Loe raamatut: «Пепельные цветы», lehekülg 12
25. День двадцать первый. Шон Деллахи
Всегда бей первым. Это правило он усвоил хорошо ещё в детстве; вызубрил его гораздо лучше, чем правила валлийского, за которые до самого окончания школы хороших отметок не получал.
Но в этот раз он не собирался бить первым. Он сидел в засаде, играл жертву, стал приманкой.
Когда Маклахен засопел и сделал какое-то движение в его сторону, Деллахи резко обернулся, а рука его метнулась к карману и выдернула "Таурус".
Маклахен остановился оторопело замер, увидев короткий ствол словно игрушечного пистолета, чей чёрный глаз задумчиво-вопросительно уставился ему в лицо. В руках хозяина ничего не было – ни багра, ни весла. Или он не собирался нападать, или рассчитывал уложить Деллахи ударом своего массивного кулака
– Это что? – спросил он, криво усмехнувшись.
– П-пистолет, – коротко пояснил Деллахи.
– Заряжен?
– Д-дэ-э-двенадцать п-патронов.
– Много.
– Угу.
– Я знал, что у тебя должно быть оружие.
– Я знал, что т-ты захочешь н-не дать м-мне у-уйти отсюда, – усмехнулся Деллахи.
– Уходи, – равнодушно пожал плечами Маклахен. – Если вы все уйдёте отсюда, я только порадуюсь.
– Н-не думаю, – покачал головой Деллахи. – Т-ты же сдохнешь с тэ-э-тоски. К-кого ты будешь унижать? Себя?
– Ты считаешь меня дрянью? – хозяин заглянул в глаза.
Взгляд был необычно робким, словно Маклахен подглядывал из-за угла за кем-то страшным. Он сейчас и разговаривал совершенно спокойно и даже как-то задумчиво – совсем не так, как обычно. Повлияла ли на него неожиданная готовность Деллахи, или он играл? Хотя, вряд ли этот монстр способен на лукавство и игру. Он мразь, но прямолинеен и не скрывает своей подлой натуры. Да он о ней просто не догадывается, чего уж там!
– Т-ты и есть д-дэ-э-дрянь, – ответил Деллахи.
– Угу… Дрянь, значит…
– Угу.
– А ты – святой. А те пятнадцать, или сколько их там, человек, которых ты отправил на тот свет, тоже так считают, а?
– П-пятнадцать? Т-ты слишком плохо обо мне д-дэ-э-думаешь. Их было г-гэ-э-гораздо больше. П-пара сотен. К-кэ-э-как минимум.
– Ну вот, – безразлично кивнул Маклахен. – Я, может быть, и дрянь, но я не убивал.
– А Джайя?
– При чём здесь цыганка? – Маклахен поднял брови. – Я пальцем её не тронул.
– А ч-чем? В-вэ-э-веслом?
– Если бы я вдруг решил её убить, мне не понадобилось бы весло. Хватило бы кулака. А ты как своих убивал? Резал? Или душил? Или извращался как-нибудь?
Деллахи удивлённо дёрнул головой.
– О чём ты? Я у-убивал, как все. Из вэ-э-винтовки.
– Как все?
– Н-на войне все убивают, ты н-не знал? Не у-убьёшь ты, убьют т-тебя.
– На войне, – хмыкнул хозяин. – Ну-ну… Их тоже убьёшь? – он кивнул в сторону гостиницы.
Деллахи недоуменно пожал плечами. Он смутно понимал, что хозяин принимает его за кого-то другого, но обсуждать это с ним не собирался. К чему? Какая разница, что думает о нём эта скотина.
– Ты пугач-то уберёшь? – спросил Маклахен. – Мотор покажу.
– С-сам пэ-э-посмотрю.
– У-у… Опасаешься, стало быть… – ухмыльнулся хозяин. – Зря. Если бы я тебя хотел убить, ты бы уже давно валялся где-нибудь.
Тут Маклахен был прав. Надо отдать ему должное – он сильней и хитрей. Вернее, он подл, а подлость заменяет подлецам хитрость. Там, где не удаётся добиться своего напором, его нахрапистость отключается, и включается подлость.
– Ну ладно, – кивнул хозяин. – Пойду я тогда, чего тут с тобой…
– Иди, – пожал плечами Деллахи.
