Миля и Облачко

Всем уехавшим посвящается.

Основано на реальных событиях. Кто-то скажет, немного приукрашенных. Но, уверяю вас, мы с Облачком видели всё именно так.

Особенно хочется поблагодарить маму, ставшую моим первым редактором и главным читателем и поддерживавшую меня на всём пути. Без тебя эта книга была бы невозможна.

Глава 1

«Рейс на Белград задержан на 4 часа», – объявил бодрый голос.

Время – полночь… Как заворожённая, Миля сидела, уставившись на табло, обнимая яркую сетчатую сумку с рисунком из котиков. Она навалилась на неё всем телом, уткнувшись грудью в жёсткий каркас.

«Моё сокровище, не отдам», – бормотала она в полудрёме, и, лишь нащупав мои белые усы, торчащие из переноски, успокаивалась.

Она думала, что охраняет меня, но, на самом деле, это я, Облачко, был её пушистым стражем. Ведь за игрушечной внешностью скрывается самое отважное сердце, питаемое беззаветной любовью к Миле. Моей Миле.

Так было решено на небесах, когда, маленьким котёнком, взяв меня за холку, Бог заглянул в мои круглые, как бусинки, глаза, а я, сгорая от любопытства, уставился в ответ. Его взгляд был таким добрым, что я растрогался и мяукнул.

«Ты достанешься девушке, нежной, как цветок», – сказал Бог.

Пока я неуклюже барахтался лапами врастопырку, ангелы повязали мне голубую ленточку. На ней были красивые буквы с завитушками: «Ми-ля». Длинный адрес, который я не мог прочитать и тем более запомнить.

Так как был я ещё маленьким и помещался в ладошку, Бог выделил мне компаньона. Ведь путешествие на Землю – дело опасное и трудное. Поскольку коты закончились – а они были заняты, развозя моих братьев и сестёр – мне дали в спутники собаку. Да не простую, а смешную: косматую, со светлыми косичками, из-под которых не видно ни глаз, ни ушей, а только чёрный, как уголёк, нос. Как сейчас помню, его звали Дружок. Он казался большим, но, на самом деле, тоже был ещё ребёнком и на радостях обслюнявил меня шершавым языком.

Мы летели сквозь облака, мягкие, как пух. Февральское солнце щекотало нам бока, и мы заливисто смеялись: я – по-кошачьи, Дружок – по-собачьи. Вот, наконец, наши лапки коснулись земли, и, отряхнувшись, мы помчались навстречу приключениям. Мы бежали весь день и всю ночь. Не заметили, как закрутилась вьюга: всё вокруг покрылось искристым, лучистым снежком. Мы радостно купались в нём, ловя хрупкие снежинки.

В какой-то момент Дружок пропал из виду. За игрой я совсем не заметил, как он ушёл. Может, он тоже заигрался и сейчас ходит, плачет, ищет меня? Мы оба были беленькие и могли легко затеряться в снежной мгле. Снег уже не радовал: облепил противными холодными комками, отчего я весь сжался и дрожал от холода. Куда-то подевалась моя ленточка. Как же я найду дорогу домой?

Вдалеке показался огонёк. Я побежал на свет, погрязая лапками в сугробах. Вот уж намело так намело!

Вскоре появился контур кирпичной трубы с клубами сизого дыма, а затем и сам дом. Едва не поскользнувшись на крыльце, я встал на задние лапки и затарабанил в дверь – изо всех сил! Дёрнулась ручка, меня залило ярким светом – а больше я ничего и не помню… Очнулся я на брюшке у мамы-кошки в окружении сладких котят – жмущихся друг к другу пушистых комочков.

Едва разлепив глаза, я ползал по полатям, повторяя одно только имя: Ми-ля, Ми-ля. И даже в доброй, любящей семье мне не было покоя. Я не сдержал обещания перед Богом, потерял Дружка, а главное – девушка, нежная, как цветок, останется без котика. На сердце был не снежок, а хрустящий наст, и ничто растопить его было не в силах. Поддавшись чувствам, я забился в гардероб и не хотел выходить наружу. Иногда приходили дети: ставили миски с едой, водой, чесали за ушком.

«Облачко», – восхищались они, а я и запомнил (хотя в глубине шкафа больше походил на синтепон из зимнего пальто). Потому что доброе слово и кошке приятно.

