Последние войны

Он начал подозревать, что никакого репортажа на этой базе снять не удастся. Несколько отдыхающих солдат – для этого слишком мало. Муни бросился к солдатам, чтобы их немного взбодрить, умолял их – пострелять. Солдаты смотрели на него, как на какого-то полоумного, не понимаю, что же он от них хочет, а потом огорошили Муни, сообщив, что учения на сегодня закончились.

Второй прокол за два дня существенно понижал рейтинг переводчика. На бирже труда было полно переводчиков, которые просто желали продать свои знания заезжим журналистам. Над Муни замаячила угроза лишиться своей работы. Он это чувствовал, чувствовал, что эта оплошность может оказаться той каплей, что переполнит чашу терпения его работодателей. Терять такую работу он не хотел. Но как он ни старался, солдаты не хотели имитировать учения перед камерой. Муни подавленно оглянулся, видом своим показывая, что он сделал все, что мог. Еще немного и он, наверное, предложил бы Сергею дать солдатам немного денег, по доллару на брата, или стал бы сам раздавать их, тратя гонорар за прошлый день, а чтобы успокоить себя, приговаривал, что эти расходы еще окупятся.

«Русские пробудут здесь еще несколько дней», – думал он.

« Как же их заставит чуть на камеру поработать?» – мучился Сергей, но солдаты сами пришли ему на помощь.

– Надо к генералу идти, – наконец сказали они.

Мысль была до простоты гениальна. Вообще-то каждый офицер в афганской армии, звание которого было выше лейтенанта, а то и лейтенанты тоже, считали себя генералами и подчиненные к ним так и обращались. Командиру части должны были уже сообщить о том, что приехали журналисты, но отчего-то он к ним не выходил. Видимо, тут проявлялся тонкий восточный этикет. Не он должен был идти на поклон к пришельцам, а они к нему.

– Где генерал? – спросил Сергей через Муни, хотя звание это на всех языках звучит очень похоже, и солдаты поняли бы его и без переводчика.

– Да вон он, – стали махать солдаты в сторону одного из разрушенных зданий, – с бородой.

Там и вправду сидел на ковре, скрестив ноги по-турецки, какой-то военный и мирно трапезничал, не обращая никакого внимания на суету мира, потому что ничто его не могло отвлечь от вечернего приема пищи. Это была святая церемония. Вокруг него стояла многочисленная свита, готовая выполнить любой каприз своего начальника. На их лицах застыли подобострастные выражения, как будто они без всяких слов, произносили фразу «что изволите?» и подливали воду в пиалу, когда та начинала пустеть.

То, как ел командир части, являло собой настоящее шоу, от которого было трудно оторваться. Обычно на одного человека насыпали в плошку несколько горстей плова, а поверх них водружали один кусок мяса. Но этот военный, которого все именовали генералом, вовсе не был обыкновенным человеком. Здесь он был богом. Перед ним стояла овальное железное блюдце с низкими бортиками, над которыми высилась гора плова, а на ней лежал не один, а три куска мяса, каждый из которых был уже покусан.

Командир части плевал на пальцы, сложенные горстью, затем водил ими по бокам плошки, собирая рис в комочек, чуть катал его в пальцах, делая рисовые колобки, затем отправлял его в рот, с удовольствие облизывал пальцы и запивал водой из плошки. Отпив немного, начальник принимался за один из кусков мяса, вгрызался в него, откусывал приличный кусок, медленно пережевывал и вновь запивал водичкой. С пальцев у нег стекал жир, жиром была заляпана и плошка.

Муни пошел первым наводить мосты, подобострастно встал перед командиром части, что-то сказал ему, показывая на стоящих чуть в отдалении Сергея и Игоря.

Командир части кивнул и что-то сказал в ответ. Приободренный Муни помчался к журналистам.

– Просит присесть, – сказал переводчик, – отведать угощение.

– Какое на хрен угощение отведать, – процедил сквозь зубы Сергей, – нам снимать надо. Мы не успеем, если с ним есть будем.

