Loe raamatut: «Большая автобиография. 5 частей»

Корректор Андрей Кузнецов

© Александр Невзоров, 2022

ISBN 978-5-0055-9630-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1

Родился я 25 мая в 1958 году в Караганде. Где, где? В Караганде. На следующий день, как рассказывала мама, город накрыла большая шапка снега. К чему это я? Да так, ни к чему.

Интересно, большая книга получится или нет? Информации – миллионы, миллиарды гигабайтов. Дело – только в желании. Будет ли произведение любопытно читателю? Не знаю. Это не коммерческий проект, пишу для себя. Недавно опубликовал книгу о подвиге своего дедушки, Невзорова Александра Александровича, в годы войны. Много есть к нему вопросов, а спросить не у кого… Так и моя книга – снимет, может быть, часть вопросов у потомков, исследователей моей жизни. Круто сказано?

Из раннего детства я помню такой момент – в квартире 28 по Советскому проспекту д. 13 (в Караганде), я прыгаю на большом сундуке с коваными углами. «Не надо, – говорят взрослые. – Бабушка умерла». Моя бабушка, Кириллова Нина Антоновна, в девичестве Чередниченко, умерла, когда мне было 3 года.

Садик помню смутно. Хорошо помню запахи детства. Если зимой, в мороз, шарфом прикрыть рот и нос, то возникает запах сырости, запах тающего снега. И сразу вспоминается тёмное зимнее карагандинское утро, когда стоишь с мамой на автобусной остановке, укутанный шарфом. В садике был резкий запах кухни, запах туалета. В школе запах парты, запах чистых тетрадей, книг…

В детском саду мы боролись за хлебные горбушки, кто первый схватит. Там нас учили не оставлять ничего на тарелке. Эта привычка сохранилась у меня до сих пор. Бывает, и есть уже не хочется, и некуда, а надо, заставляю себя. «Посуда любит чистоту».

В садике у меня появилась любовь. Наверное, первая. Её звали Оля Банкина. Казашка. Казашка, и с такой фамилией? Девочку эту помню плохо. Больше по рассказам взрослых. Она сидела на скамейке, я садился рядом и клал голову ей на колени. Вот такая любовь.

Позже я водил в садик, точнее, забирал оттуда, своего младшего брата Лёшу. У нас с ним разница в 6 лет. Все взрослые «обитатели» учреждения со мной приветливо здоровались, меня тут помнили. Я же никого не помню. Говорят, что когда я был маленьким, меня спрашивали: «Мальчик, как тебя зовут?». А я отвечал: «Сашенька, хороший мальчик».

Тема любви, тема взаимоотношений полов сопровождает человека на протяжении всей жизни. Не стал исключением и я. Вторая (как минимум) моя любовь – Наташа, фамилию не помню… Мы учились с ней во втором и в третьем классах. Её мама была учителем, нашим классным. Эту девочку я тоже почти не помню. Помню, что нравилась, и всё. И ещё помню, как ходили мы тогда на танцевальные занятия. И один мальчик, Саша Колосков (его фамилию я почему-то запомнил) во время танца поцеловал Наташу в щёку. И все смеялись! Смеялся и я, и, вроде бы, не ревновал.

Говорят, что в старости, в глубокой старости помнятся хорошо именно годы детства. И (наверное) чем старше человек (чем ближе к концу), тем более ранние события вспоминаются. Если я не помню фамилию Наташи из второго класса, значит, у меня ещё есть резервы. Поживём ещё!

Моя бабушка, мама папы, Невзорова Мария Марковна, в девичестве Иванова, жила в Ленинграде. И поэтому каждое лето я отдыхал здесь, на даче, которую снимали бабушка и дедушка. Дача была в Васкелово, чудесное место. Река, озеро, лес, рыбалка, грибы, разные игры… Каждой весной я с радостью ехал в Ленинград, обратно в конце лета в Караганду возвращался с неохотой.

