Марк Довлатов

Ты тогда не знал, что это был оргазм, но понял, что приобщился к чему-то мистическому, познал сакральную тайну бытия, она наполнила тебя всего и осталась с тобой навсегда. Ты и сейчас, закрыв глаза, можешь вспомнить белые пятна водяных лилий на сине-зеленой воде, солнечные блики на золотистой девичьей коже и свой восторг, который не потускнел с годами.

занимайтесь любовью, а не войной.

– Господи, Мишка, мне так хорошо! Я тебя так люблю. И ничего мне не стыдно. И сосать у тебя не стыдно. И сперму глотать. – Расскажешь девчонкам? – Как глотала? Не, ну это стыдно!

Когда ты кончаешь, я вижу твою душу.

Оба были до края возбуждены, вернулись в отель и бросились на кровать, он поставил девушку на четвереньки, собрал ее волосы в хвост и намотал на руку, хлопал ее по попке, двигался в ней как поршень паровоза, она стонала и кричала, успела кончить три раза, упала без сил на постель и перевернулась на спину, а он сидел у нее между ног с торчащим членом и никак не мог кончить,

На экране телевизора прямо в камеру поднялся мужской корпус, пристроил свою главную часть меж грудей, сжал их по бокам и задвигал ею; это плавное движение перешло в резкие толчки и закончилось в опаловой лужице на смуглой коже – экран потух.

у Белки был день рожденья, и он купил ей сережки и кулон с жемчужинами, а продавец в магазине сказал, что она похожа на Клеопатру, и с тех пор она ею часто бывала: когда жемчужины его спермы падали ей на язык и она их глотала.

Белка вскрикнула, сжалась, дернулась всем телом и перевернулась на бок, а Михаил целовал ее между лопаток и ниже по позвоночнику, целовал ее розовую сочную попку, перевернул к себе и раздвинул ноги, провел ладонью по мокрым ляжкам.

Бедра девушки раздвинулись, он осторожно уместился между ними и провел языком по влажной плоти, раздвинул губы и проник внутрь. Терпкий вкус заполнил его рот, он поднял язык кверху и потрогал клитор. Бедра девушки сжались и сдавили его уши, он раздвинул бедра руками, поднялся и положил член на венерин холмик, стал потихоньку им двигать, упираясь головкой в клитор.

– А дальше я так опускаюсь на колени… за трибуной. И никто меня уже не видит. И я никого. Но я знаю, что все они знают, что я там. А он… – Достает свой х*р. – Ну да. – Ну ты даешь, деточка! – Мишка, ну погоди. – А что тут годить-то. И ты его берешь в рот. – Ну… да. – И сосешь. – Да.