– Закон гостеприимства. Надо поесть с хозяином. Обидите, если откажетесь.

– Обидим, – согласился Игорь, посмотрев на Сергея, – тогда он нам вообще снимать ничего не даст.

– Обидим, – сказал Сергей, – пошли есть.

Радушный хозяин указал жестом, что гости могут присаживаться напротив него, а когда они сели, тоже, как и генерал, скрестив по-турецки ноги, им принесли огромные плошки с рисом и кусками мяса. Сергей, увидев это угощение, почувствовал, что живот его начинает недовольно ворчать. До той поры они с Игорем все старались исключить из своего рациона местную пищу, видели ведь, что с коллегами стряслось, у них еще хватало консервов, чтобы с голоду не помереть. Но ведь когда-то и они бы закончились и им волей-неволей все-таки пришлось бы отведать местных яств. К ним надо было приучать желудок постепенно, съедая каждый день по маленькому комочку риса. Постепенно увеличивая эту порцию, так люди, которые боялись, что их когда-нибудь попытаются отравить, приучали свой организм к мышьяку. Метод был проверенным и действенным, но напасть свалилась на головы Сергея с Игорем неожиданно, не успели они еще подготовить свои желудки к такому испытанию.

«Будь, что будет», – мысленно прошептал Сергей.

– Давайте кушать, – расплылся в улыбке генерал.

Его свита не принесла журналистам ни вилок, ни ложек. Может они просто не подозревали о существовании таких столовых приборов, привыкнув есть руками. Но есть руками было очень неудобно. Масло и жир пачкали пальцы, стекали по губам и подбородкам.

Рис готовили на очень специфическом масле, от него появлялся ужасный привкус, прогорклый какой-то. Складывалось впечатление, что это и не масло вовсе, а дизельное топливо, которое слили из бака ближайшей грузовой машины и на нем то и готовили этот рис. От него в лучшем случае будет изжога, а в худшем – им частенько придется останавливать машину на обратном пути и за неимением на обочине кустов, справлять нужду где попало, как в пошлой песенке о том, что хорошо в деревне летом, пристает кое-что к штиблетам, выйдешь в поле, ну и так далее – насчет того, что процесс этот виден издалека.

Но в грязь ударить лицом было нельзя. По тому, как они себя вели в таких ситуациях – местные будут судить обо всех русских. Советские солдаты, что здесь воевали в восьмидесятых, оставили о себе отличные воспоминания и местные, многие из которых были в отрядах душманов в то время, теперь чмокали губами и говорили, что с русскими воевать было приятно. Это настоящий противник. Не то, что американцы.

– Очень вкусно, – сказал Сергей, делая вид, что ему очень понравились и рис, и мясо.

Генерал удовлетворенно кивнул после его слов, а вся его свита заулыбалась, будто ее очень сильно беспокоило – понравится гостям угощение или нет, и от этого зависело – не разгонит ли их всех хозяин после трапезы, чтобы набрать более прилежную свиту из числа подчиненных.

Поднесли пиалы с водой. Ситуация напоминала ту, что рассказывал Задорнов, дескать в плошке, что ему поднесли – персик плавал, вот он и выпил содержимое. Откуда же он знал, что вода не для питья, а для мытья рук. Сергею и в голову этого не пришло, он уже стал подносить плошку к губам, когда генерал, увидев такой конфуз, опередил Сергея и запустил в свою плошку измазанные жиром и маслом пальцы. Он ведь мог и не делать этого, дождаться, когда гости выпью воду, и только потом помыть свои пальцы. Свита от такого, наверное, позабавилась бы. Но он не стал ставить гостей в неловкое положение.

Сергей так и не смог смыть весь жир с пальцев, они все равно были покрыты противной слизью. Генерал тем временем, чуть откинулся назад и посмотрел на гостей, а Сергей догадался, что наконец-то трапеза закончилась, и пришло время разговора.

– Что вам надо? – спросил генерал.