К семи годам я уже умел плавать. Мы с товарищем, Андрюшей Кудрявцевым заходили по шею в воду и плыли к берегу. Плыли под водой, рассматривая по ходу движения разные камушки, листочки и тому подобное. С тех пор появилась у меня страсть к подводному плаванию. Школьником я вёл специальный альбом, куда вклеивал вырезки из газет и журналов про дайвинг (тогда такого слова ещё не было). Рисовал и сам картинки, как люди плавают, исследуют подводный мир. Но до сих пор мечта моя так и не исполнилась. У меня нет гидрокостюма, нет подводного ружья. Да и любовь к воде с возрастом охладевает…

В третьем классе родители отдали меня в секцию плаванья. Бассейн в Караганде находился недалеко от нашего дома. Жили мы тогда на проспекте Кирова, сейчас не знаю, как он называется, наверняка как-нибудь не так. Советский проспект теперь называется Бухар-Жырау (для справки).

Сначала у меня был один тренер, потом другой. Занятия проходили всё интенсивнее. Я сдал на разряд, стал участвовать в соревнованиях. Помню свой первый старт…

Дистанция – 50 метров, туда и обратно. Стиль – вольный, то есть, кроль. Стою в ряду юных спортсменов, жду вызова на старт по громкой связи. Неожиданно возникает в животе позыв. Позыв к стулу. Сильно, резко. Что делать? Бежать обратно в душевую? Но ведь сейчас вызовут. А если я обделаюсь в бассейне? А на трибуне – родители, вон они мне машут. Ни жив, ни мёртв подхожу к тумбочке. Старт! Гребу изо всех сил. Нас всего пятеро, пять дорожек. Кто придёт первым? Прихожу вторым. Но и это не плохо. Лучшее личное время. Вылезаю из бассейна. А как же живот? Всё прошло. Так же неожиданно закончилось, как и началось.

Плавание пришлось оставить. Начало ухудшаться зрение, близорукость. Врач сказал, что виной тому может быть хлорка. Хлорка из воды бассейна. Я, конечно, не доктор, но утверждение о том, что близорукость возникает от воды с хлоркой, кажется мне натянутым.

Забавный случай произошёл со мной, когда я уже учился в институте, в ЛИИЖТе. На уроках физкультуры я ходил на плавание. Купались мы в бассейне «Локомотив» на Константина Заслонова. Занимался я без очков, без очков для плавания (тогда их ещё, наверное, вообще не было). Обычные очки в бассейне тоже не оденешь. А зрение у меня почти всю жизнь было минус три. Так вот, выхожу я из воды, иду в душ. Захожу в душевую, продвигаюсь вглубь. Слева и справа открытые кабинки, в них моются люди. Что-то здесь мне показалось необычным. Что именно – я сразу не понял. Раздался очень громкий, режущий уши визгливый крик. Женский! Крик напрочь рвал барабанные перепонки. Оказывается, я зашёл в женскую душевую. Пулей вылетел я оттуда. И зачем было так кричать? Боялись, что я их всех изнасилую?

Долгое время я не мог научиться нырять вниз головой. Уже занимаясь в секции плавания, прыгал с тумбочки ногами вперёд или плюхался на живот. А падать на воду животом или боком больно. Друг мой по даче, Андрей, уже вовсю прыгал с самодельной вышки вниз головой, а я всё не мог. И боялся, и не получалось. Все родственники, стоя на берегу, уговаривали меня нырять. Я забирался на вышку (высотой около метра), махал взад-вперёд руками, наклонялся, отталкивался ногами и… падал на живот. Из глаз слёзы – и больно, и стыдно. И вот однажды, в Караганде, занимаясь плаванием «профессионально», мне приснился сон. Будто бы я в бассейне, ныряю в воду с бортика. Прыжок получается отлично, я вхожу в воду гладко, без брызг. Что-то внутри «щёлкнуло», и когда я пришёл в бассейн, то сразу прыгнул с бортика вниз головой. И у меня получилось! И стало получаться почти всегда.

Однажды на даче я решил показать «класс» взрослой девушке, дочке хозяев дачи, Нине Толстокоровой. Честно говоря, я был тогда в неё немного влюблён. Я стою на вышке, лицом к берегу.

– Нина, смотри, как я ныряю!

С силой отталкиваюсь ногами, лечу назад. Вверх и назад. И тут вода прямо обжигает спину болью, я падаю плашмя. Больно до слёз. И слёзы показать нельзя, и стыд нельзя показать, и спину красную.