Он проводил Маклахена взглядом, спрятал оружие и склонился над лодочным мотором, укутанным в запылённый брезент в углу.
Это был старенький "Меркьюри" с хорошим баком на пять галлонов. Тут же стояли три двадцатилитровые канистры и две из них были полны бензина. Он повозился с мотором – двигатель был в отличном состоянии, хотя и неимоверно стар уже. Видно было, что хозяин дорожил им и тщательно за ним ухаживал.
Постукивая протезом, Деллахи перенёс канистры в лодку. Туда же положил весло и покрытую слоем пепла скрутку брезента с полки. Побросал в ящик весь найденный инструмент, положил пару свечей и пару резиновых сапог.
Оглядев напоследок полки и не найдя больше ничего полезного, держа наготове пистолет, осторожно вышел на улицу, где опять сыпался с неба чёрно-серый снег. Он опасался, что Маклахен сходит за ружьём, но хозяина нигде не было видно.
Деллахи вышел на причал. За уже привычным серо-жёлтым туманом не видно было ничего, кроме медленно падающих грязных пятен снега. Тот клочок земли, который он мог видеть, оглянувшись на остров, представлялся ему всем, что уцелело от Земли. Этот маленький безжизненный островок нёсся куда-то во мраке космоса, в вакууме, в полной тишине. На нём, посреди океана смерти, копошились, доживая своё, шесть уже никому не нужных, никчёмных жизней. Смерть уже записала их на свой счёт; довольно скалясь, она посматривала на этих бессильных насекомых, которые вот-вот упадут на спину, подожмут лапки и – уснут, чтобы уже никогда не проснуться. Они так и будут нестись на этом островке, во тьме, мёртвые, обледенелые, умолкнувшие навсегда. И где-то внутри Гленды медленно превратится в окостенелую оледеневшую мумию её сын – зародыш так и не свершившейся жизни. Жизнь больше не нужна никому. Она взяла своё по счетам и ушла…
Нет! Где-то там, на большой земле, жизнь продолжается. Ведь наверняка они ещё не до конца истребили друг друга и себя. И завтра Деллахи поплывёт туда. Чтобы найти какого-нибудь уцелевшего врача, еду, воду. И они будут жить. Будут цепляться за жизнь до последнего. Деллахи никому не скажет, что это бессмысленная затея. Уж Гленде-то он точно этого не скажет.
Деллахи до боли в глазах вглядывался в туман, надеясь увидеть очертания большой земли на горизонте, но так ничего и не увидел.
– М-мать вашу! – выругался он. – За-а-сранцы! Что же вы н-нэ-э-наделали, идиоты!
Часть IV
26. День двадцать второй. Беатрис
Любовь бывает настоящая, а бывает – не бывает. Эта банальная истина известна каждому, но иногда она открывается совершенно явственно. То есть, ты как бы всегда это знала, но по-настоящему поняла вот только сейчас – вдруг, необъяснимо и в самый неожиданный момент.
Те чувства, которые она испытывала к Ллойду, были необычны. Эта была не первая любовь Беатрис, поэтому некоторый опыт в определении своих чувств у неё имелся. То, что она чувствовала к Ллойду несомненно было любовью, но… Но как-то уж очень быстро и нехарактерно всё произошло… Может быть, это и не любовь вовсе? Одиночество перед страхом смерти, тоска по жизни, попытка возместить что-то, чего раньше не было, а теперь уже никогда и не будет?
Никогда… Какое ужасное слово! В нём – бездна, безвременье, безнадежность, пустота…
Она подошла к зеркалу. Поправила причёску, осмотрела своё осунувшееся бледное лицо.
Это совсем не Беатрис. Боже, боже, это совсем не та Беатрис, которую она знала! Эта немолодая, измученная женщина с застывшим взглядом и…
– Мой бог! Опять целая прядь волос! – произнесла она со слезами в голосе, стряхивая с пальцев безжизненную прядку. – У меня выпадают волосы! Кошмар!
"И я устала. О, господи, как же я устала! И эти два дня возле Гленды – это какой-то ужас!.. Бедная девочка… У неё что-то серьёзное, очевидно. И она вся такая возбуждённая, говорливая… а в глазах – пустота. Как бывает перед… Ох, нет! Не надо таких мыслей… Мамочка, но я же так совсем облысею!"
