел – Джеффри ждал со стаканом воды:

– Держи.

Я почти залпом осушил стакан – и почувствовал себя лучше.

– Или ты болен, или… – его карие глаза внимательно смотрели на меня.

– Или что?

– Когда ты последний раз ел и пил?

– Вечером накануне. Я устал и лёг спать почти сразу после того, как ты ушёл.

– Я ушёл? Это было во вторник, – Джеффри потрясенно развел руками.

– Да. А сегодня…

– Вечер пятницы!

Я рассеянно заморгал:

– Не может быть.

– Но это так. Пойдём, я приготовлю тебе что-нибудь поесть, – Джеффри чуть улыбнулся и положил руку мне на плечо. В его голосе было столько мягкой заботы, что я почувствовал себя признательным и виноватым. И улыбнулся в ответ:

– Спасибо. Только умоюсь сначала.

– А ноги как, держат?

Я сделал шаг-другой по направлению к ванной:

– Вполне.

Крёстный кивнул и отправился на кухню.

Я плеснул в лицо воды. Вот как, значит – проспал три дня и не заметил. А если бы Джеффри не разбудил меня? Конечно, это маловероятно – или он, или Оливер обязательно бы устроили розыски, куда я пропал. Но всё же? Я так и спал бы – пока не умер от истощения?

Я ненавидел сны и при этом не хотел просыпаться. Во снах я был царь и бог. Я мог сотворить себе любой мир; вернуть тех, кто ушел. Создавать иллюзии. Но они разбивались, едва я просыпался и возвращался в реальность. Всё такой же одинокий и беспомощный. Я мог найти любовь во сне, быть счастливым. Но единственная возможность продлить это счастье – не просыпаться. Спать вечно. Что значило умереть. Но умереть счастливым.

Была и другая причина. Стоило мне расслабиться и перестать контролировать видения – в мой мир вторгались сны других людей. Все их нелепые или кошмарные образы. Я не хотел видеть чужие кошмары – мне хватало своих. И я смотрел эти сны словно зритель, не желая вмешиваться. Но когда кошмары видят дети… Я не мог оставить их один на один с ужасом и болью. Утешал и успокаивал, как мог. И создавал для них маленькое чудо. Хотя бы во сне.

Взрослые должны сами справляться со своими кошмарами. Хотя и в таких случаях я редко оставался равнодушным. И потому ненавидел сны. Я считал этот проклятый дар причиной гибели нашей семьи.

И всё же, умирать мне не хотелось – хотя бы потому, что я знал: двух близких мне людей это бы очень расстроило. Один из них ждал меня на кухне и, судя по запаху, жарил тосты с сыром. Я машинально взглянул в зеркало: оттуда встревоженными тёмными глазами на меня смотрел кто-то лохматый и бледный. Наверное, это я. Утёршись полотенцем и пригладив волосы рукой, я вышел из ванной.

– Выглядишь уже лучше, – Джеффри, полуобернувшись от плиты, улыбнулся мне и помахал лопаточкой, – Делаю тебе омлет с гренками и сыром, если ты не против.

– Совсем не против, – я улыбнулся в ответ, – но не знал, что ты умеешь готовить.

Непривычно было видеть крёстного, джентльмена и аристократа, в фартуке и со сковородкой в руках – хотя держал он её вполне уверенно.

Джеффри рассмеялся:

– Не особо умею, на самом деле. Но надеюсь, что получится съедобно.

Я хмыкнул:

– Готов съесть в любом случае – просто умираю от голода.

– Кстати… о голоде… и прочем, – Джеффри положил омлет на тарелку и поставил передо мной, – Ты не собирался просыпаться? – он смотрел на меня чуть исподлобья, снова пытаясь читать по моему лицу.

– Конечно, собирался! – хотя я не был в этом так уверен, – Наверное, что-то случилось с будильником.

Крёстный молча смотрел на меня.

– Джеффри… я… у меня и в мыслях нет умирать. Да и спать вечно тоже – я ненавижу сны! Я их ненавижу, – закусив губу, я уставился на тарелку с едой, пытаясь успокоиться.

