За что страдают боги

Красная маска

I

Долгое время на свете,

Вокруг оставляя чуму,

Красная Маска Смерти

Вела с человеком войну.

Знамение славилось страстью

В багрово-кровавом участии,

А в танце веселья и песни

Сатана раздавала болезни.

II

В те времена под знаком запрета,

Тайны скрывали лица секрета

И насмотрясь на ужас заразы

Кровью писались нынче указы.

Но не внимая опасности силу

И повсеместной болезни урок

Проматывал время, качая картину,

Богатый Арон – королевский сынок.

III

Владенья его вокруг опустели,

Народ от заразной беды вымирал

И в тяжести трупной постели

В истоме прощальной страдал.

И сын короля закрылся от страха

В замке своём, приглашая друзей –

В порыве веселья и трепет размаха,

Всё развивался сильней и сильней.

IV

Закрыты засовы, навешен замок,

Железные двери замкнулись навеки

И выхода нет – запретный порог –

Сомкнулись вплотную чёрные веки.

Там были буффоны и танцы кругом,

Вино разливалось весёлой капелью,

Но, а с наружи, за красным окном

Веяла мгла смертельной метелью.

V

Полгода прошло, где кружился парад,

Внутри всё сияло весёлым твореньем

И гордый Арон своим повеленьем

Позвал всех друзей на бал-маскарад.

В замке открылись прекрасные залы,

Их было семь и разных цветов.

Окна кристаллами ярко сверкали,

Преобладая пространством покров.

VI

Первая комната свежестью пахла

И голубым отраженьем цвела,

Воздух стелился и светом в углах

Нежно на праздник к себе позвала.

А ярко пурпурным своим гобеленом,

Вторая возникла, как тихий рассвет.

И кровь побежала быстрее по венам

Всех искушая на тонкий балет.

VII

Зелёными красками таяла третья,

Вечностью дня обдувал ветерок

И навивал всем идеи бессмертия

В каждый душевный свой уголок.

Рядом четвёртая так удивила –

Бледно оранжевым цветом пятно,

Солнечным светом всех ослепила,

Что даже в душе осталось тепло.

VIII

Самая белая встретилась пятая,

Словно открылась она в никуда –

Грязные мысли на небе распятые

Смыл океан со всех без следа.

Вот и шестая – открылась вселенная,

Тайный визит фиолетовых стен,

Сладкий закат и волна незабвенная

Тянет в неведомый мысленный плен.

IX

Бархатом чёрным покрыта седьмая.

Ужас вокруг, всё затянуто сном,

Тени не видно от края до края,

Смертная мгла за красным окном.

И в комнате этой у дальней стены

В покое коварном стояли часы.

Звук монотонный стегал каждый раз,

Когда проходил в этой комнате час.

X

Под чувством тревоги все замирали –

Стрелка замкнула опять нервный круг

И овладев беспокойством внимали,

Как мрачные взгляды таились вокруг.

Но несмотря на печальное время

Рой веселился и шёл маскарад,

Смехом задорным заводится племя

И масок цветных роскошный парад.

XI

Часы били полночь в страшном испуге,

Как будто вернулись дьявола слуги,

Открылись смертельные двери портала:

Седьмого ужасного, чёрного зала.

И весело в масках игра протекала,

И страстная музыка громко играла…

С волненьем своим, не владея от страха,

Что-то у всех на глазах трепетало.

XII

Средь карусели в полную ночь

Вдруг появился пришелец незваный,

Он был высокий, надменный и тощ

И вёл себя тихо, спокойно и странно.

В саван укутан сверху до ног,

Забрызганный кровью, как краской,

Все сразу поняли – это чужой,

Под образом смерти скрывается маской.

XIII

Принц оглянулся, увидев фигуру,

Толпа расступилась от света луны

И возопил он на край авантюры…

В комнате грустно стучали часы.

– Кто оскорбить нас посмел этой шуткой

В праздничный час облачился в чуму?

И в обстановке настолько уж жуткой

Врезался воздух в тихую мглу.

XIV

А люди от страха смотрели насквозь,

Когда величаво прошествовал гость,

Нагло с подстёгнуто медленным шагом

Прошёлся по всем этим красочным залам.

От злости Арон и затронутой чести

Зашёл вслед за ним в преисполненный зал,

Из ножен достал свой блестящий кинжал

И гостю он жаждал немедленной мести.

XV

Но выпал кинжал, сверкая, из рук

И принц повалился с криком ужасным…

Часы издавали пронзительный звук

И врезался взгляд на толпу безобразный.

