Loe raamatut: «Умные головушки. У нас в НИИ»

Font:

ISBN 978-5-4496-3579-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ай да попа!

Осенний лист это большая гадость. Не для всех, конечно. Поэты и влюбленные балдеют от листопада. Это очень поэтично: «Роняет лес багряный свой убор…». Но для дворников опвшие листья – большая бяка. Особенно кленовые листья. Они, в условиях лнинградской сырости, так плотно прилипают к асфальту, что никакой метлой их не отодрать. Да и мётел-то стало мало: в городах наметился заметный дефицит дворников. В связи с этим, возникла острая необходимость механизации уборочного процесса тротуаров и дворовых территорий. Появилась потребность в тротуаро-уборочных машинах, к созданию которых и привлекли ВНИИгормаш.

На Ольминского в серый ленинградский денек группа гормашевцев испытывала тротуаро-уборочную машину. Особенностью машины являлось то, что она должна была убирать, кроме всего прочего, опавшие листья.

Машина убирать листья отказывалась. Нет. она верхний слой листьев захватывала, а вот приасфальтовый слой – ни в какую. Сидевший за баранкой машины Миша Коган, конструктор этого подметального чуда, гонял машиину на разных режимах. Он надеялся нащупать оптимальный вариант.

Барсуков и Боря Бергман, которые проводили испытание машины и таскались за ней вдоль Ольминского, никаких положительных сдвигов в работе машины не обнаруживали. Они предложили Мише закругляться и ехать в Институт: тротуароуборщик требовал доработки.

Вот в этот момент и появилась девушка. Ей было под тридцать. Симпатичная, упругая, с веселыми глазами. Обращаясь к гормашевской компании, она пропела: «Мальчики, вы наверное замерзли. Хотите я вас чаем угощу». Мальчики хотели и даже – очень.

Прошли во двор, поднялись на второй этаж, позвонили. Дверь квартиры открыла вторая девушка лет под тридцать и тоже с веселыми глазами. Барсуков понял, что он здесь лишний: «Девчонки, налейте мне грамм сто и я исчезну».

Девчонки щедро налили ему чуть ли не стакан. Барсуков выпил, закусил, пожелел обществу приятного времяпрепровождения и покинул гостеприимную квартиру.

Утром следующего дня ни Миша, ни Боря в Институте не появились. Это никого не тронуло, но когда позвонили их жены, каждая с вопросом: «Где мой муж?» (оказывается они и дома не появились), директор вызвал Барсукова:

«Рассказывайте, Алексей Георгиевич, куда вы дели наших замечательных сотрудников?»

.Барсуков ничего рассказывать не стал. Он с индифферентным видом предположил, что они. скорее всего, загостили у друзей.

Выйдя от директора, старший научный сотрудник решил навестить гостеприимную квартиру. В компаньоны он взял Фиму Кейлина.

На звонок дверь открыла одна из девушек. Она имела вид медитирующей баядеры, но Барсукова узнала и пропустила визитеров в квартиру

За столом сидел Боря. Из всей одежды на нем было полотенце, брошенное на колени. На полотенце сидела девушка тоже не обремененная конфекционом. Они что-то употребляли из одной кружки.

– Вам чего, любезные?, – с вялой улыбкой поинтересовался Боря.

– Борис Зиновьевич, немедленно приводите себя в порядок и в Институт. Там директор дерьмом изошел вас ожидаючи, – командным тоном изрек Барсуков.

– Действительно, пора и на работу, – согласился Бергман. – Миша, айда в душ!

Барсуков не знал, как шалуны отмазывались в семьях, но директору они объяснили, что с утра искали участок с большим количеством листьев, чтобы провести испытание тротуаро-уборочной машины в экстремальных условиях. Директор, конечно, не поверил, но ковыряться в деталях не стал.

– Эврика, Алексей Георгиевич, теперь я знаю как усовершенствовать свою машину, – заявил Коган, появившись в лаборатории.

– Интересно узнать, – откликнулся Барсуков.

– Когда мы плескались в душе с Наташкой, ну с той девушкой с Ольминского, я заметил, что ей на попу приклеился кусочек пластика (ах, какая попа!). Я попытался отодрать его. Сразу не получилось. А потом я дунул, он и отслоился (ах, какая попа!).

– Ну и какая связь между ягодицами и тротуаро-уборочной машиной?