Я ненавидел сны за то, что обречён скитаться по ним. Но просыпаться не всегда хотел: иногда жизнь казалась мне еще более кошмарным сном.

Почувствовав руку Джеффри на своём плече, я поднял глаза.

– Прости. Я беспокоюсь за тебя, ты знаешь, – крестный смотрел на меня так… как отец смотрел когда-то. Когда просил быть осторожным.

– Я знаю. И обещаю проверять будильник прежде чем ложиться спать. Я даже два буду ставить – если хочешь.

Джеффри улыбнулся:

– Я могу звонить тебе и будить.

– Если тебе делать больше нечего…

– Так мне было бы спокойней.

– Я буду рад. Я всегда рад слышать тебя, – и это было правдой.

– Надо же. Я ещё не надоел? – Джеффри рассмеялся.

Я фыркнул:

– И не надоешь.

– Надеюсь, – Джеффри мягко улыбнулся. Но во взгляде его всё еще сквозило беспокойство и сомнение. И потому я со всей убедительностью сказал:

– Всё хорошо, Джеффри. Всё просто отлично.

Он хотел ещё что-то сказать, но промолчал. Сел рядом за стол и, кивнув в сторону тарелки, произнёс:

– Лучше съешь, пока инеем не покрылось. Поговорить и потом можно.

Я кивнул и принялся за еду. Было на удивление вкусно. Я смотрел на Джеффри: на его идеально уложенные каштановые волосы, на его костюм – простой, добротный, но сшитый на заказ, на его артистически выразительные руки. И думал: как часто ему приходилось готовить самому и зачем бы ему это делать – ведь есть личный повар. Казалось, я неплохо знаю крёстного. Но так ли это на самом деле? Правда, мне было известно то, что Джеффри скрывал ото всех. Я узнал случайно и во сне, и от того чувствовал себя виновным – словно подсматривал. Да так оно и было. И я не признался Джеффри – ведь тогда… неловко стало бы не только мне.

Лишь когда я справился с омлетом, крёстный заговорил снова:

– Мне не нравится, что ты живёшь совсем один. Я понимаю – ты уже давно взрослый и мужчине нужна независимость; понимаю, что ты не хочешь больше жить в монастыре у Оливера, но… как насчет Ланкастер Холла?

– Я не хочу тебя стеснять, – хотя на самом деле мне не хотелось быть настолько под присмотром, пусть даже таким неназойливым, как присутствие крестного.

– Меня стеснять? – Джеффри поднял бровь, – Ты, и правда, думаешь, что можешь стеснить меня в моём особняке? Даже если бы ты женился и заимел кучу детей – и тогда хватило бы места всем!

И, вздохнув, добавил:

– Я был бы только рад, Виктор. Правда. Ты ушёл из монастыря, но всё равно живёшь как монах – сидишь целыми днями среди книг, клея, красок и прочего!

– Но я – переплётчик, реставратор. Это моё ремесло. И оно мне нравится, – я пожал плечами, – В любом случае, ничего другого я не умею.

– Я не об этом. Думаю, ты знаешь, – Джеффри взглянул на меня с укором.

Да, я знал. Мне было уютно в моём мирке среди книг. Они не лгут, не лицемерят, не убивают. И никогда не бросят. А ещё они не видят снов. Люди были лишены всех этих достоинств.

Крёстный молча ждал моего ответа и не отводил взгляда. Не потому, что ему нравилось поучать и воспитывать – совсем нет; и делал он это крайне редко. Он любил меня. И потому беспокоился.

– Джеффри… – я заерзал, подбирая нужные слова, – Просто… дайте мне время. Научиться жить самостоятельно и вне монастырских стен.

Джеффри медленно кивнул:

– Только не уходи в себя, пожалуйста. Если захочешь поговорить или ещё что – можешь звонить и приезжать в любое время суток.

Я попытался отшутиться:

– А если ты будешь не один?

Джеффри улыбнулся:

– Для тебя я всегда свободен.

