Loe raamatut: «Единственная Джун»

Font:

Jennifer Hartmann

JUNE FIRST

Моему мужу, Джейку. Ты моя радуга после дождя.
Втайне все свои книги я посвящала тебе. Но думаю, пришло время заявить об этом публично

Плейлист

Over the Rainbow – Amber Leigh Irsh

Everything Under the Sun – Common Rotation

Tiny Dancer – Kurt Hugo Schneider

Look After You – The Fray

Simple Song – The Shins

First – Cold War Kids

Everything – Lifehouse

Crazy For This Girl – Evan and Jaron

Sidekick – WALK THEMOON

Dangerous – Big Data, Joywave

Sick Cycle Carousel – Lifehouse

It Only Hurts – Default

Delivery – Jimmy Eat World

Brother – Kodaline

Forever Young – UNDRESSD, EllieMay

Pain – The War On Drugs

Stand By Me – Joseph Vincent

Iris – Ben Hazlewood

Oceans – Seafret

Can’t Help Falling in Love – Boyce Avenue

When You Come Back Down – Nickel Creek

Time After Time – Boyce Avenue, Megan Davies

Letters From the Sky – Civil Twilight

Until the End – Quietdrive

Last Train Home – Ryan Star

Born To Die – JJ Wilde, Billy Raffoul

Часть 1
Первая трагедия

Глава первая
«Первая кровь»

Брант, 6 лет

– Ну ты и чмошник, Брант!

Венди и Уайетт уносятся прочь на велосипедах. Когда они рассекают по соседскому газону, из-под колес в разные стороны начинает лететь грязь, перемешавшаяся с травинками.

Чмошник.

Что это значит?

Я смотрю вслед их удаляющимся фигурам с края подъездной аллеи в то время, как Тео пинает ногой один из укатившихся камней, которыми обложен наш почтовый ящик. Папа точно слетит с катушек, если заметит хотя бы один камень не на своем месте. Он обожает такие странные штуки, как камни вокруг почтового ящика, идеально выровненные дорожки и траву, что выглядит зеленее, чем новая прическа моей няни.

Я этого не понимаю.

Как и не понимаю, что такое «чмошник».

– Венди – дура, – бормочет Тео себе под нос.

– Звучит лучше, чем чмошник.

– Так и есть.

Солнце прячется за пушистым облаком, отчего то становится похожим на огромный кусок сахарной ваты, плывущей по небу Среднего Запада¹. У меня урчит в животе.

– Хочешь остаться на ужин?

Тео пытается поправить камень носком кроссовка, но терпит неудачу. Теперь папа точно заметит. Он вздыхает, поднимает голову и смотрит в сторону тупиковой улочки, где исчезли кошмарные двойняшки Нипперсинк.

– Твоя мама готовит чили?

– Нет, рыбу. – Мама любит готовить. Думаю, это ее любимое занятие. Единственное, что она любит помимо этого – целовать меня в щечку и щекотать мне животик. Я люблю все, что она готовит, даже брюссельскую капусту.

Даже рыбу.

– Фу, – произносит Тео. Он смотрит в сторону кирпичного здания, построенного в стиле ранчо. Его дом стоит через два дома от моего. Тео пожимает плечами. – Да и, думаю, мама сегодня уже может родить ребенка.

– Правда?

– Может быть. Она сказала, в животе было такое ощущение, словно из «лудерус» чавкает гиена.

– Это означает, что ребенок вот-вот родится? – Я засовываю руки в карманы шорт и хмурюсь от всплывшего в голове образа. Все это звучит очень плохо. Это звучит даже хуже, чем когда меня укусил кот тети Келли: он выглядел грустным, и я хотел накормить его яблочным ломтиком. На следующий день у меня поднялась высокая температура. – Я думал, дети – это что-то очень счастливое. И вообще, что такое «лудерус»?

– Да не знаю. Думаю, это такая штука в животе у мамы, в которой живет ребенок. По-моему, звучит отвратительно.

Меня пробирает дрожь. Это и правда звучит довольно мерзко. Мне всегда хотелось иметь брата или сестру, чтобы мы росли вместе, но папа слишком много работает в офисе или во дворе, а мама говорит, что трудно заботиться о маленьких детях, которые все время какают и плачут, так что, наверное, у родителей буду только я.

Зато у меня есть Тео.

Он мой сосед и лучший друг, и, может быть, новый малыш Тео будет для меня как мой собственный. Может быть, мы сможем делить его между собой.

