Будешь моей, детка

Глава 1. Я тебя найду

– Смотри, какая девчуля у окна сидит!

– Ага, губы ништяк, рабочие. Как думаешь, сосет?

– Ну рот есть, значит, сосет. Я так считаю.

И громкий гогот. Опять Соболевский со своими друзьями развлекается за счет окружающих. И ведь никто не вступится за эту девушку, которую они так грубо сейчас обсмеивают. Более того – наши девочки и сами поддерживают такие шутки, готовые на все, чтобы привлечь внимание этих мажоров.

Мне этого, наверное, не понять никогда. Как можно настолько себя не уважать?

Я аккуратно промокаю губы салфеткой и закрываю коробочку с обедом, взятую из дома. В нашей столовой я покупаю только чай, потому что все остальное тут по ценам дорогого ресторана. Впрочем, какой вуз – такие и цены. Частный англо-американский университет. Обучение на английском, бюджетных мест нет по определению, и максимум, на что можно рассчитывать – стипендиальный фонд для наиболее перспективных студентов. Но и он покрывает не больше половины стоимости обучения.

– Я бы ей точно вдул, а ты, Влад?

– Не в моем вкусе, хотя рот ниче такой, согласен.

– Парни, нихера не понял. Про кого вы?

– В шары долбишься? Вон туда смотри – третий столик.

Я морщусь от всей этой грубости и пошлости, но ровно до тех пор, пока не понимаю, что, собственно, третий столик и есть мой. И никого, кроме меня, за ним нет.

То есть… вот это про губы и про… другое. Это они мне?

Меня обжигает острой смесью стыда и злости, я краснею так, что аж жарко становится. Вскакиваю, чтобы уйти, и тут же понимаю: не успела.

К моему столику уже идёт Тимур Соболевский, а за ним следом Влад Багров и Никита Яворский. Золотое трио. Один наследник бизнес-империи «ТехноКрат», другой тоже сын какого-то олигарха, третий вообще звезда молодёжной хоккейной сборной. Высокие, плечистые, богатые, наглые и красивые. Вот только красота отвратительна, если за внешним фасадом ничего нет, кроме неё. А это именно их случай.

Прошла только первая неделя учебы, а меня уже тошнит от их компашки. От их грубых шуток, от наглого бесцеремонного поведения. Как будто они тут короли. Хозяева университета – не меньше.

А ведь в прошлом году так не было. Это все Соболевский. Приехал к нам откуда-то из-за границы (папочка его на третий курс сразу определил) и взбаламутил всех в универе. Багров и Яворский в первый же день притянулись к нему словно магнитом  – и началось.

– Детка, ты откуда такая сладкая взялась, а? – Соболевский нагло щурит темные, почти черные глаза и ведет по мне взглядом. Таким неприличным, как будто раздевает меня и раскладывает прямо тут – на столе. При всех.

А я даже слова не могу выговорить. Смотрю на него и пробирает ознобом. Соболевский безумно хорош собой, но мне почему-то жутко от одного только взгляда на него. Он похож на зверя и вся красота его дикая, звериная: иссиня-черные волосы, по-модному взлохмаченные так, будто он только что встал с постели, жесткое породистое лицо с яркими порочными губами и темные страшные глаза, в которых невозможно ничего прочесть.

– Детка! – снова зовет меня Соколовский. – Ау? Ты разговаривать-то вообще умеешь?

– Это она от счастья обалдела, – ржут за соседним столиком мои одногруппницы. – Эй, Васильева! Прием!

Конечно, им смешно. Ведь ясно, что звезда универа мог подойти ко мне только с одной целью –  посмеяться и развлечь свою компашку.

И да, я, наверное, отличная мишень для его шуток. Я слишком выделяюсь среди всех остальных студентов: у меня нет машины, нет айфона последней модели, да и одета я, как говорится, бедно, но чистенько. Без всяких брендов. Моя сумка куплена на рынке, а на стареньких, еще школьных туфлях царапины подкрашены краской, чтобы не так в глаза бросались.

Я сорняк среди всех этих орхидеечек, политых родительскими деньгами и связями. Но сорняк гордый и не собирающийся ни под кого прогибаться.