Неизвестно, как долго бы я грустил, но однажды жарким летним днём, упаковав в сетчатую сумку, меня отправили в Россию. Похоже, мы с Дружком промахнулись не на шутку, из-за чего я несколько месяцев прожил в чужой стране, в чужом доме – и сделался порядочным паном.

Там, в России, я сразу узнал её – по тонким рукам, струящимся волосам и какому-то особому запаху, похожему на булочки с корицей. Сидя на коленках, она раскармливала меня с ладони, а я не мог отвести взгляд от её коричных глаз. Когда она улыбалась, в них распускались самые нежные цветы. Миля обнимала меня и гладила, гладила – всё никак не могла остановиться, хоть и переживала, что шубка моя будет лосниться, затрётся до дыр. Но этого не случилось, и с каждым днём от её ласки я становился всё пушистее и пушистее.

***

Прошёл не один год, и вот я снова здесь, на подступах к небесам. Интересно, многое ли там изменилось?

Эти четыре часа выдались тяжёлыми. Я постоянно ворочался, топая по Милиным коленкам, отчего сумка ходила ходуном. Откуда-то сбоку сквозило холодом, и мы кутались в пуховую куртку, как в одеяло. Тщетно Миля пыталась уснуть и лишь сонно клевала носом, просыпаясь от каждого шороха.

Как-то она решила сходить в уборную, где столкнулась с неожиданной трудностью. Как ни крути, переноска не влезала в кабинку. Бросив сумки и вверив меня девушке за стойкой – под кучу наставлений! – Миля быстро ушла, постоянно оглядываясь, и так же быстро вернулась. Забрав меня, она не сразу вспомнила про вещи – потерять меня она боялась намного больше.

Наконец, поднявшись по трапу, в давке человеческих ног, мы оказались в самолёте. Железной птицей он взмыл в воздух, сотрясаясь оглушительным рёвом. Сердце ушло в пятки… Милина рука была рядом: я прильнул к ней тёплой мордочкой, и мы не отпускали друг друга до конца полёта.

Я чувствовал, как она трясётся и скулит от страха. Слёзы бежали беззвучным потоком по её разгоревшимся щекам.

«Ему страшно», – сказала Миля подошедшей стюардессе.

Та разрешила обнимать меня всю дорогу. Вот только из нас двоих страшно было вовсе не мне, но ради Мили, ради моей Мили, я решил подыграть.

Делая вид, что успокаивает меня, Миля успокаивалась сама.

Глава 2

Всю дорогу, чтобы расслабиться в чудовищном грохоте, я еле слышно мурчал. В этом мурчании угадывалась песенка, которую я слышал ещё от мамы. Колыбельная для котят, которые никак не хотели засыпать, и тогда, целуя нас в розовый носик, мама пела нежным голоском:

Замурчательные детки, мур-мяу-мур-мяу,

Сладкие мои конфетки, мур-мяу-мур-мяу,

Под горяченький животик, мур-мяу-мур-мяу,

Заползёт любимый котик, мур-мяу-мур-мяу.

Будет молочко лизать, мур-мяу-мур-мяу,

И тихонько засыпать, мур-мяу-мур-мяу.

Мурчал, мурчал – и сам себя убаюкал. Стало мне лениво-лениво, и сморил такой сладкий сон, что не было больше ни страшного мира, ни шуршащих ног. Только мамино молочко и розовая дрёма, окутавшая меня, как сладкая вата, с головы до лапок.

***

Мы прибыли ни свет ни заря. Сонное солнце ещё только поднималось над сонным городом, а его лучи были ещё слишком слабы, чтобы пробиться в зашторенные комнаты. Я не слышал ни бряцанья ключей, ни скольжения молнии, и проснулся лишь от толчка, выпав наружу.

«Вот и всё, – воскликнула Миля, – вот и всё».

«Ну уж нет, – зевнул я, – всё только начинается».

С большим удовольствием Миля поменяла свой «капустный» наряд на домашний и тут же забралась в постель. Вдруг что-то вспомнила: подскочила, покачиваясь от усталости, наполнила одну миску водой до самых краёв, другую – так же до краёв мясными шариками. Ощутив прилив нежности, я прильнул к её ногам в мягких флисовых штанишках, но она лишь наспех потрепала мои щёки и снова плюхнулась в кровать. Я прыгнул следом и, примостившись на подушке, у самого Милиного уха, замурчал.

