Loe raamatut: «Неизвестный со станции Титлин», lehekülg 9
– Вали отсюда! – крикнул он.
– Но… – выдохнул Кастор.
– Это моя ошибка! – крикнул Инитаро. – Мне и отвечать… – добавил он шепотом. – Вали!
Он ударил IT-шник лбом в лицо, разбив тому прыщавый нос. Сзади подлетел еще один зараженный, не давая Инитаро нанести еще один удар. Он отшвырнул его в сторону, будто у него открылось второе дыхание.
– Пять…
Кастор попытался встать и помочь своему другу, но его тут же подхватил Лунин поперек туловища, практически взвалив его на плечо, и, полупригнувшись под тяжестью высокого профессора, одним длинным прыжком вылетел вместе с ним наружу.
– Профессор! – выкрикнул Корвин, оказавшись около дверей и перегородив путь инфицированным.
Ответа не последовало. Он в последний раз подхватил противника на руки и швырнул его в толпу.
– Три…
Корвин проскользнул наружу.
– Два…
Упавшие инфицированные поднялись на ноги и бросились к выходу. Среди яростной толпы Корвин увидел Инитаро. Его плечо было в крови. Он сидел на трупе IT-шника. Двое врагов готовы были на него накинуться, но уже не выражал никаких эмоций по этому поводу. Он безумно устал. Ему нужно было отдохнуть. Акайо чуть заметно кивнул. Он смирился с тем, что должно было произойти дальше. «За свои ошибки нужно отвечать, – пронеслось у него в голове. – Какими бы страшными они не были»…
– Один.
Дверь резко захлопнулась прямо перед носом Корвина, скрыв за своим грязным стеклом от него лицо японца. Послышался запирающий щелчок и высоковольтный треск. Казалось, электрическое напряжение можно было потрогать. Движение за дверьми резко прекратилось.
Вдруг на станции стало необычайно тихо.
Тридцать три и три десятых
81.
Шестьдесят два.
Столько человек осталось в живых. Ифран пересчитал дважды. Чуть меньше половины. Многие из них были изранены, некоторые погрузились в своеобразный транс, отказываясь реагировать на внешние воздействия. Не мудрено. Мозг Ифрана сам отказывался верить в происходящее.
Как его лучшая в мире научная станция смогла за один день превратиться в ад, унесший жизни многих его подопечных? Как он мог это допустить? И что он мог сказать себе в оправдание? Не ожидал такого развития событий? Нет. Он прекрасно понимал, что современные ученые сидят на пороховой бочке прогресса и перекидывают друг другу зажженную петарду. После того, как человеческие эксперименты перешли в области, которые они не могут полностью постигнуть или хотя бы предугадать, нужно быть готовым к чему угодно. Он готов не был.
– Надеюсь, нам хватает браслетов, Ифран, – вырвал его из собственных размышлений Мастерсон.
Американец очень долго отходил после пробежки. Он до сих пор чувствовал привкус металла на языке, а сердце нервно вздрагивало при каждом резком движении. Он действительно был удивлен, что оно не отправило его в могилу где-то по пути на свободу. Хлипкое, старое, покрытое жировыми бляшками и рубцами от двух перенесенных микроинфарктов, оно оказалось достаточно жизнелюбивым, чтобы выдержать обрушившиеся испытания.
– С лихвой, Фил, – произнес Мастерсон. – В этом есть и твоя заслуга… – он горько вздохнул. – Я попросил Игги и Питера Хартли их раздать спасшимся.
– Как они? – вдруг неожиданно для самого себя поинтересовался Мастерсон.
– Игги нужно было занять каким-то поручением, чтобы он прочистил мозги, а Питер волнуется за отца. Один из зараженных прокусил ему плечо. Мальчик считал, что эта зараза передается через кровь, и отец тоже станет таким.
– А он не станет?
Геджани устало выдохнул и посмотрел на Мастерсона. Из всех ученых он больше всех не мог терпеть именно американца, но сейчас он почему-то стал ему близким другом.
