Холм Будды. Философские стихи

Корректор Николай Редькин

© Александр Альфредович Адельфинский, 2017

ISBN 978-5-4485-9696-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящение

 
Пускай гадают иль осудят,
Но не отвечу, речь о ком:
Мой сборник посвящаю Будде,
И Будде Первому притом.
 
 
Когда мой мир перевернётся,
Желательно, в нескорый час,
Пусть он прочтёт – и улыбнётся
И вспомнит многое о нас.
 

С благодарностью.

Автор.

Александр Альфредович Адельфинский.

«Море волнуется раз»

 
Море волнуется раз,
Море волнуется – два,
Море волнуется – три…
Морская фигура, замри.
(из уличной игры моего детства)
 
 
Умерли деревья детских лет,
Но деревьям детства смерти нет:
Образы их по небу летят,
На меня заплаканно глядят.
 
 
Тех дерев волшебных нету тут,
Только надо мной они цветут,
Надо мной летят к морям моим,
Лепестки цветенья дарят им.
 
 
Полетели с ними! Посмотри:
Замирали мы по счёту «три»,
Те фигуры наши на земле —
Памятники нам в цветущей мгле.
 
 
Мгла цветёт у моря, я брожу
Между тех фигур, на них гляжу.
Это я среди детей других,
Только те глаза живей моих.
 
 
Памятники те, прощальным, нам —
Реквием по детства временам.
Голоса застыли, посмотри,
И звенят, звенят на счёте «три».
 
 
…В звёздном лабиринте я искал
Свет морских божественных зеркал.
 

Океан во мне

 
Тишина мерцает водой,
Архаическою, седой.
Над водой, на воде, на дне, —
Океан во мне.
 
 
Нам распахнуты слёзы гроз,
Воздух ночи, движенье звёзд.
Нам достаточен миг вполне.
Океан во мне.
 
 
Миг окончен, и ты летишь,
Звёздным плачем роняя тишь.
В закосмической той стране
Океан во мне!
 
 
На иной стороне листа
Будет память весной чиста.
Ты шепни от меня весне:
«Океан во мне»…
 

Младенческое

 
Тогда, когда ходить ещё не мог,
Лежал, свои рассматривая руки,
И чувствовал в отчаянье немом,
Как некие мои воспоминанья
Стираются волною за волной,
И пахло почему-то океаном,
Хоть слово не известно было мне.
Мучительно, бессильно и светло
Качался надо мною потолок —
С названием, которого не ведал.
Не знаю даже ныне, с чем сравнить
Вселение внезапное моё
С последующим долгим изученьем
Того, в ком доведётся здесь прожить,
И, Боже мой, как пахло океаном…
…Прошло уже немало лет земных,
Но словно он преследует меня,
Тот самый, невозвратный, океан
Из жизни за распахнутым окном
Миров иных, и ропщется в ночи,
И терпится, и поиски мои
Бессмысленны, но, может быть, потом,
По квантовым законам, я войду
В немыслимую радость дальних вод,
Где ясные мои колокола
Звучат, звучат в сиянии небес,
Где широкоформатный океан
Шумит и плачет!
 

Память о колыбельной

 
Вода прибывает, и сумрачны коридоры.
Все ушли давно, и мокрая штукатурка.
Давит вода снаружи солью сквозь поры.
Лопнув, порвутся стены больно и жутко.
 
 
Пуля в холсте не останется, воды хлынут.
Всех морей корабли – кораблик бумажный.
Помнишь, как его складывать? Память вынут.
Новые чайки сюда прилетят однажды.
 
 
Новые чайки новыми будут нами.
Каждый однажды – истинный и отдельный.
Лишь над водой коридоров забьётся память —
Голубем белым. Память о колыбельной.
 

Четырнадцатилетие

 
Бросая камешки по воде,
Он думал: никто, никогда, нигде,
Как он, из него, не сможет понять
Ни сверху небо, ни снизу гладь.
 
 
Бросая камешки по воде,
Он слышал, как он стоит в немоте,
И та немота, он знал наперёд,
И дальше будет, и после ждёт.
 
 
Бросая камешки по воде,
Он видел, провидел и холодел:
За тою чертой, такой же один,
Показывал кто-то чреду картин.
 
 
Бросая камешки по воде,
Он плакал, затерянный в той чреде,
А звёздные смерчи вбирали свет
И этой, здешней, и тех планет.
 
 
Бросая камешки по воде,
Он не выбирал, он знать не хотел,
Он ведал, но было страшней всего,
Что в этом – счастье его.
 

