Loe raamatut: «Небо и Твердь. Новая кровь. Часть 1», lehekülg 7

Глава 5. Сын Тёмного повелителя и суд над предателем

– Я призываю вас взглянуть на этого человека в последний раз и задать ему последние вопросы перед тем, как наш повелитель вынесет ему приговор! – её голос прозвенел над чёрными остроконечными шапками кристаллов, расколовшись на эхо и дрожащий гул. – Пусть Тьма будет нам свидетельницей!

Неловкость царила в зале суда. Скорее всего, она появилась здесь оттого, что подсудимым являлся одиннадцатилетний мальчик вида запуганного и прижученного. Анэйэ занимал своё законное место с левой стороны от отца, восседавшего на трёхногом морионовом троне верховного судьи, и наследнику в отблесках бледного света одинокой звезды, нахохлившейся на одном из кристальных рёбер, отлично были видны смущение и неуверенность на лицах собравшихся уррайо. Впрочем, не на всех. В глазах Айери Лэйо была чудесная смесь равнодушия и презрения. Он, видимо, совершенно не считал, что Эламоно Лэйни был каким-то образом связан с ним – по крови или ещё как. Некоторые уррайо, особо ненавидящие Свет и всё, что его касалось, шипели сквозь зубы: «Отродье эвелламейское», «поганый щенок» и так далее. Каждый раз, когда до ушей Анэйэ доносилось подобное восклицание, он поворачивал голову и находил взглядом Эррамуэ. Тот был бледен как смерть, а глаза его казались слишком большими и совсем чёрными.

– Позвольте мне задать вопрос, о Тёмные братья, – поднявшись на ноги, проговорил Мейорэ Иллийно, предводитель Прасыновей Луны, ордена жрецов-воинов, чьим святым долгом было неусыпно охранять покой Матери – днём и ночью. Обязанности эти были формальными, по истине же Лунные стражи, как их ещё называли, являлись постоянной армией на службе у Повелителя Тьмы. Мейорэ Иллийно был молод и чересчур раболепен, но, насколько было известно Анэйэ, он являлся лучшим мечником Уррэйва и управлял ночным львом так ловко, как будто родился в гриве. – Один вопрос, ваше Темнейшество.

Нерайэ Уррэйва величественно кивнул. В роскошном плаще из шкуры барса, склонившийся вперёд на своём престоле, он был почти жуток, когда тени звёздного света плясали по его лицу. Анэйэ не мог разглядеть губ за отцовской бородой, и ему это было чудно до сих пор, хотя с их встречи прошла уже лунная четверть.

– Эламоно Лэйни, – получив разрешение от повелителя, обратился к подсудимому Мейорэ Иллийно. – Со мной и моими воинами поёт Матерь, и её уста – наши уста. Мы все видим, что Вы не желаете говорить ничего ни в свою защиту, ни подтверждая обвинения Тёмного сына Алийерэ. Пусть в Вас нет ни почтения к предкам, ни уважения к своему народу и его властелинам. Но уррайо впитывают любовь к Луне с молоком матерей. Я не могу поверить, что Вы, в своём возрасте, отважитесь отрицать то, что жизнь Ваша, как и все наши жизни, благословлена Лунными лучами, – мельком глянув на Алийерэ, стоявшую справа от Нерайэ Уррэйва, Мейорэ Иллийно опять обернулся к Эламоно. – Если для Вас осталось что-то святое, то этим святым должна быть наша Матерь. Верно я говорю?

Согласный гул заполнил тишину после речи верховного стража. Анэйэ, прищурившись, вглядывался в угол, где между двух рослых воителей стояла худая тёмная фигурка в плаще, накинутом на голову – братец Эррамуэ. Эламоно молчал всю дорогу, не ответил ни на один вопрос, в том числе когда сам Тёмный повелитель обратился к нему, за что рукояти мечей стражей несколько раз уже обрушивались на его хрупкую тонкую спину. Теперь же, услыхав слова Мейорэ Иллийно, он вдруг приподнял голову, и Анэйэ показалось, будто в кромешной тьме под капюшоном уродца сверкнули злые огоньки глаз загнанного зверёныша.

Эламоно кивнул, и предводитель стражей это заметил.

– Тогда ответьте, именем нашей Матери. Ответьте мне, что Вы чувствовали, решаясь на предательство?