Когда крёстный ушёл, стало невыносимо тихо. За окном по-прежнему шумел город, но он не заглушал отсутствия человеческих голосов. Может быть, и правда, стоило поехать с Джеффри? Я знал, что не в тягость ему, но ведь это так по-детски – бегать за старшими. И ему, и Оливеру уже давно пора перестать нянчиться со мной. Мне двадцать пять, я уже четыре года живу один и вполне себя обеспечиваю. Но на самом деле, я был благодарен им за эту заботу – я нуждался в семье не меньше, чем оба моих опекуна. В силу разных обстоятельств, каждый из нас остался один на свете, и друг для друга мы были единственными близкими людьми.

Квартирка, в которой я жил, была на втором этаже старого здания – прямо над моей мастерской. И то, и другое я арендовал – Джеффри отговорил меня приобретать недвижимость, пока я не решу точно, где хочу жить и, возможно, не обзаведусь семьёй. От родителей мне остались небольшие сбережения, которые крестный сохранил для меня и преумножил. Он же, по моей просьбе, продал коттедж, где жила наша семья. После того, что случилось… я не мог и не хотел туда возвращаться. Так что, Джеффри нашёл мне это жильё. С тех пор я старался как можно реже беспокоить крестного и обрести хоть какую-то независимость и самостоятельность. Джеффри это понимал и не вмешивался. Разве что присылал клиентов из числа своих друзей.

Кстати о клиентах… Я проспал три дня, а ведь на мне два заказа. Тем более, что последний был от очередного знакомого Джеффри, и подвести крёстного я не мог. Ничего, раз уж возомнил себя спящим красавцем, могу и ночью поработать.

Я спустился в мастерскую, взял нужную книгу и принялся ее осматривать. Она была в хорошем состоянии – нужно лишь подклеить несколько страниц и обновить переплет.

Погрузившись в работу, я забыл об одиночестве: запах старой бумаги, клея и красок дарил умиротворение. И под утро я всё же заснул.

Я почувствовал липкое прикосновение к своим губам, попытался их разомкнуть и не смог – рот был заклеен клейкой лентой. В этот же миг меня сдёрнули с кровати. Их было двое – здоровых крепких мужчин, и один из них тащил меня прочь из комнаты. Отпустите меня! Немедленно!! Я крутился и брыкался.

– Тише, парень. А то придётся тебя успокоить

Вниз по лестнице – из детской на первый этаж. На встречу выбежала мама. Мама! Мама!!! Она пыталась отобрать меня у громил. Один из них оттолкнул её. Не смейте! Не троньте ее! Мама упала, соскользнула вниз по лестнице. Ударилась головой о стену. Меня пронесли мимо. Я вертелся, изо всех сил стараясь освободится или хотя бы увидеть маму. Мне удалось. Она лежала неподвижно, голова повёрнута, и с губ стекала струйка крови. Мама! МАМА!!!

Я проснулся от своего крика. Сел в постели, всё ещё не понимая – что это, что это было?! Это не мой сон. Он не мог быть моим. Я не создавал его! Я не хотел видеть этого!!! И… я не видел тогда. Меня даже не было дома – тем утром я сидел с отцом на берегу реки… И видел я его смерть, а не матери. Значит ли это… о, Боже… я видел сон Анри?! И если так – то он жив!!! И где-то поблизости?! Как бы я хотел, чтобы так оно и было. Но если это сновидение моего брата, если Анри вошёл в мой сон… почему он не заговорил со мной?! Наверное, это был тот редкий случай, когда мы оба именно спали – а не создавали сны. И я видел кошмар Анри. Но что мне делать теперь?! Тринадцать лет назад полиция искала его. И даже частные детективы, которых нанял Джеффри. Так что могу сделать я, спустя столько лет? Я даже не знаю… как он выглядит теперь.