Она перешла из своего чулана в пустующую гостиную, обессиленно упала на диван.
Ллойд, наверное, ещё спит. Бедный мальчик! Такая тяжёлая жизнь (да какая там жизнь – покачивание на канате, натянутом между жизнью и смертью!) совсем не для него. Он с каждым днём всё больше и больше уходит в себя, и Беатрис ничего не может с этим поделать. Вот-вот она его совсем потеряет – любимый уйдёт, окончательно скроется во мраке своей второй половины, свой обратной тёмной стороны. Что она тогда будет делать?
Лунный человек. Где-то она читала или слышала, что так их называют, людей с раздвоением личности. Но у него не раздвоение личности, у него что-то другое…
– Беатрис, ты здесь, – в комнату вошла Гленда.
Бледная, исхудалая, с посеревшим лицом она едва держалась на ногах. Но на губах её застыла подрагивающая улыбка, глаза тлели сухим и тусклым огнём, а потрескивающий голос неестественно оживлён. Вот это, натянутое на лицо мумии, оживление пугало больше всего.
– Гленда! Зачем же вы поднялись?!
Она помогла девушке дойти до дивана и полуприлечь на нём.
– О, господи, – обессиленно простонала Гленда. – Как я устала. И сделала-то несколько шагов.
– Вам не следовала вставать, дорогая. Что же вы делаете с собой, Гленда!
– Ничего, ничего, – слабо улыбнулась та. – Просто в комнате так… так одиноко и уныло. И пахнет этой… химией. Всё в доме пропахло ею! Просто невозможно дышать.
– Если вы не думаете о себе, подумайте о ребёнке! – увещевала Беатрис.
Гленда с улыбкой положила руку на живот.
– Ах, Беатрис, я только о нём и думаю! Но… в последнее время мне кажется, что… Ох! Не надо так думать! Но понимаете, Беатрис, раньше я его чувствовала. Слышала, как он живёт во мне. А теперь… О, боже, мне страшно! Раньше он всегда отвечал мне, когда я с ним разговаривала. А теперь его голоса совсем не слышно. Наверное, ему очень плохо. Бедный, бедный!..
– Перестаньте, Гленда, не смейте думать ни о чём таком! – Беатрис обняла девушку, прижала её голову к своей груди. – Всё будет хорошо, я знаю, – говорила она, гладя притихшую Гленду по голове. – У вас родится чудесный мальчик. Вы же помните, что сказала Джайя? Первое время придётся немного помучиться, вы же знаете, как бывает с младенцами… Но ничего, вы справитесь. Вы будете замечательной мамочкой.
– Надеюсь, – отозвалась Гленда. – Надеюсь, что я ею буду.
– Будете, будете.
Гленда притихла на минуту. Потом, вдруг, выбралась из объятий Беатрис. Глаза её загорелись, лихорадочная улыбка трепетала на губах.
– А давайте устроим вам свадьбу!
– Что? – опешила Беатрис.
– Ну да, а почему нет, – продолжала девушка. – Ведь вы же любите друг друга. Ллойд от вас без ума… Ой, простите…
– Ну что вы, Гленда! – горько усмехнулась Беатрис. – Какая странная идея!..
– И нисколько не странная, – возразила Гленда, мотая головой, отметая любые возражения. – Я буду подружкой невесты. Липси – другом жениха. Деллахи – священником. Он справится, я уверена.
– Ой, да что ж вы такое выдумали, Гленда! – рассмеялась Беатрис. – Как вам такое в голову могло прийти!
– Но ведь правда, почему нет, – настаивала девушка. – Маклахен будет свидетелем и сделает в своей книге запись. Чтобы всё по закону.
– Гленда, Гленда… ой, не могу, – смеялась Беатрис. – Какая вы смешная!
– И не думайте отнекиваться! Всё решено. Завтра же сыграем свадьбу. У вас есть белое платье? На худой конец сойдёт и какое-нибудь вечернее. Я видела у вас, то, такое серое, с декольте и… Если у Ллойда не найдётся подходящего костюма, возьмём у Деллахи. Они примерно одной комплекции.
– Гленда…
– Стол, конечно, будет не очень богат, – грустно улыбнулась девушка, не позволяя себя перебить. – Но ведь главное в свадьбе не стол, правда? Интересно, вино у хозяина найдётся? Наверняка должно быть.
