Писатель из Руара

Предисловие. Огни старого театра.

Эта история случилась в славном городе Руаре. Среди узких улочек и изящных домиков, на углу одной старой улицы и не менее старого переулочка находился театр. Сегодня вечером здесь задёрнули тяжёлые шторы из бордового бархата; тихо перешёптываясь, зрители занимали свои места на резных креслах из красного дерева. Мэтр Албиони, что более двухсот лет владел этим театром, прозвонил в бронзовый колокольчик, обозначая начало представления. Золотой свет лампочек осветил сцену, и из-за кулис вышли актёры: началось их время…

Почти четверть лампочек сцены не горела, но это было не важно. Сейчас, в тревожные времена эпидемии бледной лихорадки, люди забывали обо всех горестях, и приходили пусть ненадолго, но побыть счастливыми, погрузившись на пару часов в мир театра. Люди сидели, восторженно затаив дыхание, радовались, как маленькие дети, сопереживали героям пьесы, слушали чудесные арии. И не было в эти часы кого-то счастливее их.

Простое, но такое тёплое и уютное, словно посиделки с любящей семьёй, представление завершилось. Снова звон колокольчика театрмейстера, снова шелест тяжёлых бархатных штор. Зрители благодарили хозяина театра, и расходились по домам, бережно храня в сердце огонёк радости, которым поделился с ними театр.

В этот раз одна из зрительниц, молодая красивая женщина со слегка растерянным лицом и трогательными ямочками на щеках, подумала, и робко окликнула хозяина театра.

– Простите меня, мсье, мне больше не к кому обратиться. Учёные и знахари говорят, что надежды больше нет, но моя дочь… – сказала она, и замялась, словно пристыженная своей смелостью. Старый вельможа доброжелательно улыбнулся.

– Понимаю, всё понимаю. Бледная лихорадка уносит много жизней каждый день – печально произнёс Албиони.

– Но у вас ведь есть спасение? Почему в вашем театре все симптомы отступают? Почему вы до сих пор полны здоровья и сил в свои пятьсот лет?

Албиони подошёл к сцене, и жестом подозвал женщину. Затем указал на сияющие лампочки, и произнёс:

– Эти огни горели ещё в дни моей юности. Тогда я только открыл свой театр, и был преисполнен юношеской жизнерадостности. Я знал, что это будет нужно многим… и я не ошибся. Только посмотрите, сколько гостей приходят на каждое представление! Огни сохранили тепло моей жизни, и только поэтому я не меняю их с самого открытия театра. Но всё течёт, всё меняется.

Театрмейстер прикоснулся к потухшей, почерневшей изнутри лампочке.

– Эта лампочка перегорела в тот момент, когда мой близкий друг едва не спалил здание театра. По недоразумению, но содеянного не воротишь. Те три лампы рядом – нити накала порвались в них, когда моя первая труппа распалась. В тот день осталась лишь пара человек, с которыми мы чудом смогли возобновить работу.

Старый джентльмен грустно вздохнул, погружаясь в воспоминания. Затем указал на ещё один треснувший стеклянный шарик.

– Эта просто не хочет зажигаться с тех пор, как я сломал ногу, и впервые не вышел на сцену. Прошло семьдесят три с половиной года, перелом давно зажил, оставив после себя лёгкую застарелую боль, а лампочка всё равно не зажигается. Я понимаю её, ничуть не затаив обиду. И за каждой потухшей лампочкой скрывается подобная история.

Женщина странно посмотрела на Албиони: неужели пожилой театрмейстер правда имел ввиду то, что сообщил ей? Конечно, чего в нашем мире только не бывает, но… это звучало невероятно, словно красивая и грустная сказка.

– Вы говорите, что все эти лампочки угасали только в мрачные дни вашей жизни… но остальные горят со дня открытия театра уже почти два с половиной века. Лампочки столько не горят. Неужели вам не кажется это странным, нелогичным? В конце концов…

Мсье Албиони посмотрел на женщину, и словно что-то хотел сказать, но лишь горько вздохнул. Одна тусклая лампочка, которая едва светила, моргнула и перегорела окончательно.

