Loe raamatut: «Небо и Твердь. Новая кровь. Часть 1», lehekülg 6

– Цветень, два года. Я назвал его так за то, что на морде его будто распускается белый цветок. Он совсем молод и очень хитёр, сладить с ним трудно, хотя он выглядит спокойным. Недолюбливаю лошадей с характером, но этого мне подарил жеребёнком кежен Экьяно. Отказаться было себе дороже, сам понимаешь. А у меня как раз тогда не было жеребца.

– Когда остановимся, я пообщаюсь с Цветенем и посмотрю, насколько он хитёр!

– Как угодно, юный царевич.

Сорок минут спускался отряд к деревне, всё это время Кетъяро и Натианно провели, обсуждая случившееся за месяцы разлуки и грядущее, сокрытое за туманной завесой. Натианно нисколько не изменился, даже став полноправным властителем одного из крупнейших и важнейших кеженств севера. Он по-прежнему был надменен и остёр на язык, прохладен и прям, как стальной клинок, но говорил с Кетъяро не как с ребёнком, а как с младшим товарищем – чего же ещё нужно от старшего брата? Дорога не была скучной, но конец долгого путешествия царевич встретил с воодушевлением.

Он сидел на Бесёнке, которого взял под уздцы один из дружины, и рассматривал представший перед ним вид. Отец спрыгнул с коня и вместе с Натианно пошагал в сторону своевременно высыпавших к ним из небольших домиков мужичков скромного вида, но с бородами по колено – старейшин деревни. Жители были готовы к тому, что их навестят царь с сыном, и старейшины вели себя дружелюбно. Мальчишки и девчонки всех возрастов подглядывали за царственными гостями из-за частокола изгородей, слышался плач младенца – молодая девушка лет семнадцати стояла на пороге деревянного большого шалаша, который, по-видимому, играл роль основного стана вождей деревни, и на руках у неё отчаянно заливался слезами закутанный в тряпьё малыш. Женщина как зачарованная глядела на царя, перед которым главный старейшина, поднявшись с колен, рассыпался в приветствиях и словах благодарности, и в глазах её плескался благоговейный страх, будто бы она смотрела не на человека из плоти и крови, а Небесного Владыку, спустившегося на землю верхом на крылатом льве. За ногу женщины с младенцем цеплялся мальчик, которому было не больших двух лет на вид, и Кетъяро обратил внимание, что малыш смотрит в его сторону. Прошло несколько мгновений, и их взгляды встретились. Кетъяро почувствовал себя неуютно и отвёл глаза.

Деревня, носившая название «Отчий лом», не выглядела ни как процветающая, ни как умирающая с голоду. Горные люди живут не за счёт земледелия, а за счёт ремесленничества – эта деревенька была основана каменщиками, работающими на Нижнедольских кеженов. При этом часть выручки за работу они отдавали Натианно Якьерро, прежде – его отцу, ещё прежде – отцу его отца. Жизнь в горах несравненно тяжелее жизни на равнинах, ведь для того, чтобы прокормить деревню, мужчины вынуждены большую часть жизни проводить в подземельях на чужбине с ломами в руках, а женщины и дети – в одиночку вести быт, водить на пастбища в долины невеликие стада коз и овец, каждую неделю собирать отряды, чтобы те спускались в города за провизией, какую не добудешь средь голых скал. Старейшины руководили деревней в отсутствие молодых мужчин, ушедших в каменоломни. Денег, добываемых жителями, хватало на жизнь и на выплаты кежену и царю, но особых излишков явно не водилось. Все дома, не считая шалаша вождей, представляли из себя небольшие каменные кубики, похожие на робких черепашек, укрывшихся в панцирях и притаившихся между серых и бурых булыжников. На детях и женщинах были однотонные одёжки из жёстких дешёвых материалов, облачения старейшин выглядели побогаче, но ни один из их потрёпанных ветрами и временем плащей, подбитых шерстью, не сравнился бы по красоте и изысканности и с самым последним из полушубков Кетъяро.