«Комнаты, покинутые нами…»

 
Комнаты, покинутые нами,
Ставшие заброшенными снами.
По оконным стёклам дождь струится
Там, где ничего не повторится.
 
 
Сны дождём покрыли эти стёкла,
Сонно изнутри стекло намокло.
Ты ушёл, но памятью струишься,
Комнатам, как дождь, размыто снишься.
 
 
Ты – их сон, во сне виденья странны:
Ты для них – дожди и океаны,
Ты – над океаном воздух, ветер,
Ты уже на том и этом свете.
 
 
Комнаты оставленные – помнят.
В небе – корабли из наших комнат.
Нас довоплотят чужими снами
Комнаты, покинутые нами.
 

«Моя душа сгорела очень рано…»

 
Моя душа сгорела очень рано,
Я сердцем стал до времени седой.
Целил я, что осталось, океаном,
Суровой океанскою водой.
 
 
Но слишком солона она, жестока,
То дно манит, то гибельная мель,
То в космосе надводном одиноко —
Так, что забудешь исцеленья цель.
 
 
А цель проста: постичь и раствориться
И распахнуть гармонию мою,
В мой рай войти, где облачные птицы,
Невидимые, в сумерках поют.
 
 
Так я открыл иные океаны,
Где болью их вода не солона,
Где поутру ласкающи туманы,
Где музыка моя растворена.
 

Адский поезд

 
…Довольно долго
Меня томил сюжет довольно странный.
Мы сели в поезд, солнце заходило
И оставляло длительные тени,
И было слишком внятно и тревожно.
Перрон застыл, как будто мир втянулся
В состав наш длинный железнодорожный,
А солнечно слепящие лучи
К нам не вошли, оранжево остались
Снаружи. Я глядел на тот перрон,
Осмысленное здание вокзала
С просветами заката акварелью,
И я понять не мог, что говорили
Мне виды эти, как предупреждали,
Мол, надо выйти, никуда не ехать,
Остаться с солнцем.
Затем как будто я уснул на время,
А, как проснулся, поезд изменился.
И вроде ничего первоначально,
Но как-то поменялась атмосфера,
А прежде за окном пейзаж менялся.
То ангелы, то корабли летали,
То поезда другие над землёю,
То бесы, то порою целый остров
Взметнётся над водою и парит,
И сверху вниз с него стекают реки,
Стремятся водопадами, а море
Волнуется, шумит, хотя безмолвно,
Ведь мы-то за стеклом.
А после стало просто невозможно:
Вода уже летела вверх, не вниз,
Стремясь туда обратным водовзлётом;
И реки утекали там к истокам,
Дожди взмывали вверх, и облака
Росли красиво.
В поезде никто,
Никто и ничему не удивлялся.
Все ели, рассуждали, обсуждали
Себя! Потом они внезапно встрепенулись
И стали делать селфи: «я – и бесы»;
«Я – а подальше острова летают»;
«Я – и еда на фоне странных видов»…
Не удивляясь и не осуждая,
Пошёл я прогуляться по вагонам.
В них были все: и некие народы
Древнейшие, которых я не знал;
Шумеры были, были египтяне —
У них воскресли разом фараоны,
И слуги, и наложницы, рабы;
Я видел там друидов, видел скальдов;
Там викинги сидели и молчали,
Затравленно блестели их глаза.
Я видел человечество в вагонах.
Темнело долго, клейко, я смотрел,
Глазам не веря, в то же время веря,
И я понять не мог, к чему вот это —
Вот это приключение досталось
Как раз-то мне. Мы въехали на мост,
И дно вагонов загудело зыбко,
А там, внизу, в провальной темноте,
Прикрытой чуть туманом голубым,
Огни мерцали. Думал я сперва,
Что это города, и, как ни странно
(Я это понимал уже тогда),
Отправился в вагон – я ресторан.
И я тому отнюдь не удивился,
Кто там сидел, и мы вели беседы
На разных языках, и вот вошёл
Знакомец давний: он поправил плащ,
Испил со мной вина, причём остаток
Свернулся в кровь; знакомец посмотрел
В окно, глаза рубином засветились.
И я увидел: поезд повернул,
Он по мосту спускался, по спирали,
А там, внизу, как будто Колизей
Вселенский ожидал нас, он огромен,
Галактике подобен стадион.
Он факелами нервно освещён,
И нам – туда. Мой искренний знакомец
Сказал: «Теперь мужайтесь все»…