– Между ягодицами и машиной – никакой. А вот если подать струю воздуха перед щетками, то она оторвет листья от асфальта и качество уборки сразу возрастет.

– Попробуйте. Может быть и получится. Хотя задница и асфальт – это не одно и то же.

– Конечно. Задница она и есть задница. Особенно как у Наташки. Ах, какя попа!

– Неужели лучше, чем у мисс Бум-бум?

– Однозначно лучше. У тех мисок пухлые бум-бумы накаченные, неестественные. А здесь чистая биопопа. О чем разговор.

Вращаясь среди евреев, Барсуков отметил повышенную похотливость евреев-мужчин. Еврейки, наверное, тоже любят это дело, но Барсуков с ними не контачил и поэтому не мог сказать ничего определенного. А страстность еврейских мужчин, считал он, – вполне закономерное явление. Евреи – это семиты, то есть, те же арабы, то есть – восточные люди, горячие, темпераментные, очень неравнодушные к женщинам. Поэтому и восторги Миши относительно Наташкиной плоти вполне понятны.

Несмотря на усовершенствоаня, внесенные в конструкцию тротуаро-уборочной машины, листья подбирать она так и не научилась. Да и нужда в этом отпала после того, как ознакомились со швейцарской методикой уборки листьев.

В Швейцарии опавшие листья убирают безмашинным способом. Оператор с коробом за спиной, в котором размещен давигатель и вентилятор, подающий воздух в шланг, очень эффективно и быстро сдувает листья в кучу. Ну, а кучу убрать – это не вопрос.

Это очень хорошо, что коммунальщики обратились к передовому швейцарскому методу уборки листьев. Было бы ещё лучше, если бы неши политики присмотрелись к швейцарским порядкам, при которых Швейцария по благоденствию занимает первое место в мире.

Айда в кафешку

Это не блокада. Это случилось при госпоже Матвиенко

И кто это копошится там на длиннющем пролете Невского путепровода? Кто же это на пронизывающем ветру занимается какой-то чепухой? При ближайшем рассмотрении оказывается, что это не кто, а научно-инженерный персонал ВНИИгормаша. И занимается он не чепухой, а скалыванием льда как на пешеходной зоне, так и у поребриков, где льда наросло столько много, что он стал мешать проезду транспорта

Старшие научные сотрудники (и младшие тоже), ведушие инженеры (и инженеры-конструкторы тоже), лаборанты и лаборантки с ломами в руках и с инструментами в виде лома, с приваренным к его концу колуном, старательно долбили многосантиметровые ледяные наросты.

Картина представала дикая. Страна Советов была единственной страной в мире, где люди на улицах городов скалывали лед. Во всех странах, даже самых северных, льда не улицах не бывает. Там, как только выпадет снег, его оперативно убирают. Когда наступит оттепель, то таять нечему, а когда подморозит – нечему замерзать. Вот и весь фокус. Наши широкозадые чиновники катаются по Европам, но никак не могут этот фокус разгадать.

Внизу под путепроводом ползали локомотивчики, растаскивая вагоны по многочиленным путям, рядом рычали трейлеры и фуры, в округе дымило около тридцати труб, то есть, народ производительно трудился и только институтская публика, вместо совершенствования коммунальных машин, тупо долбила лед.

К часу работу закончили. Не в смысле, что весь лед скололи, а в смысле, что устали и продрогли. Руководитель работ распустл народ по домам.

Ну, кто же пойдет домой после такой возбуждающей организм деятедьности. Конечно же народ разошелся по кафешкам. Барсуков и Боря Бергман с еще двумя симптичными им людьми оккупировали столик в «Фантазии». Наличие спиртного не соответствовало названию заведения. Фантазировать было нечем: шампанское и малага.

Квартет приуныл, но Барсуков (тертый калач) извлек из бокового кармана куртки трехсотграммовую фляжку со спиртом. Отлегло! Опростав фляжку, народ конечно же не стопорнулся, а перешел к малаге.

В конце концов собутыльники растеряли друг друга. Когда Барсуков вышел на Ивановскую, он не обнаружил рядом с собой ни Бори, ни тех двоих. Решив, что они слиняли домой, он неуверенно поковылял на «Ломоносовскую», надеясь удачно проскочить через турникет.