– Тео, как ты думаешь назвать ребенка?

Я наблюдаю за Тео и за тем, как он запрыгивает на кольцо из камней, пытаясь удержать равновесие. Он поскальзывается и приземляется на задницу, прямо в мокрую траву, а когда встает, на его джинсах остаются пятна коричневой грязи. Он отряхивается, недовольно ворча.

– Как насчет Поросенок?

Мы оба смеемся, представляя себе милого малыша с таким именем. Я скольжу взглядом вдоль улочки, и мне в голову приходит новое имя, когда взгляд замирает на порхающем насекомом с яркими крылышками.

– Мне нравится Бабочка.

– Ага, хорошо. Поросенок, если мальчик, и Бабочка, если девочка, – кивает Тео, все еще массируя ушибленные ягодицы. Он убирает со лба рыжеватую прядь волос – взгляду открываются темно-голубые глаза в цвет рубашки. – Эй, Брант, может, ты сможешь зайти в гости и познакомиться с ней после того, как она выйдет из маминого живота?

Это было бы здорово!

Я уже собираюсь ответить, как до меня доходит смысл его слов.

– С ней?

Тео снова пожимает плечами и морщит нос.

– Думаю, это девочка. Уже представляю, как она будет носить маленькие розовые платья и огромные банты. Она будет очень хорошенькой, как думаешь?

– Ага, могу поспорить, так и будет.

– Я буду о ней заботиться. Я стану самым лучшим старшим братом на свете, – улыбаясь, говорит он с гордостью. Так же улыбается и папа, когда смотрит на только что подстриженный газон. – Я буду Марио, а ты можешь быть Луиджи, если хочешь. А она будет Принцесса Пич, и мы с тобой будем защищать ее от всех злодеев в мире².

Я представляю себе все это. В моем воображении рисуются грандиозные приключения и сражения, битвы на мечах и подвиги. Эти образы трогают мое сердце.

Мне всегда хотелось иметь что-то, что бы я мог защищать, а мама не разрешает мне завести даже щенка.

Значит, всем этим для меня станет новый малыш Тео.

– Мне нравится эта идея, Тео. Из нас получится отличная команда.

Вдруг из окна выглядывает мама Тео, чем и прерывает наши мечтания. Ее живот такой круглый и большой, что легко удерживает москитную сетку. Там внутри должно быть что-то большое, размером с арбуз.

Может, нам лучше назвать ее Арбуз.

– Теодор! Мы едем в больницу!

Из дома выбегает отец Тео, неся по меньшей мере семь пакетов, два из которых, связанные между собой, болтаются у него на шее. Его лицо свекольно-красное, такого же цвета, как и минивэн, в который он забрасывает вещи. Он выглядит так, будто вот-вот упадет в обморок. Или нет, так, будто у него случится сердечный приступ. Он сильно вспотел.

– Сейчас, сынок! Скоро родится ребенок! – кричит его отец, спотыкаясь о выбоину на подъездной аллее, пока мчится обратно к дому.

У моего друга загораются глаза.

– Она идет, Брант! Ты это слышал?

– Я слышал, – с нетерпением говорю я, немного завидуя своему другу. Я хочу младшую сестренку. На самом деле я бы променял все на свете на младшую сестренку.

Ты слышишь это, небо? Я отдам все что угодно за младшую сестренку!

Не знаю, зачем я рассказываю о своей мечте небу, но мама всегда поднимает взгляд в потолок, когда молится по ночам. Может быть, она разговаривает с небом.

Может быть, оно слушает.

Облако из сахарной ваты не отвечает, как и заходящее солнце. Птицы не поют. Верхушки деревьев покачиваются, но тоже молчат.

Мое желание украл ранний летний ветерок, и оно никогда не будет услышано.

Тео садится на велосипед и машет мне рукой на прощание, усиленно крутя педали. Он чуть не падает на тротуар, крича мне взволнованно:

– Увидимся, Луиджи!

Я ухмыляюсь, услышав это имя. Луиджи. Это значит, что я воин. Защитник.

Герой.

А это намного лучше, чем «чмошник».

– Пока, Марио! – кричу я в ответ.

Тео снова чуть не падает с велосипеда, когда пытается помахать мне еще раз; велосипед шатает из стороны в сторону, но он ловит равновесие и мчится домой как раз в тот момент, когда его отец подводит маму к минивэну. Она держится за свой большой живот, издавая ужасные, наполненные болью звуки. Она определенно не выглядит счастливой.