Замурчательные детки, мур-мяу-мур-мяу…

Через несколько мгновений её ресницы сомкнулись, и самый сладкий сон спустился по ним к краешку сердца.

***

Разбудил нас громкий звонок в дверь. От его дребезжания перед глазами побежали маленькие мышки: я замахнулся, чтобы их поймать, и чуть не свалился на пол. Кого это принесло в такой час?

Миля решительно встала. За эти несколько часов она вдруг окрепла, порозовела и, казалось, готова была ринуться в бой с человеком, столь бесстыдно нас потревожившим. За дверью стоял скромный мужчина в костюме с ворсинками. Завидев Милю, он испугался и вжался в стену. Затараторив на своём – на тарабарском.

«Извините, я ничего не понимаю», – ответила Миля и уже готовилась закрыть дверь, как мужчина вдруг оживился – обрёл второе дыхание.

«Вам нужна обработка от насекомых?» – спросил он на чистом английском и подмигнул мне, вышедшему навстречу непрошеному гостю.

«Нет», – ответила Миля спокойно.

«Но ваши соседи заказали», – не сдавался он.

«У меня нет проблем с насекомыми», – вздохнула Миля.

«Сейчас нет, но… разрешите мне провести демонстрацию. Это бесплатно», – шагнув в сторону квартиры, человек пересёк мою «красную линию».

«Ш-ш-ш», – подскочил я.

«Ой, – вздрогнул мужчина, – до-до свидания».

Провернув ключ, Миля перекрестилась. Села на корточки, протянула руки: «Не бойся, малыш». Мне стало обидно. Чтобы я да испугался? Я, из отважных рэгдоллов? Ну дела… Миле, похоже, было до лампочки, ведь, забрав волосы в пучок, она отправилась в ванную. Спасибо, хоть оставила щёлочку – для меня.

Впрочем, меня ждало кое-что поинтереснее. Свет щедро сочился через окно, и мне не терпелось в него заглянуть. В несколько прыжков я оказался на вершине дивана и уже готовился к последнему рывку, как вдруг что-то внутри меня остановило. При всей моей худощавой конституции, подоконник был такой узкий, что даже я, Облачко, бы на нём не поместился. Протянул лапки – между диваном и окном была пропасть. Переборов страх, глянул одним глазком и пришёл в ужас: пропасть кишела змеями и крокодилами! Жалобно мяукнул.

«Хочешь посмотреть в окошко?» – пальцы Мили побежали по моим бочкам. В её объятиях я таял, как мороженка.

«Сокровище моё, – сказала она нежно, – поставь лапки. Не бойся, малыш, я буду тебя держать».

Затаив дыхание и почти не шевелясь, я любовался новым, чудным миром. Вот сквер с паутиной дорожек. Держась за руки, по ним гуляют парочки. Скамейки облюбовали студенты: лёжа, сидя, враскорячку, кто с книжками, кто с чипсами, кто так. Внимание моё привлёк дяденька в самом центре. Стоит себе, в два раза выше, чем другие, не двигается.

«Проиграл спор», – смекнул я.

Видимо, стоит уже долго: на голове воркует счастливый голубь.

«Всё?» – спрашивает Миля, но я смотрю шире.

Жадно, ненасытно, впиваясь когтями в подоконник. Вот оживлённый перекрёсток, а вот машинки. Совсем как игрушечные! Фырчат, сигналят – что-то не могут поделить. А какие здания! Таких чудесных зданий я не видел – это ж как Австрия… Венгрия… Австро-Венгрия!

Но что запало в моё сердечко, так это чистое, голубое, по-весеннему ясное небо – и горы! Настоящие горы! Точно в сказке, они вырисовывались на горизонте. И пусть камчатские коты скажут, что это сопки, да какие сопки – холмы, во мне уже разыгрался балканский огонь.

Горы, я вижу горы!

Мы стояли, глядя в окно, прижимаясь друг к другу. Я чувствовал, как колотится Милино сердце. Перед этим огромным, неизведанным миром мы были одни. Страшно? Пожалуй. Но, клянусь, именно в этот миг – волшебный миг – он шагнул нам навстречу. Раскинул руки, шепнул: «Иди, что покажу».