Глаза Эламоно блестели в темноте бледно-фиалковыми звёздочками.

– Я служу одной только Луне, – медленно, спокойно говорил Мейорэ Иллийно, – и своему народу, Лунному народу. Я хочу знать. У такого молодого человека, у неоперившегося птенца – какие могли быть мотивы? Какая цель? О недостойный Лунный сын. Чем не угодила тебе твоя мать? Как ты осмелился отвернуться от первозданного Мрака? О, мне не нужны твои отповеди, – голос стража дребезжал в темноте, отражаясь от кристальных граней. – Одно только чувство. Я должен знать о нём. Ведь для меня… – он обернулся лицом к своим товарищам, – …оно чуждо, как вечной Тьме солнечный блик. И я не могу представить себе, какой силы должно быть это чувство, чтобы оказаться сильнее чувства любви к своему Небу.

Анэйэ увидел, как рот Эррамуэ изогнулся в гневную скобку, и риндо резко поднялся со своего места, вздёргивая подбородок.

– Мой повелитель, позвольте! – воззвал он к Нерайэ Уррэйва.

Айери Лэйо схватил сына за рукав сильными пальцами и усадил на место одним движением. Но Тёмный повелитель кивнул мальчику, укоризненно качнув рукой в сторону своего товарища.

– Пускай говорит, – пророкотал голос отца Анэйэ, как будто древние камни высоко в горах слегка шевельнулись в своих вековых желобах. – Пускай говорит юный Эррамуэ.

Снова встав, Эррамуэ вызывающе посмотрел в сторону Мейорэ Иллийно. Не дождавшись со стороны того удовлетворяющей реакции, мальчик оглянулся к залу – едва различимая тень на фоне теней, очерченная только белыми линиями синичьего света.

– Народ мой, как будто вы не знаете, что сподвигло моего брата на злодейство и преступление! – воскликнул он.

До этого Эррамуэ долго пытался доказать, что все обвинения в сторону Эламоно были подстроены и являются следствием череды досадных ошибок айэ Алийерэ, а следом – людей, отправившихся искать следы доказательств. Он утверждал, что его брату подкинули злоумышленники наполовину уже уничтоженный Тьмой солнцепрядовый свиток, где сохранились только обрывочные сведения о сердцах стихий и приказания, подписанные рукой эвелламе, явно предназначавшиеся для тайного посредника. Он доказывал, что хотя брат его частенько тайком отправляется на Светлые Небеса, ничего страшного в этом нет, его просто влечёт его вторая родина. Он просил собор смилостивиться, ведь Эламоно никогда не причинял никому вреда и рос настолько же беззащитным, насколько и беззлобным. Но Эррамуэ был одинок в своём стремлении защитить младшего брата. Мальчика, ни внешностью, ни манерами, ни духом не походящего на настоящего уррайо, не любил никто. А снисхождению в обители зла нет места.

Теперь же Эррамуэ даже не надеялся оправдать Эламоно. Уже не пытаясь доказать его невиновность, он просто восклицал, глядя в лица присутствующих:

– Как будто это не вы ненавидели его всю его жизнь! Не вы относились к нему, как к белому львёнку в чёрном прайде, не вы давали ему презрительные прозвища, не вы насмехались над ним, не вы! Я давно понял, что, хотя мы с ним братья, но ему не полагается и сотой доли всего, что позволено мне, и это грызло мне совесть половину моей жизни, а представьте, каково было ему! Разве вы бы не возненавидели свою родину, на которой вас держат за последнего шакала?

– Сын мой, – прошипел Айери Лэйо. Некоторые уррайо качали головами, другие говорили:

– Похвальная смелость, юный Эррамуэ, о да. Но, видать, не зря презирали этого ребёнка и не давали житья – раз уж он стоит здесь, перед нами, осуждённый за предательство.

– Я понимаю Ваше стремление оправдать предателя, риндо наследника, – проговорил Мейорэ Иллийно. – У меня тоже были братья, и я могу понять ваши порывы. Тем не менее, я жду ответа на свои вопросы от самого предателя. Ваше негодование не отменит того факта, что он с неведомыми целями пробирался на Светлые Небеса. И что именно в его комнате обнаружился свиток с проклятых Светлых Небес. Против этого Вам нечего возразить. Извольте сесть и дать высказаться своему недостойному брату.