Подумав об этом, царевич вдруг опять посмотрел на того мальчика, что по-прежнему стоял, вцепившись в ногу матери. Через некоторое время Кетъяро пришёл к выводу, что малыш смотрит вовсе не на него самого, а на его роскошный воротник из меха серой лисицы. Будучи большим любителем лисиц, не только серых, но и всяких, Кетъяро запрещал калечить животных себе на одежду, так что шерсть для его воротника около трёх месяцев собирали с одной из обитательниц его зверинца. Очень пушистый, воротник служил не только для утепления, но и как украшение, показатель богатства того, кто его носил. В Каменном княжестве только знать могла позволить себе подобную роскошь. Кетъяро подумал, что вряд ли этот мальчик понимает, какую ценность из себя представляет мех серой лисицы…

– Послушай, Натианно, – окликнул царевич, когда стайе Якьерро направил своего коня к пригорку, на котором дожидались распоряжений его собственная и царская свиты. – Мне кажется, этим людям недостаёт тёплой одежды. В горах холодно даже без снега, а посмотри, даже у маленьких детей тулупы выглядят прохудившимися от старости.

Натианно коротко хохотнул. Калир Кирине закончил говорить со старейшинами и тоже поскакал к своей дружине, пока бородатые старики раскланивались ему в спину.

– Горные жители привыкли к холоду, братишка, – сказал Натианно. – Это ты мёрзнешь, как куцый волчонок, когда снег едва покрывает щебень. Здесь, на этой земле, первое, что делают отцы с новорождёнными сыновьями, – опускают их в дикую воду, не обращая внимания, зима или лето на улице. Если месяц Спокойного Сна, выдалбливают прорубь в ближайшей речушке. Почти все дети выживают, и после этого уже никакой холод им не страшен до конца жизни.

– Правда? – заинтересованно спросил Кетъяро. Этот обычай показался ему жутким, но он поглядел на деревенских людей с уважением.

– Правда. Местные переняли это у дикарей с Камнестража. Но на Камнестраже у них большая часть детей умирает, не успевают их достать из лунок. Здесь всё же зимы много мягче.

– Что за ужасы ты рассказываешь моему сыну? – с улыбкой спросил Калир Кирине, подъезжая к ним верхом на Колдуне.

– Описываю обычаи нашего народа. Так что же, Ваше Величество, Вы получили то, чего хотели?

– Да, – кивнул царь. – Всё идёт хорошо. Старейшины этой доброй деревни говорят, что расскажут моему сыну, как устроена жизнь в каменоломнях, а женщины проведут нас на ближайшее пастбище и покажут, как они справляются с работой в отсутствие мужчин.

Подоспели несколько пожилых мужчин и совсем молоденьких юношей в такой же простой одёжке без лисьих воротников. Кетъяро и все остальные путники слезли с лошадей, а жители деревни, подхватив коней за уздцы, повели их куда-то за деревянный шалаш. Кетъяро провожал взглядом Бесёнка – его вёл мальчишка ненамного старше самого царевича. Когда конь принялся мотать головой и упираться, юноша сказал ему что-то и несильно похлопал по плечу, и Бесёнок тут же унялся и опустил хвост. Царевич ощутил жгучую ревность.

– Отец, я смогу побыть потом с лошадями? – спросил он. Калир Кирине лишь кивнул, его мысли были где-то далеко.

Они прошли к шалашу. Женщина с детьми тут же куда-то юркнула, исчезнув из поля зрения. Старейшины обращались к Кетъяро «Его Высочество», говорили с ним так, будто это он был их старше на много десятков лет. Царевич с улыбкой принимал их почтение, но ему было как-то неспокойно. Он незаметно украдкой оглядывался, чтобы увидеть, если вдруг тот мальчик, который смотрел на него издалека, заглянет в шалаш. Отец заметил его рассеянность и неодобрительно покачал головой. Тогда Кетъяро отставил прочь мысли о мальчике и сосредоточился на рассказе старейшин.

Он, к своему стыду, слишком легко терял нить повествования, потому что речь стариков была сбивчивой и наполовину звучала будто на другом языке – видимо, книг здесь не читали и грамоты не знали. Проходило несколько мгновений, прежде чем он догадывался, что хотели ему сказать. Каждый из старейшин поделился рассказами из своей молодости, из времён бесконечной работы в подземельях, порой без возможности даже испить воды, не выполнив дневную норму, установленную надзирателями. Затем появилась девушка восемнадцати-девятнадцати лет, очень неухоженная и лохматая, как горная овечка. Она повела царственных гостей в сторону пастбища. Кетъяро смотрел на неё, как на существо из другого мира – юбка её была коротка, под ней виднелись мужские длинные штаны. Девушка была такой некрасивой и необычной на вид, что Кетъяро засомневался, уж не юноша ли это, назвавшийся женским именем.