Глава 3

День выдался чудесный. Наслаждаясь попутным ветром, щурясь то ли от солнца, то ли от удовольствия, в этом непривычно тёплом октябре, мы рассекали по дорожкам Калемегдана на небесно-голубом велосипеде. Я сидел в корзинке спереди. Время от времени Миля останавливалась, чтобы погладить меня, и я одаривал её глубоким взглядом таких же небесно-голубых глаз. Мы были отличной компанией – неважно, на какой земле и под каким небом.

Крепость расступалась перед нами, фонари кланялись в почтении. Река ласкалась о берег кисейными рукавами. Взобравшись на упрямый холм, который никак не хотел нас пускать, мы увидели, как в могучий Дунай впадает красавица Сава. Всё вокруг дышало античностью: каменные лестницы с балюстрадами, стены, будто из песка, башенки, видавшие ещё римских легионеров.

Куда ни глянь – пышная зелень, нежные розовые розы. Старушка осень ещё не добралась до них шершавыми лапами. Сев на скамейку под тенистым деревом, глядя на неспешные потоки воды в лучезарном пейзаже, мы жадно впитывали витамин D. Миля – в лёгкой джинсовой курточке, я – в тонкой синей шлейке, которая была, скорее, для виду. Мы улыбались солнцу, а солнце улыбалось нам. И в этот самый миг не было нас счастливее.

***

Мы катались, пока не стемнело. С наступлением ночи наш красивый велосипед с голубой рамой превратился в обычный кусок железа, растворившись в подкравшейся мгле. Водители сразу потеряли к нам всякое уважение и подрезали на дороге. Я забился в угол корзинки, которая ещё недавно казалась такой уютной. Боже мой, боже мой.

Где-то позади раздалось рычание. Так ворчит старый пёс, который не может запрыгнуть на диван и всё ходит вокруг да около. Медленно, с опаской, я огляделся. Никого. Что же это за звук такой?

Бу-рык! За нами кто-то бежит? Прокусив пару деревянных прутьев, я просунул лапу, готовый настучать дерзкому врагу – но острые когти лишь яростно лупили воздух.

Мы остановились. Вот теперь-то я тебе устрою! Но у Мили были другие планы. С велосипедом под мышкой, она проследовала к парковке, и уже через мгновение мы сидели в шикарном ресторане. Мне вынесли бархатную подушечку. Прж… пржени пири… крпи… Это не заклинание – это Миля пыталась разобрать названия блюд.

Дым, дым, кругом дым. Элегантные гости вели светскую беседу, благоговейно прикладывая губы к роскошным напиткам. Дым служил им покровом, напускал эффект таинственности, помогал в поиске смыслов и истины.

Р-рык! Я подскочил. Куры-рык!

Зверь уже внутри меня! В панике, я чуть не свёз скатерть. Горловое пение раздавалось прямо из моего желудка. Так что, получается, это был я? Я, который просто проголодался…

Ужин не заставил себя ждать. Миля жадно впилась зубами в мясную котлету, круглую и большую, как блинчик. Ароматный сок брызнул во все стороны. Закрыв глаза, она смаковала каждый кусочек, медленно пережёвывая тающие волокна. Похоже, кто-то был даже голоднее, чем я.

Что-то склизкое и прозрачное плюхнулось прямо перед моим носом. От одного только запаха меня замутило… Фу, да это лук!

«Тебе такое нельзя», – сказала Миля и подмигнула.

Но – поздно! – настроение было безнадёжно испорчено.

Живот всё орал, и я решил отвлечься – поизучать картины на стене. Были они скучные, чёрно-белые – никакого настроения. И всё же один мужчина был весьма симпатичным: что ни ус – то стрелочка, а этот взгляд, этот прищур, эта улыбка! Из него получился бы отличный кот.

Вот бы повесили и мою фотографию! Мои портреты украшали Милину галерею и здесь смотрелись бы ничуть не хуже. Пока я мысленно подбирал место и рамочку, подошёл официант и любезно поинтересовался нашими впечатлениями. Миля, виновато улыбаясь, уверяла, что всё вкусно, пряча недоеденный каймак под ломтем хлеба. Соус, похожий на домашнюю сметанку, манил… Но тронуть его я не решился: не помоечник.