Небесный огонь полыхнул в тёмных глазах Эррамуэ:

– Вы все просто ненавидите Эламоно! Он не похож на нас, и Вы его ненавидите! Вы сами подкинули ему этот свиток! Вы сами всё подстроили!

Анэйэ быстро повернул голову в сторону отца. Он увидел слабую улыбку в глазах Нерайэ Уррэйва и не понял, что она означает. Тёмный повелитель медленно поднял руку, и Айери Лэйо, увидев этот жест, схватил сына за плечо. Тот, почувствовав отцовскую хватку, покорно замолчал, однако его вызывающий взгляд по-прежнему перебегал от одного лица уррайо к другому.

И тут заговорил Эламоно:

– Я был очень рад, донося на Светлое Небо обо всём, что видел здесь. Меня хвалили и позволяли прикасаться к сердцам Светлых облаков. Мне многое обещали. Я чувствовал себя дома там. Поэтому я предал.

Зрачки Мейорэ Иллийно расширились, как у кота. Он спросил негромко:

– Так это правда? Ваша гордость, неудовлетворённая отношением к Вам на родине, ликовала, когда Вы подъедали объедки с эвелламейских столов?

– Да, – только донеслось из-под чёрного капюшона, скрывавшего голову и лицо Эламоно Лэйни.

Гул пробежал по рядам собравшихся и затих. Анэйэ смог разглядеть, как Эррамуэ крепко сжал челюсти, и лицо риндо, смертельно побледнев, стало видно в темноте намного отчётливее. Мейорэ Иллийно, медленно кивнув, откашлялся с брезгливостью в голосе.

– Тёмный повелитель! Обвиняемый сознался, – объявил один из стражей. – Вы прикажете допрашивать его дальше?

Нерайэ Уррэйва встал. Тут же поднялись и все присутствующие, и Анэйэ, и Эррамуэ.

Эхо от низкого отцовского баса загуляло по чёрным сводам зала Истины.

– Достаточно. Пока нам хватает того, что его вина доказана им же самим. Алийерэ! Ты удовлетворён признанием изменника?

– Удовлетворён, – звонко сказала айэ Алийерэ. – Теперь предателю не избежать приговора. Все прочие дознания… предлагаю вести в положенных для этого местах.

Эррамуэ, резко развернувшись, отправился прочь к выходу из зала. Никто не попытался остановить его.

– Ты первый заподозрил его в предательстве, – продолжал Нерайэ Уррэйва. – Какое предлагаешь вынести наказание?

Уррайо опять зашептались. Никто не предлагал «казнь», но многие говорили о пожизненном заточении.

– Я считаю, что недостойный должен поплатиться жизнью за свои прегрешения, – проговорила айэ Алийерэ. – Он должен быть заколот мечом в сердце. Так наши предки убивали дезертиров и изменников.

В тот же миг кто-то из уррайо всё-таки спросил с изумлением:

– Мечом в сердце? Он всё же ребёнок, не слишком ли немилосердно?

– Милосерднее казни через повешение, – возразила айэ Алийерэ.

Люди переговаривались и перешёптывались. Они уважали айэ Алийерэ и верили ей, как приёмному ребёнку драгоценного своего вождя. Вскоре это уважение одолело в них жалость и снисхождение.

Анэйэ с необычным для себя чувством замешательства слушал, как объявляют приговор для белого уродца, любимого младшего брата его риндо. Он не произнёс ни слова. Он видел удовлетворение в глазах айэ Алийерэ. Он вспоминал, как сильно побледнел Эррамуэ перед тем, как покинуть зал Истины. Вряд ли Эррамуэ услышал, какое будущее выбрали для его брата.

Анэйэ почти не вслушивался в слова, прозвучавшие после того, как была утверждена смертная казнь для Эламоно. Теперь предстояло допросить его, чтобы узнать, о чём он вёл переписку со Светом, а также выпытать что-нибудь новое о положении дел на противоположной стороне Неба. У обречённого на смерть не будет причин молчать, и под пытками он совершенно точно разговорится. Анэйэ полностью погрузился в собственные мысли. Они были медленными и осторожно касались тех тем, которые он не хотел поднимать в диалоге с собой. Он просто дождался окончания суда и поднял руку, когда айэ Алийерэ призвала согласных со смертным приговором обозначить своё мнение. Несогласных, не поднявших руки, было меньшинство. И Нерайэ Уррэйва, выслушав обе стороны, кивнул приёмной дочери.