– Пропусти, пожалуйста, – твердо говорю я. – Я тороплюсь.

– Детка, расслабься, ты уже везде успела, – ухмыляется Соболевский и вдруг хватает меня за плечи и притягивает к себе, впечатывая в твердую широкую грудь. Он высокий, и я носом утыкаюсь прямо в ворот его футболки, непроизвольно вдыхая пряный, подчеркнуто мужской запах. Кожа, одеколон и сигареты. Должно быть мерзко, но мне отчего-то нравится, как он пахнет. И даже самой стыдно в этом признаться.

А Соболевский по-хозяйски лапает меня, сминая ладонью ягодицы под узкой юбкой, и горячо шепчет мне на ухо:

– Ты мне понравилась, детка. Такая свежая, невинная, хорошенькая. А рот твой – просто чума. Поехали со мной. Покатаемся. Захочешь – трахну, не захочешь – просто отсосешь мне.

Я так резко отталкиваю его, что от неожиданности он поддается. Щеки горят от унижения, от того, что он со мной сейчас разговаривал как… как с проституткой! Только что денег не предложил!

– Никуда я с тобой не поеду! – мой голос дрожит от подступающих слез.

– Эй, детка, ну чего ты! Я ж не обижу, – ухмыляется он. – Куплю тебе потом что-нибудь. Или могу просто бабла дать. Наличкой или на карту, пофиг. Я не жадный, ты скажи, сколько надо.

А вот и деньги предложил. Как шлюхе. Прямо в столовой. На глазах у всего университета.

Интересно, а минет мне ему тоже надо будет делать перед всеми? Это входит в стоимость?

От эмоций все тело потряхивает. Господи, как же мерзко! Меня в жизни так не унижали.

Я хватаю со столика стакан со своим недопитым холодным чаем и выплескиваю прямо на Соболевского. На его ухмыляющееся лицо, на его брендовую белую футболку, по которой теперь расплывается мерзкое темное пятно.

По столовой прокатывается приглушенное «ах», и все замирают в предвкушении расправы. Развлечение продолжается.

– Сучка! – восхищенно цокает языком за спиной Соболевского Влад Багров, хоккеист. – А так и не скажешь. Со стороны – моль бледная.

– Что, Соболь, не справляешься? – ржет Никита Яворский, а тот ожидаемо свирепеет.

– Рот закрыли оба, – рявкает он, обернувшись к своим приятелям. А потом поворачивается ко мне, и в его лице уже нет ни намека на ту дурашливость, с которой он говорил до этого.

Я судорожно сглатываю и делаю шаг назад, больно врезаясь бедром в край стола.

– Детка решила кусаться? – мягко спрашивает Соболевский, наступая на меня. Вот только эта мягкость – подушечки лап тигра, скрывающие смертоносные когти. От него веет первобытной угрозой, и у меня внутри все скручивается от страха. – Детка хочет отработать бесплатно, в счет испорченного имущества, да?

– Не подходи! Отойди от меня! Пожалуйста! – я уже не требую. Прошу.

Хотя сама понимаю, что просьбы бесполезны. Я с тем же успехом могла бы умолять бетонную стену.

Но когда его руки больно сжимают мои запястья, вдруг приходит неожиданное спасение.

– Васильева здесь? – кричит секретарша Лилия Матвеевна, заглядывая в приоткрытую дверь столовой. – К декану.

Господи, какое счастье.

– Я здесь! – кричу я так громко, что Соболевский морщится, но меня не отпускает.

– Она занята, – шипит он и гневно смотрит в сторону Лилии Матвеевны, но та абсолютно непрошибаема и только иронично ведет бровью.

– Вот еще вашего мнения, Соболевский, я не спросила. Потом свою занятость продолжите. Сначала дело, потом развлечение.

Обычно меня очень раздражает Лилия Матвеевна своим вредным и неуступчивым характером, но сейчас я просто расцеловать ее готова.

Я выдираюсь из рук Соболевского, хватаю сумку и бегу к выходу, а в спину мне несется хриплый злой шепот.