Я вскочил и достал из шкафа альбом с фотографиями. Вот они – последние семейные снимки: отец обнимает маму, и оба смеются; я стою рядом и стараюсь выглядеть взрослым и независимым. А Анри выглядывает из-за мамы, прижавшись к ней. Мой брат-близнец. Но мы такие разные! Анри был похож на маленького ангелочка: каштановые кудри и нежные черты лица. И только близкие знали, что он – скорее чертёнок, чем ангел. Я же был спокойным ребёнком с самой обычной внешностью. Но мы неплохо ладили с братом: он почти всегда слушался меня, как старшего – я родился раньше на двадцать минут. И, на самом деле, некоторые его розыгрыши придумывал я. Мне нравилось выдумывать, а Анри – действовать. И сновидение у нас нередко было одно на двоих. Вместе мы забирались в чужие сны. Проклятый дар, доставшийся нам от отца. Но тогда мы об этом не знали – для нас это была всего лишь игра.

Тем утром, тринадцать лет назад, отец рано разбудил меня и позвал с собой на рыбалку. Мне очень хотелось спать, но я тут же вскочил, стараясь прогнать сон: накануне вечером мы повздорили, но раз отец берёт меня с собой – значит, уже не сердится. Или хочет поговорить. Анри крепко спал на соседней кровати, и, как всегда, одеяло почти сползло на пол – я укрыл брата, чтобы не замерз, быстро оделся и вышел во двор.

Дом наш стоял почти на самом берегу реки. Отец не был заядлым рыболовом. Но время от времени, как он сам говорил, ощущал потребность «помедитировать с удочкой в руках». Иногда он брал с собой меня. И почти никогда – Анри: мой брат был слишком непоседлив.

Мы уже сидели на берегу, закинув удочки, когда отец заговорил:

– Я знаю, ты разозлился на меня вчера. Но я всего лишь беспокоюсь за вас с Анри.

– Но ведь мы не сделали ничего такого, – закусив губу, я смотрел на отца, пытаясь понять, сердится ли он сам. Вчера он был очень сердит.

Дело в том, что мы с Анри устроили отличный кошмар нашему учителю физкультуры. И он его заслужил, потому что издевался над моим братом. Хотя Анри любил бегать и плавать, но любые другие физические упражнения и виды спорта он ненавидел и игнорировал. Для него были пыткой все эти прыжки в длину и высоту, лазание по канату, футбол, баскетбол и прочее. Я тоже не любил, но как-то осиливал – так что, изводить меня у физрука особого повода не было. А вот Анри доставалось: учитель выставлял его на посмешище перед всем классом. Если бы это делал кто-то из одноклассников, мы с братом просто побили его. Или еще как проучили. Пусть мы и не были крепышами, за себя постоять могли. Но как быть с учителем?

Вот мы и добрались до него единственным способом, которым могли. И как раз обсуждали «удачно проведенную операцию», довольные собой – когда нас невольно подслушал отец. Он был очень зол. Сказал, что мы поступили ужасно и подло, и чтобы никогда больше не делали ничего подобного. Мы не могли понять, почему. Ведь мы всего лишь отомстили обидчику. Я, конечно, задумался над этим – ведь отец не станет говорить просто так. Анри фыркнул и надулся. И потом сказал мне, что отцу легко говорить – не его же унижали – и вообще плевать на его, Анри, страдания. Он был очень обижен. И, честно говоря, я понимал его. Если бы отец тогда, как следует, всё объяснил…

Я надеялся, что он сделает это сейчас – для того и позвал с собой на реку.

Отец, нахмурившись, смотрел на меня:

– Ты не понимаешь. Это может быть опасно. Если кто-то узнает о ваших способностях, он захочет использовать вас. И не всегда для хороших целей.

Я фыркнул:

– Да как это можно использовать? Это всего лишь сны.

– Позже ты поймёшь, – отец старался выглядеть спокойным, но я чувствовал его тревогу.

– Я лишь хочу, чтобы ты пообещал мне, Виктор: если что-то случится… что-то нехорошее – ты пойдёшь к отцу Оливеру и всё ему расскажешь. Он поможет тебе – я абсолютно ему доверяю.

Все еще не понимая, что происходит, я молча смотрел на отца.

Он взял меня за руку:

– Обещаешь?

