Законы природы суровы
И спорить тебе бесполезно.
Снимаются все покровы
С тайн лесных и небесных.
И плавится лед холодный
Слезой кристальной и чистой.
И сильный огонь горячий
Становится пылью искристой.
Но вдруг наступает время
И рушатся все постулаты.
В ничто превращается бремя
Законов замысловатых.
И льется огонь, как речка,
Прохладу неся на пути.
И лед становится свечкой.
Теплее какой не найти.
Ты только поверь без сомненья,
Сердцем своим познай.
Разом прими решение
И выходи за край.
Глава 1
– Давным-давно, когда лес напоминал радужное море, а все вокруг цвело и благоухало, жили-были Король с Королевой. Они правили мудро и справедливо. Все жители были счастливы, не было войн и…
– Леона, ну сколько можно! Хватит читать свои сказки!
Я сердито взглянула на брата. Сколько можно меня прерывать, хотелось спросить мне. Но мои глаза опустились на что-то кричащее в его руках.
– Ох, Экберт, ты нашел его!
Моей радости не было предела. В руках моего брата сидел мой новый пушистый друг, мой любимый грифончик Ру. Я обнаружила его пару недель назад, умирающим от голода, под огромным фиолетовым дубом в Лесу. Но, понятное дело, я никому не сказала, откуда именно Ру появился у меня. В Лес мне ходить запрещалось, и если бы кто-нибудь прознал об этом, например, мой старший братец, то мне было бы несдобровать.
– Иди ко мне, мой сладкий! Сколько можно убегать от своей хозяйки! – сказала я и протянула руку к Ру. – Где же ты был?
Грифон еще не умел летать, но попытался взмахнуть крыльями, давая понять, что не прочь вернуться ко мне. Я лучезарно улыбнулась, когда Ру оказался в моих руках и заурчал от удовольствия.
– Я нашел его по дороге с рудника. Он орал, как ненормальный. Покорми его! – произнес Экберт и направился в дом.
Мой брат всегда был немногословен, и многие думали, будто ему нечего сказать. Но это не так. Просто в отличие от всей нашей семьи, Экберт больше думал, чем озвучивал свои мысли вслух.
– Спасибо! – сказала я ему вслед. – А ты пойдешь со мной, – обратилась я уже к Ру. – И обещай больше не убегать, если услышишь, как рядом летит дракон. Он все равно безобидный и не тронет тебя.
Я направилась на кухню, где мама готовила аппетитно пахнущий обед. Грифоны ели исключительно мясо и рыбу. Но в нашей семье такая пища была большой редкостью, поэтому я приучила Ру есть то же, что и мы. А мы питались всем, что росло на нашем огороде. По сравнению с жителями других районов Юга, моя семья жила в почти идеальном месте. Близость к Лесу означала тепло и немного осадков, а солнце светило ярко так же, как и в других местах. Мы могли заниматься выращиванием овощей и фруктов, что-то продавать на ярмарке для ненавистных северян, что-то оставлять себе. Будь моя воля, я бы продавала еду жителям Пустыни, но им доставалась лишь искусственно выращенная еда. Им вообще не повезло: постоянная нехватка воды, ужасающая жара, скудная еда и изнурительная работа быстро приводили к тяжелым болезням и недолгой жизни. Мы же жили около Леса. И в нашем мире это считалось самым привилегированным местом. Климат был мягким и располагающим к долгой и благополучной жизни. Рядом текла река, росли фруктовые деревья. Все было здесь хорошо, кроме одного – близости к Северу.
– Лео, ты рано пришла. Еще не готово, – произнесла мама, помешивая овощное рагу.
– Мама, можно я возьму для Ру кусочек хлеба?
– Опять нашелся? Ну возьми, только немного, а то муки почти не осталось.
– Я совсем чуть-чуть, – сказала я, отламывая небольшой ломоть хлеба и шепотом пообещав своему питомцу, что непременно угощу его своей порцией рагу.
– Ох, когда ты повзрослеешь, Лео. Тебе совсем скоро восемнадцать, а ты все не тем занимаешься. – Мама показательно глубоко вздохнула.