– Надо, чтобы ваши солдаты немного побегали, пока не стемнеет. Нам надо снять их обучение.

– Чтобы побегали? – спросил генерал, потом засмеялся, оттого, что просьба была такой несущественной, а он то в голове, наверное, вообразил, что русские попросят его атаковать позиции талибов. – Пусть побегают, ради бога. Хоть всю ночь. Им полезно, – махнул он рукой.

В анекдоте, маленький мальчик, который все никак не мог заснуть, просил у своего папы – командира части, чтобы слоники побегали. Папа, устав укладывать малыша, кричал: «Рота – подъем. Газы».

Сергей представлял – какие были бы лица у наших солдат, прикажи им командир, после того, как они бегали весь день на учениях, опять немного потренироваться. Они проклинали бы всеми плохими словами, которые знали, приехавших к ним журналистов, но афганцы приказ еще немного побегать встретили восторженными криками, будто только и мечтали о новых тренировках и были очень раздосадованы тем, что они так быстро закончились.

Они выстроились на плацу в несколько шеренг и пошли в атаку сомкнутыми рядами, как ходили в наступление армии в прошлые века, но с появление пулеметов и автоматов, от такого построения быстро отказались и только в фильме «Чапаев» так же наступали капелевцы. Атака называлась психической. Она проходила без единого выстрела. У капелевцев просто закончились патроны, но в фильме об этом, конечно, не говорится. Какой-то красноармеец, сидя в окопе и посмотрев на белогвардейцев, восторженно протянул; « красиво идут». «Интеллигенция», – прокомментировал другой, и начал стрелять по наступающим из винтовки. Очень знаковый эпизод. Он невольно показывал – с кем боролись большевики.

Афганцы выставили перед собой автоматы. Это были старинные АК-47 с деревянными прикладами, уже стершиеся от длительного ношения. Кто-то тащил старый гранатомет, не хватало еще только пулемета «Максим», строя музыкантов, которые, играя на трубах и колотя в барабаны, поддерживали бы воинственный дух в солдатах.

Афганцы имитировали атаку. Если они будут наступать таким строем, то один пулемет выкосит их всех за несколько секунд.

– Хап, – или что-то схожее, кричал офицер и солдаты мгновенно падали, распластываясь на плацу, прижимали автоматы к щекам, делая вид, что готовы открыть в любую секунду стрельбу.

Их форма покрывалась новыми слоями пыли. Пыль налипала на лица, как камуфляжная окраска. Офицер кричал следующую команду, солдаты вскакивали и вновь шли в атаку, чтобы спустя несколько метров вновь упасть в пыль. Они могли так упражняться до рассвета, ведь командир приказал им побегать, но только не сказал – сколько им бегать. Сергей вновь вспомнил старый анекдот теперь о том, как старшина приказал новобранцам копать снег отсюда и до обеда. Все происходящее было очень комичным.

– Хватит мучить афганцев, – сказал Сергей Игорю, – темнеет. Надо быстро стенд-ап писать.

– Здесь не хочешь? – спросил Игорь, показывая на афганцев.

– Давай в другом месте, а то картинка получится очень однообразной.

– Как знаешь, – развел руками Игорь.

– Переведи солдатам, что мы закончили, – сказал Сергей Муни, – спасибо им.

Он чувствовал себя режиссером, никак не меньше Бондарчука, который снимает новую версию «Войны и мира», а сейчас он сказал массовке и своему оператору сакраментальную фразу: «Камера стоп. Снято».

Он ткнул пальцем в вершины гор цвета песка, что вырисовывались на фоне быстро темнеющего неба, и сказал Игорю; «там». Казалось, что горы лежат совсем близко, буквально в нескольких минутах езды, но эта близость была обманчивой. Они все ехали и ехали на машине, глотая пыль, а горы все были так же далеки от них, будто они убегали, как линия горизонта.

До них оказалось километров десять, а дорога заняла так много времени, что когда они наконец-то забрались на вершину, совсем уже стемнело и весь мир, что окружал их, терялся в этой темноте.