Анэйэ попытался разглядеть выражение лица Эламоно, но его взгляд не смог пробиться сквозь кромешную тьму, сгустившуюся под низко надвинутым капюшоном уродца.

…

– Если он быстро даст все сведения, его казнят завтра, – сказал Анэйэ спине Эррамуэ, которой тот повернулся к другу, едва наследник ступил за порог комнаты. Эррамуэ только обучался в Тёмном замке, жил он на Дождеоблаке, и потому его жилище в Хралуне было обустроено чисто формально – столик из дерева, жёсткая узкая кровать, огромный нарост из чёрного янтаря в правом дальнем углу помещения. Огненные отблески внутри янтаря танцевали, кружась и закручиваясь в вихри. Они слабо-слабо, но всё-таки освещали комнату. Анэйэ подошёл к Эррамуэ и встал так, чтобы видеть его лицо, едва окаймлённое во мраке рыжими бледными линиями. – Мечом в сердце. Айэ Алийерэ сама исполнит приговор.

Глаза риндо заблестели. Он медленно повернул голову к Анэйэ, и жёлтые светлячки в его зрачках стали больше и страшнее.

– Казнят? – переспросил он.

– Я уже сказал. Да, казнят, – Анэйэ не дрогнув выдержал тяжёлый взгляд своего слуги. – Не надо смотреть на меня так… недостойный брат, я не виновен в том, что он предатель.

– И ты ничего не сказал, о господин? Ничего не возразил, когда они договаривались о том, как будут убивать моего брата? Смолчал даже тогда, когда твоя дорогая айэ вызвалась самолично заколоть его?

– Она не вызывалась. Ей приказал отец, – поправил Анэйэ. Он заметил, что Эррамуэ глядит на него сверху вниз, и почувствовал раздражение. – Не надо говорить таким голосом об айэ Алийерэ. Она-то уж точно ни в чём не виновата. И помни своё место, недостойный брат. Ты как будто выказываешь недовольство, когда смотришь на меня так.

Слабый блеск в глазах Эррамуэ слегка померк, как будто он погрузился в раздумья. Он словно готов был что-то сделать…

Но всё-таки не решился. Отвернувшись к своей кровати, риндо бросил надменно:

– Мой повелитель, зачем же Вы утруждаете себя, разговаривая с недостойным смердом? Проваливайте к своей любимой сестрице, обсуждайте вместе с ней, как вы будете убивать моего брата. Впрочем, чего же я ожидал, когда всё стало понятно ещё в начале этого проклятого Светом суда. Никто не заступится за слабого. Никому никогда и в голову не придёт поставить себя на место слабого.

– На место предателя и изменника, – сказал Анэйэ.

– Да проваливай ты! – закричал Эррамуэ, сжав руки в кулаки.

Анэйэ выскользнул из комнаты так быстро, как только мог.

Захлопнув дверь в комнату своего риндо, он отдышался, выпрямился и спокойно отправился в жилую часть замка. Там, не встретив никого, кроме безумной старухи-сказительницы, слепо тыкавшейся в витражное окно своим кривым носом, он достиг собственной комнаты. Зайдя внутрь, наследник затворил дверь, несколько раз повернул тяжёлый бронзовый ключ. Потом сел на краешек низкой кровати, старой как Тьма, не украшенной ни единым элементом декора, – сел в полной темноте и заплакал.

Анэйэ старался не шмыгать носом и дышать как можно спокойнее. Слёзы просто лились по его лицу бесшумными маленькими капельками. Он знал, что его сейчас никто не видит и не слышит. Но он стыдился и был несказанно рад Тьме, которая будто растворяла его в себе и делала невидимым.