– Нелогичным? – грустно переспросил Албиони. Женщина испуганно сделала шаг назад. – Не стоит искать логику там, где царствуют другие мерила реальности. Не всё этой в жизни правильно и рационально. Почему вы сами не пали духом и не смирились, когда вам сказали, что надежды нет? Не логичнее ли было принять истину, какой бы горькой она ни была? Простите…

Благородный лик и голос театрмейстера были спокойны, но его глаза выдавали целую бурю эмоций – ярость, досаду, негодование, сожаление… Женщина только виновато промолчала. Зачем нужно было лезть в душу к старому человеку, и высказывать ненужные сомнения?

Когда бесшумная буря утихла, хозяин театра снова подошёл к сцене, вывернул одну из сияющих лампочек, бережно завернул её в шёлковую салфетку, и протянул собеседнице.

– Примите от меня этот подарок для вашей дочери, и вверните его в прикроватную лампу. Пусть она напомнит вам о том, что где-то в мире всегда сияет свет надежды. Что любая радость может гореть в сердце долгие века. Что любая печаль может оказаться всего лишь иллюзией, горькой грезой, принесённой молчаливыми ветрами. Что любовь побеждает все неприятности. Что вся наша жизнь – всего лишь пьеса на сцене, после которой мы подарим миру последние аплодисменты, и вернёмся к тем, кого мы любим всей душой.

Женщина ещё долго стояла, бережно сжимая драгоценную лампочку, сияющую тёплым золотым светом. Но в её сознании маячил ещё один вопрос… хотя она не знала, могла ли задать его… Всё же она решилась, мысленно коря себя за смелость.

– Господин Албиони, простите мне моё любопытство, но… что будет, когда в театре погаснут все лампочки? Их не так уж и много…

Пожилой театрмейстер грустно улыбнулся, и посмотрел куда-то вдаль.

– Представление закончится. Навсегда. Театр, верно, ещё будет работать, если кому-то нужны ещё эти старомодные театры. А я отправлюсь на заслуженный покой. Но это произойдёт только тогда, когда погаснет предпоследняя лампочка сцены.

– Разве не последняя? – спросила леди, но Албиони ничего не ответил. Впрочем, она сама догадалась, какой мог быть ответ на этот вопрос. Ещё раз оглядев сияющую лампочку, бережно завёрнутую в мягкий платок, леди вышла из здания театра, а золотой свет мягко плясал на оконных стёклах ночного Руара.

Спустя пару дней, после очередного представления, та же леди пришла к мсье Албиони, сияющая от счастья. Она выглядела лучше, чем в первую встречу: на щёки вернулся румянец, скорбные морщинки разгладились, а спина распрямилась.

– Я должна поблагодарить вас, мсье Албиони, моя дочь… ей стало лучше! И мне тоже! Прошу, возьмите это, в знак моей бесконечной благодарности! Свет вашей лампочки спас две жизни, и обе они благодарны вам!

– Милая дама, вам нечем отплатить мне. – улыбнулся в усы старый хозяин театра. На что женщина достала из свёртка старый ночник в виде симпатичного рыжего ёжика. Полустёртые глазки-бусинки радостно улыбались, эмаль на круглом пузике слегка потрескалась от времени. Было видно, этим ночником много пользовались.

– Когда мне было грустно или снились кошмары, бабушка всегда включала этот ночник, и всё сразу становилось хорошо. Он не такой яркий, как ваши огни сцены, но вдруг он тоже сможет стать одним из них?

Албиони величественно поклонился леди, и поставил ночник на место вывернутой лампочки. Стеклянная фигурка ёжика засветилась ярчайшим золотым пламенем, сравнявшись с остальными театральными огнями.

– Если бы каждый из ваших гостей принёс бы пусть даже самый маленький светильник… – начала женщина, но мсье Албиони мягко прервал её жестом.

– Нет. Многие пытались приносить свои светильники, чтобы найти замену перегоревшим лампочкам, но пока что… кроме вашего прижился только один, вот этот. Его историю позвольте умолчать, но помните: она тоже досталась мне от доброго человека. Редки, очень редки случаи, когда душа способна исцелять. Но давайте продолжим разговор чуть позже. Наступает время представления, шоу должно продолжаться.