Только отошли от ледяной эпопеи как новый аврал. К Институту подали автобусы, в которые погрузилось более половины сотрудников ВНИИгормаша. Интеллигенцию повезли в аэропорт Пулково. Там им выдали по флажку и разместили на площадке, ограниченной красными лентами. Им надлежало, при прохождении мимо них афганского лидера, радостно размахивать флажкми.

Появился лидер в сопровождении Романова и высшей ленинградской бюрократии. Гормашевцы стали размахивать флажками. Другая половина массовки, привезенная из другого института, захлопала в ладоши.

Романов распрощался с гостем, тот поднялся по трапу на борт лайнера, который тут же разбежался и взлетел в серое небо.

«Всё, – облегченно выдохнул Романов. – Оторвался». Выдохнул и покинул аэропорт. Интеллигетов распустили по домам. Ну, кто же пойдет домой после такого радостного шоу. Добравшись до города, народ разошелся по кафешкам.

Борис Зиновьевич Бергман был каким-то неправильным евреем. Если правильные евреи (как и все семиты) очень сдержанно относились к спиртному, то Борис Зиновьевич с чисто русским размахом и удовольствием прикладывался к чарке. Ему были известны все злачные точки города. Барсуков знал это и поэтому, когда Боря предложил: «А, что, Алексей Георгиевич, не посетить ли нам кафе при «Европейской». Там бывает настоящая «Московская», немедленно согласился.

При слове «Московская» У Барсукова началось даже слюновыделение. Давненько не пивал он настоящей-то «Московской». В рамках этой чертовой антиалкогольной кампании с водкой стало вообще туго, а в той, что иногда и появлялась на прилавках, начисто исчез сладковатый специфический вкус и водочный запах. Водка превратилась в унылое пойло.

В кафе было людно. Но тем не менее Барсуков и Боря с двумя симпатичными им товарищами удачно пристроились в уголке. «Московская» имелась в наличии и прчем настоящая. Квартет приступил к её активному дегустированию. Он не только дегустировал но и однозначно решал как производственнве, так и государственные прблемы. Решал, решал и как-то распалсь. Когда Барсуков вышел на Бродского, он не обнаружил рядом с собой ни Бори, ни двух собутыльников.

Решив, что они убрались домой, он неуверенно поковылял к станции «Невский проспект», надеясь удачно проскочить через турникет.

Только разобрались с афганской проблемой, как приспели выборы в Верховный Совет. О! Здесь работы хватит всему Институту. Избирательная кампания – это особая песня. Предвыборная кампания и сами выборы это был такой грандиозный государственный фейк, что двумя сторчками не отделаешься. Поэтому о выборах – в следующый раз.

Вот так и разрабатывались коммунальные машины специалистами ВНИИгормаша. Не удивительно, что качество таких машин было не очень всокое, да и новых типов машин разрабатывалось не много.

Город становился грязнее и зачухание. Пиком зачуханности стал год, когда Питер завалило снегом круче, чем какой-либо провинциальный городок. Машины с трудом пробивались сквозь сугробы, пешеходы боязливо продвигались по тропинкам, прбитым в метровых снеговых толщах. С крыш свисали гроздья гигантских сосулек.

Молодежь, рассматривая городские фотографии тех времен, интересовалась: «Это период блокады?»

«Нет, милые. Это приод когда великим городом рулила настырная комсомолка с Волыни. Ну, не нашлось во всем пятимиллионном городе даже одного человека способного управлять Петрополем. Способного развивать и ухорашивать Северную Пальмиру».

Но это случится не скоро. А пока, во времена застоя, интеллигенция, наблюдая не очень хороший порядок в стране, лоботрясничала, посещала кафешки, оттягивалась в саунах (в рабочее время, конечно) и активно фрондировала. Она не понимала, что худой порядок лучше доброго бардака.

Арбузный курьёз

День начинался плохо. Когда Барсуков вышел из дома, то сразу же понял, что до метро придётся идти пешком: трамваи стояли аж до горизонта. И троллейбусы стояли: аварийный трамвайный вагон выехал на мостовую и заблокировал улицу. «Ну что ж. Пешком так пешком. Ничего страшного», – прокомментировал он создавшуюся обстановку и влился в поток пешеходов, бодро маршировавших в сторону станции метро.

Утренний маршрут от дома до института Барсуков преодолевал без особого душевного напряга. А вот вечером тот же путь в обратном направлении забирал у него массу нервной энергии.