– Извините, повторите Ваше имя, пожалуйста, – попросил он по пути к пастбищу через скалистую тропку.

– Кийрафа, Ваше Высочество, – послушно произнесла девушка, скользнув по царевичу холодным, как горный ветер, взглядом, но не забыв неуклюже склонить голову.

Тут Кетъяро понял, что хочешь не хочешь, а придётся задавать вопрос напрямую.

– Извините, у Вас женское имя, – учтиво начал он. – Очень красивое женское имя. Но мне кажется, что Ваша одежда больше похожа на мужскую. Могу я узнать, кто Вы… на самом деле?

Девушка остановилась – остановились и все те, кто следовал за ней. Через мгновение взгляд её потеплел, она громко расхохоталась.

– А во что, по-Вашему, превращается девка, одевая мужические тряпки?

Кетъяро очень смутился её внезапному веселью, только сказал сам себе: «Видимо, всё-таки она девушка».

Натианно, который тоже их сопровождал, заметил с насмешкой:

– Как я вижу, нынче потешаться над членом царской семьи для моих людей нормально.

Тут же замолчав, Кийрафа вздёрнула подбородок, развернулась и приготовилась зашагать дальше, но стайе Якьерро сказал:

– Стоять.

Она замерла на месте.

– Его Высочество задал вопрос, и этот вопрос остался без ответа, – голос Натианно звучал очень спокойно, без каких-либо угрожающих ноток, но Кетъяро ощутил, как ледяные иглы будто вонзаются меж его позвонков от этого голоса. Он представил себя на месте девушки, и ему стало ещё более не по себе.

– Извините, – слегка приглушённо произнесла Кийрафа. Она осторожно оглянулась и слегка склонила голову. – Я на самом деле женщина.

– Тебе следует извиняться не передо мной, – проговорил Натианно. – Ты посмеялась не надо мной, а над Его Высочеством.

«Святые Небеса», – взмолился про себя Кетъяро. Ему очень захотелось провалиться сквозь Твердь.

– Извините, – уже совершенно без следа веселья обратилась к царевичу Кийрафа и даже слегка присела в дурацком поклоне: – Ваше Высочество.

Натианно Якьерро и этим доволен не остался. Он опять обратился к девушке:

– Как будто бы ты делаешь кому-то одолжение. Я, твой кежен, должен разъяснять тебе, как именно ты должна просить прощения у Его Высочества?

– Что мне следует сделать? – спросила Кийрафа. Наверное, её вопрос был неуместен, и она это поняла, потому что тут же вся подобралась, как косуля перед побегом. Натианно улыбнулся, а Кетъяро оглянулся на отца. Калир Кирине сохранял молчание. Он посмотрел на сына, обратил внимание на затравленное выражение его глаз, но только едва заметно покачал головой.

– Во-первых, ты не должна задавать мне вопросов, – объяснил Натианно.

Кровь прилила к голове Кетъяро. «Это из-за моего глупого любопытства бедной уродливой девушке приходится объясняться перед Натианно».

Нужно было что-то сделать…

– Кежен Якьерро, – заговорил он каким-то тонким голосом, как сквозь туман глядя в лицо старшему другу. – Кежен Якьерро, я извиняю эту девушку. Она может ничего больше не говорить.

Натианно поглядел на него слегка удивлённо, и выразительно приподнятые брови придали улыбке кежена немного угрожающий вид.

Кетъяро знал, что друг не может ему перечить в подобном разговоре, имевшем формальный оттенок, но почему-то очень испугался, как будто ожидал, что Натианно в приступе гнева ударит его, и отступил назад, к отцу. Рука Калира Кирине легла ему на плечо.

Никто не успел ничего сказать. В следующий миг Кийрафа извернулась речной выдрой и одним скачком оказалась подле Натианно.

Кетъяро, решив, что она вдруг решила атаковать унизившего её кежена, испуганно вскрикнул, но ещё через мгновение рука отца, сжав его плечо, потянула царевича назад. Оранжево-бурое пятно порвало воздух, кубарем скатившись откуда-то со скал и ринувшись навстречу людям. Никто ничего не успел сделать, а Кийрафа, выхватив неизвестно откуда короткий ножик, с криком: «Волк!» закрыла собой кежена Якьерро, который стоял ближе всех на пути нежданного их гостя. Кетъяро зажмурил глаза от страха, а когда открыл их, ощутив, как отец ободряюще хлопает его по плечу, то увидел зверя таких гигантских размеров, что дыхание его вновь оборвалось.