– АСУПИ подтвердила, что не станет. Вирусу подвержены только некоторые индивиды. Остальные имеют что-то вроде врожденного иммунитета или порядка ДНК, который этому вирусу не по зубам. В общем, он что-то вроде ветрянки, а мы, как переболевшие ветрянкой. Зараза нам не страшна… Но легче от этого не становится…
Геджани попытался разглядеть, что твориться на небе за плотным слоем голубого силового поля. Там уже должен был наступать вечер. Пора было выдвигаться. Впереди их ждало несколько километров до края купола. Люди уже должны были отдохнуть.
82.
– Давно он там стоит? – Верчеенко напряженно потер виски.
Ему не нравилось, что Ифран устроил привал перед тем, как выбраться со станции окончательно, но то, что ему не задавали неудобных вопросов по поводу того, что произошло на Титлине, он тоже находил удобным. В любом случае, он решил больше не отбиваться от общей группы.
– Минут десять пятнадцать, – ответил Хартли, усевшись поудобней и вытащив из застегивающегося нагрудного кармана майки очки, каким-то чудом оставшиеся целыми.
Плечо невероятно сильно ныло. Ифран уверил его, что таким, как зараженные со станции, он не станет. Но почему-то он был на сто процентов уверен, что уколами в живот от бешенства ему тут не отделаться.
– И что с ним такое? – переспросил Верчеенко скорее для того, чтобы просто подать голос, а не из праздного любопытства.
Они смотрели на профессора Кастора. Он стоял напротив дверей, которые около часа назад закрылись, отделив мир выживших от мира мертвых. Их можно было открыть, можно было войти внутрь, но все боялись, боялись что, что-нибудь могло остаться. Теперь это была своего рода станция Шредингера32. Профессор единственный, кто приблизился к этим дверям. Остальные предпочли отползти подальше, чтобы зализать раны, а затем отползти еще дальше, чтобы попытаться больше никогда не вспоминать об этом проклятом месте.
– Он винит себя в смерти Акайо, – вставил свое слово Корвин.
Он подошел к ним и положил свой экзоскелет рядом с Хартли. Теперь это снова была лишь черно-синяя бесформенная коробка. Алекс разделся до рабочих военных штанов цвета хаки и темно-синей старой дырявой майки с рваными рукавами. Выглядел он, мягко говоря, уставшим.
– Он не виноват, – меланхолично вставил Хартли.
Сейчас ему совершенно не хотелось шевелить какой-либо частью тела. Даже языком. Однако же он понимал, что расслабиться ему получиться совсем ненадолго. Скоро нужно будет выдвигаться.
– Виноват тот, кто запустил программу, – парировал Корвин.
– Я? – Верчеенко подскочил на ноги. – Меня винишь? Если бы не я – жертв было бы в разы больше! Я выпустил всех из зала. Я запустил программу, чтобы обезопасить выживших.
– Так уж ради них.
– Спасти пятерых или спасти сотню. Расклад был такой, Алекс. И вот только не надо делать вид, что ты этого не понимаешь.
– Вот не надо делать вид, что ты старался для кого-то кроме себя. Маска спасителя человечества тебе не идет…
– Я, – Верчеенко ткнул в Корвина пальцем. – Спас всех от неминуемой смерти, если хочешь…
– Нет.
Одно слово резко прекратило спор, и они, как нашкодившие щенки, повернулись на голос Кастора. Профессор был тверд и серьезен, как никогда.
– Йосси, мы понимаем ваши чувства, но… – начал было Верчеенко, однако Кастор его тут же перебил.
– Нет, – повторил он. – Мы еще не спаслись. Мало того, под угрозой теперь не только мы. Нужно что-то решать, пока у нас есть время. Зовите Ифрана.
Верчеенко и Корвин удивленно переглянулись, но все-таки послушали профессора. Через десять минут, на скамейке, где расположил свое уставшее тело Хартли, состоялся малый совет выживших со станции Титлин.
83.
– В чем дело, Йосси? – в голосе Геджани сквозили одновременно нотки недовольства и ожидания чего-то неизбежно неприятного.