Шоу должно продолжаться, и пока горят огни сцены, театр будет жить.

***

Прошло несколько лет. Эпидемия закончилась, Руар зажил своей спокойной размеренной жизнью, но даже в таком тихом городе случаются беды. В один из вечеров случился пожар. Страшный пожар, что оставлял мёртвый прах от домов, и тех, кто не успевал их покинуть. Столбы огня гудели адским оркестром… Богачи спасали своё состояние, сбрасывая в почтовые порталы драгоценности и шёлковые денежные ленты. Это был настоящий хаос, которого Руар не видел за всю свою долгую жизнь.

Многие встали с вёдрами и огнетушителями именно здесь, на углу улицы и переулка. Огонь перекинулся на крышу театра Албиони, и уже начал пожирать верхние этажи. Не помогли даже противопожарные гранаты, что были принесены военными вопреки уставу, разрушительная стихия разгулялась не на шутку.

Мсье Албиони стоял и спокойно смотрел, как пламя пожирает само олицетворение его жизни. Огонь уже уничтожил третий этаж, где располагались антресоли с реквизитом.

– Господин Албиони, что делать?! И почему вы так спокойны? – взволнованно спросил один из актёров. Пожилой театрмейстер развернулся к юноше:

– Уже ничего. Рушится всё. Этот театр был моей жизнью почти двести пятьдесят лет. Четверть тысячелетия, если округлить. Старое отмирает, но вы же знаете, как любят говорить мои земляки, «Мироздание не терпит пустот». Просто… пора идти дальше.

– Но как же огни? Вы позволите им сгореть?! – с ужасом в глазах воскликнула женщина, что просила помощи во время эпидемии.

– Они не сгорят, не волнуйтесь. – всё так же спокойно ответил Албиони. – Вспомните пьесу о братьях-императорах. Все мы живы, пока жива память о нас. Будьте спокойны, вершится должное.

Огонь поглотил второй этаж, оставив ад на месте гримёрок и квартиры самого хозяина театра. Начал обваливаться потолок первого этажа, круша балками и осколками лепнины бедные кресла партера. Некоторые из актёров и зрителей не выдержали этого, и кинулись внутрь театра, пока тот ещё не обвалился, чтобы спасти чудесные лампочки. Столько, сколько позволит время! Но стихия была неумолима, и скоро театр пришлось покинуть, поскольку первый этаж тоже поглотило пламя. Тяжёлые шторы, ряды кресел, сцена – всё было объято огнём. А мсье Албиони только стоял и спокойно смотрел, хотя если бы кто-то взглянул в его серебристые глаза, то заметил бы невероятную боль утраты. Театрмейстер легко мог изобразить спокойствие, но глаза выдавали в нём истинные чувства.

Театр сгорел…

Утром следующего дня пожар всё же потушили. Некоторые здания можно было отреставрировать, другие же сгорели дотла. От театра Албиони остались лишь головёшки.

Та самая леди, что приходила когда-то к Албиони, встретила пожилого мэтра, стоящего близ магазина одежды его близкого друга – владельца ткацкой мануфактуры и поставщика реквизита. На джентльмене было белое пальто, широкополая шляпа и лаковые туфли нежно-кремового оттенка. В руке – небольшой саквояж: чудом спасшийся реквизит из оперы о «Путешественнике и трости из красного дерева».

– Мсье Албиони, это чудо! Огни! Они не были уничтожены пожаром! Они до сих пор горят, вплавленные в плафоны, закопчённые, засыпанные пеплом, но горят! Как такое может быть?

Театрмейстер тепло улыбнулся, глядя на восторженную леди.

– Правильно, они и должны гореть. Представление не было окончено, поскольку никто так и не прозвонил в колокольчик. – ответил он. – Сегодня вечером передайте всем: возьмите по лампочке, и помните обо мне. А если кто-то из вас откроет своё дело… пусть в вашем доме будет гореть лампочка из театра Албиони.

– А как же вы? Вы не будете восстанавливать театр?