Увернувшись от клинка Кийрафы, волк отскочил и остановился поодаль, вовсе будто и не собираясь нападать вновь. Размером он был с небольшого быка, его холка находилась на уровне макушки Кетъяро. Оттенок шкуры выдавал в нём южанина – светло-бурые вперемешку с золотистыми тона и загривок светлее всего остального тела. На шее и до половины спины вдоль его хребта торчала клочьями грязная бурая грива. Он не скалил пасть и не дыбил мех, только тёмные глаза его сверкали настороженно, но спокойно.

– К ноге, Огонь! Хорошая собачка!

Всё ещё очарованный обликом зверя, Кетъяро даже не обратил внимания на голос, раздавшийся откуда-то сверху. «Это степной гиеноволк», – только и мог думать он. Эти хищники обитают на выжженных Солнцем равнинах самых южных из Огненных фирренств, редко урождаются размером меньше здоровой овцы и бегают так быстро, что за ними не угнаться самому мастистому краоссцу. Гиеноволки – далёкие родственники обычных волков и медволков. Последние намного крупнее, массивнее, и шерстью или черны как проклятие, или тёмно-серые и бурые, а их широкие медвежьи лапы предназначены не для бега на длинные дистанции, а для карабканья по отвесным скалам. У Кетъяро жили два медволчонка в зверинце, они были его любимчиками. Но степного гиеноволка он вживую не видал ни разу.

– Кетъяро, – услышав своё имя, царевич заставил себя оторвать взгляд от волка и понял, что его зовёт Натианно. Старший товарищ, махнув рукой, подозвал его к себе и запихнул себе за спину. Кийрафа, только что бросившаяся защищать царственных гостей от зверя, застыла в нерешительности, а потом тоже шмыгнула куда-то. Калир Кирине же шагнул вперёд, сохраняя большое расстояние между собой и всё ещё неподвижным гиеноволком, и произнёс прохладным голосом:

– Я не ожидал видеть Вас здесь, Амафас Льеффи.

Скользя на мелких камнях, с ближайшего пригорка спускался отряд людей, выглядевший весьма внушительно. По бокам быстро и ловко двигались пешие воины, вооружённые копьями, в лёгких кожаных нагрудниках и с масками на лицах. Между ними тянулась процессия из человек двадцати.

Возглавлял их человек, выбивавшийся из общей картины в первую очередь за счёт своей одежды. Вернее, её частичным отсутствием. Воины вокруг него хотя и были одеты легко и прохладно, но их ноги были замотаны в шерстяные портянки, тела от ветра защищали короткие плащи, а маски держались на толстых лентах, заодно утеплявших голову. Господа, идущие в серёдке и конце процессии, имели тёплые одеяния побогаче. Глава же этого отряда, по всей видимости, или холода не ощущал, или был болен душевно: он был полностью оголён по пояс. Никому из окружавших его людей это будто бы и не казалось чем-то необыкновенным. Потирая ладони друг о друга, как сумасшедший колдун странноватой внешности, завершивший работу над каким злым зельем, человек этот первый спрыгнул на каменную площадку, где стояли Кетъяро и остальные, и, не обращая внимание на присутствие царя и прозвучавшее из его уст приветствие, махнул рукой гиеноволку.

– Я же сказал: к ноге, будь ты проклят, бестолковая псина. Сожри мою мать шакалье стадо. Животинка подчиняется со скрипом. Бывает же! – он хохотнул, оборачиваясь к царю Тверди, как к приятелю по бочке вина.

Короткие рыжие волосы мужчины были гладко выбриты посередине, полосу лысины Кетъяро издали принял за странного вида головной убор. Глаза странного гостя были неестественно яркого оранжевого цвета, как у хищного животного.

– Я сказал, что не ожидал увидеть Вас здесь, Амафас Льеффи, – Калир Кирине выдал свои эмоции одной только кривой улыбкой, мимолётной, подобно солнечному лучу в облачный день. Кетъяро с восхищением поглядел на отца, – он стоял, как будто вытесанный из куска скалы, спокойный и собранный, перед этим странным господином.