Интересная штука – память. Одно вспоминается, другое нет. Несколько лет назад мы встретились с Андреем Кудрявцевым, моим другом детства. И стали вспоминать дачу, Васкелово, наши приключения.

– А ты помнишь, как…

– Нет, не помню. А ты помнишь…

– Нет, этого не было. Было не так…

Да и сама память меняется. Когда вспоминаешь часто какой-то эпизод или рассказываешь о нём, получатся так, что события прошлого изменяются. Большей частью, в лучшую (для вспоминающего) сторону.

Когда через много лет я посетил Васкелово, Плотину, я не узнал многие места. И потом себя ругал – зачем я поехал. Пусть бы детские места остались в памяти такими, какими были тогда, без этих изменений.

Дедушка мой, Невзоров Александр Александрович, 1912 года рождения, участник войны. Награждён тремя боевыми орденами. О нём я выпустил отдельную книжку, она называется: «Невзоров Александр Александрович, подвиг в документах». Советую почитать. Она выложена на всех крупнейших «прилавках» Интернета. Дедушка, помню, каждый день (вечер) выпивал «маленькую», и любил закусывать килечкой. И делал бутербродики-солдатики. Один из подвигов деда опишу здесь, не терпится, прямо руки зудят. Будучи командиром разведгруппы (заканчивал войну он в должности «начальник разведки стрелкового корпуса»), он с бойцами зашёл в тыл врага на 45 километров. Дело было на Украине, в 44 году. И с боем занял село, оно называлось (сейчас найду) Женево-Криворожье. Фашисты начали атаковать, но выбить отряд не сумели. А разведчики дождались, пока подойдёт корпус. А корпус шёл без боёв, беспрепятственно, потому что враг принял разведотряд за основные силы. За этот подвиг дедушка получил орден «Красного Знамени».

В четвёртом классе я пошёл в другую школу, в Первую. Мы переехали с Кирова опять на Советский. В школе №1 города Караганда я учился с 4 по 8 класс. Это было время для меня особенное. Почему, по какой причине? По остроте чувств, по силе ощущений, по значимости некоторых событий.

В пятом-шестом классах я опять влюбился. В Свету Соловьёву. Помню, как однажды на уроке я сидел и смотрел в окно.

– Невзоров, о чём ты мечтаешь? – спросила учительница.

Нина Васильевна, наша классная, «Нинушка». Она была, помню, очень фигуристой женщиной. На голове она носила высокую башню из волос. Из-за крупных форм, я стеснялся смотреть на неё долго.

– Он мечтает о Свете Соловьёвой, – крикнул кто-то.

И весь класс засмеялся. Я покраснел и украдкой посмотрел на Свету. Она тоже покраснела.

Недавно я стал «другом» Светы Соловьёвой в Одноклассниках. Она живёт в Германии, узнать её по фото трудно. Но хотя есть что-то, то, что мне когда-то нравилось. Светочка, тебе воздушный поцелуй!

Буду писать Автобиографию долго. Обычно я пишу быстро и коротко. Но здесь не буду. Хочется написать уже большую книгу, тооолстую. Чтобы стояла в книжном магазине на полке рядом с томами классиков… Дам себе срок, допустим, до конца года. До 31 декабря 2021 года. А 1 января – опубликуем. Материала для написания книги много. Он (материал) неиссякаем…

Пишу Автобиографию без какого-либо графика и плана. Записываю отдельные мысли, не привязываясь ко времени возникновения событий. Читать книгу будет интересно (как мне кажется) с любой страницы, с любого места. Короткие, ёмкие абзацы воспринимаются легко, «проглатываются» быстро.

Всю жизнь я ношу очки. Большого неудобства в своём возрасте уже не испытываю. Но не так гладко всё было в детстве и юности. В школе меня не дразнили очкариком, если только (может быть) за глаза. Но бывали неприятные случаи. До сих пор помню, как один одноклассник, Саша Кононов, обозвал меня «очкастой обезьяной». Кстати, недавно в Одноклассниках мы с ним тоже подружились. Интересно, помнит он тот случай или нет?