– Театр не нужно восстанавливать, милая. Он не был уничтожен огнём, поскольку до сих пор стоит в ваших сердцах. Здание не имело того смысла, какой вы в него вкладывали. Что касается меня, то я теперь свободен, и наконец могу отправиться туда, где меня давно ждут. Окажите мне честь, сопроводите до начала пути.

Женщина взяла мсье Албиони за руку, и вместе они подошли ко входу в магазин. Резная табличка с надписью «Открыто» резко контрастировала на фоне закопченной двери; в ту злосчастную ночь она была повёрнута другой стороной. Албиони внезапно остановился перед дверью, и поклонился своей спутнице.

– Спасибо вам. Дальше я справлюсь без вашей помощи. Благодарю вас, и… прощайте! – сказал мэтр, выстукивая затейливый ритм тростью по двери. Женщина подумала, что пожилой джентльмен просто тронулся рассудком, когда сгорел смысл его жизни, и уже стала размышлять о том, как безопасно привести его в лечебницу, но Албиони уже зашёл в магазин. Дверь за ним мягко закрылась.

– Подождите! Вам нужна помощь, мсье! Я приведу вас к… – леди вбежала внутрь помещения, но осеклась; кроме зевающего кассира, в магазине больше никого не было.

– Простите, а где мсье Албиони? Он только что зашёл сюда, я видела! – спросила леди юношу у кассового аппарата. Но тот только пожал плечами, и пробурчал, что она «первый посетитель после пожара».

Последняя воля мсье Албиони была выполнена. Сияющие огни сцены бережно достали из оплавившихся плафонов, и сохранили в домах работников и зрителей театра. Самого мэтра с тех пор больше никто не видел. А со временем в городе открылись новые трактиры, оранжереи, магазины, лечебницы, и много других заведений, в которых тёплым золотым светом горели огни старого театра. И каждый хранитель такого огня помнил любимую поговорку старого театрмейстера:

Шоу должно продолжаться, и пока горят огни сцены, театр будет жить…

Глава 1.

Что такое путешествие? Бесконечно длинная и прекрасная дорога, по которой идёшь в поисках приключений, знаний, друзей, себя. Моё путешествие, или, как говорят у меня на родине, Странствие – длилось очень долго. Настолько, что я понял: иногда нужно просто сказать себе: «пора отдохнуть». И сделать это я решил в одном из тихих городков, которые словно созданы для спокойной жизни – в Руаре.

Я вышел из вагона парового экспресса на вокзальную площадь, отделанную зелёным мрамором, и порадовался приятному весеннему ветру, что по-дружески окружил меня своими бесплотными объятиями. Не спеша прогуливались по вокзалу самые разные люди… и здесь я хочу сделать пометку: в большинстве краёв, где я был, понятие «человек» относится к любому представителю разумных рас. Так что «люди» здесь были самые разные. Преимущественно человеки и эльфы, населяющие весь запад континента. Встречались и те, кого было сложно не опознать, вроде неповоротливых троллей, или тишайших пау. Иногда мелькали такие редчайшие гости, как рогатые краснокожие шартийцы или молчаливые дриады. Но обо всём по порядку.

Площадь освещала большая люстра из золочёного хрусталя, висевшая прямо в небе; всего лишь одна лампочка, но её золотой свет умудрялся превратить пасмурное весеннее утро в настоящий летний праздник! Этот свет словно бы говорил: «Добро пожаловать в Руар, будь как дома, гость! Тебе здесь рады!». Решено! Здесь я и осяду!

Проще всего было бы подыскать отель, постоялый двор или вейккен¹, но это – самая грубая ошибка половины туристов. Рассмотреть только самые красивые стороны города, и не познакомиться с другими, пусть и не самыми приятными его чертами – как съесть крем с пирожного! Лучше я потрачу немного больше времени, но пойму, прав ли я, что в таком городе живут дружелюбные жители? Тем более, что в мои планы входило поселиться здесь.

– Утро доброе, мсье, подскажите, где здесь можно снять жильё на долгий срок? – обратился я к читающему журнал пожилому джентльмену. Тот оторвал взгляд от страниц, и внимательно всмотрелся в меня; взгляд его бесцветных глаз, внимательный и цепкий, заставил немного поёжиться.