– Мы еще не закончили с тобой, детка. Жди. Я тебя найду. ***

Я иду за Лидией Матвеевной в сторону деканата и с горечью думаю о том, что ни один из тех, кто был сейчас в столовой, не вмешался и не спас меня от этого ненормального. Даже пальцем никто не пошевелил. Кажется, им наоборот доставило удовольствие, что меня у них на глазах оскорбили и унизили. Может, это месть за все те случаи, когда преподаватели ставили меня им в пример и говорили, что мозги не купишь?

Мозги – нет. А вот диплом, к сожалению, да.

И я прекрасно знаю, что тот же хоккеист Багров почти не учится, проводя все свободное время на сборах. Но при этом переходит с курса на курс без проблем. Как так получается?

Яворского я тоже на лекциях особо не вижу. А Соболевский…

Черт. При одной только мысли об этом уроде горло перехватывает спазмом, а под ресницами дрожат непролившиеся слезы. Нет! Не буду о нем думать!

И только подойдя к кабинету декана, я вдруг понимаю, что совсем не знаю, зачем меня туда вызвали. Лилия Матвеевна смотрит на меня своим фирменным взглядом «чем меньше будешь спрашивать, тем дольше проживешь», и мой вопрос умирает, не родившись.

Захожу в кабинет к Ираиде Ивановне и топчусь у порога, ожидая, пока она поднимет глаза от бумаг и заметит меня.

– Оля. Здравствуй! Проходи.

И меня вдруг распирает от гордости, потому что декан помнит мое имя. Все-таки я одна из лучших студенток! Не зря я просиживаю дни и ночи над учебниками, не зря так старательно слушаю лекции и не пропускаю ни одного семинара – стараюсь взять максимум и отработать каждый рубль, заплаченный за учебу в этом престижном вузе.

Но радуюсь я недолго, потому что Ираида Ивановна хмурится и говорит:

– Мне позвонили из бухгалтерии и сказали, что у тебя не оплачено за этот семестр. С твоими родителями не удалось связаться, трубку они не берут и на письма не отвечают. У вас дома что-то случилось?

Я изумленно моргаю.

– Нет, – убежденно отвечаю ей. – У нас все в порядке. Наверное, это недоразумение. Я еще в начале сентября спрашивала у папы, заплатил ли он за обучение, и он сказал, что да.

– Может, платеж не прошел? – предполагает декан. – Оля, реши, пожалуйста, этот вопрос. Если оплаты не будет в течение недели, ты будешь отчислена. И потом даже если восстановишься, то уже за полную стоимость.

– Нет! – я пугаюсь до полуобморока и трясущихся рук.

Куда там Соболевскому – ему и вполовину так не удалось меня напугать, как декану. Обучение в нашем вузе стоит совершенно нереальных денег, даже с учетом того, что пятьдесят процентов за меня оплачивает стипендиальный фонд. Без этой скидки денег, оставленных мне бабушкой в наследство, не хватит даже на то, чтобы доучиться второй курс.

– Это недоразумение, – повторяю я горячо. – Честное слово! Родители заплатят!

– Я очень на это рассчитываю, – говорит она мягко. – Ты очень способная девочка, Оля. Твоя победа на городской студенческой олимпиаде это доказала. Я бы рада была учить тебя бесплатно, но у нас нет бюджетных мест. Совсем. Это сугубо коммерческие специальности, понимаешь? Обучение на английском, преподаватели из-за рубежа – это все стоит денег.

– Понимаю, – отзываюсь я, а сама извожусь от мыслей о том, что же такое случилось с платежом, раз он не дошел. Может, папа неверно что-то оформил? И деньги потерялись? Надо скорее прийти домой и все проверить.

На кону мое будущее. Будущее, ради которого моя любимая бабушка, рискуя вызвать на себя гнев родственников, оставила мне все свои сбережения. Включая деньги за проданную двушку. И написала в завещании, что все это должно пойти на мое образование. Родители сначала хотели купить на эти деньги квартиру и сдавать ее, но я пригрозила им пойти во все СМИ,  рассказать эту историю и опозорить их на весь город, и они нехотя согласились платить из этих денег за учебу. Хотя я буквально каждый день выслушивала от них, что я дура и что все это полная блажь. Напрасная трата денег.