В детстве у меня была мечта. Вот исправится у меня зрение (а почему вдруг оно должно исправиться?), возьму я очки и со всего маху разобью о большой камень. Именно о большой. К пятидесяти годам (последние 10—15 лет) зрение неожиданно стало улучшаться. На осмотре у врача мне поставили диагноз – не минус три, а минус полтора. Я обрадовался.

– А может быть, что мой минус совсем пройдёт, с возрастом? – спросил я у окулиста.

– Может, – отвечал он.

Но ответ оказался не совсем полным. Позже выяснилось, что минус компенсируется плюсом. Теперь у меня минус полтора и плюс полтора одновременно. А когда будет вместо минуса ноль, тогда плюс достигнет трёх.

В пятом или шестом классе я впервые испытал эрекцию и семяизвержение (после этих слов категория книги будет 18+). В пятом классе мне было 13 лет. То, что я испытывал тогда, можно читать только тем, кому больше восемнадцати лет. Читать про такое до 18-и нельзя. А писать можно? Если бы я писал в рубрике 18+, будучи сам 13-летним, то нарушал бы законы? Хрень какая-то.

Родители пытались меня всё одеть в шорты. Это сейчас в шортах ходят и юноши, и дедушки. А тогда в коротких штанишках рассекали только маленькие мальчики. Так вот, в шортах (почему-то только в них) у меня выделялся мой «писюн», как мне казалось. Я этого очень стеснялся. Одевал и обтягивающие плавки, и пытался сделать какую-то петлю из резинки. В общем, намаялся.

Предки мои по линии папы, Невзоровы (рассказывала мне когда-то сестра деда, Ильинская Антонина Александровна), приехали в Петербург ещё до революции из провинции, из города Галич в Костромской области. Из тех же краёв (вот ведь совпадение!) приехала в Ленинград моя первая жена, Полысаева Валентина Васильевна.

Предки по линии бабушки (папиной мамы) родом из Харькова. Говорили, что кто-то из них владел собственной железной дорогой. Наверное, поэтому я пошёл учиться в железнодорожный институт.

Национальности родственников со стороны мамы перемешаны. Там были и русские, и украинцы, и поляки, и, вроде как, татары.

С периода полового созревания резко повысился интерес к противоположному полу. Я хотел любви, ждал её. Но до настоящей встречи с физической любовью было ещё очень, очень далеко.

Мой брат, Лёша, младше меня на 6 лет. Два года назад он умер, в возрасте 55-и. Когда он был маленьким, ещё до школы, наверное, он ходил со своей подругой Викой, собирал пустые бутылки. Бутылки сдавал какому-то мужику, а на вырученные деньги они пили газированную воду с автоматов и ели мороженое. И всегда у него из носа тянулись зелёные сопли. Однажды, будучи дома, он чихнул, и сопли выскочили наружу.

– Мама! – закричал я.

– Что, испугался? – довольно произнёс он.

В Ленинграде он любил ездить на эскалаторе в метро. И вот они с бабушкой за руку ездили всё на станции «Площадь Александра Невского» вверх-вниз, вверх-вниз. «Лестница-чудесница».

У нас была ваза из так называемого «чешского стекла», которой мама очень дорожила. Ей её подарили в школе, где она преподавала математику. Ваза была необычной геометрической формы, нескольких цветом. Однажды, когда мы с братом были одни дома, она треснула и раскололась пополам. Мы слышали треск и сразу прибежали в комнату. Ваза раскололась сама!

– Кто это сделал? – спросила мама, придя с работы.

– Сама.

– Но я всё равно узнаю. Сознайтесь лучше сейчас.

Мы не сознавались. Уже прошло много лет, когда вдруг вспомнили про эту вазу.

– Так кто её всё-таки разбил? – спросила мама.

– Сама.

Она так и не поверила. Два месяца назад мама умерла…

Про шорты. Помню пионерский парад по Советскому проспекту. Он начинался где-то от нашего дома (№13) и шёл в центр города, чуть ли не до вокзала. Участвовали все школы. У каждой школы города (или класса?) был свой цвет пилоток, которые изготавливали сами. Пионеры, все мальчики и девочки, были в белых рубашках и галстуках (красных, естественно). Ну, низ – у девочек короткие юбки, у мальчиков – шорты. День Пионерии отмечался в конце весны, уже почти летом (19 мая – только что посмотрел в поисковике). Было тепло, звучали барабаны, трубили горны. Пионеры стройными рядами маршировали по городу. Так это было здорово!