На вершине был наблюдательный пункт – окоп, вырытый в форме круга, так чтобы солдаты могли обороняться сразу во все стороны в том случае если кто-то это вершину попытается отбить. В центре окопа стоял миномет, а возле него лежало несколько ящиков с минами. Солдаты на наблюдательном пункте давно заметили машину, вероятно, успели выяснить по рации, кто в ней едет, но встречать гостей не вышли, а остались сидеть в окопе, прислонившись спинами к его бортикам.

– Доброй ночи, – сказал Сергей.

Он высился над окопами и ждал приглашения спуститься в укрытие.

Один из солдат встал в полный рост, так что его голова показалась над окопом, махнул куда-то в темную даль, что лежала вокруг них, и сказал; «талибы вон там».

Сергей догадался, что они добрались таки до этой пресловутой первой линии, о которой рассказывал Муни.

– Отлично, – сказал Сергей и, так и не дождавшись приглашения, прыгнул в окоп, а следом за ним спрыгнули и Игорь с Муни.

– Ничего не видно, – сказал Игорь, – мы тут ничего не запишем.

Сергей показал на миномет.

– Стреляете? – спросил он у солдат.

– Бывает, – ответили они.

– Может, стрельнете по талибам разок?

В этом предложении ничего уж сверх наглого не было, потому что солдаты многих стран, когда к ним приезжали на передовую журналисты, демонстративно стреляли в сторону противника, чтобы их смогли запечатлеть за работой. Они ведь могли стрелять куда попало. Эти выстрелы не стоило воспринимать, как подготовку к наступлению, а лишь знак того, что на высоте по-прежнему кто-то находится, и что туда врагам соваться не стоит. Вспышка от взрыва освещала округу. На душе у солдат становилось поспокойнее, когда они видели, что обстановка по-прежнему спокойная и никто к ним под покровом темноты не подбирается. Но стрелять из миномета солдаты наотрез отказались. Может, у них каждая мина была на учете, и за каждый понапрасну сделанный выстрел приходилось отчитываться перед командиром.

– А из автомата? – не унимался Сергей.

– Из автомата – пожалуйста, – солдаты поняли, что так просто от навязчивых журналистов отделаться не удастся. Хорошо еще, что те не стали просить атаковать позиции талибов.

Один из солдат передернул затвор автомата, высунулся из окопа, и пустил в сторону талибов длинную очередь. Сергей видел, как трассирующие пули прорезают темноту и затухают где-то вдали. В ответ тоже раздались выстрелы, но Сергей только услышал эти пули, а не увидел их. Точно так же во время отечественной войны советские и немецкие солдаты изредка тревожили сон своих противников, потом смеялись, что разбудили их, а стрелянные гильзы на дне окопа – говорили о том, что солдаты не сидят здесь без дела, а воюют. Этими очередями можно было переговариваться, как на азбуке Морзе. Ведь по другую сторону обороны у солдат, что сидели в окопе, вполне могли оказаться родственники или знакомые и с ними не плохо было бы обменяться новостями.

Сергей вылез из окопа, помог Игорю. Они разложили штатив. Поставили на него камеру и, находясь в этом месте, на этой вершине, Сергей теперь с полным правом мог сказать, что он действительно находится на передовой линии обороны. Лишь записав свой стенд-ап, спустившись в окоп и посмотрев на немного ошалелые лица солдат, он понял, что сильно рисковал. На фоне неба его фигура была темной, плоской, как мишень, на которой солдаты, обычно, тренируются стрелять. Хорошо еще, что никто из талибов не вздумал проверить – насколько метко он стреляет.

Муни продержался на своей должности всего три дня, и в том, что он ее потерял, никакой вины переводчика не было, просто как-то под вечер в дом, где обитали Сергей с Игорем, пришел афганец, который тоже назвался переводчиком. Внутрь дома он заходить постеснялся, сказал, что ненадолго побеспокоит хозяев, и попросил поговорить с ним на улице.