Анэйэ было пять лет, когда он впервые познакомился со своим будущим риндо. Эррамуэ был старше его на два года. Старше, выше, сильнее и смелее. Он даже внешностью куда более подходил на роль наследника Тёмного повелителя, чем Анэйэ, – волосы чёрные, как непроглядная ночь, глубокие фиолетовые глаза, крепкое телосложение мальчика, который в будущем станет настоящим богатырём. И Анэйэ нравилось называть его «недостойным братом», слушать из его уст «мой повелитель» и управлять его действиями. Он был о себе очень высокого мнения, когда видел, что такой человек, как Эррамуэ, покорно и беспрекословно выполняет каждый его приказ. Рядом со своим риндо наследник чувствовал себя в безопасности и знал, что может в случае чего положиться на него как на брата. Но, помимо деловых отношений, что-то ещё соединяло его с Эррамуэ, верным помощником, телохранителем и слугой. Из-за этой странной призрачной связи Анэйэ время от времени решался на иск и втихую обучал грамоте, счёту и военному делу драгоценного братца своего риндо. Из-за них он звал Эррамуэ к себе в комнату во внеурочное время и говорил с ним часами напролёт – не о грядущих завоеваниях, наставниках и занятиях, а о самых быстрых львах Небес и том, почему милая дочь главной пряхи замка последние несколько дней не появляется при дворе. Эррамуэ был неотъемлемой частью жизни Анэйэ. Для десятилетнего мальчика пять лет – половина жизни. Целую половину жизни он провёл со своим риндо!

И, хотя они и ссорились, и даже дрались, в этот день Эррамуэ впервые позволил себе прогнать своего господина, а Анэйэ впервые позволил себе прогнаться.

Он знал о том, как сильно привязан Эррамуэ к своему белому уродцу. Должно быть, для него потерять Эламоно то же самое, что для Анэйэ – потерять Алийерэ. Только не просто потерять. Айэ ведь завтра убьёт Эламоно, и душа его улетит в Никуда – навсегда. Это очень расстроит Эррамуэ… «Он просто дурак», – подумал Анэйэ, молча глотая слёзы. Такая глупость – любить существо вроде незаконнорождённого предателя, урода-полукровку. Люди, подобные Эламоно Лэйни, не живут долго, потому что само их появление – ошибка. Только дурак привязывает свою душу к ошибке.

Убеждения Анэйэ основывались на простом тезисе: нечего грустить по недостойным людям. Но стальную логику этого утверждения нельзя было использовать для того, чтобы доказать что-то Эррамуэ.

Анэйэ плакал от собственного бессилия и обыкновенного сочувствия к беде близкого человека, только последнее он не мог бы ни объяснить, ни понять – в силу своего возраста или воспитания.

Когда раздался короткий стук в дверь, Анэйэ сразу понял, что к нему пришла айэ Алийерэ. Он умел определять её шаги, её дыхание, шорох прикосновений её рук. Ему не составило труда определить, что это была именно она. Наследник осушил свои слёзы, вытер глаза рукавом и подошёл к двери, чтобы отворить её.

Едва зайдя в комнату, айэ Алийерэ спросила строго:

– Ты плакал?

Он стоял перед ней со своим обычным выражением лица, с переплетёнными у пояса пальцами рук, а дорожки слёз на бледных щеках было бы не разглядеть, даже поднеся к его лицу звезду. Но Алийерэ знала младшего брата слишком хорошо. Мальчик не мог ей солгать.

– Немного, – без тени эмоций признался наследник. – Это прошло. Я готов. Какие-то приказания, айэ Алийерэ?

Мягко закрыв дверь, сестра прошла вглубь комнаты. Послышался шорох – она ослабила шнурки, связывающие просторный плащ-балдахин, и из-за её пазухи выскользнула на свободу маленькая синичка. Звезда тут же осветила непроглядный мрак, наполнив комнату танцами теней Света и Тьмы. Анэйэ смог разглядеть лицо айэ Алийерэ. Она мягко и расслабленно улыбнулась.

– Анэйэ, – произнесла она тихо. – Сядь, успокойся. Видишь меня?

– Вижу, – сказал наследник, повинуясь и присаживаясь на уголок кровати. – Айэ.

Звезда замельтешила перед глазами, потом метнулась к окну, покружила немного там. Через несколько мгновений хрупкие её крылышки устали, она села на изголовье кровати и недовольно нахохлилась.

Сопровождая синичью бестолковую пляску взглядом, Анэйэ чувствовал, как медленно возвращается к нему спокойствие. Он поднял глаза на айэ Алийерэ. Лицо сестры было умиротворено, но тёмные глаза её, полузакрытые, остро посверкивали на бледных отблесках – она всегда была наготове, как натянутая тетива, как наполовину извлечённый из ножен клинок.