Дверь скрипнула. В гостиную вошёл, щурясь в полумрак, потенциальный жених.
– Милый! – улыбнулась Беатрис. – Наконец-то ты выспался.
– Я давно проснулся, – неуверенно произнёс Ллойд. – И мне стало скучно без тебя.
– Во-от, вот и повеселимся, – вставила Гленда.
– Повеселимся? – оживился Ллойд. – Как?
– Пустяки, милый, – улыбнулась Беатрис. – Гленда, она… она решила устроить нам свадьбу.
– Да, да! – воскликнула девушка. – Ллойд, немедленно делайте Беатрис предложение! Сейчас же!
– Свадьбу? – оторопел тот. – Свадьбу…
– Уж не испугались ли вы, Ллойд? – подзуживала Гленда. – А ну-ка сейчас же падайте на колени и просите Беатрис стать вашей женой!.. Да нет, что там, не просите – требуйте!
– Гленда, перестаньте! – смутилась Беатрис.
– Гленда, вы это серьёзно? – спросил Ллойд.
– А разве женитьба не входит в ваши планы? – притворно нахмурилась Гленда.
– Да, – кивнул Ллойд.
– Да? – подняла брови Гленда.
– Нет? – Беатрис бросила на любимого удивлённый взгляд.
– Входит, – торопливо пояснил тот. – Конечно входит.
– Так давайте же, не теряйте времени! – поторопила Гленда. – Куйте железо, пока горячо!
Любимый подошёл к Беатрис и опустился перед ней на колени.
Это было так… Так неожиданно, сладко, волнующе, и… и невообразимо тревожно!
– Беатрис! – произнёс Ллойд, и голос его сорвался. Он кашлянул, помотал головой, словно разгоняя остатки сомнения. Милый, милый! – Беатрис, я люблю тебя. Будь моей женой!
Гленда радостно захлопала в ладоши.
– Здорово, здорово! Свадьба, свадьба, свадьба! У нас будет свадьба!
Дверь хлопнула, будто налетевший ураган хотел сорвать её с петель. В гостиную буквально ворвался Липси.
Бедняга Липси тоже сильно сдал за последние дни. Лысина его, кажется, стала ещё больше, но она теперь не блестит, как раньше, а как будто покрыта каким-то серым налётом. И болячками. Конечно, воды давно нет, а те немногие запасы, что есть у хозяина, они используют только для питья. Немудрено тут покрыться болячками и – о, боже, только не это! – насекомыми.
– Липси! – воскликнула Гленда. – Как вы вовремя! Поздравьте Беатрис и…
Липси не дослушал. Трясущимися губами он произнёс:
– Маклахен повесился!
– Что? – прошептала Беатрис.
– Повесился?! – Гленда прижала руки к лицу, готовая расплакаться.
Ллойд только дёрнул головой и неуверенно улыбнулся, подозревая, наверное, что Липси неудачно пошутил.
– Маклахен повесился, – повторил Липси. – У себя в комнате. На простыне. Вот… Вот, записка была на столе.
Он протянул им смятый обрывок бумаги.
– Какой ужас! – простонала Гленда.
– Что там? – одними губами спросила Беатрис.
Она не могла поверить. Маклахен, этот ужасный человек… Кто бы мог подумать! Он был бы последним изо всей компании, кто, по мнению Беатрис, согласился бы покончить со своей жизнью.
– Липси, поздравьте меня, я женюсь! – улыбнулся Ллойд.
– "Живите, как знаете. Вам недолго осталось. Аминь", – прочитал Липси.
– Аминь, – поддержал Ллойд. – Липси, я только что сделал предложение…
– Его Деллахи нашёл, – продолжал Липси, не слушая. – Заходит к нему, а там… он… вот.
– Да он же его и повесил, – вставил Ллойд. – Деллахи. Я давно говорил, что…
– Перестаньте, Ллойд! – перебила Гленда. – Какой вы, право, бываете несносный тип!.. Ой… Простите, Беатрис.
Беатрис пожала плечами:
– Ну-у-у…
– Хозяин из-за жены повесился, я знаю, – продолжала Гленда. – Он ведь любил её. Очень любил. Только это такой человек был… Из тех, что никогда и ни за что не покажут свои истинные чувства.
– Милая, милая Гленда! – сочувственно улыбнулся Липси. – Какое же вы ещё дитя!