Ничего не понимаю.

– Брант, дорогой… уже почти время ужина.

Я вздрагиваю от неожиданности, а затем оглядываюсь через плечо. Мама машет мне рукой из дверного проема, ее темно-медовые волосы разлетаются от порыва ветра.

– Иду! – кричу я ей в ответ, украдкой бросая последний взгляд на моего друга, запрыгивающего в машину вместе со своими родителями. Тео еще раз энергично машет мне рукой на прощание, когда машина, скрипнув шинами, выезжает с подъездной дорожки.

– Заходи в дом, Брант. Поможешь мне намазать чесночный хлеб маслом.

Я разворачиваюсь и, вздохнув, бегу по траве к дому.

Мама нежно обнимает меня за плечи и целует в макушку. Я поднимаю на нее взгляд, перебирая край рубашки:

– Мама Тео сегодня родит ребенка.

Она улыбается, положив ладонь на свой живот. Он плоский и стройный – не такой, как у мамы Тео. Там внутри точно не прячутся арбузы.

– О боже мой. Я знала, что это случится со дня на день. – Мама поднимает взгляд, наблюдая, как минивэн исчезает за углом. – Приготовлю им кассероль³, когда они вернутся. Тео рад?

– Он очень рад, – киваю я. – Он сказал, что я могу навестить их, когда они вернутся домой. Можно, мам?

Она слегка сжимает мне плечо и смотрит на меня своими карими глазами, так похожими на теплый топленый шоколад.

– Конечно. Бейли нам как семья, – шепчет она. – И возможно, я пересмотрю свое мнение по поводу щенка, о котором ты меня все время просишь.

– Правда? – Я широко распахиваю глаза, не сомневаясь. – Может, мы назовем его Йоши⁴?

– Почему нет.

Я подпрыгиваю в предвкушении:

– Спасибо, мам.

Снова дуновение ветра, от которого мамины длинные волосы разлетаются, как воробушки. Она на мгновение закрывает глаза, прижимает меня к себе.

– Ты хороший мальчик, Брант. У тебя доброе и храброе сердце. Может быть… – Порыв ветра уносит ее слова. Я чувствую себя растерянно и обеспокоенно, словно что-то не так. Затем она договаривает: – Может быть, мы сможем начать все сначала где-нибудь в другом месте. Только ты и я.

– А как же папа?

Я жду ответа, прижимаясь к ней крепче. Меня окутывает ее запах, такой знакомый, от которого мне становится спокойно. Мама перебирает мои растрепанные волосы. Она пахнет чем-то сладким. Каким-то десертом: медом и карамелью. Может быть, даже яблоками в карамели.

– Завтра уже июнь. – Ее голос тихий, словно шелест, поэтому я едва разбираю слова. Мама проводит ладонью по моему затылку и спине, слегка похлопывая, а затем отстраняется. – Июнь всегда несет в себе что-то новое.

Я думаю над ее словами весь вечер. Я думаю над ними, сидя за обеденным столом, пока папа рассказывает о том, как Коллинз в офисе умышленно испортил его электронные таблицы. И продолжаю раздумывать, когда он кричит на маму за то, что она пережарила филе лосося. Он даже закатывает истерику из-за камней вокруг почтового ящика, говоря, что это все соседская собака: сорвалась с цепи и пустила насмарку весь его тяжелый труд. Я держу рот на замке, перетирая глазированную морковь в кашицу. Мне не хотелось, чтобы у Тео были неприятности. Я знал, что папа заметит.

Он любит эти камни.

Когда наступает время ложиться спать, я никак не могу перестать думать над мамиными словами.

Сам не знаю почему.

Июнь всегда несет в себе что-то новое.

Что это значило? И почему мама хотела уехать куда-то без папы?

Этой ночью мама укладывает меня в постель и поет мне колыбельную. Она уже давно не пела мне колыбельных: с тех пор, как я пошел в подготовительный класс. Ее голос мягкий, от него будто исходит лунное сияние. Если бы у луны был голос, он бы звучал как голос моей мамы. Она поет о том, что над радугой летают синие птицы счастья. Я думаю о синих птицах и думаю о радуге. От этих слов мне становится радостно, но мама поет их так грустно.

Она читает мою любимую книжку про слоненка Дамбо, а я держу в руках мягкую игрушку – пушистого серого слоненка по имени Бабблз. Мама плачет над этой книгой, как и всегда.