Кастор оглядел всех, кто собрался. Геджани пришел вместе с Мастерсоном. Американец непременно хотел быть в курсе дальнейших дел. Верчеенко, Корвин и Хартли и не собирались уходить. Хотя последний, пожалуй, был бы не против знать меньше, но шотландец твердо решил, что будет отлеживаться столько, сколько позволят обстоятельства. Слачник увязался за Корвином. Он решил, что старший по званию представитель защитных структур должен присутствовать на собрании. Питер Хартли тоже пытался прийти, но Корвин, дабы не пугать ребенка раньше времени, вручил ему свой нож и попросил помочь Лунину нарезать ткань лоскутами чтобы перебинтовать раненых. Ощущение, что он приносит пользу, и рутинная однообразная работа отвлекли мальчика от плохих мыслей и ненужного любопытства.
– Ифран, я понятия не имею, как работает этот протокол «Клетка», – начал Йосси. – И совершенно не в курсе твоих последующих планов.
– Выбраться отсюда, – выкрикнул Мастерсон.
– Я не понимаю, к чему ты ведешь, Йосси, – Геджани покосился на несдержанного Мастерсона, уже жалея, что тот увязался за ним.
Дальнейший разговор был больше похож на допрос.
– У нас есть связь с внешним миром?
– Нет.
– И не появиться?
– Не думаю.
– Ты собрался преодолеть сотню километров пешком?
– Вариантов у нас немного, – пожал плечами. – Я послал в складскую пристройку людей, чтобы они могли набрать припасов на дорогу столько, сколько смогут нести долгое время. Плюс есть ракетницы. Можно запускать по одной каждые… скажем… три часа… Я не думаю, что это такая уж большая проблема… если ты хочешь…
Кастор покачал головой. Видно было, что сбылись худшие из его предположений.
– В чем проблема, профессор? – взволновано спросил у него Корвин, перебив Геджани.
– В вирусе.
– Инфицированные убиты, – кашлянул Хартли. – Насколько мне видится – проблема решена.
Кастор поджал губы, будто не хотел продолжать дальнейший разговор, пустив все на самотек.
– Инфицированные – да. А вирус – нет.
– Да, – поспешил обнадежить его Геджани. – Но он заперт здесь силовым полем. Ему некуда деться. Мы дойдем до цивилизации, потом сюда, скорее всего, приедут военные и все испепелят. Все просто…
Кастор закрыл глаза и грустно улыбнулся.
– Ифран, мы кое-что не учли.
– Что же?
– Я так понимаю, силовое поле съедает довольно весомый запас энергии, чтобы держаться по всему периметру?
– Да, Йосси, к чему ты клонишь? Ведь у нас… – вдруг он остановился, а его глаза испуганно забегали.
– Именно, Ифран, – подвел Кастор. – Проблем бы не было, если бы работал основной генератор. Но у нас все висит на резерве…
Геджани обхватил голову руками и принялся ходить из стороны в сторону. Им была совершена грандиозная ошибка.
– На какое время хватит резерва? – сухо спросил Мастерсон.
– Все зависит от расхода… – ответил Ифран. – День, максимум два. Считалось, что в этот период времени проблема будет устранена и запустится на полный ход.
– Это поле ужасно много жрет! – выдохнул Верчеенко. – День – самый благоприятный вариант. Два – уже из разряда фантастики.
– И что нам делать? – ввязался в разговор Слачник, который все это время старался быть менее заметным.
Он был с ног до головы перевязан бинтам и тряпками. Ему досталось довольно сильно. Честно говоря, Хартли даже немного завидовал его силе воли и выдержки…
– Есть два варианта, – Кастор почесал подбородок, сквозь который уже начинала пробиваться седеющая щетина. – Первый – мы уходим. Посылаем вперед наиболее быстрых: например, Корвина в его костюме и надеемся, что он успеет донести весть до того, как отрубиться силовое поле, чтобы сюда прилетели самолеты и стерли это место с лица земли… Ну, или… как они там… Но, насколько я понимаю, – Кастор посмотрел на уставшего Корвина. – Заряд у этой штуки не вечен?
– Хватит километров на семьдесят постоянной эксплуатации на пределе, может на сотню…
– То есть, – продолжил Кастор. – Маловероятный вариант с надеждой на лучшее…
Они синхронно притихли, подсчитывая шансы на спасения человечества.
– А какой еще есть вариант? – поинтересовался Хартли, который значительно оживился от услышанного и уже сполз со скамейки на свои налитые свинцом ноги.
– Мы сожжем вирус под куполом, – твердо сказал Ифран.