Я кивнул. Оливер был школьным другом отца и настоятелем монастыря Святого Франциска. Он нравился мне, хотя казался «неправильным священником»: жилистый и молчаливый, он больше был похож на рыбака или плотника чем на служителя Церкви.

Вдруг отец вздрогнул – словно что-то почувствовал. Мгновение он сидел, прислушиваясь. Потом вскочил на ноги:

– Жди меня здесь, Виктор, – и уже бежал к дому.

Я растерянно смотрел ему вслед. Потом отложил свою удочку, поднялся и тихонько пошел за отцом.

А он уже взбегал на заднее крыльцо. Навстречу ему вышел мужчина в спецовке и кепке, скрывающей глаза. Никогда прежде я не видел его, и он мне совсем не нравился. Отец и незнакомец замерли, увидев друг друга. Мужчина что-то резко спросил. Отец, приблизившись, ответил. Незнакомец отпихнул его так, что отец упал, и выхватил пистолет.

– Нет! – я вскрикнул и сам испугался своего голоса.

Мужчина тут же обернулся и сделал шаг в мою сторону.

– Виктор, беги! – отец вскочил и бросился на незнакомца. Завязалась драка.

– БЕГИ!!!

Я всё ещё стоял, замерев.

Выстрел.

Отец остался лежать, а незнакомец поднялся и направился ко мне. Я смотрел на него и не мог шевельнуться. А потом побежал – сам не зная, куда. По мостику перебрался на другой берег. Ближайшие дома пригорода были в другой стороне, но назад пути не было – там меня ждал убийца. Я бежал, куда глаза глядят, лишь бы подальше. Отец… Мама… она ведь там! И Анри!

Я остановился на миг – перевести дыхание. Обернулся. Прислушался. Кажется, погони уже не было. Но возвращаться страшно. Точно! У дороги есть телефонная будка. Я вызову полицию. Теперь я знал, что делать – цель придала мне сил.

К счастью, будка была на месте. Я влетел в неё и набрал номер.

«Полицейское отделение округа N, слушаю вас».

Задыхаясь, я прокричал в трубку:

– В моего отца стреляли! Он ранен… Там ещё мама! Анри! … Адрес… Уотер лейн, дом десять

«Кто Вы? Назовите себя».

Но в это мгновение я увидел бегущего со стороны реки человека.

Это ОН!

Я выскочил из будки и бросился бежать. На моё счастье, на дороге показался городской автобус. Я запрыгнул внутрь, двери закрылись, и автобус успел набрать скорость прежде, чем убийца нагнал его.

Я выдохнул и, нашарив в карманах мелочь, заплатил за билет. Сердце билось где-то в горле. Мама. Анри. Они ведь остались там. Незнакомец вышел из дома. Это значит… Нет, я не хотел и не мог думать, что с ними что-то случилось. Но что я мог сделать? Только позвать на помощь. Если бы я не убежал, кто бы позвонил в полицию? Отец… неужели… он убил его?

«Если что-то случится, обратись к отцу Оливеру». Да, так я и сделаю. А что ещё я могу? В голове было пусто. Я изо всех сил старался не паниковать. И не разреветься.

Так, закусив губу и сжав кулаки, я доехал до другой окраины города, к монастырю Святого Франциска. Меня впустили, когда я назвал имя отца-настоятеля, и оставили ждать во дворе. Через пару минут я увидел шагавшего ко мне Оливера. Подойдя, он на мгновение замер, вглядываясь в моё лицо:

– Что случилось, Виктор?

И тут я не выдержал – бросился к нему и уткнулся лицом в его грудь.

– В отца… стреляли. А я убежал, – я старался не плакать и говорить внятно, но не мог, – Мама, Анри… я не знаю, что с ними… Он гнался за мной… Я вызвал полицию… Приехал сюда. Отец сказал прийти к Вам.

Я чуть отстранился и посмотрел ему в лицо: Оливер пытался сохранять спокойствие, но видно было, как он встревожен.

– Пойдём, – взяв за руку, он проводил меня в свою келью, – Подожди меня здесь. Я всё узнаю.

И ушёл. Оставив меня ждать.