Закончив работу и топая по уличкам Невского района от института к станции метро Елизаровская, он представлял как многие его сослуживцы уже достигли своих квартир и принимают душ. А он в это время стоит на перонне и ждет переполненный пассажирами метропоезд.

В набитом усталыми тружениками вагоне метро, он предполагал, что добрые люди уже приступили к ужину и может быть даже остограммились. А он трясётся в вагоне и ему предстоит ещё пересадка.

На Площади Восстания он делал пересадку на поезд, который следовал до Девяткина. Здесь он больше ничего не представлял, а угрюмо ожидал того момента, когда состав достигнет станции Политехнический институт, где он выйдет, поднимется на поверхность и попробует с первой попытки втиснутся в троллейбус, который конечно же будет нахраписто штурмовать шебутливая толпа.

С первой попытки не получилось. Только со второй. Через четыре остановки он пробился к выходу и вышел из троллейбуса на проспекте Луначарского. Перед ним через пустырёк высился шестнадцатиэтажный домина, в котором он и проживал на четырнадцатом этаже. Слава богу, наконец-то добрался!

На пустырьке всегда чем-нибудь торговали. Место было очень выгодное. Народ с остановок валом валил через этот пятачок в свой родной спальный район.

Народ валил усталый, голодный, а тут на пяточке пивом торгуют. 40 копеек бутылка. Понятно, что редкий мужик пройдет мимо.

А когда продавали мороженую синюю птицу, то от женщин не было отбоя. Хотя цыплята были и сухощавыми и имели голубой оттенок, но в супе пахли вкусно, не то. что появившиеся вскоре желтоватые «ножки Буша».

Торговали на пустырьке и в этот раз, что очень удивило Барсукова. Удивило не тем, что торговали, а тем, что торговали в очень позднее время. Обычно к шести часам пяточок пустел, а тут было уже семь часов, а торговля шла вовсю.

«Чем же интересно торгуют, что такая большая очередь?», – удивился Барсуков. Продавали арбузы. В те времена арбузы были дешёвыми, вкусными, без химии, но иногда неспелыми. Барсуков немедленно пристроился в конец очереди.

Вскоре он заметил странности в торговле. Перед продавцом отсутствовал прилавок или стол, не было и весов. Парень в белом фартуке подбоасывл арбуз на руке и объявлял: «Семь кило!». Покупатель безропотно отсчитывал деньги за 7 килограммов и с вкусной покупкой спешил домой.

«Чего это он так?», – поинтересовался у народа Барсуков, кивнув на странного продавца.

Ему разъяснили, что в 6 часов приехал фургончик и забрал стол и весы: конец рабочего дня. Продавец стал убирать арбузы в ларь. Но тут народ начал напористо требовать продолжения торгового процесса.

– Как же я буду торговать, когда весов нет? – возразил продавец.

– А ты навскидку. Примерно, – ответила толпа. Продавец принялся с удовольствием жонглировать арбузами. Такой торговли Барсуков никогда в жизни не видывал.

Отоварившись якобы шестикилограммовым арбузом. Барсуков довольный направился домой, предвкушая удовольствие от поедания сочной, сладкой мякоти. Жаль, что с ним никто не разделит это удовольствие: жена в командировке, дети у бабушки.

Когда он вышел из лифта и повернул в свой коридор, он опешил. Против двери его квартиры сидел на корточках какой-то тип и что-то делал возле замка.

«Вор. Домушник!» – пронеслось в голове у Барсуков. Он не стал кричать, спрашивая: «Кто ты такой? Что здесь делаешь?» Он знал. что такие крики только подталкивают преступника к активной обороне или к агрессии.

Поэтому он тихо подошел сзади и обрушил арбуз на голову гада. Барсуков предполагал, что арбуз от удара расколется, но этого не случилось. То ли арбуз был толстокорый, то ли – незрелый. Арбуз не раскололся, а голова ворюги нырнула вниз. Он повалился на бок и растянулся на бетонном полу.

Барсуков испугался: «Вдруг убил!» Но нет, человек дышал. Барсуков растерялся: «Что делать?» Он решил вытащить пострадавшего на свежий воздух, на переходной балкон. На балконе мужику не стало лучше. Он продолжал оставаться в бессознательном состоянии.

Теперь Барсуков знал, что нужно делать. Он по телефону вызвал милицию и скорую помощь. Милицейские прибыли быстро. Барсуков им объяснил, что он вышел случайно на балкон и обнаружил там лежащего человека. Затем прибыли медики. Они привели вора в чувство и хотя сказали, что его здоровью больше ничего не угрожает, все-таки увезли с собой.