Я мог бы долго обижаться на Милю, но она – как знала! – повела меня в замурчательный магазин. Сколько игрушек! Тут тебе и мышки, и клубочки, и мячики, и удочки. Пахнет восхитительно. А вот… я не поверил своим глазам! Целый лес когтеточек, и все кричат: «Обдери меня! Обдери!»

Ну какова красота.

Набрав вкусняшек, мы долго ходили по тёмным переулкам. Где-то тут наш дом? И вот, наконец, показался высокий мужчина – он так и стоял в центре сквера, а на голове его вместо голубей красовалось пятно.

Дверцы старого лифта распахнулись со скрипом. На последнем издыхании он проследовал вверх. На нашем этаже призадумался, стукнул. Готово.

А это ещё что? На площадке стоял дым коромыслом.

«Кхе, кхе, кхе», – раздалось зловеще в темноте.

Едва не наступив мне на хвост, Миля подскочила.

«Ну давай же, скорее, давай», – умоляла она, мучая замочную скважину.

Щёлкнул выключатель. В сером тумане проступал тощий силуэт, скрюченный, как древесная ветвь. В чёрном халате, с пучком седых волос, старушка обвила табуретку тощими ступнями. Рот её был полон блестящих золотых зубов. От дыма щипало глаза, но старушке хоть бы хны.

«Бежи девојко, бежи» (серб. «беги, девочка, беги»), – гаркнула она и зашлась в новом кашле.

«Господи, помилуй», – взвизгнула Миля, выронив ключ.

«Ова кућа је проклета» (серб. «эта квартира проклята»), – стучало в висках.

Только не подведи, только не подведи… Ф-фух!

Дверь отворилась. Мы не зашли – залетели! Выдохнув, Миля опустилась на корточки. Получилось.

«Облачко», – позвала она тихо.

Я тут, милая, я тут.

«Какой роскошный хвост», – Миля улыбнулась.

Хвост был на месте, и внутри всё тоже встало на свои полочки.

Глава 4

Как и во всякой семье, в нашей были свои ритуалы.

Так, перед сном Миля заваривала травку. Ах, этот нежный аромат сводил меня с ума! Порой она заставала меня врасплох, грызущим мятую коробку. Чаще всего, ночью, когда спали Миля и её бдительность. Как-то это увлечение вышло мне боком: злосчастная коробка впилась в голову, больно сдавив уши. Мотаясь из стороны в сторону, ослеплённый и оглушённый, я свалился с полки. Уже смирился с печальным исходом, когда сонная Миля пришла на грохот и вызволила меня из плена.

«Время пить чай», – крикнула Миля вечером.

Я вмиг нарисовался на кухне.

«Фью», – присвистнул чайник.

«Сам такой», – огрызнулся я.

Надувшись, как бочонок, руки в боки, чайник закипел. Кипит, кипит, да всё никак не выкипит. Вот уже качается, ходит ходуном от горячего пара. Пар везде: на горлышке, на полках, на посуде – и Бог с ней, с посудой, но розетки… Мокрые розетки – караул!

Я заорал что было мочи.

«Ой», – Миля заскакала, как резвая козочка.

Ну что за тряпка? Ты бы ещё поменьше нашла. Разве с такой тряпкой можно управлять стихией?

«Фью, – надрывался чайник, – фью, тр-р-р, фью».

Отключить подачу электричества!

Чёрт, а это ещё что? Вместе со шнуром от чайника выпала розетка. Постояв с минуту задумчиво с розеткой в руке, Миля догадалась, наконец, вырубить щиток. Дело сделано. Горе-розетка прилеплена обратно на стену. «Не трогай», – погрозила мне пальцем. А я что, дурачок?

В воздухе приятно пахло – кажется, мелиссой. Заняв место за кухонным столом, я предвкушал долгожданное чаепитие.

«Ты уже тут, дружок?» – обрадовалась Миля, но на лице её вовсе не было радости. Шуршащий блистер, капсулы – мне это не нравилось. С кружкой проследовала мимо – сразу в постель. Сделав пару глотков, тяжко вздохнула. Неужели из-за чайника так расстроилась? Да купим мы новый!

«На, погрызи», – Миля кинула мне палочку с лососем.

