Дорогие читатели, вы держите в руках книгу, вобравшую в себя стихи и сонеты, написанные автором в разные годы его долгой жизни.
Поводами для сочинения были незабываемые события, встречи с интересными и любимыми людьми, яркими женщинами, друзьями, этапы непростого жизненного пути.
Некоторые стихи – разговор автора с самим собой, философское размышление о жизни, попытка осмыслить пройденный путь, заглянуть в будущее.
Хочется надеяться, что читателям придется по вкусу юмористическая и даже озорная манера автора в интерпретации жизненных перипетий.
Хочется верить, что каждый, прочитавший этот сборник стихов и сонетов, сможет найти в нем строки, которые надолго останутся в памяти.
С наилучшими пожеланиями,Александр ПетровМосква, 2022 г.
Жизнь – это бочка бездонная
Переплывает лужу.
Счастье – собака бездомная,
Рёбра наружу.
Бочка по ветру движется,
В котором и тучи полощутся,
Собака с блохами лижется,
В бочку ей лезть не хочется.
Бочку придует поближе —
В собакин всмотреться оскал лица,
А та ведь не только лижет —
Отбежит подальше и скалится.
Послушай, отродье собачье!
Не хочешь загнуться часом?
Вот морду и не отворачивай.
А вдруг в этой бочке мясо?
1963
Снегом заметает
Твёрдые поля,
В снежной дымке тает
Синяя земля,
Птицы улетели,
Жалобно крича,
Ветрами метели
Рубятся с плеча.
Выйдет ночью тёмной
Лютый царь снегов,
Лес не сбросит сонный
Ледяных оков,
Треснет от мороза
Тонкий ствол сосны,
Капельками слёзы
Стынут до весны.
Кровь застынет в жилах,
Не найдёшь приют,
На полях унылых
Ветры вьюги вьют,
Пролетая, бросят:
Уходи скорей!
И пургой заносят
Трупы снегирей.
1964
Какую б в самом деле
Я глупость совершил,
Когда бы с веткой ели
Сравнить тебя решил.
Бывает эта ветка
Одетою мила,
А ты прелестна, детка,
В чём мама родила.
1964
Мой голос утонул в сухом ворчанье ветра,
Который, торопясь, со свистом нёс песок.
Он поднимал его на самом крае света
И щедро рассыпал барханами у ног.
Мой голос утонул в слепящем зное солнца —
Он падал на песок и плавил без следа,
Мой голос утонул в гортанной песне горца,
Который сам не знал, зачем попал сюда.
Мой голос утонул в извилистых каньонах,
Оставленных хвостом прожорливой гюрзы,
Мой голос утонул в глазищах скорпионов,
В которых ни огня, ни гнева, ни слезы.
Мой голос утонул. И не услышав эха,
Я понял, что пескам чужды певцы полей,
И без обычных фраз курлыканья и смеха
На север улетел со стаей журавлей.
1966
Ещё горяча вечерами земля,
Ещё золотятся стогами поля,
Ещё над малиновым всплеском зарниц
Не носится крик улетающих птиц.
Над узкой рекою с высоких полян
Ещё выстилается синий туман,
И путает кроны высоких берез
Молочная лента невидимых звёзд.
А утро, шмелиной струною звеня,
Готовит природу для нового дня
И пригоршней света на шелест травы,
И тихою песней повядшей листвы.
1966
Подковами изрытая,
Подошвами побитая,
Исчерчена колёсами
Морщинами-полосами,
Дождём нещадно полита
И трижды в матерь проклята,
И снегом запорошена,
Но хожена, не брошена,
В пути встречаешь новую —
Бетонку, не грунтовую,
Широкую, весёлую,
Брезгливую с просёлками,
Стрелою вдаль летящую
Дорогу настоящую.
Ты к ней подходишь медленно
Развилкой неуверенной
И исчезаешь начисто.
Как застыдившись, прячешься.
1966
Не плачь, старуха, у разбитого корыта.
Что толку слёзы тратить над пустым?