– И как же? – выпрямился Мастерсон. – У нас есть взрывчатка?
Все посмотрели на Слачника. Тот отрицательно покачал головой.
– У нас должного оружия тут нет, а вы хотите взрывчатку…
– У нас есть АСУПИ, – отозвался Корвин.
Все перевели свой взгляд на него. Он прочитал в глазах недоумение и какую-то подозрительность.
– Да, да, – закивал Геджани. – У нас есть АСУПИ!
– АСУПИ? – Хартли посмотрел сначала на своего русского коллегу, потом на Ифрана. – Причем здесь АСУПИ?
Корвин вышел чуть вперед из-за спин остальных.
– АСУПИ имеет сложную систему охлаждения, – начал он. – Мы попытались ее максимально уменьшить в размерах, но все равно получилась огромная конструкция.
Верчеенко побледнел, видимо, понимая, к чему тот ведет. В его глазах отразился отчаянный ужас.
– Там существует несколько степеней охлаждения, – продолжал Корвин. – Одна из которых, наиболее крупная в своих габаритах, подразумевает охлаждения с помощью хладагента…
– Аммиак, – выдохнул Кастор.
– Да, – подтвердил Корвин. – Аммиак. Ядовитый и… взрывоопасный…
– То есть, нам всего лишь нужно приказать АСУПИ подорвать себя? – в глазах Мастерсона промелькнула надежда.
– Вот тут-то и заключается небольшая загвоздка, – вздохнул Корвин, окончательно погасив надежду в глазах старика.
84.
– АСУПИ, несмотря на то, что не имеет автономности решений, получила весьма неплохую логику и систему самосохранения. Это нерушимые протоколы. И она будет ставить их выше ваших приказов? Выше приказов любого человека. Единственный путь подорвать систему охлаждения – это нарушить ее герметичность. АСУПИ могла бы это устроить, если бы эти действия не шли в разрез с собственными протоколами безопасности…
Он закашлялся. Слачник вытащил из нагрудного кармана белый платок и протянул его Корвину. Тот вытер пересохшие губы и протянул обратно. Слачник только махнул рукой.
– Разве жизнь других не должна стоять выше в иерархии протоколов? – спросил Кастор. – Сначала спасай людей, потом себя. Жертвуй собой ради спасения людей.
Корвин грустно улыбнулся, засовывая платок в задний карман своих штанов цвета хаки.
– Так оно и есть, – отозвался Верчеенко. – У нас не будет проблем, Саша. Когда поступит команда, протокол безопасности будет занимать вторичное место.
– Нет, – покачал головой Корвин. – Не будет. АСУПИ не просчитывает варианты на будущее, она не настолько сложна, чтобы просчитать смертность людей, в случае, если вирус вырвется на свободу. Она анализирует ситуацию здесь и сейчас. А здесь и сейчас у нас силовое поле, которое локализирует вирус и кучка людей с иммунитетом к этому вирусу. Никакой опасности. Для нее это будет выглядеть так, будто ее просто хотят беспричинно уничтожить. Она будет защищаться.
– То есть, существует выход из ситуации, но мы не можем им воспользоваться? – Хартли посмотрел поверх голов остальных, будто проверяя, не подкрался ли кто.
– Можно взять управление охладительной системой на себя, минуя протоколы АСУПИ, – ответил Корвин. – Оператор-человек должен проникнуть в комнату управления и запустить шестеренки оттуда. Она не сможет помешать прямому воздействию, потому что это идет в разрез с ее протоколами о сохранности жизни людей. Она сможет остановить программу, таймер, команду, в конце концов, но не живого человека, работающего прямо у нее в мозгах. Вот только есть один минус…
– Какой же? – спросил Ифран, хотя уже знал ответ на этот вопрос.
Корвин и Верчеенко переглянулись.
– Кто-то должен остаться здесь, – раздраженно ответил Верчеенко.
85.
– Почему мы? – не унимался Олег. – Почему остаться должен кто-то из нас?
– Очень просто, – Корвин дернул его за плечо и развернул к себе. – На этой станции влезть во внутренние системы АСУПИ могли шесть человек. Двое техников, судьба которых нам не слишком известна, были на станции во время электрического разряда. Они вряд ли выжили. Смирнов оказался подвержен вирусу. Остаемся мы втроем. Я, ты и Ифран.