Тонкая и изворотливая, она улетела в самый дальний, самый пыльный угол. Я уже готовился к марш-броску, когда свет погас. И лишь Милин ночник, силиконовый котик, светился изнутри. Он был таким маленьким, милым, круглым, с розовыми щёчками. Когда-то Миле подарила его мама. И, кажется, он до сих пор хранил её тепло.

Доедая остатки лакомства, я слышал, как Миля ворочается без конца, перекладывает подушки, бродит по кухне. Спотыкаясь в темноте, громко ругается и ищет кровать.

С плотными шторами было совсем темно. Откуда же взялись эти странные, безумные тени? Белые, аморфные, они растекались по стенам, так и норовили залезть к Миле в уши. Их руки были, что тягучая жвачка, но самое страшное – носы, носы крючком. Ни шеи, ни тела – один сплошной нос. Словно червяки, кривые носы ползли по покрывалу.

Их становилось всё больше и больше. Носы шастали по комнатам, шумели в ванной, тормошили бойлер. Старый холодильник, проснувшись, недовольно загудел. Кто-то угодил аккурат в его морозилку.

«Может, договоримся?» – предложил я. В ответ – ехидный смех.

Я хотел оттаскать их за белые космы, но в своей субстанции они оказались абсолютно прозрачными. Они были воздухом, который наполнял эту комнату – любая борьба была обречена на провал. И только милый ночник пугал их до чёртиков. Такой маленький островок безопасности – островок света.

Тем временем Миля явно бредила. Стонала с закрытыми глазами, тяжко дыша.

«Разойдись», – рявкнул я и сделал то, чего не делал никогда в жизни.

Словно мягкое облачко, обволок её всю. Ты не увидишь это, моя девочка. Даже открыв глаза, ты не увидишь эту мглу.

***

На утро Миле стало хуже. Как назло, в дверь снова кто-то трезвонил.

Хороший человек – вдруг осенило меня.

Стоит себе, топчется на коврике. Высокий, широкоплечий, щетинистый – не мужчина, гора! При всём грозном облике, он был очень добрым и мягким. Стоило Миле заболеть, как он брал над ней шефство. Делал сладкий чай, одаривал заботой и крепко обнимал. Я всегда старался примоститься где-то между ними. Зарываясь в мою шерсть, он целовал меня в носик. Тёплый, как наполненная грелка, он привносил в наш дом уют и покой.

Я знаю, он был послан нам Богом, но в пути заблудился. Нашёл слишком поздно и больше не мог остаться. Мы с Милей его давно, конечно, простили. Но вернуть упущенное время – вне наших сил.

Мы дома! Не уходи! Под мои вопли Миля встала.

«Кого там снова принесло?» – проворчала она.

Радостно мяукая, я кусал её за штанину.

«Облачко, дай пройти», – возмутилась она.

У самой двери вдруг остановилась.

«Ты что, думаешь это он?» – сердце её дрогнуло.

За дверью стоял очередной «проситель». Проводили опрос на тему жизни в городе. «Мы здесь не живём, – сказала Миля, как отрезала. «Или всё-таки живём?» – подумала она, уже закрыв дверь. Мужчина отправился дальше в добрый путь. А Миля как будто бы окрепла и отправилась в душ – чтобы, так сказать, окончательно проснуться.

Не успела включить воду, как вышла грустная и… с душевой лейкой в руке. Провозившись добрую четверть часа, она, наконец, зафиксировала предмет. С горем пополам помылась. Пристроила выпадающую плитку: похоже, это проделывал не один жилец.

Помня о ночном лихе, я решил исследовать подкроватный мир. На клочке обоев криво, будто детской рукой, было выведено: «Вы за это поплатитесь».

Похоже, домовые успели нам изрядно насолить. Душ, чайник – это только «цветочки». В нашем доме выпадало буквально всё. Утюг дымился при включении. Прогорклый запах пропитал всю одежду в шкафу. И, что самое странное, были эти вещи не наши. Тогда, спрашивается, чьи?

С первого дня меня манила стенка-шкаф. Красивые книги были моей слабостью. Словно в сотах, они занимали всё пространство. Вспомнив вкус мелованной бумаги, я облизнулся. И всё же брать эту дистанцию не стал. Вдруг монстры и здесь ножки подпилили?