Ты лучше вспомни, где тобой зарыта
Сума с червонцами и жемчугом скатным.
Ты помнишь, как пробравшись шагом тихим,
Помочь их прятать слуг не позвала
В ту ночь давным-давно, когда в купчихи
Морская тварь тебя произвела?
Да и тебе ли позабыть об этом,
Которая в пустынной тьме ночной
Жила своих сокровищ тайным светом,
Теплом их грелась – для себя одной.
А что теперь ты будешь с ними делать?
Кому отдашь? Одна изба низка
Горюет здесь, да ветер оголтелый
Песком заносит место тайника.
Не плачь, старуха, это всё не горе,
А как в твоём корыте – пустота.
Ступай и брось свои червонцы в море.
А жемчуг меж песчинок раскатай.
1966
Жёлто-зелёное круглое чудище
С ямой бездонною – чёрным зрачком.
Чуть зазеваешься – тут же очутишься
В зеркале выпуклом гномом-сморчком.
Крутится-вертится влажное зеркало.
То в сатанеющем гневе оно
Взъярено, взбешено в сторону съехало,
То добродушного смеха полно.
Стянутым луком оно выгибается,
Стрелы ресниц раскалив докрасна,
Злится, грозит мне, слепит, улыбается
Взглядом в замочную скважину сна.
Жадно читает чужие события,
Жалко вздыхает над каждой строкой,
Хочет запомнить, а нужно забыть её —
Сон покупают ценою такой.
Глаз, прекратите за мною покашивать!
К чёрту шпионов! Не то поутру,
Только проснусь, я хозяина Вашего
За уши, если найду, отдеру.
1967
Сплошная чернота вокруг, не тень.
Глаза слепы. Их нет, как смерть – ничто.
Хоть чёрного кота прижми к зрачкам – и то
Темней не станет в этой темноте.
Но свет велик. Впусти его, тогда
Взлетят колонн величественны стены,
И заискрит их спутник неизменный —
Летящая в безмолвии вода.
Удар, и капля оставляет след.
Не точит, но творит, сама увечась,
Дворцы чудес, пусть им стоять не вечность —
Какой-нибудь десяток тысяч лет.
Ведь наверху сквозь листопад и дёрн
Вцепилась жизнь корнями, как руками,
И тает, растворяясь, грубый камень
Под пресным протекающим дождём.
Всё тоньше кровля. Белая гора
Увидит – для неё, наверно, скоро,
Как рухнут в пропасть мрачных коридоров
И листопад, и ливни из ведра,
И завладеют солнце и трава
Бесстыдно обнажёнными ходами…
И будут горы стариться с годами
В тоскливые останцы-острова.
1967
Антициклон. Морозный воздух
Искрится иглами росин,
И в пышных инеевых розах
Ресницы белые осин.
Замёрзший лес сквозь веток полог
Холодным светом озарён.
Застряло солнце в лапах ёлок
Молочно-белым фонарём.
1967
Какие песни в полночи поются,
Какие сказки ночью говорят…
Над чем смешным так весело смеются
Ночные звёзды, выстроившись в ряд?
Они мигают хитрыми глазами,
Игриво тычут пальцами лучей,
Как будто их смешит переползанье
На той планете, круглой и ничьей.
Так я, плутая в лиственной глуши
И в муравейник ткнув кривой дубиной,
Гляжу, как заметались мураши,
Смеюсь над ними, тешусь от души
Над их смешной бедою муравьиной.
И мы для звёзд такие же смешные,
Поём наивно, сказки говорим,
Себе дороги строим – окружные,
Себе чадным светильником горим,
И без намёка смеха возлагаем
На щит побед величие идей,
И старимся, болеем, умираем,
И ненавидим, любим новый день,
И в сумасшедшей гонке и натуге,
Как в хомуте гнедого рысака,
Нам не понять – или отречь в испуге,
Что вся Земля и все её заслуги —
Обычный муравейник. Свысока.
1967
Я день и ночь
Хотел бы мочь
Стихи писать о милой,
Но нет того,
И я всего
Могу вздыхать о милой.