– Можно научить, как действовать, того же вояку-сержанта…
– Но проще, действенней и безопасней, чтобы пошел тот, кто имел дело с системой, Олег, – парировал Корвин. -…чем вешать обязанности на того, кто ни разу не «общался» с системой. У нас не будет шанса на вторую попытку.
– Нам нужно выбирать, кто из нас здесь остается, – подтвердил слова Корвина Геджани.
– Да вы издеваетесь, – заверещал Верчеенко. – Мне больше по душе план «А» – бежать всей толпой и надеяться на лучшее.
Корвин резко встряхнул его и приблизил к себе.
– Лучше пусть погибнут единицы, чем миллионы – простая математика, – с горечью выплеснул он. – Разве это не твои слова?
– Но…
– Что «но»? – испепелял его взглядом Корвин. – Проще решать чужие судьбы, когда ты остаешься в числе тех миллионов, кому суждено выжить. Что ж теперь ты по другую сторону на тридцать три и три десятых процента!
Верчеенко оттолкнул от себя Корвина.
– И как мы будем выбирать? Голосованием? Кого мы оставим умирать сегодня? Вы жить после таких выборов не захотите! Не то, что спасаться!
Олег начинал заводиться, это был его собственный защитный механизм. Когда его припирали к стенке, он начинал язвить и искать недочеты.
– По старинке, – сказал Ифран.
– Спички, – кивнул Корвин.
– Спички?! – схватился за голову Верчеенко. – Вы хотите доверить нашу жизнь жребию! Долбанному дереву! Да, вы издеваетесь!
– Ты знаешь способ лучше?
Верчеенко заметался из стороны в сторону, словно тигр в клетке, силясь найти хоть какой-нибудь вариант, исключающий возможность его смерти. С каждым его шагом, вероятность найти такой вариант становилась все меньше и меньше.
– Твою мать! – наконец, закричал он от бессилия.
– Значит, спички, – подвел Геджани.
86.
Спички найти не получилось.
Однако вездесущий Хартли каким-то образом раздобыл палочки для китайской лапши. Кажется, этому никто сильно не удивился. Шотландец не пожелал оставаться на этой процедуре и поспешил уйти к сыну. Кастор взял из них три штуки и черным жирным маркером поставил на кончике одной из них крест. После он перемешал их за спиной и, зажав их в одной руке, явил троим кандидатам на билет в один конец.
– Кто-нибудь хочет быть первым? – спросил он, когда ни один из тройки не решился к нему подойти.
Каждый с напряженно разглядывал палочки, словно силился их загипнотизировать и заставить говорить.
– Кто-нибудь…
Ифран сделал шаг вперед. Как и подобает предводителю или начальнику, подав пример остальным. Он, молча, подошел к Кастору, ухватился за среднюю палочку и рывком, словно профессор заточил ту в камень, а не держал в своей ладони, выдернул на свет. Абсолютно чистая палочка все еще дрожала в его руке, когда он судорожно осматривал ее то с одной стороны, то с другой. Только когда он окончательно убедился, что меченная осталась в руке Кастора, он выдохнул и осторожно засунул палочку в карман брюк, как спасительный талисман.
– Наша очередь, – вздохнул Корвин.
– Нечестно, – вдруг произнес Верчеенко.
– Что? – массивные брови Кастора удивленно подскочили вверх.
– Нечестно. Геджани тянул жребий, когда вероятность смертельного исхода была тридцать три и три десятых процента. У нас же пятьдесят на пятьдесят. А у последнего даже шанса не будет испытать судьбу!
– Что ж ты не вышел, когда предлагали твои тридцать три и три десятые?
– Я… я…
– Иди – тяни сейчас, – выдохнул Корвин и толкнул его вперед. – И не ищи подвоха там, где его нет.
Верчеенко подошел к Кастору. Это место, где стоял профессор, теперь мело особую ауру напряженности и безмолвия. Здесь никто не мог вымолвить и слова. Даже сам Кастор. Корвин тоже подошел, но остался чуть позади Олега. Он ждал, когда его судьбу решит другой человек.