– Пальто фермерское, но чистое. Оптические очки, отсутствие саквояжа… ответ на свой вопрос получишь в оранжерее леди ди Талиэн, в конце бульвара, что слева от кофейни, юноша. Она может дать жильё, эта славная леди. – немного нараспев ответил старик, и вернулся к чтению журнала. Интересно, кто он? Сыщик? Или же просто мечтательный пожилой эльф, погрузившийся в чтение? Пусть на этот вопрос ответит воображение!

Прежде, чем отправиться на прогулку по зеленеющему весеннему бульвару, я едва не столкнулся с другой гостьей этого города: очаровательной девушкой, хрупкой, как сонная греза. В руке у неё был саквояж, в глазах – знакомая мне растерянность начинающей путешественницы, не нашедшей привычных ориентиров, что делать дальше в новом городе.

– Это чудесный город, вам понравится! Как ваше имя, леди? – спросил я, почтительно кланяясь. Меня одарили взглядом перламутровых глаз, и смущённой, но благодарной улыбкой.

– Аврора. Можно Рори. Или Ри, – тихо проговорила она.

– Мне только что подсказали, где я смогу узнать о съёмном жилище, вы знаете об оранжерее леди ди Талиэн? – заметив, что мой ответ её смутил, я поспешил дополнить: – Не переживайте, надеюсь, мне правильно указали дорогу! Составите мне компанию?

Девушка молча кивнула, и мы пошли вдоль бульвара. Нежные листочки вечнозелёного плюща украшали бордюры дороги; плитка, выполненная под мостовую, казалась уютной и удобной, а пока мы шли, я пытался поддержать путешественницу, рассказывая интересные факты о Руаре, вычитанные мной в библиотеке.

– Знаете, Рори, это, наверное, самый лучший и тихий из всех городков мира! А всё потому, что здесь умеют по-доброму ценить прошлое.

Девушка вопросительно подняла брови, и я пояснил:

– Должно быть, вы слышали легенду о театре Албиони, который завещал этому городу волшебные лампочки сценического освещения? Туристов часто очаровывают красивыми сказками, но эта действительно трогает за сердце!

– Вы думаете, что лампочки – выдумка? – неуверенно прошептала девушка.

– Ни в коем случае, но туристы любят такие байки! Хотя я более, чем уверен, что лампочки – просто символ. В наш просвещённый век магия давно изучена, а исторические события можно просмотреть, словно это было вчера. Вы увлекаетесь историей, Рори?

– Я художница. Но так, для души. У меня есть ещё маленький магазинчик, иногда я продаю там свои работы. – девушка посмотрела на меня, и задала вопрос, от которого я растаял: – Альберт, а хотите я как-нибудь подарю вам одну из своих композиций?

– Почту за честь, леди…

В груди приятно ёкнуло: Рори сразу понравилась мне, и я захотел стать для неё гидом по этому чудесному городу! Не только рассказать о нём, как опытный путешественник, но и самому что-то узнать, а попутно подарить ступившей на путь странствий прекрасную экскурсию.

– Альберт, а кто вам рассказал о леди ди Талиэн?

– Старичок на вокзальной площади. Судя по всему, он был очень хорошо осведомлён, куда мне надо идти. Если, конечно, мне не предложат снять комнату в самой оранжерее!

В ответ на мою шутку, девушка почему-то расстроилась. Я поспешил исправиться:

– Не поймите меня превратно, я люблю природу, и цветы в особенности! Просто считаю, что не стоит жить в царстве растений, чтобы не смущать их своим соседством. Увы, многие этого не понимают, а потом не могут утешить бедные фиалки, которым не по душе цвести в гостиной, где каждый день шум!

Девушка понимающе кивнула, и перевела взгляд в сторону плюща, который обвивал низкую ограду по обе стороны дорожек.

– А как же уличные цветы? Неужели им тоже в тягость расти среди людей?