– Я не могла его бросить умирать, мама. И теперь не могу не заботиться о нем.
– А где ты говоришь его нашла? – поинтересовался мой брат, заходящий на кухню и хорошо пахнущий свежими травами после душа.
Он уже переоделся в чистую одежду, и ничто не напоминало о том, что еще час назад он трудился в шахте вместе с другими рабочими, дыша пылью и грязью. Лишь усталость в глазах, которую нельзя было скрыть, явно показывала, что жизнь Экберта в его неполные двадцать совсем нелегка.
– В нашем саду, – быстро отчеканила я, смотря как Ру быстро расправляется с хлебом.
– Но грифоны не живут в садах. Они живут в горах. – Экберт не унимался. – Откуда он там взялся?
– Ну я не знаю…
Брат задумчиво смотрел на меня, как будто взвешивал что-то в уме.
– Ты знаешь, Барк сказал, что видел тебя около Леса.
– Лео, это правда? – тут же испуганно спросила мама, чуть не уронив ложку.
– Да вы что! – воскликнула я громко, испугав бедного Ру, который тут же забился под стол. – Я никогда не была там. Мне же нельзя туда ходить!
– Но Барк сказал, что это была ты.
– Он слишком много болтает. Ну мало ли с кем он мог меня перепутать!
– Рыжие длинные волосы, серое платье и синий браслет на руке… Разве это не ты?
Я машинально потрогала браслет на левой руке. Гладкий, сияющий синевой неба в предгрозовой день, мерцающий во мраке ночи, словно светлячок, браслет был подарен мне папой перед тем, как он отправился на свой пост на Край. Он сказал мне, что это память, которая забыта давным-давно, но которую стоит хранить в своем сердце. Я до сих пор не понимала значение его слов, но послушно носила браслет на своем запястье. А сегодня он меня подвел. Вот ведь какая неудача! Столько раз ходить в Лес и не попасться… А потом случается этот Барк, чтоб его! Я заморгала под пристальным взглядом моей семьи. Врать было бесполезно. Но я все же попробовала.
– Ну я собирала ягоды…
– Леона, ты что действительно ходила в Лес?
Когда мама называет меня полным именем, мои дела становятся совсем плохи.
– Только на поляну. В сам Лес я не заходила.
– Ох! – Мама схватилась за сердце. – Что ты наделала? Самый главный запрет в твоей жизни – это заходить в Лес. И ты его нарушила!
– Мамочка, прости. Я только чуть-чуть. Взглянуть одним глазком.
Вообще-то, я заходила в Лес уже много раз. Но если я начала лгать, то нужно продвигаться по этому пути, пока это возможно, и не ранит близких еще больше. Кажется, в этом я не преуспела. Мама сползла в немом рыдании на пол, и я тут же кинулась к ней.
– Ну что ты! – Я обняла ее крепко, насколько могла. – Ничего же не случилось!
Мамины глаза смотрели на меня с молчаливым укором, и слезы ручьем текли по ее морщинистому лицу. Гнев на того, кто стал причиной всему произошедшему, должен был найти выход.
– Ну что ты наделал, Экберт!
– Я? – устало переспросил он, забирая подбежавшего к нему Ру на свои колени. – Это все ты.
– Почему всем можно ходить туда, а мне нет?
Этот вопрос давно крутился в моей голове. Лет в шесть, когда мне разрешили гулять на улице с друзьями, в Лес мне ходить не разрешали. Друзьям, правда, тоже. До их шестнадцати лет. Но мне скоро будет восемнадцать, друзья давно гуляют в Лесу, рассказывают мне о его красоте, а я – нет. Точнее, совсем недавно уже – да, но это тайком, украдкой. Никто об этом не знал, кроме моих лучших друзей, Ренаты и Роя. И, как теперь оказалось, еще и Барка.
– Мне кажется, уже поздно отвечать на этот вопрос. – Мама провела своей шершавой рукой по моей щеке и посмотрела на меня изможденным взглядом. Мы так и сидели на полу. Я вдыхала знакомый запах меда, исходящий от ее уже наполовину седых волос. – Значит, так тому и быть, – произнесла она, смотря уже сквозь меня, будто видела то, что другим не приметно.