На столе красовался арбуз, но есть его Барсукову расхотелось. Однако он взял нож и ради любопытства разрезал арбуз на две часть. Как он и предполагал, арбуз был незрелый, розоватый.

В это время зазвонил телефон. Барсуков поднял трубку. Звонила жена. Поинтересовались здоровьем друг друга, обменялись новостями. Об арбузном инциденте Барсуков не стал оповещать жену: чего зря волновать женщину.

В конце разговора жена сказала: « Чего я тебе позвонила-то? Я забыла сказать. что заказала в Доме быта мастера для обшивки нашей входной двери утеплительным материалом. Мастер придёт вечером сегодня или завтра, так ты никуда не уходи…»

Закончив разговор, Барсуков положил трубку и задумался: «Уж не мастера ли из Дома быта благословил я арбузом?» Он немного походил, обсасывая этот вопрос, затем решил, что такого не может быть: «Если бы это был мастер, то при нём имелся бы чемодан или ящик с инструментом и материал, а ничего этого не было»

На всякий случай Барсуков открыл входную дверь и вышел в коридор, чтобы осмотреться. При неярком свете одинокой лампочки он увидел в углу у двери импортную рулетку, а у плинтуса – блокнот и шариковую ручку.

«Все ясно, – тоскливо подытожил Барсуков. – Грабители на дело с рулетками не ходят».

Аркадий из Арзамаса

Воскресенский собор. Арзамас

Герб Арзамаса удивителен.

Во-првых, он лаконичен. Ни кровождных зверей, ни хищных птиц, ни оружия, ни растений. Там на желтом поле две ломаные линии, и всё. Поэтому и описание герба краткое: «На золотом поле два стропила, одно из которых красное, а другое зеленое». «Стропило» – геральдическая фигура в виде шеврона.

Во-вторых, он загадачен. Никто не знает, что изображают эти ломаные линии, что они символизируют. Имеется несколько версий, на все они явно наивны. Напнимер: красное стропило – московское войско, зелегое стропило – татарское войско. В центре щита они сходятся в битве. Явная натяжка.

В-третьих, он оригинален, т.е. не похож ни на один из городских российских гербов. Только на его щите имеются стропила. На других гербах таких гербовых фигур нет.

Даровала городу такой герб в 1781 году Екатерина П, а сочинил его известный геральдист Франциск Санти.

Понятно, что при таком удивительном гербе и жизнь в город должна была быть удивительной. И верно!

Так однажды арзамасцы поднатужились и воздвигли удливительно прекрасный, белоснежный Воскресенский собор. Такого храма даже в областных центрах не сыщешь, ну разве что в Петербурге.

А в 1988 году взяли и одноразово взорвали 118 тонн взрывчатки (три железнодоржных вагона). Гриб встал над городом как при ядерном взрыве. Еще повезло (если уместно такое выражение при 91 погибшем), что взрыв произошел на переезде при подходе к станции Арзамас 1, а не на самой станции. Тогда погибших тысячами считали бы.

Город имеет Политехнический институт и еще шесть высших учебных завадения. И это на сто тысяч населения. Что-то арзамасцы любят избыточность. Так до революции при десятитысячном населении высились в Арзамасе купола сорока соборов. Что явный перебор.

Когда гормашевцы, Барсуков с Вильфельдом, впервые прибыли в Арзамас они были удивлены афишами анонсировавшими «Травиату», которую местная опера ставила в клубе железнодорожников. Каково! Таким явлением ни один районный центр, да что там районный, даже многие областные центры, похвастаться не могут. Правда у оперы не было своего оркестра. На представления они приглашали музыкантов из Горького. Но все равно: «Травиата» в првинцмальном городке. Это ж здорово!

Барсуков сразу же захотел посетить этот удивительнвй спектакль. Но не вышло: аншлаг. А шкулять у подезда клуба лишний билетик не захотелось.

Уже в нынешнее время жалел Барсуков, что упустил шанс побывать на этом удивительном представлении. Все, поезд ушел. Закрыли арзамаскую оперу: на неё в бюджете города денег не хватает. Это какой-то нонсенс. У коммунистов на все хвтало денег, а у этих хватает денег только на личные дворцы и яхты.