– Анэйэ, – проговорила айэ Алийерэ, – ты плакал потому, что тебе было жаль своего риндо?

Анэйэ медленно растянул губы в насмешке над самим собой, с трудом заставляя себя глядеть в глаза сестре.

– Да, – он бы никому не признался, кроме неё.

– Что же. Я понимаю, – кивнула девушка. Сейчас её лицо не было замотано, и наследник отлично видел при звёздном свете, как усталая улыбка смягчает черты всегда напряжённого, строгого лица айэ. – У меня тоже есть риндо. Не знаю, заставило бы его горе меня лить слёзы, но я бы не осталась равнодушной. Ты молодец. Связь между господином и риндо должна быть крепкой, как гранит.

Анэйэ вздохнул, отвернувшись.

– Я не думаю, что теперь наша связь крепка, как гранит. Он прогнал меня. Он очень на меня зол.

– Прогнал? – поднялись брови айэ Алийерэ.

– Да, он прогнал меня за то, что я пришёл и сообщил ему про казнь. И за то, что я не вступался за уродца. Но, – торопливо добавил он, – это ничего. Эррамуэ скоро перестанет беситься. Он просто слишком вспыльчивый.

Они оба молчали почти минуту. Затем тонкие пальцы айэ Алийерэ, холодные как лёд, легли на запястье её приёмного брата и сжали его – слабо, не больно.

– Айле Анэйэ, ты хорошо учил Песнь о Ветре, Дожде и Молнии? – она любила порой посреди диалога свести тему к мифологии, и Анэйэ всегда радовался, получая возможность продемонстрировать свои знания.

– Да, хорошо учил. Повелитель Ветров, повелитель Дождей, повелитель Молний. Три брата, три первых и последних истинных повелителей стихий. Эвелламе забрали сердца стихий. Ветер, Дождь и Молния оказались в руках людей, не умеющих ими повелевать. С тех пор все три стихии свободны, как ночь, и приходят и уходят когда заблагорассудится, потому что некому диктовать им свою волю, – Анэйэ усмехнулся. – Когда вернём сердца, сможем использовать магию наших предков против врагов. Наверное, это весело – управлять погодой.

– Наверное, – айэ тоже усмехнулась. Кончики её пальцев поглаживали руку брата. – Сперва повелевать Ветрами будет наш отец, Дождями – Айери Лэйо.

– Да, – кивнул Анэйэ. – Да, а после отца хозяином Ветров стану я, – в груди расплылось тёплое чувство восторга и гордости.

– А твой риндо Эррамуэ станет повелителем Дождей после Айери Лэйо.

– Станет, – Анэйэ фыркнул. – Вот потеха. Он будет всегда мокрый, наверное. По-моему, самая неинтересная из стихий – это дождь. Хорошо, что она достанется Эррамуэ, а не мне.

– Дождь – не так неинтересно, как тебе кажется, – заметила айэ Алийерэ. – Управляя дождём, можно управлять жизнью на Тверди. Урожай и неурожай. Весна или зима. Две облачные стихии – Дождь и Молния, благословение и проклятие. Среди двух облачных стихий именно дождь играет роль благословления. Он дарует жизнь, пока молния отнимает. Женское и мужское начала. Ты же не согласишься с тем, что женское начало «неинтересное»? Это будет глупо, разве нет?

– Конечно же глупо, – кивнул Анэйэ. – Но, насчёт женщин, они… ну. Им свойственно говорить об ерунде с умными лицами, и этим они портят понятие ума, – повторил он слово в слово фразу, которую услыхал как-то раз от Айери Лэйо. – Но не все женщины, – спохватился он. – Все, кроме тебя, айэ. Ты самая умная из женщин, и из мужчин тоже.

Брови айэ Алийерэ дёрнулись, она издала короткий смешок.

– Ты слишком низкого мнения о женщинах. И слишком высокого обо мне.

Улыбки не сходили с их лиц, пока они сидели здесь, в тёмной маленькой комнате, и говорили обо всём подряд – об истории, мифологии, женщинах и даже сокращающейся популяции облачных барсов. Анэйэ давно понял, что айэ Алийерэ пришла сюда с намерением успокоить его, отвлечь и развлечь. Он восхищался её выдержкой – ведь ей предстояло собственными руками казнить человека, пусть и такого бестолкового, как белый уродец. Он очень надеялся, что смог бы оставаться таким же спокойным, окажись он на её месте.