– Мама, может, обойдется? – спросил Экберт, гладя моего Ру по голове.
Маленький предатель вместо того, чтобы жалеть меня, уютно устроился на коленях моего брата и урчал, сытый и уже не реагирующий на наши громкие голоса.
– Да что поздно? Что обойдется? Почему вы мне ничего не говорите?
– Лео, я растила тебя для лучшей жизни. Мы поэтому не уехали отсюда, чтобы быть спокойными и счастливыми. Ты не мучаешься жаждой, как жители Пустыни, не голодаешь, как жители Пустоши. Равнина – самое лучшее, что есть на Юге. Ты здорова, весела и беспечна. Зачем тебе нужно было нарушить мой запрет?
– Потому что мне одной это запретили! Все мои друзья уже сто раз были в Лесу, одна я не ходила…
– Твое любопытство, твое неблагоразумие сработали против тебя, – подытожил Экберт грустным тоном.
И этот его тоскливый голос, нравоучительные нотации мамы вместо определенных ответов на мои вопросы, рассердили меня слишком сильно.
– Да иди ты! – огрызнулась я и резко встала. – Знаете, мне это все надоело. Вы ничего мне не рассказываете. Ну и не надо!
Я направилась к двери. Мама встала вслед за мной, но не так быстро, как я.
– Леона, не смей уходить!
– Твоя вспыльчивость тоже не доведет тебя до добра! – услышала я голос брата и постаралась хлопнуть дверью как можно сильнее, чтобы он понял, насколько я бываю вспыльчива.
Куда могла направиться, обиженная на весь мир, семнадцатилетняя девушка? Конечно, к своей лучшей подруге. Ренату я нашла посреди неоновых цветов в ее саду. Она рыхлила землю, и не заметила бы меня за своим увлекательным занятием, если бы я не дышала, как огнедышащий дракон от переполнившей меня обиды.
– Лео, ты меня напугала! – воскликнула Рената, отряхивая руки от земли.
– Извини. Я не хотела.
– Что-то случилось?
– Мои прознали про то, что я ходила в Лес.
– Как они узнали? – ахнула Рената и поднялась с помощью моей протянутой руки.
– Барк, будь он неладен! Он видел меня там.
Рената разразилась порцией отборных ругательств, предназначенных новоявленному персонажу. Я даже чуть улыбнулась, глядя, как миниатюрная смуглая девушка ругает здоровенного силача Барка. Я села на скамейку рядом с кустом прозрачных роз, которые выращивала моя подруга. Они пахли так чудесно, что я прикрыла глаза. Аромат напоминал что-то давно забытое, из далекого детства, когда все вокруг было огромным и волнующим.
– Тебя наказали? – поинтересовалась Рената, присаживаясь рядом.
– Не успели. Я убежала первой.
– И что тебя ждет, как думаешь?
– Не знаю.
Я пожала плечами и вдруг поняла, что мне все равно, что будет. Я так устала от нескончаемых переглядываний мамы с братом, когда речь шла обо мне.
– Они мне ничего не говорят. Почему мне нельзя ходить в Лес, когда все вокруг спокойно ходят? Там нет никаких опасностей. Границу я и сама бы никогда добровольно не перешла. Да никто из нас не хочет на ту сторону! – сказала я и встретилась с насмешливым взглядом карих глаз. – Ну кроме тебя и еще нескольких ненормальных, – поспешно добавила я, опомнившись. – Да, ты как раз стремишься на ту сторону.