Пара сотрудников Гормаша прибыла в Арзамас по делу. Местный Коммаш, совместно с институтом, выпустил новую машину, но никак не мог представить её к аттестации на Знак качества. Уж очень шумела машина. Она выдавала децебеллы на три единицы выше гостовского значения. Главным источником шума был насосный агрегат.

В институте решили, что для начала нужно попробовать простые способы для уменьшения шума: кожух-футляр из пенопласта и толстую резиновую прокладку между опорами насосной устаноки и шасси. Вот для апробации этого способа и прибыли в Арзамас сотрудники института.

Командировка затягивалась. Пенопласт и резина снизили уровень шума на две единицы, но с одним децебеллом нужно было еще бороться. Предстояло лезть в нутрянку установки.

У командировнных образовалось много свободного времени. Решили использовать его с пользой для интеллекта. В Арзамасе уважали Аркадия Гайдара. Его имя носили следующие объекты: улица, школа, городской парк, библиотека, Педагогический институт, городские пруды.. Сохранился дом, где он провел свое детство и откуда ушел на Гражданскую войну. В городе установлен памятник писателю. Существует музей Гайдара.

Вот в этот-то музей и отпаравились однвжды утром наши гормашевцы. Правда Саша Вильфельд шел с неохотой: ну что там может быть интересного. Однако Барсуков его уговорил.

Музей посетили не зря. Ну, что знал Барсуков о Гайдаре? Воевал в Гражданскую, написал несколько детских книг, погиб в начале Отечественной, воюя в партизанском отряде. И всё, пожалуй. А, оказалось…

Из всего того, что рассказала экскурсовод о жизни и творчкстве Аркадия Гайдара, Барсуков был больше всего удивлен неприязнью к писателю и даже злобой его коллег и редакторов. С 1935 года не вышло ни одной книги, которая не подвергалась бы остервенелым нападкам. Завидовали, наверное.

За «Военную тайну» его обвинили в «идейных шатаниях». «Голубую чашку» встретли злобной критикой. Н. Крупская запретила печатать рассказ. После появления в газете первых глав «Судьбы барабанщика» повесть была запрещена. Книги писателя изъяли из библиотек и сожгли. Когда «Пионерская правда» напечатала первые главы «Тимура и его команды», посыпались доносы. Повесть была запрещена. Писателя обвиняли в попытке подмены деятельности пионерской организации подпольным детским ддвижением. Крепко запахло арестом. Но книгу прочел тов. Сталин. Вождю книга понравились.

А немца Вильфельда поразила военная деятельность Гайдара: «Настоящий боец. Истинный тевтонский дух. Это же надо: после ранений, контузии, полностью комиссованный и добровольно на фронт, защищать родину».

А еще экскурсовод поведела, что нынешние Гайдарыши – не кровные родственники Гайдара, а самозванцы. Что Тимур, сын Руве-Лии Лазаревны Соломянской, на которой женился Гайдар, не родной его сын, а приемный. В общем, просветились.

С шумом машины управились, привели в соотвтствие с ГОСТом. Успешное завершение командировки решели отметить. Тем более, что у Вильфельда объявился день рождения.

Поскольку денег к концу командировки осталось с гулькин нос, то отмечание решили провести не в ресторане, а «по-домашнему» в гостиничном номере. Купили водки, пошли в гастроном за закуской. Пошли и, как положено в Арзамасе, в очередной раз удивились. Ни колбас, ни ветчины, ни сосисек и вообще ничего мясного, как и самого мяса, в продаже не было. Отсутствовал и сыр.

Из закуси имелась в наличие квашенная капуста, соленые огурцы, тощая селедка, да килька в томате. Полки уставленны были бутылями с березовым соком. Не от того ли: «И родина щедро поили меня березовым соком, березовым соком».

Отоварились тем, что бог послал, добавили кое-что из ресторанной кухни и приступили к отмечанию.

От Арзамаса у гормашевцев осталось хорошее впечатление. И люди доброжелательные, и завод современный, и город культурный. Вот только, правда, с мясом не фонтан. Но наверняка арзамасцы справятся с этой ненормальностью и все будет очень хорошо.

Справились! Подняли цены на мясо и мясные продукты в сто раз, вот и наступило мясное изобилие. И на сыр подняли, да на все. И получилось, что если в Союзе было на что купить, да нечего, то в РФ – есть что купить, да не на что. Даже не знаешь, что и лучше. Наверное, хрен редьки не слаще.