Верчеенко тщательно изучил палочки. Он рассматривал их с такой придирчивой щепетильностью, что Кастор бы ни чуть не удивился, если бы тот потребовал дать ему образцы на различные анализы. Он потянулся к одной из палочек. Большой и указательный пальцы почти сомкнулись на ней, когда он передумал. Он одернул руку, будто ее только что сунули под кипяток. Все его тело пробивала вполне заметная дрожь. Он побледнел. Казалось, вот-вот и хлопнется в обморок. Его дрожащие пальцы еще несколько раз пытались взяться то за одну палочку, то за другую, но в последний момент приступ паники заставлял их сбегать от этих проклятых палочек.
Никто не говорил ему и слова. Все понимали, что выбор действительно невероятно сложен.
Наконец, его пальцы коснулись одной из палочек и медленно потянули ее вверх, извлекая из ладони Кастора однотонную бежевую поверхность миллиметр за миллиметром…
Корвин следил за палочкой, как ищейка выслеживает свою жертву. Он даже не моргал. Все его мускулы напряглись, как будто он собирался в любой момент прыгнуть вперед.
Еще секунда и все вокруг потонуло в крике.
87.
– Что это было? – Питер испуганно посмотрел туда, куда был устремлен взгляд его отца последние минуты.
Крик был непонятным. Сложно было сказать, радостный он или полон ужаса, но Хартли мог с предельной точностью сказать только одно…
– Решилась чья-то судьба.
Питер взволнованно посмотрел на отца, потом снова туда, откуда донесся крик. Хартли ничего ему не сказал. Питер понятия не имел, что за углом во всю идет раздача талончиков для суицидников.
Первым вышел Слачник. Он был бледен, как сама смерть, лоб покрыла легкая испарина, будто его мучила повышенная температура. За ним показался Кастор, который выглядел ничуть не лучше. После вышел обессиленный, покрывшийся потом, Геджани. Казалось, они только что прошли через ад и вернулись обратно той же дорогой.
Хартли сделал шаг вперед и чуть заметно дернул головой вверх, как бы задавая единственный логичный вопрос.
Слачник проскользил мимо него, будто и не заметив. Вблизи он оказался еще бледнее, будто это его заставили тянуть жребий. Кастор подошел к нему и, утерев пот со лба, чуть слышно произнес.
– Верчеенко.
Почему-то эта новость даже обрадовала Хартли. Нет, он совершенно не был рад тому, что Верчеенко должен был погибнуть в скором времени, чтобы жили все остальные. Он скорее в душе радовался, что это не Корвин, с которым он практически сроднился за последние полтора года и не Ифран, который был ему искренне симпатичен. Верчеенко не вызывал у него никаких эмоций. Где-то в глубине души, так глубоко, что он никогда бы не признался даже сам себе, Хартли надеялся, что это будет Верчеенко. Однако он лишь кивнул, что скорее обозначало, что информация дошла до слушателя, а одобрение.
– А где Алекс?
– Он решил его проводить, – Кастор обернулся и посмотрел на возвышающуюся над ними станцию.
Корвин и Верчеенко уже, наверное, подходили к входу. Тому входу, который он недавно гипнотизировал. Туда, где лежал труп Акайо. Он вдруг подумал: «Интересно, догадывались ли они, когда создавали АСУПИ, что, в конце концов, она убьет одного из них?» Вопрос ответа не имел.
– Пора собираться и уходить, – сказал Ифран. – У нас не так много времени.
88.
Всю дорогу Верчеенко молчал, а Корвин и не собирался выводить его на разговор по душам. Честно говоря, он не то, чтобы решил проводить друга в последний путь: он просто опасался, что тот в последний момент, что называется, «даст заднюю». Этого нельзя было допускать.
Верчеенко же, как будто смирился со своей участью, шагал к двери, которую упорно помогал удерживать Хартли полтора часа назад. Единственное, что выдавало его нервозность – то, что он неустанно крутил спасительный браслет на своем запястье. Браслет, который больше ему не понадобится.
Корвин старался идти рядом с ним, а не за ним. Когда он смотрел в спину Олегу, у него складывалось впечатление, что он ведет его на казнь. Роль экзекутора ему была не по душе. Когда же он шел с ним бок обок, казалось, что он сопровождает того в последний путь, как последний товарищ.