Рената кивнула, чему-то улыбаясь. То ли моей горячности, то ли моим глупым выводам. Но я-то была права. Мы все ненавидели тех, кто жил на другой стороне Леса. Мы хотели, чтобы северяне навеки заморозились в своих сверкающих жилищах. Чтобы они не указывали нам, как жить, и снисходительно не смотрели на наших бедных мужчин, работающих за гроши на рудниках и заводах. Мы обеспечивали северян всем, хотя самые главные богатства, доставшиеся им, были именно на наших землях. Своим роскошным зданиям, изобилием еды, утонченным драгоценностям на их дамах – всем этим они обязаны нам. После Великой Войны, когда они одержали победу более двухсот лет назад, нам оставалось лишь влачить жалкое существование, зная, что там у них все, а у нас – ничего. Но больше всего я ненавидела их за то, что по их закону все наши мужчины после пятидесяти лет должны были отправиться на Край, чтобы охранять наш мир от посягательств чудовищ, появляющихся из Бездны. Мой папа тоже отправился туда несколько месяцев назад, и до сих пор от него не было никакой весточки.
– Ты сейчас заплачешь, потому что я хочу к ним?
– Нет. – Я моргнула несколько раз, чтобы убрать непрошенные слезы. – Просто вспомнила причины, из-за которых я ненавижу их больше всех.
– Я тоже не испытываю любви к ним, – тяжело вздохнула Рената и посмотрела на небо.
Там проплывало пушистое оранжевое облако. Ренате только недавно исполнилось восемнадцать, и она смогла поселиться в небольшом домике, доставшимся ей от милостивых северян только потому, что она с юных лет занималась редким для нас видом садоводства – выращиванием декоративных и уникальных видов цветов, которые так любили наши властители. Через неделю, когда начнется Отбор среди всех восемнадцатилетних юношей и девушек Юга, Рената в числе первых перейдет на ту сторону Леса, чтобы заниматься садами богатых и знаменитых северян. Такой Отбор совершался раз в год. Приходили посланники с Севера и забирали самых лучших из нас, самых успешных и потенциально пригодных для работ там. Так говорили те, кто хотел попасть туда, уйти от нищеты и тяжелой работы к светлому будущему. Но многие из нас не согласились бы с этим. Мы не считали, что работать у северян, у тех, кто истребил наш народ более половины в годы Великой Войны, было в почете у южан. Мы помнили нашу историю и были преисполнены ненависти к тем, кто лишает нас свободы до сих пор. Самые умные из нас, наоборот, предпочитали тяжелую работу в полях или на рудниках унижениям и раболепию на Севере. Но одновременно с этим я понимала и Ренату. У нее не было семьи. Ее подкинули в приют Храма, когда ей было меньше года. Она росла сама по себе, ни от кого не зависев, и с детства увлекалась ботаникой. Это было смыслом ее жизни, а здесь, на Юге, это не дало бы никакого заработка и уж тем более совершенствования в своем деле. А если смысл ее жизни находился на Севере, то у Ренаты не было никаких причин оставаться на Юге.
Моя подруга была уникальной девушкой: спокойной, терпеливой и работоспособной. Я была полной ее противоположностью, но мы легко сдружились и всегда были не разлей вода. Мне сложно даже думать о том, что вскоре нам предстоит долгая разлука. Вполне возможно, что мы вообще больше не встретимся в этой жизни, потому что те, кто уходил на Север обычно не возвращались. В нашем районе среди тех, кто ушел восемнадцатилетними на Север, вернулась одна лишь Мерлоу. Она уединилась в заброшенном домике у самого Леса и ни с кем не хотела общаться. Никто не знал, почему она вернулась и вела жизнь отшельника. Но одно все знали точно – она пробыла на Севере долгих тридцать три года.
– Леона, а ну быстро домой! – раздался громкий голос моей мамы у калитки.
Я вздрогнула и торопливо обняла Ренату. Убегать из дома и прятаться у подруги было не самой лучшей идеей.
– Надеюсь, тебя не сильно накажут, – шепнула мне Рената и дернула за мои волосы, чтобы это действительно сбылось.
– Я тоже этого бы хотела, – сказала я и направилась к маме.
Надо сказать, что мои надежды не оправдались. А дергания за волосы, любимый прием Ренаты, чтобы все, что она хотела, сбылось, в этот раз не сработал.
Глава 2
– Лео! – Вначале тихо, как будто зашелестел лес от сильного порыва ветра, затем, уже намного громче, раздалось под моим окном.