– Я сегодня же все решу, Ираида Ивановна! – твердо говорю я, вежливо прощаюсь и выхожу из ее кабинета. Так же вежливо говорю «до свиданья» нашей секретарше, а Лилия Матвеевна смотрит на меня волком и презрительно фыркает в ответ. Но это ее нормальное состояние, так что я не беру в голову.

Открываю дверь, ведущую из деканата в коридор, и тут же испуганно захлапываю обратно. Сердце колотится, как пойманный воробей, потому что там – в коридоре – я вижу спину Соболевского. Он стоит там один, без своей компашки, но менее страшно мне от этого не становится.

– Что? – агрессивно спрашивает Лилия Матвеевна, потому что ей явно непонятны мои метания туда-сюда.

– Можно я у вас посижу, – прошу я.

– Нет, нельзя! Тебя там кавалер твой не заждался? Еле оторвала его от тебя в столовой. Ну что такое, ни стыда ни совести. Стоят там, обжимаются…

– Он не мой кавалер, – тихо говорю я. – Он…приставал ко мне. Понимаете? Я его боюсь. А он там стоит и ждет меня. Вы можете что-то с ним сделать?

Лилия Матвеевна вздыхает и смотрит на меня с обидной жалостью:

– Васильева, ты ж неглупая девка. Ну что такая, как я, может сделать такому, как он? Ты разве не в курсе, чей он сынок? Тут у нас куда ни плюнь, попадешь в наследника заводов и пароходов.

– Но вы так с ними разговариваете всегда, – бормочу я растерянно. – Как будто не боитесь.

– Не боюсь, – соглашается она. – Но в пределах разумного. По учебе могу хвосты накрутить, потому что папочки и мамочки хотят, чтобы их наследники хорошо учились. А про поведение и слова поперек не скажу. Не хочу новую работу искать. Пойми, девочка: этим золотым деткам можно все, что позволяют им их родители. А они им позволяют буквально все.

Я стою, уставившись в пол. Слезы все же не удерживаются и падают на туфли, расплываясь неаккуратными мокрыми кляксами.

– Халат хочешь? – вдруг спрашивает меня Лилия Матвеевна.

– Какой халат? – шмыгаю я носом.

– У нас в шкафу техничка свой халат хранит запасной. И ведро. Можешь взять. Сумку свою в ведро спрячешь, волосы косынкой завяжешь – он и не узнает тебя, если быстро прошмыгнешь.

– Вы серьезно? – лепечу я. – Правда готовы мне помочь?

– Выйдешь через запасный выход, на первом этаже под лестницей есть такая синяя дверь.

И она кладет передо мной ключ.

– Там рядом кладовка, оставь в ней ведро и халат, я заберу потом. Ключ завтра занесешь.

– Спасибо! Спасибо! Вы даже не представляете, как помогли мне! Я вам теперь должна! Что угодно буду делать! Бумаги могу перебрать, могу полы помыть, могу…

– Поторопись, Васильева, – обрывает она мой поток благодарностей. – А то этот ждать долго не будет. Если зайдет сюда – я тебе уже ничем не помогу.

Я быстро напяливаю на себя длинный халат, низко повязываю косынку и горблюсь, чтобы быть как можно больше непохожей на себя.

– Спасибо вам, – повторяю я. – Вы мой спаситель.

– Это временная мера, – говорит она и вздыхает. – Завтра ведь ты снова придешь на учебу. И вечно бегать от него не сможешь.

– Завтра я что-нибудь придумаю! – обещаю я.

– Ну-ну, – Лилия Матвеевна скептически поджимает губы.

Она явно не верит, что мне это удастся. Но тем не менее помогает мне. А значит, мир – не такой уж несправедливый и бессердечный, каким он мне казался в тот момент, когда я стояла в капкане рук Соболевского.