После парада мы пошли гулять в парк. Стояла жара, но на озере почему-то был ещё лёд. Мяч улетел в водоём, и я полез его доставать. И провалился под лёд. И пришёл домой мокрый и грязный.

В детстве я много болел. Очень много. В поликлинике у меня была карта такой толщины, что удивлялись врачи.

– Это карта не пионера, а пенсионера, – говорили они.

В основном, я простужался. В горле у меня были гланды, которые являлись темой дискуссии взрослых – удалять их или нет. Так я до сих пор с ними и живу. Как поем мороженого или выпью холодной воды, так сразу всё, болит горло.

В «октябрята» меня принимали, когда я болел. Учительница вместе с несколькими детьми пришли домой и вручили мне октябрятскую звёздочку. Одноклассники желали скорейшего выздоровления. Вспоминаю с умилением.

В пионеры вступать было сложнее. Вначале на наш класс выделили разнарядку – 3 пионера. Учительница (классная) предложила каждому ученику написать на бумажке трёх наиболее достойных кандидатов. Потом она читала фамилии учеников из записок и писала их на доске. Я занял… четвёртое место. Было обидно до слёз. Слёзы душили натурально.

Следующий приём в пионеры был массовым, принимали всех подряд. А с комсомолом я спешить, почему-то, не стал. И вступил в него в конце восьмого класса, перед отъездом в Ленинград. Воспользовавшись тем, что моя двоюродная сестра, Катя Дорофеева, была секретарём комсомольской организации школы.

В партию (большевиков) я вступил в 1986 году, будучи уже офицером внутренней службы (МВД). Ко мне подошёл начальник и сказал, что пора вступать. Ну, я и вступил, вляпался…

Партбилет я «положил на стол» будучи ещё капитаном внутренней службы, в 1991 году, когда честные люди (к которым я себя относил) выходили из партии. Вот мой отец, Невзоров Геннадий Александрович, из партии не выходил. Его партбилет лежит у меня в столе…

Интересная история – в нашей семье я один являлся приверженцем демократии. Брат, отец и мать (все покойные) были настроены против. Против перестройки, против Ельцина, против Чубайса. Они симпатизировали Сталину. Вот ведь парадокс.

Сегодня, как и раньше, меня окружают люди, которым не близки свобода и демократия. Которые голосуют за Путина, за тоталитаризм. Я их не понимаю, они не понимают меня. Как так? Мы росли в одно время, в одной стране, в одном городе, в одной семье, наконец. Брат на брата, как в гражданскую войну…

Когда я в детстве болел, то читал. Вообще, любил читать. Читал всё, что было под рукой. И классиков, и современников, и газеты, и журналы. Телевизор появился в нашем доме, когда я учился в третьем классе. Папа взял его напрокат. Квартира на Кирова состояла из 2-х комнат. Одна – проходная, гостиная, где спал я, там и поставили телевизор. Вторая – спальня, где спали родители и младший брат. Первый фильм, который мы вместе посмотрели, был детектив. По его окончании все ушли в свою комнату, а я остался один. Совсем рядом была входная дверь в квартиру, за которой постоянно слышались какие-то шорохи, вздохи. В ту ночь я почти не спал.

Вообще, я любил болеть. Тебя окружают вниманием и заботой. Делать ничего не надо. Только валяйся в постели, да читай. Когда я готовил уроки, я клал интересную книжку под учебник и втихаря её читал. Если в комнату кто-то заходил, я делал вид, что учу домашнее задание. Учился я по-разному.

Читать и писать я выучился ещё в 6 лет. Двоюродная сестра, Катя, с которой мы жили «бок о бок», старше меня на год. И программу первого класса я проходил вместе с ней. А когда сам пошёл в школу, мне это было уже не интересно, я всё знал. Тем не менее, первый класс я закончил на «отлично». Жаль, что медали дают лишь за окончание школы, а не класса…

До четвёртого класса у меня не было троек. А 10-й я закончил без четвёрок и пятёрок. В старших классах учиться я вообще не хотел. Прогуливал занятия, уроки не делал. После восьмого класса я стал курить. Иногда выпивал…

После школы, по настоянию родителей, решил поступать в институт. Да и в армии служить не хотелось. Куда идти? Институтов в Ленинграде много. И почти везде высокий конкурс. И куда мне, со средним школьным баллом в размере трёх? Система тогда была такая – четыре экзамена (вступительные) + школьный балл. Кто больше наберёт, тот и поступает. Для разных институтов и специальностей – разные проходные баллы.

