Loe raamatut: «Марина и Катерина»
Горы, долы – (и годы, десятилетия), – язык, народ, земля – все разделяет этих двух женщин, Марину и Катерину. Оне не знают о существовании друг друга и никогда не узнают; никогда не встречались и не могут встретиться (как две параллельные линии). Одно разделяющее их «время» (три десятилетия) было бы достаточной тому причиной. Марину, статную, круглолицую русскую бабу, я зазнал в конце века. Ей было тогда лет 29. Катерине, французской девушке итальянской крови, и сейчас нет 25-ти. Изжелта-русая Марина, ее косица, подтянутая и заколотая на макушке, ее певучий, на «а», северный русский говор, – и Катерина в черных модных кудрях, сыплющая французской частушкой… что между ними общего? Что соединило их в моей мысли?
Общее, или какой-то параллелизм, между ними есть. Правда, первым толчком к тому, что я подумал о Марине и Катерине вместе, – были некоторые совпадения, чисто внешние, даже смешные. Я скажу о них потом. Но, раз занявшись исканьем общего, я открыл его, и тем более достойное внимания, что это общее как-то еще ярче подчеркивает глубокое различие, разность обеих женщин. Если б индивидуальное!.. но не в том дело.
Оне одинакового происхождения.
Марина – из деревни Лужского уезда. Там ее, молодую, и выдали замуж, за лядащего, не под стать ей, хилого мужичонку. Он недолго проскрипел, и Марина, честь честью его оплакав, пошла в город, в Петербург, на место. Не в родительскую же семью ворочаться, там ртов и без нее довольно.
И Катерина из семьи… ну, не «мужиков», a «cultivateurs»1 (что, однако, то же самое). Обе оне выросли за работой «на земле»: невелика разница, что Марина, копая картошку, могла видеть перед собою лужские песчаные сосенки, а Катерина, за тем же делом, – голубую черту Средиземного моря.
Когда подросли другие дети (семья тоже большая) – пошла на место, в люди, и Катерина.
Я знал Марину, когда она была прислугой «за все» в близкой мне семье, у четы молодоженов. В Петербурге.
Я узнал Катерину такой же прислугой, une Ю!!!! tout faire2 у той же самой петербургской четы (давно превратившейся в староженов). В Париже.
И еще одно совпадение связало для меня Марину с Катериной: обе оне попали в поле моего зрения тогда, когда обе находились в период влюбленности… в солдата.
Человек во влюбленном состоянии вообще делается виднее. Его черты, – вовсе не только индивидуальные, но и национальные, социальные, современные, – как-то подчеркиваются. И последние особенно, если индивидуальность не сильна, если человек «типичен».
Две молодые женщины, одинакового социального положения; два «предмета» у них, два солдата: русский и французский.
Любовь, и 30 лет тому назад, и 300, и 3 тысячи, и сегодня, – все любовь. Хочешь не хочешь – надо признать в ней что-то «вечное». Вот на фоне-то «вечного» особенно хорошо и наблюдается смена времен, глубокая разность культур, стран и народов.
* * *
Марина влюбилась в своего солдата летом, на даче (я приезжал туда гостить к друзьям), не помню, кажется – под Красным.