Здесь степь кругом:
Идти пешком
И выжить – дело случая,
А я б пошёл,
Но частокол
И проволока колючая.
Нельзя уйти,
Да что грустить!
Пошлю письмо любимой,
Созвездье в нём
Горит огнём
Из нежных слов любимой.
А мне в ответ
Её конверт
Шальные ветры бросили,
Читаю я:
Любовь моя
С другим встречает осени.
Ужасно жаль!
Молчу, держа
Слова лихие милой
И боль тая,
Ночами я
Пишу стихи о милой.
Но вся хандра
Пройдёт с утра —
Уверен в самом деле я:
Достанет мне
Ещё вполне
Девчонок после дембеля!
1967
Немо заката полыхание —
Земли вечерней затухание,
Одно лишь севера дыхание
Волнит седины паутин,
Ночь надвигается, топорщится,
Уж видно, в небе звёзды морщатся,
И сонный месяц в них полощется,
Как окунь в шёлковой сети.
Сентябрь над сохнущими травами
Дрожит осенними растратами,
А лес, скрипя ночными страхами,
Пророчит вещим колдуном,
Что скоро льдом тяжёлым скована
Река застынет, будто вкопана,
И ледяной косою скошена
Погибнет жизнь над мёрзлым дном,
Что будет холодно и ветрено,
И слишком много вьюге вверено,
Что за века зима промерена
И пересчитана в часы,
Весна цветёт такая дальняя,
Так мало веры будет в таянье,
Что вся бессильная, случайная
Поляжет мёртвой волчья сыть…
Осинки ветви заплетённые,
Что жили только лето тёплое,
Не верят в сказы леса тёмные,
Я не пугаю их, молчу.
Ведь знаю: будет, как предсказано,
И оставляю мысли праздные,
Но расправляю листья красные
И тоже верить не хочу.
1967
Завтра мне двадцать два.
Старею, браток, старею.
В жизни – сплошной завал,
Хоть намотай на рею
Тонкий кручёный фал.
Завтра мне двадцать два.
Кто из моих друзей
Так на мели остался?
Тот – финансист газет,
Этот – купец, зазнался.
Счастья спешит газель
В руки моих друзей.
Но что я повесил нос?
Они ребята что надо!
Завтра в любую из гроз
Шлюпки их будут рядом,
Крикнут: встречай, матрос!
И что я повесил нос?
Как налетит братва,
Сядем за кружкой эля,
И не расти трава!
Какие такие мели,
Тем более в двадцать два?
А завтра мне двадцать два.
1967
В.Б.
Голубика-ягода
Прячется, упрямая,
Измотался прямо я,
Прыгая над ямами!
Голубика, голубика,
Я ищу тебя, свищу,
Вот ты где! А ну, сбеги-ка —
Всё равно не отпущу,
Потому что ты теперь
Рассекречена,
Вот и прятаться тебе
Больше нечего!
Прямо с ветки выпиваю
Голубичий синий сок
И смахнуть не успеваю
Слёз росиночки с усов.
Что за слёзы, голубика?
Будет плакаться!
Ещё завтра Витька Быков
Полакомится.
Приведу его сюда я,
Покажу: смотри – она!
Голова его седая
Засияет, как луна.
Ляжет в траву: красота!
Будет радоваться,
От куста до куста
Перекатываться.
А когда начнёт спускаться
Вечер сизой тучей
Станем мы собираться
За забор колючий.
И обратный путь далёким
Покажется,
Почему-то будут ноги
Подкашиваться…
Голубика-ягода
Хмелем поотравленная,
Пьяная-препьяная,
Пьянь отъявленная!
1967
С утра хлестал противный дождь,
Бетон отсвечивал зеркально,
А глина к рубчикам подошв
И к шин шипам – не оторвёшь —
Пластом налипла капитально.
Смотрело солнце октября,
Себе просвет сквозь тучи выев,
Как, растворяя в лужах грязь,
Вошли на старт и стали в ряд
Машины наши боевые.