– О, я Вас прекрасно понимаю, Ваше Величество! Я сам от себя в восторге. Признаться, путь был нелёгок, и я успел проклясть эти злые горы много раз, прежде чем, наконец, здесь оказался… Думаю, сопровождающие меня любезно дорогие господа из отряда Огненных Лебедей полностью согласны со мной! Прошу любить и жаловать, – широкий взмах руки в сторону воинов в масках. – Ваше Величество, позвольте, я выкажу своё почтение, – подойдя ближе, он упал на одно колено перед царём, запачкав свои и без того пыльные шаровары. Дружина Кирине замешкалась, воины не знали, что предпринять, стоит ли им встать между своим повелителем и князем Льеффи. Калир Кирине отвёл левую руку назад и сделал короткий жест, успокаивая своих людей, а правую руку протянул к коленопреклонённому господину. Тот схватил царя за пальцы и поцеловал огранённый изумруд на одном из драгоценных перстней с таким рвением, будто был самым преданным телохранителем государя на протяжении многих лет, и верность его не знала границ.

Кетъяро переводил взгляд с рыжего гиеноволка на Амафаса Льеффи, не зная, чему удивляться больше: забравшемуся так далеко на север степняку или же забравшемуся так далеко на север хозяину Огня. Льеффи – верховный княжеский род Огненных земель, Амафас Льеффи – его глава. Но по какой надобности князь южной трети Тверди земной явился внезапно на поклон к царю? Наверняка дело, по которому он прибыл, было неотложным, ведь Амафас Льеффи мог и подождать возвращения государя в царских палатах или в любом из городов между Нижним Долом и Камень-Градом, а не самолично искать его среди горных цепей и забытых Небесами деревень.

То, что это был Льеффи, объясняло отсутствие у него верхней одежды… На заре времён Небеса одарили каждый из трёх княжеских родов Тверди чудесным умением. Йотенсу дышали под водой, как морские рыбы, все предки Кетъяро – и он сам – обладали огромной терпимостью к боли. А Льеффи не чувствовали холода, как не чувствовали и жара. Температуру своей крови они контролировали сами. Впрочем, даже обладая стойкостью к холоду, князь Амафас мог бы вести себя приличнее и для встречи с царём Тверди хотя бы накинуть какую рубаху!

Тем временем Огненный князь поднялся с колен и стоял напротив царя, слегка подбоченившись. Во всём его поведении, несмотря на отсутствие явного вызова, было что-то до зубовного скрежета грубовато-неуважительное. Он как-то по-особенному резко встал, а стоял – слишком близко к царю, странные глаза смотрели с молодцеватой наглостью, в завершение всего отсутствие одежды на верхней части тела теперь выглядело совершенно неподобающе. Видимо, осознав это, Амафас Льеффи, склонив голову набок с волчьей ухмылкой, резко вздёрнул одну руку вверх, – один из воинов в масках тут же отстегнул свой плащ и бросил в руки князю. Накинув на себя бесформенный пыльного цвета кусок ткани, хозяин Огня опять заговорил, не дожидаясь новых вопросов со стороны государя:

– Прошу простить меня за моё, ха-ха-ха… за мою неожиданность, неожиданное прибытие! Ваше Величество, Вам ли не знать, что долг для меня превыше всего? Едва получив Ваше письмо, я мгновенно понял, в чём заключается мой долг. И немедленно приступил к подготовке, отправился в путь менее, чем через три дня. О да, вы же знаете, как важно для меня слово моего царя! – голос Амафаса Льеффи, низкий и некрасивый, скрежетал, как нож о булыжник, на гласных звуках, и Кетъяро захотелось по-детски закрыть уши руками. – Итак, Ваш вернейший слуга и раб здесь, мой царь и мой господин! И, думаю, вы знаете, зачем!

Калир Кирине слегка прищурился и выждал некоторое время прежде, чем ответить. Кетъяро много раз замечал, как его отец медлит после того, как собеседник прекращает речь. Царевич также не раз становился свидетелем тому, как люди, стеснённые молчанием государя, торопясь скрыть своё смущение, вновь принимались говорить – и говорили много лишнего.

По виду Амафаса Льеффи не было заметно, чтобы он испытывал какое-то подобие смущения, тем не менее он явно был не прочь продолжить свою речь, не дожидаясь государева слова. Калир Кирине всё же опередил его, задав лишь один вопрос:

– Повелитель Огня, утомились ли Вы после долгого путешествия?

Сперва Кетъяро поглядел на отца с удивлением. Калир Кирине говорил спокойно по-прежнему, но царевич был уверен, – отец ответит что-нибудь такое, что снимет эту неприятную ухмылку с лица Огненного князя. Впрочем, царю было виднее, как следует говорить со своими вассалами – в том числе с подобными личностями.