Потом она нежно целует меня в макушку и шепчет мне при свете звезд, что льется из окна:

– Я всегда буду оберегать тебя.

Я с улыбкой прижимаюсь к полосатому одеялу и прислушиваюсь к ее тающим шагам.

Пытаюсь уснуть, но в голове крутится столько мыслей.

Думаю о Венди, о том, какая же она дура. Да и Уайетт такой же.

Я думаю о щенке, которого мы заведем… Йоши. Интересно, подружится ли он с соседской собакой?

Интересно, папе он будет нравиться больше, чем соседская собака?

Я думаю о мамином голосе, сотканном из лунного света. Интересно, почему она сказала мне все те вещи, когда мы стояли у двери?

И наконец, я думаю о сестренке Тео.

Поросенок или Бабочка?

Интересно, живот мамы Тео все такой же большой? Вышел ли уже ребенок из ее «лудерус»?

А может быть, будет два ребенка, как Венди и Уайетт. Один для Тео, а второй для меня.

Мы оба можем быть Марио.

Часы тикают и тикают, мои мысли начинают успокаиваться. И меня уносит сказочный сон. Я в небе, сижу прямо на верхушке ярко-желтой луны.

Здесь наверху шумно.

Я утопаю в стрекоте тысяч желаний.

И где-то, кажется, я слышу свое собственное.

Я отдам все что угодно за младшую сестренку!

* * *

– Брант.

Меня резко разбудил знакомый голос. Сначала я растерялся, подумав, что опоздал на школьный автобус, но потом вспомнил, что сейчас летние каникулы.

Я открываю глаза, когда кто-то хватает меня за плечо. В комнате еще очень темно. За окном ночь. Я моргаю, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в темноте.

– Папа?

– Просыпайся, Брант. Просыпайся.

В его голосе слышится что-то странное: проскальзывают нотки страха, как будто это не он, а другой человек. Я поднимаюсь, сажусь прямо, потираю сонные глаза и прижимаю к груди слоненка.

– Что-то случилось?

Лицо отца блестит в тусклом свете ночника. Он весь в поту, тяжело дышит.

– Я люблю тебя, Брант. Прости меня.

Я молча смотрю на него, совершенно ничего не понимая.

– Спрячься под кроватью, – приказывает он, потянув меня за руку. – Давай же.

У меня засосало под ложечкой. На глаза наворачиваются слезы.

– Мне страшно.

– Пожалуйста, будь хорошим мальчиком.

Я хочу быть хорошим послушным мальчиком, поэтому делаю, как он велит. Крепко сжимая Бабблза, я соскальзываю на пол. Папа хватает меня за оба плеча и сильно встряхивает. Глаза уже привыкли к темноте, и я замечаю у него на щеках несколько царапин – глубоких и красных.

– Где мама?

На его лице появляется странное выражение, он хмурится. Его начинает бить дрожь, когда он прикасается ко мне. Отец опускается на оба колена так, что мы оказываемся лицом к лицу. Он судорожно сглатывает и ногтями впивается мне в кожу, отчего становится больно, но страх перекрывает все остальные чувства.

– Слушай меня внимательно, сынок, – говорит он словно чужим голосом, низким и хрипловатым. Грустным. – Я хочу, чтобы ты заполз под кровать и оставался там, пока не взойдет солнце, ты меня понял? – Отец кладет свой темно-синий кнопочный телефон мне в руку, сжимая мои пальцы вокруг него. – Когда солнце взойдет, набери 9-1-1. Это очень важно… пообещай мне, что сделаешь.

По моим щекам текут слезы. Я киваю. Я не знаю, что мне делать.

– Не спускайся вниз.

Не спускайся вниз. Не спускайся вниз. Не спускайся вниз.

Эти слова эхом отдаются внутри меня, снова и снова. Я должен слушаться. Я должен пообещать.

– Хорошо, папа.

Он немного расслабляется:

– Я люблю тебя. Мы оба тебя любим. Ты же это знаешь, правда?

– Да, я знаю, – отвечаю я ему сквозь слезы. Я даже не знаю, почему я плачу, но соленые капли текут сами собой.

Коротко кивнув, он тянет меня под кровать. Я опускаюсь и, прижавшись животом к полу, заползаю под свое спальное место. Там очень темно, валяются потерянные игрушки и игральные карты. От пыли начинает чесаться в носу. Свернувшись калачиком, я притягиваю Бабблза к мокрой от слез щеке, а в другой руке сжимаю телефон. Папа опускается на пол, открывает рот, как будто собирается что-то сказать, но у него лишь дрожат губы, а слова так и остаются несказанными. Он проводит огромной ладонью по лицу и ерошит волосы.