Степной туман со всех сторон
Раскатным эхом перекопан:
Столбом стоит моторный звон,
И кто-то шарит полигон
Стеклянным глазом перископа.
А стены бункера мостят
Плакаты лозунгов иконных,
И словно в воздухе висят,
Самоуверенно блестя,
Большие звёзды на погонах.
Сижу над кнопкой-пятаком
И прячу руки по карманам,
Хочу не думать ни о ком,
А уши выгнулись торчком
Навстречу лающим командам.
А рядом рвут майоры рот,
Рукою не прикрыв зевоты,
Им всё приелось, всё старо,
Они лениво пьют ситро
И загибают анекдоты.
Готовность час. И я тотчас
Ныряю в шлемофон, включаю
И, не спуская с пульта глаз,
Всем командирам напоказ
Невозмутимость излучаю.
Минута! Тихо. Все стоят.
Чуть лихорадит, но не очень.
Под пальцем кнопку затая,
Жду только слова. Пуск! И я
Давлю со всей дурацкой мочи.
И заревело, затрясло,
Загрохотало дробно, часто.
Но не посмотришь: как назло
На перископное стекло
Толпой набросилось начальство.
Назад. Мотор гудит нудней,
Ночные мысли всё тупее,
А сны всё ближе и видней…
Прошёл ещё один из дней
Моей солдатской эпопеи.
1967
Чудесница зима,
Прекрасное чудовище,
Из тайников взяла
И ссыпала сокровища
На холод и мороз
Богатыми покровами…
И жемчуга в нанос
Тяжёлыми сугробами
Упали на полях,
И яхонты-рубины
Пылают на ветвях
Серебряной рябины.
А ночью звёзд игра
Алмазных разыграется —
Богатство через край!
Кому оно понравится,
Не жалко – забери
Потоки онемевшие —
Сапфиры, янтари,
В коре окаменевшие…
Но всё тепло отдай,
Едва возьмёшь каменья,
И – статуя – оттай
Весной для погребенья.
1968
Озеро, лодка, девушка.
Взрел июль.
Тянутся стебли хлебушка
Не к нему ль?
В поле трава покошена,
В стог клади,
Сеном чуть припорошенный
Я блондин.
Усталь! В окоса щёточку!
Пласт лежу
И на малютку-лодочку
Всё гляжу.
Рядом волна взлохмачена,
Ветер свеж,
А красота заманчива,
Гладь да нежь,
Хоть разбегись – да в озеро,
Вплавь – да к ней,
Только б улыбку бросила
Понежней,
Только б сказала весело:
Вот смешной!
Что тебе причудесилось
Плыть за мной?
Я загадала: сбудется
Счастье, да!
Если тот парень пустится
Вплавь сюда.
1968
Я повстречал девчонку на дороге
В пальтишке красном. В школу шла она.
В огромных ботах маленькие ноги,
А на губах улыбка, как весна.
Осенним хмурым днём, в дожди и слякоть,
Под бременем девчоночьих забот
Она смеялась, не хотела плакать,
Лишь веер брызг из-под огромных бот.
1968
Тот человек поэтом назовётся,
В чьих мыслях рой неспетых песен вьётся.
Ночь для кого бессонна не затем,
Чтоб мучась корыстью желаний человечьих,
Плести, потея, немощь слов и тем,
А для того, чтоб рой
тот в строй
систем
Свести
и песни спеть,
не покалечив.
1968
Наконец-то весна, наконец-то ручьи,
Наконец-то весёлое солнце
Напоит допьяна золотые лучи
И над пьяной зимой посмеётся.
А старуха метели устала крутить —
Пропади они пропадом, черти!
Уж гулять, так гулять, а кутить, так кутить —
Всё одно недалёко до смерти.
И кричит она: эй, разойдись ледоход,
Разбегитесь снега на тропинках!
Молодёжь, веселей закружи хоровод
На моих развесёлых поминках.
1968
Tasuta katkend on lõppenud.