И я пошёл в железнодорожный. Почему? Мне нравились поезда, электрички. Как здорово было сесть в электричку, чтобы ехать на дачу в Васкелово. Вагоны того времени – это свой мир, своя, неповторимая атмосфера.

Сперва мне не повезло. Документы, которые я сдал на Эксплуатационный факультет, мне вернули. Из-за плохого зрения. И тут, неожиданно, в коридорах ЛИИЖТа, я встретил приятеля. Да нет, не приятеля, – друга, Сергея Потапова. Мы с ним учились в одном классе последний год, в школе №143.

– Подавай документы на Механический факультет, на специальность «Строительные машины», – сказал он. – У меня там всё схвачено. И тебя возьмём.

Папа у Серёжи, Потапов Серафим Николаевич, морской офицер, капитан второго ранга, преподавал в училище для подводников (Высшее военно-морское училище подводного плавания). И все думали, что Сергей пойдёт туда. Как и Алексей Былинкин, наш одноклассник и товарищ, чей отец преподавал там же.

Ловлю себя на мысли, что тороплюсь писать. Это от избытка информации.

Ну ладно. На строительные машины, так на строительные. Первый экзамен – физика. Устно. Физика – не самый сильный мой предмет. Вытаскиваю билет. Ответы на пару вопросов, вроде бы, знаю. Но два других – большое сомнение. Начинаю писать, готовиться к ответу.

– Молодой человек, Вы готовы? – спрашивает проходящий мимо член комиссии, мужчина.

– Да нет ещё…

– Пойдёмте.

Повинуюсь преподу, иду за ним, как на эшафот.

– Рассказывайте.

Рассказываю, запинаясь, что помню.

– Хорошо, пять.

ПЯТЬ??? Вот это экзамен?! Как просто сдавать вступительные экзамены в ВУЗ!

Будучи школьником, а потом и студентом, я изредка навещал свою тётушку, сестру деда, тётю Тоню. На улице Замшина у неё была однокомнатная квартира. Она угощала меня чаем, сладостями, давала немного денег. На карманные расходы.

– Про то, что ты сдал экзамен на 5, говорили по радио, – удивила она меня.

– Точно?

– Да. Сказали – в ЛИИЖТе первый день вступительных экзаменов. Сдали на 5 такие-то абитуриенты. В том числе – Невзоров Александр.

Вот это да! Прогремел на весь город! Я тогда ещё не знал, что пятёрка по физике «заработана» моим папой, который то ли нашёл знакомого в приёмной комиссии, то ли дал взятку. История об этом слегка умалчивает.

Второй экзамен – математика письменно. Математика – мой главный козырь. Это случилось в конце седьмого класса. К нам пришёл новый учитель – Бабошин (имя и отчество, к сожалению, не помню). Маленький хромой старичок, говорили, что он из «этих», их Карлага, где сидел по политической статье. Но это только говорили, а что было на самом деле, мне неизвестно. Так вот, этот Бабошин сумел разбудить во мне интерес к математике. Я резко подтянулся, стал участвовать даже в городских олимпиадах. И за четвёртую четверть по алгебре и геометрии он вывел мне 5. Мало того, за год он тоже поставил пятёрки. Несмотря на то, что в трёх предыдущих четвертях я имел трояки. Восьмой класс в Бабошиным прошёл тоже на отлично. А в новой школе, в Ленинграде, учителем математики была у нас Ангелина Ивановна. Женщина неопределённого возраста с испитым лицом, приходившая иногда на урок с фингалом под глазом. Интерес к предмету у меня охладел. Но что-то всё равно осталось.