– Меня зовут Абдул Шукур, – представился парень, но для краткости можно меня называть Шурик.

Сергей по фильмам Гайдая давно привык к тому, что имя Шурик должны носить светловолосые парни в очках, но этот афганец был абсолютной противоположностью тому образу – волосы черные, густая, но не очень длинная окладистая борода и никаких очков. Имя Шурик никак к нему не вязалось, потому что человека этого надо было называть хотя бы полным именем, а то и по имени отчеству. Уж очень солидно он держался и не заискивал перед журналистами, как Муни.

– Вы ведь Сергей и Игорь? – спросил Шурик.

Сергей кивнул, этот разговор ему начинал не нравится, ждал он от него чего-то плохого, будто этот афганец пришел к ним на какую-то разборку.

– Вы ведь с Муни работает. Но это не правильно. Вы связались с пустым человеком. Он выскочка. Вам не следует с ним работать.

– С кем же мы по-твоему должны работать? – спросил Сергей.

– Со мной, – сказал Шурик, – вот ведь куда вас возил Муни – на бывшую советскую базу и на линию обороны?

Похоже, Шурик был хорошо осведомлен обо всех перемещениях русских и это наводило на мысль, что их передвижение отслеживали, а сам новоявленный переводчик, был связан с афганскими спецслужбами. Не будет же он по собственной инициативе выяснять маршруты поездок всех журналистов.

– Да, – сказал Сергей.

– Вы и сами могли туда приехать. Для этого вам не нужен был никакой сопровождающий. Там не надо было показывать никаких бумаг, чтобы вам разрешили снимать.

– Нам вообще-то переводчик все равно был нужен, – сказал Сергей.

– Да, – согласился Шурик, – но у каждого переводчика должна быть папира – разрешение на его деятельность. Имея такую папипру, он может придти в любое официальное ведомство, к любому командиру, показать ее и попросить о помощи. В любом населенном пункте переводчик может придти в полицейское отделение, попросить разрешение на съемку и ему не откажут. Имея эту папиру, переводчик несет ответственность за тех, с кем работает, а у Муни такой папиры – нет. Он ведь не говорил, что она у него есть, что она вообще должна быть у переводчика?

– Не говорил, – согласился Сергей,

– А у меня она есть.

С этими словами Шурик достал из кармана листок бумаги и протянул его Сергею. Но все надписи на нем были написаны арабской вязью, в которой Сергей не мог понять ни единой буквы, и пусть на листке этом стояла печать, он вполне мог оказаться счетом из гостиницы или какой-нибудь другой бумажкой, не представляющей никакой ценности.

– Ты, значит, предлагаешь нам дать под зад ногой Муни и взять на его место тебя?– спросил Сергей.

– Вам будет со мной удобнее работать, – сказал Шурик.

– Хочешь – в дом проходи, подожди там немного, нам надо посоветоваться, – сказал Сергей.

– Я здесь подожду.

– Как знаешь.

Приложившись к дверям ухом, Шурик, мог бы расслышать – о чем советовались журналисты, да и не делали они из этого никакой тайны, говорили в полные голоса, не переходя на шепот. Игорь высказал идею, что у местных переводчиков есть профсоюз, он регулирует их деятельность, а если кто собирается у них работу перехватить, то его находят в придорожном арыке с перерезанной глоткой, а журналистов, на которых он работал – не находят вовсе.

– Вот у тебя и фантазия разыгралась, – засмеялся Сергей от таких высказываний.

– Посуди сам, порядков мы этой страны совсем не знаем. Может, правда нарушили чего, оскорбили кого-то, а этот Шурик выглядит куда как солиднее, чем Муни, да и по-русски говорит гораздо лучше, наверняка, и знает больше. Он, наверняка, не на телемастера учился, а в военной академии обучался.

– У меня еще впечатление сложилось, что он из контрразведки, – сказал Сергей.