Друзья с удивленьем и страхом в глазах

Увидели в госте присутствие смерти –

Скинута маска и тени как черти

Плясали вокруг на кровавых лучах.

XVI

И замерли души в ночной круговерти

Печальной истории бархатных стен,

Люди попались в страшные сети

Адского времени в след перемен.

Погасли огни, пропало веселье,

Затихли часы в этой жизни совсем –

А Красная Маска с последним волненьем

Покой обрела, насмехаясь над всем.

Два матроса

I

Однажды в октябре, в двенадцать ночи,

Когда над Лондоном стоял туман густой,

Чуть шевелясь, на небе плыли тучи

И лунный свет скользил по мостовой.

Два матроса, обнаружив в изумлении,

Как будто в самом страшном сновидении,

Сидящими себя в одно пивной

И составляли недовольство за спиной.

II

Тот, кто постарше – звали Генри Бугель.

Он был высокий, сутулый и худой

И, если не считать навыкат глаз своих,

То в сущем мире этот парень не плахой.

Матрос моложе являл себя в обратном;

На красной роже и неуклюжем теле

Сверкали глазки, маня развратом…

Хью Салинг– зовут его на самом деле.

III

Самая обильная казна способна оскудеть

И, если посмотреть со стороны за ними,

Они всю ночь готовы были бы сидеть,

Но в тот кабак с карманами пришли пустыми.

Облокотившись на большой дубовый стол,

Заставленный вокруг бутылками от пива,

Друзья смотрели в сонной дымке в пол

И несомненно пьяными изрядно были.

IV

И понимали, что в долг здесь не дают,

Допив остатки «пенного» не заплатили

За предоставленный для них ночной уют

И улыбаясь, друг другу подмигнув решили:

Поставить паруса по ветру и бежать отсюда,

Благословясь уже на маленькое чудо,

Используя аллегорическим словам свободу

Пустились в двери нагло, что есть ходу.

V

В то время в Англии уже царил запрет

И постоянно оглашался криком суеверий:

«Чума!» – она в столице оставляет след

За каждым, кто в заразу не поверил.

В тех местах стоят огромные барьеры,

И по закону запрещалось нарушать покой,

Но, несмотря на это не спасали стены

И дух чумы распространялся алою рекой.

VI

Погоня привела матросов к той преграде

И второпях, перескочив границу этих мест,

Они от страха оказались в мрачном смраде

И на этом всём поставили огромный крест.

Жуткий свет заполонял кромешный мрак,

Развалины домов и вонь на улице повсюду –

Не будь они пьяны, остановился бы их шаг…

Здесь нет прохода для житья простому люду.

VII

Зловонье и отрава вокруг всего томилась

И в атмосфере влажной раздавался стон,

Им показалось, что это всё приснилось

И демоны для них вдогонку шлют поклон.

Когда матросы подошли поближе к двери,

Где должен ждать их друг, Уильям Перри,

Два разгорячённых сердца не сдержались

И отрыгаясь, и шатаясь в дом ворвались.

VIII

Здесь Уильям Перри был гробовщиком

И лавкой несомненно он гордился,

Ведь в этом мире умирали все кругом,

А он на похоронах за них молился.

Но время шло, и шло в убыток жизни,

Где каждый был подвержен смерти

И в танце проклятой душою круговерти,

Порой крутились в голове иные мысли.

IX

По середине зала стоял огромный стол,

Наполнен яством разным и вином…

За ним сидели люди в странном виде

И разговор вели о жизненной планиде.

Вокруг стола таился томный свет

И запах трупный веял тяжестью повсюду,

Не ожидали моряки такой портрет –

Они надеялись, что заявились к другу.

X

Лицом ко входу, возвышаясь, сидел худой

И он казался председателем собранья,

По виду странному, как будто не живой,

И у матросов сразу появилось состраданье.

Необычайно отвратительный высокий лоб,

Редкостно глаза тупые, искривлённый рот,

Он облачён роскошно с головы до ног

И величавым видом подчёркивал чертог.

XI

Напротив, но спиною, сидела дама важно,

Она была одета в саван очень страшный

И щёки красные, как две большие банки

Выдавали степень крайней стадии водянки.

А справа от неё сидела крохотная дева

И на лице землистом виден длинный нос,

И некрасивый рот застыл в улыбке криво,

Свисали локоны потрёпанных волос.

XII

Напротив, девы, слева развалился инвалид:

Огромный, сиплый и больной старик,

В кафтане царском с золотистым кантом

И с чёрным, бархатным на шее бантом.