Свой вариант экзаменационного задания я решил быстро. Помог и Серёге, он сидел недалеко. А когда через несколько дней мы с ним смотрели вывешенные списки с результатами, то были в шоке. Я получил – 3. Он – двойку. Двойка на вступительном экзамене означала провал, финиш. Серёга выбывал из дальнейшей борьбы. Вот тебе и схвачено!

Следующий экзамен – литература и русский. Сочинение на заданную тему. Плюс правописание. Грамотно я писал всегда – сказалась «многолетняя» тяга к чтению. Писал я правильно, а правил не знал совсем. Выводил слова и предложения на автомате. Сочинения, если хотел, я уже тогда писал хорошо (чувствовал, наверное, призвание). Помню, на выпускном в восьмом классе, я писал сочинение на тему: «Чем меня взволновал этот фильм?» (прикололся). И написал его хорошо, несмотря на то, что кино выбрал комедийное – «Большая прогулка» с Луи де Фюнесом. Мама потом удивлялась, как у меня приняли сочинение про такой фильм.

О чём я писал на вступительном экзамене по литературе, я уже не помню. Помню, что тему раскрыл, помню, что писал грамотно. Там, где сомневался в правописании, вставлял другие слова и части предложения. Итог – трояк! Кто же тогда получал пятёрки? Наверное, блатные.

Последний экзамен – математика устно. Шансов на поступление с полученными оценками у меня уже, практически, не было. Спасла бы, возможно, только пятёрка. И я пытался! Я старался! Но препод поставил четвёрку. Итак, я набрал 3+5+3+3+4=18 баллов. А проходной (объявленный) балл – 18,5.

Я думал, что уже всё. Но… вмешался случай или провидение. Оказалось, что тех, кому не нужно общежитие, могут взять и с восемнадцатью баллами. После долгих собеседований и ожиданий, меня взяли. УРА!!!

Как-то (скорее всего, выпивши), отец сказал.

– Если поступишь в институт, куплю тебе мотоцикл.

А мотоцикл в ту пору был моей «голубой» мечтой.

– Папа, я поступил. Ты обещал.

– Понимаешь, сын, я-то не против. Мама возражает.

– Мама!

– Только через мой труп, – сказала мама.

Так, за всю свою жизнь, я и не получил мотоцикл. Хотя, время ещё есть, всё, возможно, и впереди…

В 13—15 лет, как я уже писал, возникла острая, я бы сказал, – острейшая тяга к женскому полу. В своих мечтах я вытворял с одноклассницами такое…

Коснуться девочки, как бы случайно, толкнуть её шутя, увидеть край ноги под поднятой резким движением юбки… Со Светой Соловьёвой у нас так ничего и не сложилось. Не знаю, как я ей, а мне стали нравиться другие девочки. Номером один была Нина Темникова. Я до сих пор не могу найти её в соцсетях. Говорят, что после школы она сразу вышла замуж, сменила фамилию, куда-то уехала.

Однажды я набрался смелости и сел с ней за одной партой на уроке Казахского. Казахский язык у нас преподавался как-то факультативно, не по-настоящему. Учительница, казашка, которая вела предмет, большим авторитетом у учащихся не пользовалась. Мы вели себя на уроке кое-как.

Так вот, я сидел с Ниной и косил глаза на её ноги. А что, если до них дотронуться? Долго-долго я колебался. Уговаривал себя не трусить. И решился. Положил ладонь ей на ногу. Нина не отдёрнула ногу, ничего не сказала. Она просто очень внимательно на меня посмотрела. Руку я убрал. Но не потому, что она на меня посмотрела, а потому что мы сидели на первой парте, перед учительницей. А парты в классе были открытыми. И мою руку на колене девочки увидела «казашка». Это я понял по её выражению лица.

А дальше было ещё интереснее. Один раз, компанией, мы пошли в кино. Мальчики и девочки с класса. Фильм назывался: «Пятьдесят на пятьдесят». Про шпионов. Содержание кино я не помню, а вот название уже никогда не забуду.

В зале я оказался рядом с Галей Юрчак. Симпатичная девочка, с развитой для своего возраста фигурой. Во время сеанса Галя предложила мне конфету. Я её взял. Но девочка свою руку из моей не вынула. Мы так и остались сидеть, держась за руки. И гладили ладони друг друга пальцами.