…

Анэйэ был почти уверен, что это Эррамуэ помог сбежать своему брату.

Когда на следующую ночь намеченной казни не состоялось по причине отсутствия её главного героя, переполох охватил Тёмный замок. Искали везде – в погребах, библиотеках и чердаках, на дальних заброшенных башнях и соседних облаках. Дождеоблако и Уррэйва, и Нэньи на юге, и Райрилло на западе – не нашли ни следа Эламоно Лэйни.

Нерайэ Уррэйва поначалу достаточно беспечно отнёсся к инциденту с изменой уродца, считая, что предательство ребёнка не могло предоставлять серьёзную опасность для Тьмы, а Светлые на своих Небесах явно не знали слишком многого, иначе уже давно бы нагрянули с разрушительным визитом к соседям. По правде говоря, до подобных интервенций эвелламе не были охотниками, ибо беспроглядный мрак вредит им в той же мере, в которой уррайо вредят лучи Солнца, да и, кроме того, не принимали они соседей за тех противников, от которых следовало ожидать продуманный, внезапный и роковой удар в спину. Расскажи им Эламоно о всём том, что он знал, и Тьму давно уже сотряс бы рёв белого льва. Но, если верить показаниям самого уродца, которые тот дал, расколовшись, он доносил только о частных случаях, произошедших в Тёмной столице – возвращение Нерайэ Уррэйва, великий пир в честь него. Он пошёл на сотрудничество с врагом из одного лишь желания мести, а раскрывать все планы родного народа всё же опасался. Оснований не верить перепуганному ребёнку, отчаянно признающемуся в своих проступках после вынесения приговора, не было. И Нерайэ Уррэйва не беспокоился о нём, не верил, что Свет извлёк какую-то особую выгоду из этого сотрудничества.

Но теперь, когда Эламоно Лэйни пропал, даже отец заволновался. Сбежать из темницы Уррэйва – дело весьма проблематичное. Если, конечно, тебе не помогали. Для эвелламе проникнуть на территорию Тьмы, забраться в вражеский замок только затем, чтобы освободить сомнительного союзника в лице уродливого мальчонки, было слишком бесперспективным занятием. Тогда, получается, Эламоно освободил кто-то из уррайо. Но кто? И как он сумел это сделать, чтобы воины, весь день охранявшие пленника, вечером просто открыли кованые тяжелейшие двери и обнаружили его отсутствующим? Облачный подкоп невозможен, ибо из облаков живыми не возвращаются. Какая-то магия…

«Ещё одно предательство, – знал Анэйэ. – Кто-то предал нас, освободив предателя». Конечно же, это был Эррамуэ. Душа Анэйэ была почти уверена в этом, но всё же было два обстоятельства, мешавшие ему полностью укрепиться в своей теории. Во-первых, услыхав о том, что Эламоно сбежал, Эррамуэ слишком просиял лицом для человека, желающего скрыть свою причастность к совершённому. Во-вторых, двенадцатилетний риндо точно не мог знать способов безвестно покинуть темницу Уррэйва – хотя бы потому, что их не знал никто. Таким образом, слово «почти» мешало Анэйэ успокоиться. Просто у него не было идей, кто же мог, помимо Эррамуэ, организовать этот чудесный побег.

Но чуть позднее он смог извлечь свою выгоду.

– Это ты? – с холодным недоверием спросил шёпотом Эррамуэ своего господина. Он отвёл его в тёмный коридор, где было совсем безлюдно и только издалека слышались далёкие голоса уррайо. Анэйэ охотно отвёлся, не говоря ни слова, не возражая и не поминая своё социальное положение. Только слушал вопросы друга и интонацию его голоса. – Это ты помог сбежать моему брату? Точно ты. Кто же ещё? Как тебе удалось?

– Не я, – честно сказал Анэйэ. – Я думал, ты.

– Я бы хотел, но ни одной идеи не было! Я молил отца всё утро. Я не давал спать ему. Я перевернул всё Дождеоблако кверху тормашками, но ничего не добился. У меня никогда не имелось столько мозгов, чтобы организовать побег из темницы за один день и не попасться!