Девушка тяжело, с одышкой закашлялась.
– Я знаю, – попыталась она улыбнуться. – И она… без него… не могла жить.
– Любовь спасёт мир! – усмехнулся Липси.
– Да! – горячо подтвердила Гленда. – Да, мистер Липси, и напрасно вы смеётесь! Я… я была лучшего мнения о вас.
В дверях показался Деллахи. Он простукал протезом к столу, тяжело опустился на ближайший стул.
– Я у-утащил его в сарай, – произнёс он, отдышавшись. – П-потом надо б-будет п-пэ-э-похоронить.
– Я не буду читать по нему молитву! – испуганно и капризно изрёк возлюбленный. – По самоубийцам не положено.
– Успокойся, милый, – устало произнесла Беатрис. – Ты не будешь читать молитву.
Ну вот, у милого опять началось… Любой удар, любая неожиданность, всё, что может испугать и встревожить его, всё это немедленно делит его мозг пополам и накрывает пеленой потерянности.
– Н-надо резать к-кэ-э-корову, – сказал Деллахи. – Ключ от к-кэ-э-коровника я нашёл. Кто мне п-поможет?
– Нет! – воскликнул Ллойд. – Ни за что!
– Тише, – Беатрис успокоительно погладила его по голове. – Тише, милый, не кричи. Ты чего сегодня такой?
– Я не буду резать! Нет! – не унимался любимый.
– Нет, нет, мой хороший. Конечно нет. Мистер Липси поможет господину Деллахи.
– А? – Липси вздрогнул, удивлённо посмотрел на неё. – Я? Но-о…
– Может быть, вы хотите, чтобы мы – женщины – помогали убить корову? – Беатрис удивлённо подняла брови.
– Но-о… – промямлил Липси. – Я никогда не…
– Я т-тоже! – с неожиданной яростью произнёс Деллахи. – Только людей!
– Деллахи! – испугалась Гленда. – Зачем вы так?
– П-простите, Гленда.
– Но ведь там будет кровь! – простонал Липси. – Много крови…
– Молчите, Липси! – вскричал Ллойд хватаясь, за голову. – Не говорите так страшно! Я не терплю крови. Не говорите про кровь! Я не могу слушать!
Беатрис порывисто обняла его, чуть не плача.
– Ш-ш-ш! Тише, мой милый, тише… – прошептала она. – Пойдём домой. Пойдём?
– Да! Да! Идём. Я не хочу быть здесь.
Он порывисто поднялся и, испуганно поглядывая на Деллахи, обходя его, направился к двери. Беатрис догнала его, взяла под руку. Взглянула на солдата, словно извиняясь, пожала плечами, грустно улыбнулась. Деллахи ободряюще кивнул.
27. День двадцать второй. Гленда
Иногда смерть становится единственным спасением от жизни. Но умирать всё равно не хочется. И страшно. Хотя, жить, когда жить не хочется – наверняка ещё страшней.
У неё чесалось всё тело, казалось, что кожа слезает с неё, обнажая мясо, которое наверняка уже заветрилось и пахнет той химией, которой пропахло всё вокруг. От этого запаха не избавиться, не скрыться нигде – он проникает повсюду, душит Гленду и отравляет маленького.
Или уже отравил? О, господи. Эти постоянные тянущие боли в низу живота, эти выделения с их отвратительным запахом, неотступная тошнота и слабость…
Ей уже несколько ночей снились кошмары, от которых она просыпалась в липком поту. Ей снился её малыш… Но нет, это был не он. Выбираясь из неё, чёрный скользкий монстр отирал с себя кровь и слизь салфеткой – бежевой, на которой жёлтый утёнок удивлённо вылуплялся из яйца – и, громко отрыгнув, припадал к груди Гленды. Она билась, кричала, но когти монстра больно упирались ей в живот, царапали бёдра, а губы втягивали сосок, всю грудь, будто хотели пожрать её. Он высасывал из неё жизнь, а она переставала кричать и, притихнув, ждала и надеялась, что отданная жизнь превратит это ужасное чудовище в её любимого малыша – розовощёкого, улыбчивого, с медно-рыжим пушком на головке…
– Совсем дитя! – произнёс Липси, проводив Ллойда взглядом. – Больное дитя… Беатрис так нужен ребёнок? Лично мне этот… этот псих уже действует на нервы.
