Tsitaadid audioraamatust «Шаги по стеклу», lehekülg 5
Знай свои сильные стороны, не нападай на превосходящую силу. Таков был его философский принцип, военная философия. К этому, пожалуй, можно было бы добавить признание того обстоятельства, что жизнь абсурдна, несправедлива и - в конечном счёте - бессмысленна.
Всю жизнь люди слишком быстро проникались ко мне добрыми чувствами, Грэм, и все по каким-то надуманным причинам. Когда узнаешь меня получше, ты, скорее всего, изменишь свое мнение.
Это довольно далеко от идеального социалистического государства; как бы это назвать: школа политической социологии маркиза де Сада?
Знай свои сильные стороны, не нападай на превосходящую силу.
Любая броня со временем неизбежно дает трещину — ни одна крепость не может вечно противостоять осаде.
— Головой надо думать, Грэм, а не гениталиями!
— Все равно это лучше, чем ничего, — упорствовал Квисс. — Определенно, это лучше.Красная ворона молча сделала несколько ленивых взмахов крыльями; она парила впереди него, не отводя бесстрастно-внимательного взгляда, и, наконец, произнесла:
— В таком случае, воин, у тебя нет души.
Самообладание — вот что самое важное.
Значимость произошедшего оказалась слишком огромной, чтобы переварить ее за такой короткий срок; это можно было сравнить с нашествием вражеской армии, которая после долгой осады снесла городские ворота, однако в укрепленную столицу вел только один узкий проход, и враги просачивались туда постепенно, занимая улицу за улицей, дом за домом; широко раскинувшийся город был обречен, но в первые часы этого не было заметно, и жизнь пока еще шла своим чередом.
Боль внутри вспыхнула снова, острая и неистовая, как ржавый клинок.
Она начала стремительно расти, словно коварная раковая опухоль; сперва отвращение, потом аллергия на всю окружающую мерзость, на эту грязную, растерзанную обыденность, на зловещее кишение бытия: ложь и страдание, узаконенное убийство, право воровать, геноцид и ненависть, немыслимые человеческие жестокости, убогие радости обездоленных и нищих телом и духом, мерзопакость городов и поселений, испепеляющий фанатизм убеждений и верований, индустрия мучений и экономика алчности под благочинной маской порядочности, все пустые, крикливые, лживые слова для оправдания и объяснения невыразимой скорби и бессилия перед нашей собственной беспощадностью и тупостью; это захлестывало со всех сторон, как гнет всей атмосферы, не уравновешенной внутренним давлением, сжимало и сплющивало – и распирало изнутри тошнотворным бременем банальных, непомерных откровений.