Глава 2. Новые обстоятельства

До дома я добираюсь без приключений, но меня до сих пор потряхивает. Как я так умудрилась встрять? Вроде нет во мне ничего такого, что бы могло привлечь внимание этого самоуверенного самца. Он же неделю мимо ходил и тискал себе преспокойно наших красоток, почему сейчас-то вдруг зацепился за меня взглядом?

Я запоздало понимаю, что по-хорошему мне не надо было так резко реагировать на подкат Соболевского и вступать с ним в открытый конфликт. Надо было молчать, смотреть тупым взглядом и прикидываться валенком. Меня бы, конечно, обсмеяли, но тогда он бы наверняка отстал. А сейчас… Сейчас для него дело принципа доказать всем своим дружкам, что он может нагнуть любую. Даже такую принципиальную, как я.

Но об этом я подумаю потом.

Дома я быстро переодеваюсь и бегу на кухню. На мне, как обычно, ужин – родители работают до семи, и поэтому мама уже давно переложила эту обязанность на меня. Впрочем, мне несложно. Быстро жарю котлеты, делаю картофельное пюре, режу салат, а потом иду в коридор и стучу в дверь комнаты брата. Там всегда закрыто, ни мне, ни родителям туда без разрешения входить нельзя.

– Сережа! – кричу я, когда понимаю, что мой стук остается без ответа. – Иди ужинать!

Через некоторое время дверь распахивается, и на пороге вырастает мой младший брат. Длинный, лохматый, в домашних штанах и без футболки. Лицо заспанное, глаза красные.

– Ты что, не был сегодня в колледже? – недовольно спрашиваю я.

– Пары отменили, – бурчит он.

Я недоверчиво хмыкаю, потому что уверена: это все полное вранье. Просто Сережка как обычно сидел всю ночь за своими онлайн-игрушками, а потом забил на учебу.

– Да ты просто из-за компа не вылазил, балбес. Так честно и скажи! – я взъерошиваю ему волосы и улыбаюсь, вот только в ответ получаю злой взгляд. Сережка отшатывается от меня и захлопывает дверь прямо перед моим носом. Но я успеваю увидеть, что компьютерный стол в его комнате пуст. Ничего не понимаю!

– Пошли есть! – кричу ему и снова долблюсь в дверь. – Эй, ты чего?

Но в ответ слышу только короткое и грубое:

– Иди нахер.

Странно. Братец у меня, конечно, не подарок, но обычно он так себя не ведет. Я иду к себе, просматриваю конспекты и готовлюсь к завтрашнему семинару, а через час уже приходят родители. Уставшие и какие-то мрачные. Они вдвоем работают в небольшой автомастерской: папа занимается покраской машин, а мама в бухгалтерии сидит и еще на полставки на складе помогает. Работа у них тяжелая, особенно у папы – весь день на ногах, и поэтому я сразу бегу накрывать на стол, чтобы они могли поужинать.

– Сережка отказался есть, – говорю я маме.

– Понятно, – кивает она, и ужин проходит в полной тишине.

Наученная горьким опытом, я стою в сторонке и не лезу со своими вопросами до тех пор, пока родители не поедят. Но как только папа отставляет в сторону кружку с чаем, я тут же бросаюсь к нему:

– Папа, у меня важный вопрос. Мне в университете сказали, что у нас семестр не оплачен. Но ты же платил, правда?

Он вдруг замирает, его взгляд становится бегающим, растерянным, а потом утыкается в стену.

– Нет.

В груди ворочается смутное беспокойство, но я его старательно прогоняю и спрашиваю еще раз:

– Забыл? Пап, заплати скорее, лучше прямо сегодня через онлайн-банк. Иначе меня отчислят.

– Оля, – мама вдруг резко встает из-за стола, отходит к окну и скрещивает на груди руки. – Папа не будет платить. Нам нечем.

– Что?! – я не верю в то, что слышу. – В смысле нечем? Там на счету три миллиона было!

– Нам пришлось снять эти деньги, – говорит мне папа. – Мы не рассказывали тебе, но Сережа, оказывается, играл в онлайн-казино. Брал в долг большие суммы, иногда отыгрывался, а вот последний раз проиграл очень много. Он пытался скрыть это от нас, но в конце августа пришла повестка в суд. И нам пришлось… Не было другого выхода. Пойми нас.