Склонив голову набок, как готовящаяся к броску змея, Амафас Льеффи какое-то время смотрел снизу вверх на царя Тверди.

– О да, я утомился. И мои люди тоже. Мы потратили немало сил, рыская по этим горам в поисках Вашего отряда. Знаете, я был весьма удивлён, услыхав в Каменном дворце, что Калир Кирине решил ощутить единение с народом и спустился из Камень-Града в Нижний Дол! Я почувствовал уважение. За всю мою жизнь подобная идея ни разу не посетила мою голову! Впрочем, мне далеко до Вас, ведь вы – царь Тверди, а я – лохматый пёс у ступней Ваших… Кстати о псах – как Вам мой Поющий Огонь? Собачка, ко мне, сюда! – он хлопнул себя по бедру, обращаясь к рыжему гиеноволку, но тот и головы не повернул. – У-у, вшивая дрянь. Мне говорили, что разум у такого кобелька, у степного кобелька, сравним с разумом четырёхлетнего ребёнка, небывалое чудо! Вот, как видите, чудес не бывает… Хотя, впрочем, это как посмотреть. Стоя на вершине той скалы, я приказал Огню разбавить Ваше времяпрепровождение, и даже успел испугаться, когда он ринулся вниз, что сейчас брызнет кровь, и она останется на моих руках, но, как видите, всё обошлось. Животинка меня прекрасно поняла, трагедии не приключилось…

– У Вас замечательное чувство юмора, повелитель Огня, – холодно заметил Натианно Якьерро, прерывая речь князя. – А то, что трагедии не приключилось, вероятно, должно как-то благоприятно сказаться на моём самоощущении после того, как эта тварь едва мне в глотку не вцепилась.

– Конечно должно! – расхохотался Амафас Льеффи, лихо сверкнув рыжими глазами. – Если бы что-то случилось, Ваше самоощущение бы не в пример испортилось!

Натианно сцепил зубы и выдавил злую улыбку. Он стоял ниже хозяина Огня и боялся ему перечить, но Кетъяро понимал, что друг сейчас сгорает от сдерживаемого гнева.

– В общем говоря, мы отыскали Вашу стоянку только благодаря проводникам из местных и помощи Небес, – Амафас Льеффи опять повернулся к царю. – И устали как псы. Будем рады любому приюту… Но всё же сперва я бы хотел задать вопрос, если царь Тверди земной позволит своему покорному слуге.

– Задайте, – разрешил Калир Кирине.

– Вы знаете, зачем я стою перед вами?

Даже Кетъяро понял, почему вздох, слетевший с уст царя, был исполнен такого раздражения. Естественно, отец не хотел обсуждать дела, связанные с политикой, на глазах у простых солдат и крестьян!

– Амафас Льеффи, я знаю, – сказал Калир Кирине. – Раз Вы настаиваете, раз не желаете ждать, я проявлю уважение к перенесённым Вами тяготам пути и немедля выслушаю всё, что вы хотите сказать. Вы готовы говорить согласно совести и чести, не кривить душой и постоять за каждое своё слово?

– Я готов! – вскричал владыка Огня. – Я головой отвечаю за каждое из слов, которые произнесу перед Вами, мой господин!

– Отлично. Так что же вы ответите на обвинение в измене, о котором я сообщил вам в письме?

Глаза Амафаса Льеффи увеличились, он широко открыл рот, как пеликан в зевке, и вся эта картина показалась Кетъяро лживой до костного мозга.

– Ах, измена… – пробормотал князь Льеффи и оглянулся на своих людей, покрутил головой и воздел руки к Небесам: – Вы всерьёз считаете, я изменник, Ваше Величество? Чем я не угодил Вам? Чем я прогневал Каменный престол?

– Я не считаю так, – бесстрастно отвечал Калир Кирине. – Некоторые мои люди считают. Амафас Льеффи, не воспринимайте так близко к сердцу. Вы сами знаете, что времена нынче не из лёгких. Неурожаи длятся уже который год, люди голодают, бедствуют и поднимают бунты, крупные землевладельцы, обеспокоенные поведением крестьян, обвиняют во всех бедах стайе, кеженов и князей. Я вполне допускаю, что слухи, которые доходили до меня, являются всего лишь досадным недоразумением и преувеличением. Я понимаю, что эта тема не для одного разговора, что нам с Вами нужно многое обсудить. Я намеревался сделать это в спокойной обстановке в моём дворце. Но раз уж Вы прибыли прямо сюда, мне ничего не остаётся… Итак, князь Амафас Льеффи, как думаете, способны ли языки пламени обратить скалы в пепел? Отвергаете ли Вы утверждение о том, что у Вас есть ничем не обоснованные претензии?..