Сколько лет прошло (уже 48), а сила переживаний, сексуальных переживаний, заставляет помнить тот эпизод. Эпизод первой сексуальной близости. После фильма мы с Галей не контактировали. Не общались, не разговаривали. Почему? Да чёрт его знает!

Этой же весной (1973 года) мы снова ходили в кино компанией. И я сидел рядом уже с другой девочкой. С Таней Бесединой. И в тёмном зале я положил руку ей на колено, а она мне. И так сидели. Название того фильма я не помню.

Когда мы переехали (хотел сказать – в Питер) в Ленинград, летом 1973 года, я стал вести дневник. Где описал, в частности, события «любовной весны» в Караганде. В дневнике фигурировала ещё одна девочка, Таня Данилова. Она мне тоже нравилась. Однажды, не помню зачем, я зашёл к ней домой. Таня встретила меня в прихожей, одетая по-домашнему. На ней была белая футболка (как сейчас помню), облегающая, пардон, женские прелести. Меня это так впечатлило…

То, что в этой автобиографии я упоминаю имена очевидцев «тех» событий, считаю нормальным. Во-первых, прошло уже много времени. Многих и в живых-то уже нет. А во-вторых, никого я здесь не обижаю, не оскорбляю. Не клевещу…

Однажды я заметил, что мой дневник кто-то трогал.

– Мама, ты читала мой дневник?

– Да.

– Как ты могла?

– А что такого?

– Ну, это вообще…

Я был в шоке. Зачем она читала мой дневник? Или зачем в этом призналась.

Сейчас Караганда в другой стране. Туда нереально долго идёт почта. Туда нереально дорого звонить по телефону. Там столицу назвали Нур-Султан… Когда я учился в первой школе, казахов в классе у нас было процентов 10—20. Как и в целом по Караганде (я думаю). Большинство – русские (и производные от них), евреи, немцы. Немцев эвакуировали с Поволжья в годы войны. Сейчас многие из них вернулись на свою историческую родину. Казахский язык в городе знали немногие. У меня был друг, Алик Асанов, папа у него – казах, а мама – украинка. Казахского языка он не знал.

С Аликом мы дружили. Ещё в нашем классе учился Валера Гершман. Крупный, плотный еврей, избалованный и нахальный. Он задирал девочек, доставалось и парням. Вдвоём с Аликом мы били этого Гершмана. А когда мы с другом приходили в класс поодиночке, он бил нас.

Однажды, это было в классе шестом или седьмом, у нас была массовая драка. Или что-то на неё похожее. Хам Гершман обидел девочку. Какую, уже не помню. Я за неё вступился (один из некоторых, особенно приятных моментов в моей жизни). Позиции мальчиков класса разделились. Многие были на моей стороне, друзья Гершмана – на его. После уроков назначили драку.

За Гершмана «выступали» долговязый, медлительный Климов, развязный Дима Кузнецов и застенчивый Фарид Хальфин. На моей стороне – мой друг Алик Асанов, Плугатырёв, Ширяев Витя, Миша Манжосов, Слава Лисичкин. Может быть, я кого-то упустил. На этой драке я не помню, честно, ударил ли я кого или ударил кто меня. Поставили фингал, по-моему, Плугатырёву. Это сделал Гершман.

Победителей в драке не оказалось. Побегали, покричали… А вообще, тема драк был для меня очень волнующей. Я не любил и не люблю, когда дерутся. Подростком я знал, что если иду по чужому району, рискую получить по морде. Просто за то, что иду. Не люблю драк и по телевизору, так называемый, спорт (бокс, бои без правил и т.п.). Хотя в институте и занимался каратэ. Но это только для самообороны и для физического здоровья.

Среди девочек восьмого «б» класса, скажу ещё об одной. Майра Садыкова. Казашка. Красивая казашка. Почему я вспомнил о ней? На одном из уроков она сидела впереди меня. И обернулась.

– У тебя красивые глаза, – сказала она.

И посмотрела внимательно. А я на неё. В тот момент её глаза показались мне (тоже?) очень красивыми. Приятно, когда тебя хвалят. Казалось бы, пустяк, а запомнилось на всю жизнь. Так давайте друг друга хвалить? А не ругать…