– Конечно, она поймет, – резко перебивает его мама. – Что важнее: учеба или брат? Мне кажется, выбор тут очевиден.

Я машинально хватаю тарелку, стоявшую у мойки, но руки так сильно трясутся, что она выскальзывает и летит на пол. Звон, осколки по всей кухне.

– Криворукая, – привычно ругается мама. – Собирай, пока никто не наступил!

Но я не двигаюсь с места.

– Это были мои деньги, – тихо говорю я. – Вы не имели права их брать, не спросив меня.

– Это деньги моей матери! – срывается мама. – И они такие же твои, как и мои! Кто виноват, что она сдвинулась перед смертью и оставила все тебе! На твою блажь!

– Это не блажь. Это образование.

– Нам не по карману твое образование, – мама сама начинает собирать осколки, голос ее звучит зло и одновременно виновато. – Нет, чтобы учиться, как все. Могла со своей медалью хоть куда бесплатно поступить! Хоть в пед, хоть в мед. Но нет, это ж все недостаточно хорошо для нашей принцессы! Тоже мне, вообразила о себе невесть что! Поперлась куда-то, где одни олигархи учатся и где такие сумасшедшие деньги платить надо. Я думала, хоть парня там себе богатого найдешь и перестанешь на нашей шее сидеть, но нет. Хотя правильно: кто на тебя посмотрит, когда ты из книжек своих носа не высовываешь?

– Сколько он проиграл? – говорю я мертвым голосом. Мамины слова проходят будто сквозь меня, не задевая. Это все сейчас неважно. Важно понять, сколько осталось на счету денег. Может, если взять кредит и добавить к оставшейся сумме, то хватит хотя бы на семестр, а потом…

– Три миллиона двести, – говорит до этого молчавший папа. И у меня земля уходит из-под ног.

Я понимаю: это конец. Они выгребли мой счет дочиста. Да еще и своих денег пришлось добавить – не из воздуха же они взяли эти двести тысяч. Наверное, это те, что откладывали на отпуск в Турции, в которую мама давно уже мечтала съездить.

– Вы не имели права трогать мои деньги,  – повторяю я сухими, непослушными губами. В висок долбит так, как будто там работает маленький отбойный молоток. – Почему косячит Сережа, а расплачиваюсь всегда я?

– Поговори еще мне тут! – взвивается мама, швыряя собранные осколки в мусорное ведро. Прямо вместе с совком. – Мальчик в беде, ему грозила тюрьма, понимаешь? А ты думаешь только о себе! Эгоистка! Тебе не кажется, что иногда надо задвинуть свои интересы ради близких?

– А тебе не кажется, что тебе стоило строже его воспитывать и не позволять все на свете? – вырывается из меня то, что я сейчас думаю.

И тут же резкая боль обжигает щеку. Мама стоит напротив меня красная, взъерошенная и потирает ладонь.

– Неблагодарная тварь! – выплевывает она мне в лицо.

Папа ничего не говорит и утыкается в кружку с чаем, давно уже пустую.

Я разворачиваюсь и молча ухожу к себе.

В коридоре сталкиваюсь с выходящим из туалета Сережкой. Он по моему взгляду понимает, что я все знаю, и неловко пожимает плечами.

– Эта…ну… прости, Оль. Мне короче жаль, что так получилось.

Я думала, что когда увижу его, задушу голыми руками. Но сейчас смотрю в виноватые глаза, которые уже давно находятся выше моих, и против воли вспоминаю, какой он был хорошенький в детстве. Пухлые щечки, вечно красные от диатеза, удивленно распахнутые голубые глазки и забавный деловой вид. Он был веселый, ласковый малыш и не скупился на слюнявые детские поцелуи и обнимашки, которые постоянно мне доставались как любимой старшей сестре. «Ойюша», – лепетал он, старательно выговаривая мое имя. – «Люлю Ойюшу».

Вроде у нас всего два года разницы, а я всегда ощущала себя отчетливо старше. И сейчас, как старшая, не могу злиться на этого несчастного идиота. Хотя и надо бы.