Минуты текли как часы. Мне принесли поесть. И как-то незаметно я съел всё, что было на подносе.

Прошла вечность, прежде чем Оливер, наконец, вернулся. И потому, как старательно он пытался выглядеть спокойным, я понял, что никаких хороших новостей он не принёс. Положив ладони мне на плечи и глядя в глаза, он рассказал, что смог узнать: родители погибли, а брат исчез. Его ищут. Возможно, ему удалось сбежать. Я стоял в оцепенении и не понимал, что происходит. Это какой-то дурной сон. Да, наверное, я сплю. Я помотал головой и ущипнул себя. Больно. Не сон? Я в отчаянии взглянул на Оливера. Похоже, он так же отчаянно смотрел на меня, не зная, что делать:

– Если хочешь поплакать, или еще что…

Да, мне хотелось – кричать и плакать. Но я не мог. Не мог. Потому судорожно вцепился в его сутану и уткнулся лицом так, словно хотел пройти сквозь него. Мгновение спустя я почувствовал, как он гладит меня по голове чуть дрожащей рукой. Несколько минут мы так и стояли, молча. Потом Оливер произнёс:

– Никто не знает, что ты здесь, у меня – кроме одного офицера полиции, моего знакомого. Так хотел твой отец.

Я кивнул. Едва понимал, что он говорит. Решил, что подумаю об этом позже. И просто доверился ему.

Днём к нам заехал тот самый офицер, и я рассказал всё, что видел. Оливер сидел рядом: его рука чуть касалась моей – только так я смог успокоиться и хоть как-то собраться с мыслями. Он казался мне тем единственным, что осталось от моей жизни, на что я мог опереться.

Я остался в монастыре – как предполагалось, для моей безопасности. Я не возражал. Близких родственников у меня не было, так что Оливер и Джеффри стали моими опекунами. Они были друзьями отца со старшей школы. Но чем больше я их узнавал, тем меньше понимал, как они вообще могли дружить: мой отец, способный ввязаться в авантюру ради науки; Джеффри, неверящий ни во что; и Оливер, ищущий Бога в своей душе и в мире вокруг. Два моих опекуна и вовсе казались мне противоположностью друг другу. И часто спорили о том, что лучше для меня. К счастью, в этих спорах рождался компромисс, и наше трио продолжало мирно сосуществовать.

Год я провёл в монастыре безвылазно. Потом меня стали тайно вывозить на машине Джеффри в его имение, где я мог хоть немного размяться и читать книги из огромной библиотеки крёстного. Ещё где-то через год эти вылазки стали открытыми. Сначала Джеффри и Оливер сами учили меня всему, что знали. Потом крёстный нанял для меня учителей, так что к семнадцати годам я знал ничуть не меньше своих сверстников-выпускников школ и легко сдал экзамены. Я отучился в колледже на реставратора книг, хотя большую часть этого искусства я узнал ещё в монастыре, и открыл маленькую мастерскую.

Теперь я жил один. И поначалу наслаждался одиночеством и независимостью. Мог вставать и ложиться спать когда угодно – мой рабочий график это позволял. Мог сидеть в своей квартирке или бродить по улицам. Меня вполне устраивала моя жизнь.

Но я скучал по моей семье: по отцу и маме, по брату. И ни на миг не забывал о том, что с ними случилось. Что убийцы моих родителей не найдены. Как и мой брат. Что я один остался жив и здоров. А они погибли. И я ничем им не помог. Да, я вызвал полицию, дал показания, но… это же не спасло их!

Я не понимал, почему это произошло с нами. Иногда мне казалось, что это всего лишь дурной сон. И стоит лишь проснуться… Но этого я как раз не мог. И продолжал существовать между сном и явью.

Я пытался найти брата во снах. Ведь если он жив, то видит сны. И мы должны встретиться там рано или поздно. Засыпая, я каждый раз надеялся. И каждый раз терял надежду, просыпаясь. Это была еще одна причина любить и ненавидеть мир сновидений. Но чтобы я не думал о своем даре – я не мог от него избавиться. И вынужден был с ним жить. Иногда это было легко и даже приятно. Иногда.