– Нет. В отличие от нас, людей, дикие растения – полноправные хозяева своей земли. Но если с ними подружиться, то мы сможем стать хорошими гостями на их территории. Кажется, мы пришли, оранжерея леди ди Талиэн! Чудесное здание!

В конце бульвара располагался небольшой, но очень уютный (впрочем, в Руаре много уютных мест) квартал из трёх двухэтажных домов в обрамлении деревьев, которые уже сейчас стремительно зеленели молоденькими листочками. Если два дома выглядели обычно, то третий имел витрину с цветами, на нижнем этаже, а пристройка была накрыта полностью стеклянной крышей, под которой виднелось растительное великолепие цветущего сада.

– Всё верно, мы пришли. Совет на будущее, именно в таких местах можно найти хороших друзей, воспоминания о которых будут греть долгие годы! А вы откуда прибыли, Рори?

– Альберт, спасибо за экскурсию, но… простите, что я не сказала сразу. Это меня зовут Аврора ди Талиэн, я – хозяйка оранжереи. – окончательно смутившаяся девушка почти прошептала это, и, кажется, была готова провалиться сквозь землю от смущения!

– Простите, но… вы же сами туристка, я видел! Саквояж, настроение, наряд, неужели я ошибся?

– Понимаете, когда я прибыла в этот город, я настолько полюбила его, что подарила ему своё сердце. У меня здесь есть дело, которое мне по душе, хобби, добрые соседи. Но мне всегда хотелось отправиться в путь снова. И… простите!

– За что?

– Я совершенно не умею разговаривать с людьми! Но стоит мне решиться отправиться в путешествие, как обязательно что-то случится, что остановит меня. Как и сейчас. Мы снова пришли домой. Простите.

Я стоял, словно громом поражённый. Как я мог допустить такую грубейшую ошибку?! Вместо того, чтобы сразу поинтересоваться, кто моя новая знакомая, и куда она путь держит, я решил за неё, и ошибся! А теперь мы вернулись к её дому… я не знаю, что сказать на это. Кроме того, что внутри меня, за тяжёлым туманом стыда, шевельнулось лёгкое радостное чувство: если мы будем соседями с этой обаятельной девушкой, то со временем сможем подружиться, и даже вместе отправиться в новое странствие. Не сразу, конечно, но я готов потратить даже десяток лет, чтобы заслужить её доверие, и стать другом.

– Раз мы пришли, мог бы я снять у вас жильё? Простите мою бестактность, надеюсь, я смогу исправить впечатление о себе.

– Я была бы рада дать вам ключи от дома, но… он сейчас в плачевном состоянии. Там был пожар. Пока его не отремонтируют, туда нельзя селиться².

– О, вы тоже верите в вельенские приметы? Вы сами не из Вельена, леди? – оживился я. Девушка тепло улыбнулась, и кивнула. – Чудесные края, теперь я понимаю, откуда в вас это очарование! Но я готов подождать сколь угодно, пока идёт ремонт.

– Долго ждать не придётся, ремонт вот-вот должен быть закончен, уже на этой неделе! Альберт… как вы относитесь к литературе?

***

В который раз я подивился игре событий в этом городе! Старик направил меня туда, где я смог не снять жильё, но разобраться во многих других вопросах. Рори послала меня сюда – в здание театра, по совместительству – музей, и родину «Театрума» – литературного альманаха, где мне было предложено найти работу. Пока я дожидаюсь ремонта в доме, я могу писать повести в Театрум; идея сочинять рассказы меня полностью устраивает! Оставалось только понять: а что делать в первую очередь? Договариваться о работе, или о жилье в местной гостинице на неделю? Об этом я думал, созерцая позолоченные завитки на входной двери.

– Привет, ты тоже прибыл «издалека»?! – я вздрогнул от внезапно подкравшегося со спины весёлого парня с экзотической причёской из сотни мелких синих косичек. – По глазам вижу, ты здесь надолго! Я Тив, рад встрече!

