Loe raamatut: «Новые пути русского искусства»

После долгой, нередко унизительной и почти всегда неудачной, погони за чужими и чуждыми течениями – романтизмом, символизмом, декадентством, футуризмом, искусство наше вернулось к родным источникам и с изумлением вглядывается в знакомую, любимую, памятную, но позабытую в бесплодных исканиях красоту. Ошеломленная невероятно быстрым темпом всего современного строя, ослепленная электричеством и кинематографом, оглушенная граммофоном, задавленная погоней за обогащением и наслаждением, суха стала наша жизнь, бледны и невыразительны встречи, мелки и пошлы чувства. Культ острого, дьявольского индивидуализма – с одной стороны и скучной, фабричной нивелировки – с другой, грозил совершенным уничтожением душе русского искусства. Но, пробужденная стихийными событиями – ценой великой очистительной жертвы крови и слез, припомнила она свою прекрасную, сильную, незапятнанную грязными, чужими руками юность и в благоговейном восторге остановилась пред поруганными, утраченными, внезапно обретенными сокровищами. Пред ней всплыли далекие, далекие дни нашей истории, когда чудо ярким узором вплеталось в действительность, когда из народной среды непрерывно выходили подвижники – люди воли, неугасимой энергии, непостижимой, внутренней красоты… когда огненные, женские натуры не удовлетворялись узким кругом земных радостей, но утоляли жажду свою неиссякающей влагой любви Христовой… когда труд художника являлся одновременно и монашеским, молитвенным трудом, о чем неопровержимо свидетельствуют древние фрески наших церквей, к счастью, ещё уцелевшие в иных местах от дерзкого разбоя реставрации… Вот к этим дням, гордо отвергнутым близорукою западническою мыслью, жадно припало наше раскаянное искусство, поняв, наконец, что только там, в родной старине, в родном быту, обретет оно свои растерянные творческие возможности, и, захотев живой жизни, обратило зрение и слух к единственным воплощенным остаткам исконной Руси – к мысли и душе народной, к деревне…