– Липси?! – оторопела Гленда.
– Простите… – спохватился тот. – Простите, я сегодня… я немного расстроен всем случившимся.
Она отмахнулась, покачала головой.
В конце концов, он не сказал ничего такого. Ничего, кроме правды. А правда обычно оказывается обидной для кого-нибудь. Ну, а то, что Ллойд может действовать на нервы, так это правда, от этого никуда не денешься. Иногда ей самой хочется его придушить.
– Ну что ж… – Деллахи поднялся. – Л-лэ-э… Л-лэ-э…
– Липси, – подсказал тот.
– Да. П-пойдёмте.
– Кхм… – Липси беспомощно огляделся, словно мог найти в комнате ещё кого-то, кто мог бы заменить его. – А у вас есть… э-э… есть чем… Ну-у, чем вы будете убивать корову?
– Д-да. Идёмте.
– Да. Да, идёмте, – закивал Липси, но не сдвинулся с места. – Нет, подождите! А что я должен буду делать?
– Н-не при д-дэ-э-девушке же!
– Да, вы правы, – кивнул Липси с совершенно несчастным видом. – Ну что ж, идёмте..
– Боже… Боже! Как мне плохо! – простонала Гленда, оставшись одна. Она погладила свой живот, поморщилась. – Я, наверное, умираю. Но я не хочу умирать! Мне страшно… Тише, тише, милый. Не плачь, не надо. Мамочка не даст тебя в обиду. Мамочка не умрёт. Мы будем жить. Обязательно будем жить!
Последнюю фразу она уже выкрикнула сквозь сдавленные рыдания.
Она только-только начала успокаиваться, когда вернулся ошарашенный и смертельно испуганный Липси, чей пиджак был грязен и мокр – на улице, похоже, опять шёл снег.
– Она мертва! – известил Липси.
– Кто? – испуганно спросила Гленда, отирая слёзы.
– Корова мертва. Она давно мертва. Дней пять уже, не меньше. Или больше. Маклахен её зарезал. Убил. Просто взял и убил. Там такая вонь стоит, в коровнике!
– Какой ужас! Просто взял и убил корову?! Просто так?
– Он не корову убил, он нас убил, – пробормотал Липси, кажется, готовый разрыдаться.
– Бедный Маклахен! – покачала головой Гленда.
Ей представился хозяин, под покровом ночи, с ножом в руках подступающий к своей любимой корове. Лицо его в слезах, кровь леденеет в жилах от ужаса перед тем, что он намерен совершить. Но он решил оборвать мучения своей любимицы и уже не отступит, чего бы ему это не стоило. И Гленде стало бесконечно жаль этого человека.
– Бедный, бедный Маклахен! – повторила она, не замечая удивлённого и сердитого взгляда Липси.
– Бедные – мы! Что вы будете есть, Гленда?
– Ну-у… в погребе ещё есть картошка… Есть немного проса… А потом нас спасут.
Липси вдруг безудержно, внадрыв, расхохотался, закрыв лицо ладонями. Он смеялся долго, истерично, заливисто. Гленда смотрела на него с непониманием и осуждением.
Наверное, Липси сошёл с ума от зрелища мёртвой коровы, которую он надеялся съесть. Бедняжка.
– Гленда… – выдавил Липси, высмеивая последний сарказм и безнадежность. – Ох, уморили!.. Гленда… ха-ха!.. честное слово… Какой вы ещё… – он наконец перестал смеяться и произнёс с неожиданной, едва сдерживаемой злостью: – Какая же вы дура!
Гленда вспыхнула и подскочила с дивана, не обращая внимания на боль, которая немедленно родилась в низу живота.
– Мистер Липси! – холодно произнесла она. – Вы что себе позволяете? Вот уж… Вот уж не ожидала от вас. Вы прямо как наш хозяин… Хам!
Бросив ему это слово, она рассерженно покинула гостиную. Злость придала ей сил, хотя каждый шаг давался с трудом.
Уже у двери она услышала, как Липси упал на стул. Он ещё посмеивался раз от разу, истерично, будто хныкал. А потом вдруг начал плакать. Плач перешёл в неудержимые рыдания.
Бедняга. У него тоже накопилось: усталость, страх, безнадежность… Весельчак Липси держался так долго, как только мог. И вот, смерть коровы его доконала.