Я пожал руку нового знакомого (вернее, мою руку очень энергично встряхнули), и оглядел ещё одного жителя города: по-детски большие серые глаза смеялись не менее красноречиво улыбающегося рта. Брови, подбородок и нос украшала россыпь мелких золотых украшений, словно Тиву пришла в голову странная идея возродить забытую в веках идею пирсинга. Помятый костюм из тёмно-синей ткани совершенно не придавал солидности, скорее наоборот: дополнял образ неряхи. И движения: порывистые, почти смазанные, словно этот человек жил в два раза быстрее остальных!

– Я Альберт, где здесь… – договорить мне не дали, а схватили за руку, и потащили в коридор.

– Сейчас я проведу тебя, потому что кое-кто сегодня слишком смурной, но пусть выкусят! Прикинь, они мне говорят, будто так нельзя, хотя кто спорил! – протараторил он странную фразу, в которой я не понял и половины.

– Что «нельзя»? – я не сопротивлялся порывам Тива отвести меня в здание Театрума, но насладиться эстетикой интерьера мне попросту не дали! Мы пробежали по красной ковровой дорожке, едва не столкнулись с парой человек, а затем ворвались в один из кабинетов. Ох!

– Мика, с тебя банкет, а то наши суслики… ой. Пардон, мсье ла Дахар, а Мика где?

Здесь Тиву полагалось бы смутиться, ведь в кабинете сидели двое джентльменов, и перебирали бумаги с самым сосредоточенным выражением лиц. Один – удивительно тучный, почти круглый брюнет с внешностью оперного певца, второй – стройный шартиец: тёмно-красная кожа, длинные чёрные волосы, и благородный изгиб длинных рогов дополняли утончённую фигуру.

– Закрой дверь с той стороны, Тив, мы заняты важным делом, – попросил шартиец, но заметил, что нарушителей спокойствия здесь двое. – Прошу извинить нашего курьера, мсье, он уже уходит.

– Басилио, что вы, в самом деле, молодость, просто молодость! – звучный и красивый голос «певца» наполнил помещение, как во время исполнения арии.

– Ой, да ладно вам! Мсье ла Дахар, отвалитесь ненадолго от бумаг, перебеседуйте с новичком? Он классный, отвечаю! – Тив сообщил это настолько уверенным тоном, словно я был его другом детства. Басилио³ и мсье ла Дахар переглянулись, а затем синхронно указали на дверь. С воплем «Подумаешь!», Тив ушёл. Две пары внимательных глаз теперь были направлены на меня.

– Простите за вторжение, обычно я договариваюсь об аудиенции, но я только сегодня прибыл в город. Мне сказали, что здесь я могу получить работу в литературном журнале. – сообщил я джентльменам.

– Уважаемый, скажите, как вы относитесь к творчеству Вальдо Мене́ра? Читали ли вы его бесценные рукописи, или тоже спросите, как ваш знакомый невежда, «что за фигню он натворил»? – поинтересовался краснокожий Басилио, и напряжённо сощурил глаза. Не зря в некоторых мирах их путают с демонами, коварства им не занимать! Я улыбнулся, и пояснил:

– Вальдо Менер, без сомнения, очень талантливая личность, но ни одной рукописи после себя не оставил, зато его творения украшают красивейшие из городов, включая Руар!

– То есть, вы настолько невежественны, что ничего не знаете даже о «Мыслетворных закатах»? – продолжал допрос Басилио, угрожающе хмурясь. Не будь я знаком с этим вопросом, я бы устыдился, посчитав, что допустил грубейшую ошибку, но сейчас этот трюк не прошёл.

– Ничего. Но я думаю, что если это произведение и существует, то не в исполнении известного скульптора. Вопрос с подвохом.

Не зря я, перед путешествием в новый город, провожу неделю в библиотеке! Певец рассмеялся добродушным громовым раскатом весенних гроз; ему мой ответ понравился.

– А вы не промах, юноша! Знание прошлого в нашем деле очень важно! Позвольте представиться, Сонг ла Дахар, мастер-директор Театрума, а это – мой добрый коллега Басилио, мастер-историк. Мы – те, кто превратят ваши чудесные идеи в восторги благодарных читателей! Впрочем, перейдём сразу к делу, у нас слишком много работы, и слишком мало времени!

Я почтительно поклонился джентльменам. Пройдя короткое собеседование и вызвав удовлетворительные кивки театралов, я решил спросить то, что напрашивалось с самого первого взгляда на здание.