Солнце, клонясь ко сну, ушло сильно на запад, и солнечные лучи, которые все же умудрялись продраться сквозь силовое поле, нещадно били тусклым светом прямо по глазам. Очки никто из них взять с собой из погибающей станции не додумался. А солнце преследовало их, пока они не зашли в размашистую тень от станции Титлин. Здесь было прохладней и тише.
– Ты думаешь, я сбегу? – вдруг спросил Верчеенко.
– Нет, – соврал Корвин.
– Думаешь ведь, – вздохнул тот. – Зачем же еще вызвался со мной идти?
– Может, потому что долгое время с тобой работал? Ты об этом не думал?
Верчеенко остановился за несколько метров до входа.
– А знаешь что? – он взялся за браслет, который долго теребил до этого, пережал чуть выпирающую защелку, и браслет раскрылся, как наручник. – Возьми его, – он протянул его Корвину. – У меня не будет соблазна сбежать. Без него я все равно не выберусь.
– Зачем… – начал было Корвин, но Олег уже всунул ему в руки кусочек металла.
– И знаешь, я сам это сделаю…
– Что?
– Запечатаю двери, – он кивнул на вход. – Ты же сам хотел это сделать, не так ли? Как только я туда войду. Чтобы я не сбежал. Нет… не отрицай. Я тебя прекрасно понимаю. Ты считаешь меня трусом, лжецом, вором, нарциссом. Ты ни разу не назвал меня ни другом, ни коллегой. Сначала я был наставником, а потом просто ненужным придатком.
– Олег…
– Не нужно отрицать очевидное, – улыбнулся он. – Я выезжал на твоих идеях и твоих работах. Ты мне давал это делать. Спасибо тебе и на этом. Мы сотрудничали: ты создавал, а я делал рекламу и раскручивал бренд изобретениям, которым раскрутка была не нужна. Я тебе не друг, потому что мы никогда не дружили – мы были соперниками. И я тебе не коллега, потому что ты работал один, иногда используя мое имя и посвящая меня в подробности. Даже АСУПИ… Я и на треть не представляю, как она работает…
Корвин глубоко вздохнул.
– Так ведь не всегда было, Олег…
– Да, я пытался, я изобретал, я штудировал учебники, я не спал ночами, стараясь вникнуть в то, что с трудом оседало в моем мозгу, – он начал говорить громче. – Я вкладывал столько времени и сил, чтобы хоть на пядь выбиться вперед остальных, чтобы почувствовать себя лучшим, умнейшим, чтобы проложить дорогу в будущее, увековечить свое имя.
– Так и что тебе мешало?
– Моцарт, – выкрикнул Верчеенко. – Моцарт, – повторил он потише. – Я, как долбанный Сальери, нашел своего Моцарта. Он оказался моложе, талантливей, умнее меня. Ему не нужно было столько времени и усилий, чтобы постичь то, что я постигал годами без сна и отдыха. Разве это честно? Разве справедливо? И что мне оставалось делать? Я не мог с тобой тягаться. Поэтому я начал присваивать. Но и тут ты оказался на шаг впереди… Лис и Енот… Смешно и символично…
– Олег…
– АСУПИ, открой дверь.
Ворота дернулись в сторону, скрывшись в стене.
– Вот только не думай, что это покаяние, последнее слово. Я не собираюсь извиняться. Я не собираюсь просить прощения. Я просто хочу, чтобы ты знал…
Он сделал шаг к Корвину и обнял одной рукой. Корвин опешил от неожиданности. Он неуверенно похлопал по спине Олега. Тот, наконец, отпустил его. Он поднял голову вверх.
– Даже неба в последний раз не разглядеть, – вздохнул он. – Только какой-то пересвет… – он посмотрел на Корвина и добавил. – Извини.
Вдруг в его руке мелькнула сломанная палочка для китайской лапши. Расщепленное дерево вошло ему прямо в рану на плече ровно по черную метку, которую тут же заляпала густая кровь. Корвин взвыл, ухватившись за больное плечо. Верчеенко ударил его в живот и втолкнул в дверной проем.
– АСУПИ, закрывай дверь, – вскрикнул Верчеенко.