– У меня тоже. Представляешь, мы за ним, как за каменной стеной будем.

– Вот только, боюсь, возить он нас будет лишь в те места, где разрешено снимать.

– Ну и пусть. Мне кажется, что у нас другого выхода нет. Откажем Шурику, придет какой-нибудь другой Вовчик, тоже из органов.

– Согласен.

– Только денег ему больше, чем Муни не давай. Обговори это сразу же.

О решении своем Сергей сказал Шурику, обсудил с ним размер гонорара. Переводчик не спорил, вероятно, он получал зарплату в другом ведомстве, а теперь вот мог еще и немного подзаработать, используя свое служебное положение.

Утром пришлось рассчитать Муни. Сергей с Игорем вышли к нему, объяснили ситуацию, сказали, что работой его довольны, но вместо него с сегодняшнего дня у них будет другой переводчик, попросили обиды на них за это не держать. Сергей вытащил из бумажника 50-доларовую бумажку, протянул Муни.

– Вот тебе неустойка за сегодняшний день.

– Надо бы с Шурика эти деньги удержать, а то нам сегодня переводчик по двойному тарифу обходится, – сказал Игорь, когда Муни, попрощавшись, грустно потащился на биржу. Вообще-то за эти несколько дней он заработал столько, сколько многие не зарабатывают за полгода, так что в ближайшие месяцы голодная смерть ему не грозила.

– Да, ладно, – махнул Сергей, – не обеднеем.

Шурик перво-наперво предложил съездить на первую линию обороны. Сергей подозревал, что она окажется так же далеко от линии фронта, как и та, на которую вначале возил их Муни. Такое предложение его разочаровало. Он рассчитывал, что у нового переводчика есть какие-то связи, а выходило, что они поменяли шило на мыло. К этому моменту они уже записали несколько интервью с афганскими военными. Текст в них почти не менялся, как будто его где-то писали, а затем рассылали по командирам частей, те его выучивали и воспроизводили на память. Внешне офицеры выглядели примерно тоже одинаково. Сергей видел, что афганцы побаиваются наступать, но на словах то они уверяли журналистов, что скоро пойдут в самое решительное наступление. Вот только надо дождаться приказа генерала Дустума и как только это произойдет – они сметут талибов и дойдут до Кабула.

– Тогда, тогда давайте запишем интервью с генералом Дустумом, – сказал Шурик, увидев, что Сергей не очень доволен его предыдущим предложением,

– Ты устроишь интервью с генералом Дустумом?– приободрился Сергей.

– Ну, э, не совсем, – начал мямлить Шурик. Предыдущее предложение у него с губ сорвалось прежде чем он успел хорошенько подумать и теперь мозги его лихорадочно искали решение – как же выбраться из щекотливой ситуации, – один из местных начальников позвонит генералу Дустуму, а вы запишите это эксклюзивное интервью.

– Здесь у кого-то есть телефон? – спросил Сергей, чувствуя подвох.

– У вас же есть спутниковый. Вы его дадите начальнику. Он с него позвонит, – сказал Шурик, – у вас же есть громкая связь на телефоне?

Сергей кивнул.

– Вот, – продолжал Шурик, – звать начальника?

– Давай, – сказал Сергей.

Предложение было забавным. Главное, чтобы местный начальник не вздумал звонить куда-нибудь в Пакистан по своим делам. Все равно ведь Сергей не сможет понять, что он говорит. Шурик же, чтобы не потерять своего рабочего места, может уверить их, что разговор был действительно с генералом Дустумом, а не с каким-нибудь родственником, живущим в Пешаваре. Этак, скажешь, что в сюжете был голос генерала Дустума, а потом вскроется, что все было совсем не так. Ох и скандал начнется..

Нечто подобное уже случалось. Иностранная редакция центрального радио в советские времена вещала на весь мир, так вот там работал один из сотрудников, который знал какое-то африканское наречие, которое кроме него не знал никто. Он должен был на этом языке читать сводку новостей. Вместо этого он просто рассказывал какие-то истории одному из своих знакомых, что в этот момент приник к радиоприемнику на другом краю земли. Вскрылось все это только года через полтора.