– Басилио, насколько я вижу, это здание раньше было частным театром? Я узнаю архитектуру театров прошлого тысячелетия.

– «Шоу должно продолжаться, и пока горят огни сцены, театр будет жить», – наставительно произнёс мсье ла Дахар. – Последний завет нашего любимого мэтра Албиони! Я был центральным голосом труппы, и, без лишней скромности признаюсь, что способен брать любые тембры, от контртенора, до баса-профундо⁴! Любовь бессмертна, особенно любовь к музыке. Двести лет стажа, и ни одной неудачной ноты!

Я удивлённо поднял брови.

– Не нужно удивляться, юноша, я тоже отношусь к роду кэров⁵, как и вы, только чёрных. Долголетие у драконов, с позволения сказать, в крови! – отмахнулся певец. – Без нашего уважаемого театрмейстера любое выступление выглядит… не таким, каким мы его хотели бы видеть.

– При всём уважении, мсье ла Дахар, но без нужной иллюминации, идея вернуть те самые вечера заведомо провальна. – Басилио сделал замечание коллеге, а затем посмотрел на меня. – Видите ли, это считается легендой Руара, но огни сцены действительно обладают магической силой, и я имею ввиду не обычную магию. Благодаря свету этих лампочек, в нашем городе случаются чудеса, каких более не встретить ни в одном из уголков мира. Таково было завещание покинувшего нас маэстро, и вернуть их ради красивого жеста было бы неуважением его памяти.

– Бросьте, Басилио, мэтр ещё на наши похороны заявится, такие не умирают!

– Но медиумы утверждают, что не видят его ни среди живых, ни среди мёртвых. А его исторические слепки вы сами видели! Засвеченный силуэт!

Мсье ла Дахар фыркнул.

– То, что медиумы его не видят, говорит лишь о том, что мэтра нет в этом мире…

На какое-то время ла Дахар и Басилио увлеклись, устроив целую дискуссию, которая выглядела ещё одним театральным представлением, но её быстро прервали, вспомнив о «зрителе» в моём лице.

– Ещё поспорим на эту тему, друг мой. А вам, юноша, предстоит самое настоящее испытание! Как понимаете, нельзя просто так зайти с улицы в главный литературный журнал Руара, но мы дадим вам шанс. Прежде, чем мы дадим вам первое задание, вы отработаете несколько дней в квартире нашего уважаемого театрмейстера жильцом.

– Простите, жильцом? – я не поверил своим ушам. – Как это?

– Согласно одной малоизвестной традиции Руара, исторические жилые помещения не должны пустовать! – Басилио снова поднял вверх палец с чёрным острым ногтем. – Пара ночей в музейном экспонате – не худшая плата за ожидание. Зевак не будет, они ходят только к сцене. Возможно, это поможет вам преисполниться вдохновением, и написать для Театрума свою первую повесть.

– ЧЕГО-О?! – дверь внезапно распахнулась, и Тив вытаращился на шартийца-историка. – А сразу признаться влом?!

– Признаться в чём? – я заподозрил какую-то тайну. Неосведомлённость не порок, но здесь было что-то ещё. Мсье ла Дахар слегка раздражённо пожал плечами.

– Тив, то, что тебя это почти сломало, говорит лишь о том, что тебе надо больше работать над собой. – после этих слов певец зевнул, и повернулся ко мне. – Понимаешь ли, Альберт, энергетика квартиры маэстро Албиони… несколько тяжела для слабых духом. Но я лично проводил там месяцы, и ты тоже, как кэр, выдержишь это без труда.

– Стоп, так ты тоже кэр? Серьёзно?! Кэры, шартийцы, стварды, кого ещё занесёт? Может, человека?! Да ну, бред какой-то! – Тив откровенно паясничал, но, судя по реакции Басилио, это было его нормальное состояние.

– Ага, а вот и наша мужская компания! Я не помешаю? – в комнату заглянула кудрявая бледная леди в старинном камзоле. Рукава и отсутствие декольте дополняли образ традиционного вампирского стиля.