Я понимаю, что он собирается оставить меня здесь, поэтому выпаливаю:

– Мама сказала, что всегда будет меня оберегать.

Всеми фибрами души я чувствую опасность.

И мамы здесь нет.

На лице отца проступает еще большая печаль, но он молчит. Он не утешает меня, как это сделала бы мама.

Перед тем как подняться, он тянет ко мне руку.

– Еще кое-что, Брант, – произносит отец, глядя на меня своими дикими, полными слез глазами. Он словно задыхается и издает звук, который я, наверное, никогда уже не забуду. Он отдает всеми кошмарами, которые мне когда-либо снились. Сжимая мою руку в последний раз, отец снова издает этот жуткий звук, что-то похожее на кашель, на плач или на ужасное прощание. Он отползает назад и шепчет сквозь непроглядную тьму:

– Закрой уши.

Он вскакивает с пола, разворачивается и выходит из моей комнаты.

Лежа под кроватью, я наблюдаю, как его ноги удаляются все дальше и дальше, а потом дверь закрывается.

Щелчок.

Комнату окутывает тишина.

Мое сердце бешено колотится, дыхание учащенное, они словно работают в одном безумном ритме. Бабблз успокаивает меня единственным возможным для него способом: выполняет роль подушки, пока я лежу, прижав колени к груди.

Я пытаюсь вспомнить все, что сказал мне отец. Нужно много чего запомнить.

«Когда взойдет солнце, набери 911».

Я сжимаю в руке телефон.

«Не спускайся вниз».

Почему я не могу спуститься вниз? Я хочу к маме. Мне нужно, чтобы она защитила меня от всех этих странных вещей, которые я не понимаю.

Кажется, было еще кое-что… последнее, что я должен был сделать, но я не могу вспомнить.

Что это было? Что же это было?

Из глаз льются слезы, щиплет в горле, мысли бешено проносятся в моем сознании.

«Еще кое-что, Брант…»

Я не могу вспомнить. О нет, я не могу вспомнить!

Пол холодный и темный, мне так одиноко. Мне страшно.

Мне никогда еще не было так страшно.

Когда, плача и крича, я зову маму, последняя просьба моего отца всплывает в памяти.

А, точно!

Закрыть…

Бум.

Я дергаюсь от громкого звука, все тело дрожит, я широко распахиваю глаза. Думаю, может, это просто фейерверк. Я все еще слышу их иногда, прямо за окном, те, что еще пускают в честь прошедшего Дня поминовения⁵. Они окрашивают небо в красивые яркие цвета. Глядя на них, я чувствую себя счастливым и улыбаюсь.

Но сейчас я не чувствую себя счастливым, и я не улыбаюсь.

Мне кажется, что это был не фейерверк.

Я все равно закрываю уши, хотя, может быть, уже слишком поздно. Я изо всех сил стискиваю уши руками, уткнувшись лицом в мягкую игрушку, чтобы ничего не слышать.

Так я и лежу долгое время. Мне сложно определить, сколько прошло времени, но, возможно, и несколько часов.

И я знаю, что должен ждать, пока не выглянет солнце и не зальет светом мою комнату, но у меня уже болят мышцы. Тело устало и занемело, шея ноет. Здесь становится трудно дышать.

Решившись, я набираю номер, который назвал папа. 911. Отвечает женщина, но я ничего не говорю. Папа не велел мне ничего говорить. Он просто сказал мне набрать номер.

Я ползу на животе, помогая себе руками, а затем хватаю Бабблза и на цыпочках выхожу из комнаты, стараясь идти как можно тише. Я обещал папе, что не буду спускаться вниз, поэтому не хочу, чтобы он меня услышал.

Он не должен знать, что я нарушил обещание.

У меня внутри все сжимается, пока я пробираюсь по темному коридору. Всюду тихо и слышен только скрип деревянных половиц, а также шум потолочного вентилятора. Я осторожно спускаюсь по лестнице. Это все напоминает мне рождественское утро, когда я украдкой заглядываю под елку, проверяя, не приходил ли Санта и не принес ли мне подарки, завернутые в яркую бумагу и сверкающие банты.

Но это не рождественское утро.

И то, что я обнаруживаю, спустившись по лестнице, – это не подарки, подписанные моим именем. Нет радости. Нет ощущения чуда.