Дверь со свистом закрылась, оставив корчащегося от боли Корвина внутри станции.
– АСУПИ, на станции введен режим «Карантин», – проговорил Верчеенко. – Неизвестный вирус. Запечатай двери, пока вирус не будет идентифицирован, изучен и уничтожен.
Корвин, наконец-то, поднялся на ноги и рывком выдернул кусок дерева из кровоточащего плеча.
– АСУПИ, отмена режима «Карантин», – сказал он.
– Извини, но ты не обладаешь полномочиями, отменять режим «Карантин», Лис, – отозвалась АСУПИ.
Корвин подошел к стеклу, за которым стоял Верчеенко.
– Видишь ли, – покачал он головой. – Все, что я досконально изучил об АСУПИ – это ее протоколы и их иерархии. Особенно, после внесенных тобой изменений. Ты настолько не доверял себе, что сделал некоторые защитные протоколы, превыше собственных. Ты в ловушке, Саша.
Он вдруг размахнулся и ударил себя прямо в нос. Из ноздрей хлынула кровь, заливая рот, струясь по подбородку и окрашивая багрянцем без того грязную, забрызганную чужой кровью майку.
– Необходимый макияж, – сказал он спокойно.
Корвин даже не находил, что ему на это ответить. Верчеенко теперь не мог его выпустить.
– Делай то, что считаешь нужным, – продолжал он. – Я бы на твоем месте стал героем и всех спас. Как там? Лучше одна жертва, чем сотни смертей. Хорошее правило.
Он развернулся и пошел обратно туда, где кончалась тень от станции.
– Ты – трус! – вдруг закричал Корвин.
– Лучше быть живым трусом, чем мертвым героем, – прошептал себе под нос Верчеенко, удаляясь от станции и оставляя Корвина наедине с одной лишь АСУПИ. – А история сама потом нас рассудит! Ее пишут хитрецы, которые остались в живых!
Огонь и пустота
89.
Пятьдесят пять человек вереницей плелись к высоким стройным соснам, где по очереди исчезали в темноте лесной чащи. Все на станцию ввозилось и вывозилось по воздуху, поэтому им следовало запастись терпением и храбростью для путешествия сквозь лесной массив. До границы с силовым полем идти было ничтожно мало – всего несколько километров, но побег из недр станции серьезно вымотали всех. Небольшой полуторачасовой отдых пошел на пользу: в большей степени, в плане психологии. Многим он дал повод обдумать положение и прийти к выводу, что у них не все так плохо. Однако многие были совершенно диаметрально иного мнения. К счастью, первых было больше, и паника не смогла разрастись. Они все были налегке: только предметы первой необходимости. Некоторые несли своих товарищей на самодельных носилках, но большинство старалось передвигаться своими ногами, несмотря ни на что.
Впереди шел Слачник. Он, словно Моисей, взвалил на себя ношу навигатора. Остальные его охотно слушали. Это всем облегчало жизнь. Когда вереница исчезла за сосенками, Кастор невольно вздохнул и повернулся к станции.
Из Титлина выбралось шестьдесят два человека: пятьдесят пять только что ушли к краю силового поля, пятеро остались ждать шестого, а седьмой собирался остаться на станции навсегда.
Кастору было тяжело: он с удовольствием занял бы место Верчеенко, если бы от этого был толк. Профессор был из того поколения людей, которые считали, что жизнь старика не стоит жизни молодого. Ему было бесконечно больно от того, что кому-то придется стать жертвой ради жизни других. Эта мысль его безумна грызла, подтачивая его, словно земляной червь. Он до сих пор видел перед собой лицо Инитаро, он до сих пор винил себя.
– Долго они там еще? – нетерпеливо произнес Хартли.
Он остался дождаться друга. К его сожалению, сын отказался уходить без него, и сейчас Питер стоял возле отца и напряженно смотрел на станцию, возвышающуюся над деревьями.
– Спокойней, Уэлен, – Геджани почесал испачканную в чужой крови руку: от пота, грязи и этой самой крови тело ужасно зудело. Ифран понял это только сейчас, когда мысли немного очистились, а тело начала атаковать вечерняя духота, действующая, как лакмусовая бумажка, на зуд.