Сергей вытащил из сумки спутниковый телефон, положил его на капот автомобиля и настроил на спутник. Тем временем, пришел местный начальник. Вид у него был такой, что лучше в темном переулке с ним не встречаться, да и на дороге, если он руку поднимет – не тормозить, а посильнее жать на газ. Сергей всегда задавался вопросом – над кем же начальствуют местные начальники, не иначе как над местными банд-формированиями.

Начальник достал откуда-то из складок своих штанов мятую бумажку, развернул ее, потом, перебирая губами, стал набирать на телефоне номер, постоянно сверяясь с бумажкой и держа ее перед глазами. Бумажка была замасленной, очевидно начальник частенько брал ее в руки прямо после трапезы, во время которой он ел пальцами рис. Долгое время начальник стоял задумчиво, прислушиваясь то ли к тишине в трубке, то ли к гудкам. Наконец он положил трубку на аппарат, повернулся к Шурику и что-то ему сказал.

– Генерал Дустум – не доступен, – сказал Шурик и добавил очень серьезно, – наверное, он сейчас на важной операции.

Выражение на лице его в эту секунду было таким, что хоть агитационный плакат с него рисуй. Вероятно, он сейчас представлял, как генерал Дустум, поднявшись первым из окопов в полный рост, ведет своих подчиненных в атаку на талибов, а те в страхе разбегаются. Сергей не стал скрывать улыбки. Ему понравилась изобретательность Шурика и он не стал выговаривать за эту театральную постановку. Он хотел уж было переписать номер, но подумал, что номер на бумажке вряд ли принадлежит спутниковому телефону генерала Дустума, да и начальник скажет, что не может его дать, что это секретные сведения.

«А может у кого-то из местных начальников есть бумажка, с записанным на ней номером спутникового телефона Бен Ладна? – подумал Сергей, – забавно было бы попробовать позвонить и ему».

Теоретически спутниковый телефон мог работать на прием. Генерал Дустум или кому там принадлежал номер на бумажке, мог перезвонить на не принятый звонок и выяснить – кто его хотел побеспокоить. Но входящие звонки стоили в несколько раз дороже, чем исходящие, чуть ли не целое состояние. В условиях дефицита бюджета компании по-прежнему приходилось на многом экономить, и функция приема звонков в телефоне Сергея была выключена.

Зато были и другие виды общения. Когда Сергей с Игорем в очередной раз приехали на передний край обороны, то афганские солдаты, что там находились, предложили им пообщаться с талибами. Сергей подумал, что у него попросят спутниковый телефон, но оказалось, что солдаты будут общаться с талибами по рации. Они давно уже выяснили все позывные и знали многих противников по именам.

Солдат поднес к губам рацию и начал говорить какую-то тарабарщину, в отчет слышалось тоже нечто непонятное, но Шурик, внимательно слушая этот разговор, начал посмеиваться, будто ему рассказали анекдот. В речи солдата часто проскальзывали слова: «кор», «кус», «хар». Сергей уже выяснил их значение и тоже начал посмеиваться, потому что солдат обливал талиба ну просто потоком непристойностей. Вот только переводить на русский в своем сюжете он их не стал бы, потому что, кроме слова «осел», вместо остальных слов пришлось бы вставлять писк.

– Каре хар, – кричал солдат. Это было очень сильное ругательство и наконец он выдал, – кере хар дар кусе занеб.

Шурик замолчал и восторженно уставился на солдата, а потом посмотрел в ту сторону, где находились укрепления талибов. Это ругательство было смертельным оскорблением, он ждал, что терпению талибов придет конец и они для очистки совести обстреляют окопы противников. Но, похоже, подобные сеансы взаимных оскорблений случались здесь довольно часто.