Есть только неописуемый кошмар.

Кровь.

Страх.

Крик.

Мой крик.

Я зажмуриваю глаза, пытаясь прогнать увиденное. Затем снова их открываю.

Это все на самом деле, это реально… о нет, это происходит на самом деле!

Бабблз выскальзывают из руки, падая в лужу красного цвета, которая растеклась из дыры в голове моего папы. Рядом с ним лежит пистолет – точно такой же, который я видел в фильмах и телепередачах.

Мама тоже лежит рядом с ним. У нее что-то обмотано вокруг шеи, из-за чего ее рот открыт, а глаза выпучены. Мне кажется, что это рабочий галстук моего отца.

Он фиолетовый.

Я ненавижу фиолетовый. Это самый ужасный цвет, который я когда-либо видел.

Мама не смотрит на меня, хотя ее глаза открыты. Она безмолвна и неподвижна, как и папа.

– Мамочка? – едва ли это похоже на мой голос. Он такой высокий и писклявый, слова вязнут в горле, как жевательная конфета Laffy Taffy. Я обхожу отца и реку крови, что растеклась вокруг него, и бросаюсь к маме. Она не двигается. Она не обнимает меня в ответ.

Она не оберегает меня, как обещала.

Я рыдаю у нее на груди, умоляя ее проснуться, прошу, чтобы она почитала мне сказки и спела колыбельную. Мне так нужно, чтобы она сказала мне, что это всего лишь плохой сон.

Здесь через некоторое время меня и находят незнакомые люди, одетые в форму. На их лицах застыл ужас – такой же, как и на лице моего отца, когда он выходил из моей комнаты. Они отрывают меня от мамы, и я дерусь, кричу, плачу; я отчаянно тяну руки, умоляю, пока они выталкивают меня наружу через входную дверь.

Подальше от нее.

Подальше от папы.

Подальше от Бабблза.

Кто-то заворачивает меня в одеяло, хотя мне не холодно. Мне говорят добрые слова мягким голосом, но я их не слушаю. Подъезжают машины «Скорой помощи» с красно-синими мигалками и ревущими сиренами – они присоединяются к полицейским машинам, выстроившимся вдоль нашей тупиковой улочки. Соседи выходят из домов, в ужасе прижимают ладони ко рту, качают головами и смотрят на меня взглядом, в котором читается любопытство.

Но только не Тео.

Его нет дома. Он в больнице с мамой, папой и новорожденным ребенком.

Вокруг меня разносится шепот, и я пытаюсь разобрать некоторые слова:

Ох, а-а-а, ах.

Убийство.

Самоубийство.

Он убил ее.

Бедный ребенок.

Трагедия.

Я свешиваюсь через перила у подъездной аллеи, чтобы достать один из проклятых камней, откатившихся от почтового ящика. Беру его в руку и внимательно на него смотрю, проводя большим пальцем по гладким краям.

Я думаю, папа любил этот камень больше, чем маму.

Думаю, он любил его больше, чем меня.

Я сжимаю его в кулаке, глядя в ночное небо, на котором мерцают звезды и кружат загаданные желания. Тогда я понимаю, что, возможно, это я во всем виноват. Может быть, я убил своих родителей. Может быть, я променял их на глупое желание.

Вот только… у меня нет младшей сестренки.

У меня никого нет.

Нижняя губа начинает дрожать, слезы литься рекой.

Я сжимаю камень.

Затем ставлю его на место.

1.Средний Запад (англ. Midwest) – один из четырех географических регионов, на которые подразделяются США. Регион состоит из двенадцати штатов в центральной и северо-восточной части США.

2.«Супер Марио» (англ. Super Mario) – культовая видеоигра, разработанная и выпущенная японской компанией Nintendo. Марио и Луиджи – братья, на протяжении игры спасающие «деву в беде», Принцессу Пич (англ. Princess Peach) – дословно: Принцесса Персик.

3.Кассероль (англ. casserole) – блюдо из птицы, мяса или рыбы и овощей. В него добавляются пряные травы, приправы и жидкости. Блюдо готовится под крышкой в духовке при слабом нагреве.

4.Йоши (англ. Yoshi) – персонаж серии игр Super Mario, представляет собой дружелюбного динозаврика.

5.День поминовения (англ. Memorial Day) – национальный день памяти США, отмечается ежегодно в последний понедельник мая. Посвящен памяти американских военнослужащих, погибших во всех войнах и вооруженных конфликтах, в которых США когда-либо принимали участие.