А рядом в панталонах уселся нагло человек

И злые, красные глаза смотрели из-под век,

И по бокам большие и невиданные уши

Всё время падали в ушат и мокли в пунше.

XIII

А у стены, в стоячем гробе, лежал шестой

Незваный гость в ознобе, кивая головой.

Он молчаливый малый, тихий и простой,

Лишь крышку гроба крутил перед собой.

Матросы, наблюдая весь пречудный вид,

Стояли в изумлении своём не понимая,

Кто эти люди, что за компания такая?

И почему же, так сильно здесь смердит.

XIV

На том столе кровавом лежали черепа,

Над головой висел скелет, качаясь не спеша,

А в черепушке чёрной, от залы, горел огонь

И разгоняя тусклый свет вокруг царила вонь.

Среди гробов и необычайного убранства,

Матросов обуял настолько дикий смех,

Что это даже дьявольское нынче царство

От появленья их повергло в ужас всех.

XV

Длинный председатель выпрямился гордо,

Надвинул брови хмуро и привстал немного.

От неожиданности тут увидеть чужаков

Все повернулись посмотреть на моряков.

И привлекая всех к вниманию такому

Председатель стукнул по столу рукой

От возмущения и наглости мирской,

Призвал гостей подвигнуть к разговору.

XVI

– Наш долг вас пригласить на этот пир.

При настоящем состоянии наш мир…

– Стоп! Стоп! Стоп! – Вдруг Генри перебил.

И разгорелся недовольным воплем пыл.

– Так, погодите-ка минутку, да скажите,

Вы кто такие и какого чёрта здесь сидите?

И разредились по-бесовски, пиво пьют,

Что нам припас для встречи старый друг.

XVII

В ответ на эту дерзость все привстали,

Громко издавая вопли дьявольских речей,

Невнятным голосом раскованно кричали,

Всю злобу проявляя в сторону гостей.

– Знайте же, что я Монарх отныне здесь

И правлю тут под титулом «Король Чума».

И этот мир у ног моих погрязнет весь

И вас погубит неизбежно злая тьма.

XVIII

И принимая во вниманье те права сейчас,

Вы как гости и пришельцы, не забывайте –

Претендовать на место в замке среди нас

Большая честь в компании или прощайте.

Мы будем искушать тот утончённый вкус

Напитков разных с чувством наслажденья,

Потом творить безумство с наважденьем.

И как король, за всё в ответе… Я клянусь!

XIX

У матросов весь заполнен «трюм» вином

И зная, что творится этой ночью за окном,

Вот эта та причина доли возмущенья

И поводом предложен им для развлеченья.

– В противном случае наложим штраф… -

Продолжил мысли старый, сиплый граф.

– И при отказе, мы утопим в бочке вас.

Такой у нас сегодня будет непростой Указ.

XX

Таков был суд чумной фамилии поднят.

Король в достойном виде огласил решенье

И подвигая к ним с вином большой ушат,

Подверг в своё почтенное стремленье.

Старик сопел, а барышня водила носом

И уши навострил безумный господин,

Эрцгерцогиня короля сидела под вопросом,

А обитатель гроба спал в своём гробу один.

XXI

Хью засмеялся громко, выслушав Указ:

– Чтоб пить во славу этой смерти с вами,

Да ползать на коленях пьяным на показ.

Пейте лучше вдоволь с вашими чертями

И наслаждайтесь королевскими пирами

И дьявол здесь наверно дивный режиссёр,

Вас заманил в награду редкими дарами…

А король, не кто иной, как баламут-актёр!

XXII

При имени таком все сразу подскочили

И как один от злобной страсти завопили:

– Измена! – Закричал его величество Чума.

– Измена! – Сиплый инвалид орал сума.

– Измена! – Завопила дама этими словами.

– Измена! – Господин затряс ушами

– Измена! – Послышалось из гроба эхом вяло.

– Измена! – Эрцгерцогиня тоже заорала.

XXIII

А потом схватила за штаны матроса Хью,

Подняв над головою жертву пьяную свою

И бросила в большую бочку с пенным элем,

За то, что он им спровоцировал измену.

Как яблоко то погружаясь, то всплывая,

Он бултыхался в бочке, стены заливая.

И странно как-то видеть эту всю игру,

Ведь драка разыгралась просто по утру.

XXIV

Генри в это время невзирая пораженье

С лёгкостью бросает в погреб короля

И получив от этого такое наслажденье,

Возгордился, что сделал это он не зря.