Шурик даже в тридцатиградусную жару ходил в черной кожаной куртке, а водитель – в серой много раз стиранной хламиде. У Шурика была покладистая борода, а водитель – чисто брился, да и был совсем молод, так что внешне они были полной противоположностью: один – светлый, а другой – темный, ну как два соседних квадрата на шахматной доске.

В свободное время Шурик читал книжки и попытался даже как-то обучить грамоте Сергея. Слова писались, как и у арабов с права налево. Дальше этого дело не пошло. Сергея повергла в ступор строка, в начале которой и в конце были замысловатые завитушки, а соединяла их длинная, на всю страницу, прямая полоса. Так вот оказалось, что эта прямая тоже обозначает несколько звуков.

– Нет, – сказал Сергей, – я это не смогу понять.

Через несколько дней поездок – они не то чтобы сдружились с переводчиком и водителем, а просто начали чувствовать себя очень раскованно, настолько раскованно, что Сергей решил попробовать сесть за водительское кресло, он ведь никогда не водил машину с правым рулем. Водитель охотно согласился уступить свое место, а сам отправился в заднюю часть пикапчика, там устроился на сидении и быстро заснул.

Переключать скорость левой рукой было непривычно. Знающие люди говорили, что привыкнуть к праворульной машине можно за день, но эта была на дизеле, коробка скоростей у нее была разбита и переключалась с каким-то визгом и скрежетом. Сергей каждый раз вздрагивал от этих звуков, все ждал, когда же у машины что-то отвалится. Она была неприхотливой, как местные тягловые животные, привыкшие питаться подножным кормом. У нее часто закипал радиатор, из него начинали вырываться густые клубы пара, водитель тогда останавливал машину, говорил, что надо немного подождать, вытаскивал мятое ведро и шел к ближайшему арыку. Там он набирал грязную мутную воду и лил ее в радиатор.

«О, ужас, – думал Сергей, глядя на все это, – а мы то в радиатор дистиллят заливаем, антифриз, а выходит, что подойдет вода из под крана, если уж машина не ломается от той гадости, что льет в нее водитель».

Но за десять километров до Хаджи Багаутдина машина встала, больше не включалась и даже проснувшийся водитель не смог вдохнуть в нее жизнь. Сергей молча развел руками, приготовился к тому, что водитель начнет клянчить у него деньги на ремонт, но тот только махнул – дескать что-нибудь придумаю и остался чинить машину. Остаток пути Сергею, Игорю и Шурику пришлось пройти пешком. Они надеялись, что встретят попутку, но как назло дорога вымерла и до своего дома они дошли едва держась на ногах.

На следующее утро ноги ломило, как после усиленной тренировки. Сергей чувствовал себя разбитым, и ему стоило больших трудов заставить себя подняться. Он посмотрел на часы. Оказалось, что они давно уже должны были выехать на следующую съемку.

– Вставай лежебока, – стал Сергей тормошить Игоря, но тот, едва разлепив веки, только слабо отбивался и спросонья говорил что-то вроде: «отстань ирод, я ног своих не чувствую».

– Ныть будешь, когда домой приедешь, а сейчас собирайся, – не отставал от него Сергей.

Он вышел на улицу. Шурик терпеливо ждал их возле дома.

– Что не зашел? – спросил его Сергей.

– Не хотел вас тревожить, – расплылся в любезностях Шурик.

– А водитель где? – спросил Сергей.

– Не знаю, – сказал Шурик.

Они прождали водителя еще час, но тот так и не приехал – то ли он не смог починить свою машину, то ли решил больше не связываться с журналистами, потому что убытков от них больше чем прибыли. Не хотелось думать, что под покровом ночи на него напали разбойники, убили, сбросили в придорожный арык, а машину забрали. Стоило вернуться на то место, где они его оставили накануне и проверить – не лежит ли где-то его хладный труп.

– Да не стоит, – сказал Шурик, – места у нас спокойные. Что ему будет? Захочет – сам приедет.

«И что мы будем делать без машины?» – подумал Сергей, но ответ напрашивался сам собой.