Я редко применял свои способности для личной выгоды. Еще лишь раз я использовал их, чтобы проучить обидчика.

В нашем монастыре был один человек, который меня невзлюбил – брат Бенджамен. Мне тогда было лет четырнадцать. А ему – где-то за тридцать. Он считал меня любимчиком отца-настоятеля. И потому при всякой возможности делал мне каверзы: проливал ведро с грязной водой, когда я уже заканчивал мыть пол, или топал по нему в грязных сапогах; подсыпал соли в еду, когда была моя очередь готовить – чтобы обвинить, что я всё испортил; ставил подножки, когда я тащил что-то тяжелое или хрупкое. И так далее и тому подобное. Причем делал он это тогда, когда кроме меня и него никто не мог заметить. Так что, пожаловаться я бы не смог, даже если б захотел. И снова я решил воспользоваться тем способом, что был мне доступен: создал ему кошмар. На следующий день на нем лица не было: брат Бенджамен был тих и молчалив. Ему было не до того, чтобы делать мне гадости. Стоило ему прийти в себя и косо на меня посмотреть, как я повторил ему «ночное шоу» – для закрепления урока.

К сожалению, Бенджамен поделился с кем-то своими кошмарами. И слух дошел до Оливера. Он быстро связал одно с другим, и пришел ко мне. Нет, он не кричал и даже не ругался. Но впервые в его взгляде я прочел, что ему хочется меня вздуть. Конечно, Оливер этого не сделал. Он никогда не поднимал на меня руки. Лишь сказал, что это низко и подло – нападать на человека, когда тот не может тебе ответить. Это всё равно, что ударить в спину и убежать. Что выяснять отношения нужно, стоя лицом к лицу противника. Так будет честно. После чего Оливер развернулся и вышел из моей кельи. И больше не поднимал эту тему. Но по виду его я понял, что он очень разочарован во мне. А потому лучше бы он шумел и кричал. И даже ударил. Я сам пошел к нему поговорить и обещал, что никогда больше ничего подобного не сделаю. Оливер улыбнулся, кивнул и сказал, что верит мне.

Когда я поделился этим с Джеффри, крестный задумался. А потом, чуть усмехнувшись, заявил:

– Иногда мне кажется, что нас с Оливером перепутали при рождении. Потому что он – больший джентльмен, чем я. Я бы поступил так же, как ты.

Но когда я несколько облегченно вздохнул, Джеффри добавил:

– Боюсь, это значит, что мы с тобой неправы.

Так или иначе, но я держал слово, данное Оливеру. И не создавал никому кошмаров.

И вот теперь я видел кошмар Анри. Другого объяснения у меня не было. Анри жив! Но свободен ли? Меня пугала мысль о том, что жизнь его может быть хуже смерти. Что за люди напали на нас? Те, о которых предупреждал отец? Но откуда они знали о нашей семье? Отец хотел, чтобы Оливер нас спрятал. Значит, он должен был знать хоть что-то. Может быть, Оливер не всё мне рассказал? Нужно поговорить с ним.

Раздался телефонный звонок. Я взял трубку:

– Алло.

«Ты уже не спишь? Надеюсь, утро доброе?» – мягкий, заботливый голос Джеффри.

– Нет, не сплю, – я немного помедлил, раздумывая, рассказать ли Джеффри про сон, и решил, что сделаю это позже, – Я в порядке. Как ты сам?

«Как всегда – лучше не бывает. Я просто звоню узнать, как ты».

– У меня всё хорошо. Думаю, заеду к тебе на днях.

«Отлично! Буду ждать», – я даже по телефону чувствовал его улыбку.

Почему я не сказал ему? Не хочу, чтобы он волновался прежде времени. Он ведь сразу же приедет и устроит мне допрос с пристрастием.

Когда я добрался до монастыря, утренняя служба уже закончилась, и прихожане покидали храм. Я привычно взглянул на высокий шпиль, стремящийся к небу. Мне всегда хотелось взлететь вместе с ним. Но старые стены из красного кирпича цепко держали нас обоих. Интересно, что Оливер бы сказал на это? Наверное, что крепко стоять ногами на земле – не всегда так уж плохо.