Впрочем, виноват то, по большому счету, не он, а наши родители, которые ему всю жизнь только что в попу не дули. Они очень хотели сына, потому что сын – это продолжатель рода, наследник. А девочка… Ну что девочка? Какой от нее толк?

Папа так ждал сына, что, когда родилась я, ушел в трёхдневный запой. И вовсе не от счастья, как можно было подумать. И поэтому маме пришлось в срочном порядке рожать второго. Ей повезло, что на этот раз удача им улыбнулась и у них получился мальчик, а то так и рожала бы до победного.

Так что у нас в семье не стоял вопрос, кто тут самый любимый ребенок. Это было ясно сразу: не я. У Сережи всегда было все самое лучшее, его не ругали, не напрягали, не загружали делами по дому. Зато я и готовила, и убиралась. Причем в его комнате тоже. Потому что он ведь мальчик! Ему такое по статусу не положено!

А еще он всегда получал то, что хотел. Игрушку, модные кроссовки, мою шоколадку (у Оли вкуснее, я хочу как у нее!). Список можно было продолжать бесконечно. А сейчас он получил и то единственное, что было для меня важно – бабушкино наследство и мой шанс на другую жизнь. Шанс выбраться из бедности и режима постоянной экономии, шанс уехать в другую страну, шанс стать действительно классным специалистом…

– Как можно было проиграть столько денег? – спрашиваю я вместо того, чтобы ругать Сережу.

– Это ж не за один раз, – невесело ухмыляется он. –  Сначала я играл только в слоты – этот как игровой автомат, только онлайн и с кнопкой вместо рычага. Играл на карманные и выигрывал. Можно было поставить пятьсот рублей, а выиграть три тыщи. Я так насобирал почти шестьдесят косарей, но слил все на повышенных ставках. Потом ушел в жёсткий минус и пытался отыграться. У друзей занимал, у родителей брал – говорил, что надо в колледже сдать на поездку или вещи надо купить. Набрал вместе с займами семьсот, поставил повышенную… Ну и вот. Не отыгрался.

– Играл ты, а жизнь поломалась у меня, – говорю я тихо, надеясь, что он хотя бы немного поймет масштаб того, что натворил. Но Сережка только закатывает глаза, сразу становясь очень похожим на маму:

– Бля, Оль, ну ты драму квин-то тоже из себя не строй! Чо там поломалось-то у тебя, а? Ну в другой универ пойдешь. Ты ж с мозгами, тебя возьмут хоть куда.

– Мне не надо хоть куда, – говорю я ровно, смотрю в его лицо и вижу: он не понимает. И, наверное, никогда не поймет.

Так что я просто иду в свою комнату и, только закрыв за собой дверь, вспоминаю, что так и не поела. И вот вроде бы это сейчас меньшая из моих проблем, но становится так обидно! Желудок подводит от голода, особенно при мысли о вкусной котлетке с поджаристой корочкой и воздушном картофельном пюре. Есть хочется ужасно, я, видимо, не из тех людей, у кого переживания отбивают аппетит. Но как бы я ни была голодна, на кухню я сейчас не пойду. Я не готова видеть родителей. Я слишком зла и боюсь, что скажу им еще что-то такое, после чего меня вообще из дома выгонят. А на улице сейчас оказаться совсем не вариант.

Пиликает входящим сообщением телефон, я без всякой задней мысли беру его, открываю – и вздрагиваю, едва сдерживая крик, словно увидела не буквы, а огромного тарантула.

Страх липко ползет по позвоночнику, пока я уже в третий, наверное, раз перечитываю это сообщение. Номер у меня не записан, но на аватарке у отправителя алый Феррари. Такой есть только у Соболевского. Это все равно, что он бы свою фотку туда поставил. Узнавание моментальное.

«завтра утром за тобой заеду, детка. Поедешь со мной на пары. И в твоих интересах меня дождаться, поняла? Спокойной ночи»

Это становится последней каплей, и я, свернувшись жалким комочком, рыдаю, уткнувшись носом в подушку.