Потом он вышибает старику мозги,

И кровяные тут же разлетелись брызги.

В угаре пьяном опрокинул бочку на пол,

Освобождая Хью от плена, залпом.

XXV

Окостеневший господин поплыл в гробу,

А господин с ушами моментально утонул.

Всех уцелевших ослепило красным небом

И обдувало едким, трупным ветром.

Генри с дамой короля на парусах свободы,

Удаляясь в даль, кричал на всех: «Уроды!»

А Хью, пыхтя и задыхаясь от безумья,

Волок, кряхтя, девицу с носом без раздумья.

XXVI

Однажды в октябре, тогда под утро,

Когда над Лондоном стоял туман густой

И тучи чёрные на небе плыли неуютно,

И воздух тлел печально, наводя покой.

Среди беды и отчуждения святого,

В пространстве разложенья неземного,

На грязной и протухшей мостовой,

Нашли два трупа в позе непростой.

Прыг-скок

I

Король, любитель пошутить –

Та птица редкая на свете.

Казалось ради этого; и жить,

И вить расположенья сети,

Чтоб угодить внимания его,

Министрам роль предстала

И шута прозвал он своего –

Прыг-Скок – ему подстало.

II

Чтоб уравновесить мудрость,

Король считал всех дураками,

Скрывая собственную глупость,

Они все были дураками сами.

И это имя в силу остроумья,

Шуту с руки присвоили шутя –

От безнадёжности его безумья

И до способности шутить язвя.

III

Прыг-скок был карлик и калека

И принимая глупость человека,

Он знал всегда над кем смеяться

И на глазах у короля шутить,

Ему бы не пришлось его бояться

И смог бы эту кару пережить,

Но между той судьбой и жизнью,

Он силой в дар подарен королю.

IV

Проматывая верно жизни лад,

Король устроил людям маскарад

И в помощь для того устройства,

Конечно же призвали дар шута.

А он для страстного искусства,

Под хитрым замыслом глупца

Придумал странное ваяние,

В костюмах тонких сочетание.

V

«Над шуткой можно забавляться

И ради смеха тоже оскорбить,

Ну кто так любит посмеяться,

Порой всегда своим умом скорбит»

Шут короля, конечно ненавидит,

Но в силу всех шутов в неволе,

В них, насмехаясь только видят

Всего лишь развлеченья долю.

VI

Король шута обидел неприлежно,

Что тот зубами выдал скрежет,

В душе осадок злобой переполнен,

Не в меру дерзкой волею наполнен.

И шут всем выдал яркую потеху:

Придумал персонажи в маскарад,

Такую бросил тему в помощь смеху,

Что всем понравился его расклад.

VII

– Чтоб новый замысел имел успех

И окружающим навеять правду,

Добавить неожиданности жажду

Для достижения прославить смех,

Пусть будет восемь диких обезьян:

Сам король и семь его министров,

Всё представленье будет без изъяна,

В итоге вся награда для артистов.

VIII

Но никто не должен знать портрета

И истины, что скрыта в этой маске,

Когда откроется натура для ответа

То все в порыве радости и краски,

Увидят в чём исполнена картина

И шутку новую воспримут на ура,

Вот где зарыта странная причина

Вот этой смелой вольности игра.

IX

Дождавшись в празднике минуту

Вкатились разом, разгоняя смуту,

Обезьяны, у всех подняв тревогу

И возвышая наслаждения восторгу.

От страха непредвиденных причуд

Поверили, что эти твари озверели,

Все женщины лишились чувств,

А остальные в ужасе смотрели.

X

«Та шутка, что далась за правду,

И иногда для радости в награду,

С восторгом розыгрышу верят

И возмущённо опасаясь терпят

В правдоподобность изумленья,

В награду оставляя возбужденья,

Где чувства все, подобно смеху,

Творят вокруг забавную потеху»

XI

Обезьяны все по сути положения,

Шута обдуманной проказы вдруг

Попали в цепи люстры продолжения,

Подобным образом замкнули круг.

Свисая страстно в центре потолка,

Болтались все подобно паукам

И верили уже в смешной итог,

Где разгорался остротой подлог.

XII

Шут всех подверг надёжной шуткой,

Язвя, и громким смехом издевался,

Крутился с факелом над этой уткой,

Всё разглядеть вокруг подвох пытался.

Спешил сейчас в присутствии гостей,

А также короля и всех семи его друзей,

Открыть премудрый замысел явленья

И неожиданно раскрыть разоблаченье.