Я не жалел, что не стал священником или монахом, но любил возвращаться сюда. И не только для того, чтобы навестить Оливера. Мои отношения с окружающим миром не очень удались, а в этих стенах покой возвращался в мою душу.

Я решил подождать на скамейке, пока Оливер не выйдет из храма. Но один из монахов заметил меня и пошёл сообщить ему. Вскоре показался и он сам, нашёл меня взглядом и поспешил ко мне, как всегда серьёзный и обеспокоенный. Я встал и поклонился, как обязывали правила.

– Что-то случилось, Виктор?

– Ничего страшного. Но мне нужно поговорить с тобой. Если ты не очень занят.

– Для тебя я найду минутку. И, конечно, – он чуть улыбнулся, – я очень рад тебя видеть.

Если бы дело было в моей мастерской или в поместье Джеффри, Оливер позволил бы себе более дружеское приветствие. Но здесь, на виду у братии и послушников, он должен был вести себя, как предписано уставом. Мы уселись на скамейку.

– Я видел сон Анри.

Выражение лица Оливера мгновенно изменилось: дружеское внимание превратилось во встревоженность:

– Ты уверен?

– Я… я видел смерть матери. Его глазами, – так сложно было произнести это.

Оливер коснулся рукой моего плеча.

– Ничего, я в порядке, – мне и самому хотелось в это верить.

– Но, значит… – Оливер не решался продолжить.

И я сделал это за него:

– Анри жив? Да, я почти никогда не сомневался в этом.

– Но что-то ещё ты видел, во сне? – Оливер смотрел на меня так, словно пытался прочитать увиденное мной по моему лицу.

Я покачал головой:

– Только это. Но как бы я смог увидеть те события глазами Анри – если бы его не было в живых, если это – не его сон? Он должен быть жив и где-то поблизости.

– Хорошо, если так. Но что мы можем сделать? Дать объявление о розыске?

– А если он не свободен? Не вспугнём ли мы его похитителя? Да и… как он выглядит теперь – столько лет прошло. Но нужно что-то делать. Пожалуйста, вспомни всё, что произошло тогда. Может быть, мы что-то упустили.

Оливер нахмурился и некоторое время молчал.

– Как-то твой отец пришёл навестить меня, и он явно нервничал. Что-то беспокоило его. Сначала он не хотел говорить, но потом рассказал, что познакомился с одним человеком. И человек этот очень заинтересован в его способностях – предложил ему совместное дело, или что-то вроде. Поль отказался. Мне он не назвал ни имени, ни каких-то подробностей. Сказал только, что не хочет втягивать меня, что парень этот ему не нравится, но продолжает его настойчиво уговаривать. А незадолго до нападения на вашу семью Поль просил меня спрятать вас, если с ним что-нибудь случится. И никому ни о чём не рассказывать. Я пытался его расспросить – но он категорически отказался говорить и просто ушёл.

– Вот и мне он ничего не сказал. Но почему он просил тебя спрятать нас? Почему не обратился в полицию?

Оливер пожал плечами:

– Возможно, у него не было улик против этого человека. Или тот чем-то пригрозил ему.

– Или же не доверял полиции. Но тебе-то он доверял! Почему же больше ничего не рассказал?

– Должно быть, не хотел ставить меня под удар. Или считал, что я не смогу его понять, – Оливер виновато опустил глаза, – Твой отец входил в какую-то группу при своём университете – по изучению парапсихических возможностей человека. И мне это не нравилось. Ты знаешь, как я отношусь к таким вещам. Я отговаривал его. Но он хотел понять, как работает его способность проникать в чужие сны и как её можно использовать – во благо науки. Позже он сам разочаровался в этих исследованиях. Или в людях, с которыми работал. Он уже подумывал, чтобы уйти из группы. И, как я понял, именно там он познакомился с этим человеком. Да, теперь я вспомнил – именно профессор, руководивший этой группой, их и познакомил.