Loe raamatut: «Приблатнённая Шарья. Гитарная юность моя»

Александр Сальников

Приблатнённая Шарья

(Гитарная юность моя)

Шарьинский вальс

Шарья! Это я!

Я приехал, встречай, дорогая!

Где юность моя?

Где осень моя золотая?

Друзья, вы не зря

Моего не послушали слова.

Года. Лагеря.

Никому не желаю такого.

Она не ждала.

Я ее не виню. Так сложилось.

Она нажила

С нелюбимым, и как-то прижилось.

Шарья. Вот мой дом.

Ах, мама, зачем ты седая?

Шарья. В горле ком.

Прости же, прости, дорогая.

Тоска

Мне в Парке – жарко, в ДСК – тоска.

На Пристань переехала Наташка.

Шарья, Шарья, ты родина моя.

В Шарье живет дружок мой старый Сашка.

Шарья, Шарья, ты родина моя.

А я уехал, я тебя покинул.

Хлебнул беды и горюшка сполна.

Но я ни в лагерях, ни на войне не сгинул.

Шарья, Шарья, ты родина моя.

Моя Наташка – мама героиня.

С детьми увидел – чуть не умер я:

Она гуляет по Шарье как герцогиня.

А я пижон, прожига, ловелас.

Нет ни семьи, нет ни детей, ни дома.

Наташке я завидую подчас.

Ах, как же многим эта песенка знакома.

Возможно, я вернусь к тебе, Шарья.

И расскажу о приключеньях разных.

Но в Парке – жарко мне, и в ДСК – тоска.

А я хочу, чтоб жизнь моя была, как праздник.

Ночные встречи

Нож в руке, в наколках грудь.

Попробуй не свернуть:

Он здоров, не нашего расклада.

Ночь глуха, блестит луна.

За моей спиной – она.

Я сказал по мирному: "Не надо".

Ох, Шарья!

Изо рта разит вином.

Стоит он на своем.

Отступать позорно и нелепо.

Стон девчонки в темноте,

Три дырки в животе,

И цвело, и разгоралось лето!

Ах, Шарья!

Время шло, да нет – ползло.

И, кажется, назло

Не спешили с выпиской врачи.

Но пришел желанный час.

Ноябрь в снегу увяз,

И опять мы встретились в ночи.

Ну, Шарья!

Нож в руке, в другой – пугач.

Не извиню, хоть плачь.

И от пули не поможет бег.

За девчонку отомстил,

Прибавилось могил.

И кружил, и падал белый снег.

Вот, Шарья.

Стол для друзей

Посвящается Юрке Жеребцову, по кличке

Боярин, моему безвременно усопшему

другу, Ваське Корякову, убитому совсем

молодым, и Сашке Глухих, по кличке

Лорд, ныне здравствующему.

Дверь открыта, стол накрыт. На сегодня позабыт

Суматошный этот день, что уже прошел.

Мы собрались не по врозь, дверь открыли на авось:

Пусть тот сегодня будет гость, кто в нее вошел.

Мы сегодня искренны. Сигареты искрами.

С языка похмельного слов – как в небе звезд.

Из-за пазухи печаль выливаем сгоряча

И – в бутыль ее, перча, пьем под новый тост.

Не приди похмелье, это ли веселье:

Через год на пять минут за большим столом?

Здесь мы все – свои, друзья. Нам лукавить-врать нельзя.

Да только думаем, скользя, каждый о своем.

Развязались языки: – "Ну что, по третьей, мужики?

В антибабьем обществе пропоем про баб?" -

И запел приятель мой с лебединою тоской.

Он парень местный, холостой и сух, как баобаб.

Скоро споры спорятся. Так уж жизни строятся,

Что на грешную судьбу нам роптать грешно.

– "Вспомним наши юности и шальные глупости!

Пусть теперь до тупости будет нам смешно".

Долго этой встречи ждал, чтоб нас вместе стол собрал.

Для меня – бояре вы, лорды и князья!

Пусть сожжет меня толпа у позорного столба,

Я крикну: – "Вы – моя судьба, вы – мои друзья!"

Это я просто так описал кавардак.

Пусть теперь думает каждый о своем.

Чтобы было веселей, я собрал своих друзей.

А в общем, все как у людей: кушаем и пьем.

Эх, похмелье, не приди! Не веселья впереди.

Снова суматошный день, да печаль с тоской.

Чтоб друзьям не помешать, пью я молча, не спеша.

Эх, веселись, моя душа, и от злости пой.