XIII

Поднёс поближе факел к зверям,

Под резкий скрежет всей обиды

И с пеной злобы, с отвращеньем,

Как образ греческой Фемиды

Поджёг одежды этих обезьян;

Они попали в огненный капкан,

И в ужасе сгорая заживо при всех

Вдруг прекратился добрый смех.

XIV

Открылась сущность поведения,

В котором совершилось мщенье…

И на цепи весят, качаясь звери,

Тут все обиды для шута сгорели.

А шут последней шуткой восхищаясь,

Скрываясь от последствий дня –

Сбежал, смеясь над всеми, удаляясь

От глупого и очень злого короля.

Мне молвил демон

Есть край унылый на реке Заира,

Мне молвил демон, не спеша,

Вокруг струятся воды, как сапфиры –

Там есть покой и тишина!

Безлюдье тянет к небу шеи,

Под алым оком солнце шепчет

И вьются в руслах, молча змеи,

В подземных водах слышен ропот.

Но есть граница их владеньям –

Стоит высокий и ужасный лес:

И ветер трепет душу пеньем,

И тучи чёрные спускаются с небес.

Цветы умылись мягкою росой,

Вздыхали лилии, взирая на вершины,

И горизонт сияет огненной стеной –

Здесь есть покой владыки тишины!

А серый, мертвенный туман

Над головой багровую луну вознёс

И в свете ночи затаил обман…

Мой взор упал на каменный утёс.

А на краю стоял, одетый в тогу,

Высокий человек под ликом божества

И в жажде отвращения к пороку,

И в думе скорби мысль его была.

Он молча сел на край устало

И голову склонил на руки,

Смотрел, как пустота лежала,

Не предавая к виду звуки.

Дрожал в ночи в безумии забот,

Внимая вдохам тяжести вины.

Взглянув на небо, в мрачный свод,

Он слушал стоны тишины.

Ночь убывала в свете запустений,

В стихии ветра разразился гром

И воды вспенились от сотрясений,

Подняв волну в проклятый шторм.

Кричали лилии под натиском воды,

Деревья рушились, сбивая стоны,

Смывались с камня прошлого следы.

В проклятьях бури разливались волны.

И в гневе, побеждённом билась тишина,

В пространстве вечного вопроса,

В тропе небесной замерла луна.

А он сидел на каменном утёсе.

К утру затихла буря в страсти сна,

Вернулись воды на места покоя

И лилии коснулась нежно тишина,

Деревья обрели спокойствие земное.

Мой взор упал опять на каменный утёс,

Там человек поднялся в полный рост,

Лицо бледнело в ужасе, как ночь, –

Он отвернулся и помчался прочь.

Там лес, и небо, и река в пустыне,

А мудрость унесла с собой луна,

И демон молвит мне поныне:

«Здесь есть покой и тишина!»

Летаргия

Та грань, что Жизнь от Смерти отделяет,

Она порой обманчива в сознании бывает

И по воли слабости, болезни или порчи

Ты можешь умереть внезапно среди ночи.

Но, не порвутся нити странствия навеки,

Но, не разобьётся правды золотой сосуд,

Хотя ты сам сомкнул на время свои веки

И призван был высоким существом на суд.

В прекрасном сне, видать движение крыла,

В таинственном порыве сладострастья –

Кто знает, где оборвана она – твоя душа,

И где томится разум вечного несчастья:

В могильном заточении, в покое естества,

Толи, где-то в тёмной сути колдовства

Или в незримой колыбели очертания –

Ты в страхе сонном ждёшь своё создание.

И не узнаешь никогда ты время смерти,

Порой в расцвете сил, в бредовой эйфории;

В прощальной строчке обернутся вести,

Что ты когда-то оказался в летаргии.

А расслабляясь в сонной тяжести порыва,

Сомкнув глаза на время от большого мира,

Нам хочется побыть в незримом свете

И пробудиться тайно, снова на рассвете.

Необъяснима – та судьба, – я точно уверяю,

Что человеку уготовила влиять, простому

И неожиданно, вдруг оказаться под землёю,

Проснувшись, в темноте пришлось живому.

На одре вечной ночи, в тишине немой,

В удушливой испарине в пространстве,

Где давит воздух силой зла такой тюрьмой

И мысли тянут в неопознанное царство.

В безмолвном ужасе уже трепещет сердце,

Не понимая, где оставил ты последний след,

В незримом горе для тебя потухло солнце

И никогда ты не увидишь белый свет.

Душа изнылась в муках оскорблённо…