– Да и у меня тоже их не так много, – заметил Анэйэ. – Я не помогал сбегать уродцу.

– Кто тогда? – прошипел Эррамуэ со вчерашней злобой. – Он сам прогрыз стены и восстановил их за собой? О диво!..

В этот момент у Анэйэ в голове вдруг что-то щёлкнуло. Он опустил голову и отвёл глаза, слегка пожав плечами, как часто делал, надеясь очаровать наставников, чтобы избежать наказания за невыполненное задание.

– Понятия не имею, кто за этим стоит, – пробормотал он. – Только у уррайо знатного происхождения есть доступ к темницам. Наверное, его вызволил кто-то из аристократов… Не понимаю только, как и зачем.

Эррамуэ внимательно смотрел на него, и Анэйэ всем телом чувствовал этот пристальный взгляд.

– Это ты, – уже с уверенностью в голосе сказал Эррамуэ. – Ты, царственный мой брат. Не упирайся. Я вижу по тебе. Когда пытаешься обмануть, всегда так дёргаешься. Своими плечами.

Это прозвучало, как какой-то упрёк. Анэйэ даже почти искренне огорчился.

– Даже если я, что теперь? Этим поступком я тебе тоже не угодил? – обиженно фыркнул наследник и отвернулся полностью. – Как будто ты мой господин, а не я твой. Из-за уродца слишком много проблем, не находишь? Изволь-ка помнить своё место и прекращай говорить со мной таким требовательным тоном. Ты меня рассердил, я ухожу.

Он двинулся прочь из закоулка, в который они забрались подальше от чужих глаз. Эррамуэ сначала окликнул его громким шёпотом, потом ринулся вперёд и схватил за шиворот. Анэйэ резко развернулся, ударив его по рукам.

– Риндо! – с почти неподдельным гневом прошипел он.

Эррамуэ отступил на пару шагов назад. На слабом сером свету его фиолетовые глаза блестели полумёртвыми звёздочками.

– Так это ты его вытащил? – как ручной ворон повторил он этот вопрос.

– Ты и сам знаешь, – поправляя крылья айише, раздражённо выдохнул Анэйэ. Но удержал себя в руках и опять отвёл взгляд, будто опасаясь собственной сердечности и благородства своего поступка.

Эррамуэ помолчал, а потом низко заговорил:

– Не думай, что я тебя теперь прощу. Ты как ночной лис, дождался момента, когда все отвернулись, и сделал что хотел. А когда взгляды были устремлены на тебя, и у тебя была возможность во всеуслышанье сказать своё слово, ты молчал, засунув нос в хвост. Ты подлец.

Вот сейчас Анэйэ по-настоящему разозлился. Он сыграл этот короткий спектакль для того, чтобы реабилитироваться в глазах своего глупого риндо, а мало того, что не удалось, так дурак Эррамуэ теперь ещё и взбешён подпольной «работой» господина.

– А мне требовалось выступить против всего совета и сказать, что уродец не предатель просто потому, что он тебе нравится?! – сквозь зубы процедил он, взмахнув руками. – А потом дождаться его казни? Я, может, и подлец, а ты глупец, недостойный брат. И зачем я это сделал? Лучше бы твоего уродца отдали львам на съедение!

Он понял в процессе своей речи, что, скорее всего, Эррамуэ не знает, как извиниться перед господином или хотя бы примириться с тем фактом, что Анэйэ помог Эламоно больше, чем он сам. И потому риндо не нашёл ничего лучше, чем снова обвинять друга. Тем не менее, развернувшийся сценарий чем-то вышел даже удачнее для наследника Тьмы. Он покинул этот коридор, не оборачиваясь, а тихое эхо от его возмущённого голоса, в котором читалось оскорбление несправедливыми обвинениями, витало в чёрном воздухе за спиной. Эррамуэ не последовал за ним и не окликнул его.

Анэйэ быстро успокоился. Он достаточно хорошо знал своего друга, чтобы быть уверенным: ещё раз поразмыслив над словами и поведением господина, риндо поймёт, что был неправ. Эррамуэ всегда был слишком вспыльчив. Что ж, его раскаяние будет ещё веселее наблюдать, зная о том, кто точно не является настоящим спасителем Эламоно.