Хозяин Огня сперва ничего не отвечал, и глубокое удивление дрожало на его губах и рыжей бороде.

– Отвергаю! – воскликнул он наконец. – Никогда, никогда я и не думал о том, чтобы посягнуть на Ваш престол! Царь-батюшка, господин мой, Вы знаете меня, я бываю несдержан, слуги мои ходят со следами от хворостин на спинах, жену свою, покуда была жива, бедняжка, я бил в каждую ночь на завершение лунной четверти, сыновья мои любят меня так же, как и боятся, и нет ни одного брата Огненного, который бы сказал, что князь Амафас Льеффи добродушен и непорочен, как ангел эвелламе, но Создатель! Измена! Никогда бы, о господин мой, никогда! Не гореть Огню выше Скал, не лететь Грозе вперёд Ветра! Мой царь, я готов доказать свою верность и словом, и делом!

Он явно был очень взволнован и, покуда говорил, махал руками, как шут верхом на катающемся туда-сюда шаре. Калир Кирине выслушал эту отповедь без тени эмоций во взгляде.

– Хорошо, – его голос, однако, прозвучал с долей облегчения. – Мы это ещё обсудим, когда прибудем к нашему лагерю. Я тронут тем, что вы проделали такой путь ради того, чтобы уверить меня в своей преданности. Прошу, не извольте сильно беспокоиться. Моё решение будет справедливым в любом случае, и, если Вы не повинны ни в чём, Вы легко разубедите меня в вере в истинность тех жутких слухов.

– Я уповаю и надеюсь! – Амафас Льеффи отступил назад и, кажется, готов был опять бухнуться на колени.

– Вашему слову я верю, как ничьему другому, и надеюсь на взаимность своего доверия!

Рыжий гиеноволк, выгнув холку, потрусил вверх по мелким камушкам, покрывавшим склон горы. Кетъяро проводил его взглядом и обернулся к Натианно, который молча смотрел в сторону ещё что-то бормотавшего царю Амафаса Льеффи. В глазах кежена Якьерро была смесь презрения и встревоженности.

– Натианно, – потянул царевич за рукав старшего друга. – Князь Амафас Льеффи может оказаться предателем? Кто-то считает, что он хочет занять трон отца?

Сперва кежен Якьерро долго не отвечал. Затем, когда Калир Кирине сделал знак разворачиваться и шагать вниз, в деревню, Натианно произнёс полушёпотом, за спину подталкивая Кетъяро вперёд:

– Не знаю, братишка, знаю только то, что от Льеффи и прочих огнеголовых можно ждать чего угодно. Все они там, на юге, мозгами набекрень. Холодный рассудок и горячий нрав не могут сосуществовать в одном теле. Когда придёт твоя пора править, помни о том, что Льеффи понимают только язык силы – ничего более. Я их, признаться, и за людей не принимаю, – они бесы, похуже уррако, потому что бегают по Тверди и с ними нужно считаться, как с себе подобными.

Девушка Кийрафа тенью последовала за всеми, перепуганная и ничего не понимающая. Увидев её, Кетъяро низко опустил голову, всё ещё смущённый приключившейся до прибытия Льеффи ситуацией, а Натианно сузил глаза и махнул ей рукой, подзывая к себе.

– Отведите её к моему шатру, когда прибудем вниз, – приказал он своим солдатам. Двое из них сразу подступили с двух сторон к девушке. – Покуда Его Величество заботится о спокойствии государства, моя задача – учить уму-разуму свой народ.

Кетъяро, отчаянно надеясь на то, что «учить уму-разуму» означает «немножко поругаться и отпустить», ещё ниже склонил голову.

– Не будь очень строг к этой девушке, – попросил царевич тихо. – Она попыталась защитить тебя от гиеноволка, когда думала, что ты в опасности.

– Не буду, – пообещал Натианно, улыбнувшись, и потрепал Кетъяро по голове, взъерошив его каштановые волосы. – Мой великодушный братишка.