Я вскочила с кровати и приоткрыла оконную раму, стараясь не шуметь, но она все равно громко скрипнула в тишине ночи. В темноте было не разглядеть, что за мужская фигура стояла под моим окном.
– Ну наконец-то! Это я, Барк. Я уж думал тебя прибили!
– Сейчас я тебя прибью! – воскликнула я, уже не заботясь о соблюдении тишины. – Пошел вон от моего дома, Барк!
Если бы я только могла спуститься к нему! Ох и не поздоровилось бы этому предателю… Но я не могла. Моим наказанием было сидеть в своей комнате взаперти вплоть до моего восемнадцатилетия, которое должно состояться через три дня. И даже тогда меня выпустят только, чтобы отпраздновать мой день рождения, а потом я буду вынуждена сидеть в своей комнате и дальше. Сколько это должно продолжаться, мама не сказала.
– Лео, я пришел извиниться…
– Какая я тебе Лео! – прошипела я. – Для таких, как ты, я – Леона.
– Ты уж прости меня. Я хотел как лучше.
– Ну вот оно, твое "лучше"! Доволен?
– Кто бы тут ни был, в такое позднее время сюда лучше не приходить! – громко проговорила мама, пугая нашего ночного гостя.
Барк, не смотря на свой двухметровый рост, тут же метнулся к забору и ловко перепрыгнул через него. Мне только оставалось пожелать ему счастливого пути. С сарказмом, конечно. Если бы не его болтливость, мои дни проходили бы куда лучше, чем сейчас.
Я вновь прилегла на кровать, стараясь не потревожить спящего на моей подушке Ру. Хитренький, выбрал самое мягкое место и спокойно спал, не думая о том, что его хозяйка вынуждена лежать без подушки. Мои глаза уже закрылись, и мне почти снился Лес во всем своем многообразии красок и текстур, как вдруг внезапный звук потревожил мой полусон. Я села, не понимая, что происходит. Звук повторился, и только теперь я поняла, что кто-то кидал камушки в мое окно.
– Да вы издеваетесь! – пробурчала я и высунулась в полуоткрытые окно. – Ну кто там?
– Это я, Рой.
Я тихо вздохнула в клубящейся темноте. Рой был смуглым парнем с очаровательными черными кудряшками на голове и огромными глазами темно-коричневого цвета. Многие девочки из нашей школы тайно вздыхали по его обаятельной улыбке и невероятно длинным ресницам. А я просто с ним дружила, и все его чары совершенно не действовали на меня.
– Рой, что ты тут делаешь? – прошептала я так, чтобы не потревожить маму вновь.
– Пришел тебя навестить. Я тебя не видел уже два дня.
– Потому что меня закрыли тут…
– Да, я знаю. Я скучал. В школе без тебя все не так. Уроки намного длиннее. Да и день кажется бесконечным.
Я не успела ничего ответить. На этот раз сердитый голос Экберта рассек ночную тишину:
– Да что же это такое происходит? Ох, я сейчас выйду и…
– Рой, уходи, – тихо сказала я и с улыбкой наблюдала, как друг, отсалютовав мне, быстро скрылся в ночи.
– Леона, скажи своим друзьям, чтобы приходили днем, а не ночью! Кому-то рано вставать на работу и очень хотелось бы поспать.
– Хорошо, Экберт. Извини, – смеясь, сказала я, все еще не отходя от окна.
Не знаю, может, я ждала третьего посетителя этой ночью, а, может, мне просто хотелось подышать свежим ночным воздухом и посмотреть на танцы светлячков в чернильном небе. Спать уже не хотелось. Сегодня была особенно темная ночь, в которой ничего нельзя было увидеть. Лишь маленькие горящие точки, движущиеся в только им известном направлении. Иногда один светлячок встречал другого, и они начинали вальсировать, не пугаясь тьмы, потому что сами несли в себе свет.
Я вздрогнула от резкого звука внизу и вдруг увидела лицо Роя прямо перед собой.
– Как ты…
– Тсс, – прошептал он, и мне пришлось отойти назад, чтобы он пробрался в мою комнату через окно.
Какое-то время мы стояли друг против друга, слыша, как наши сердца отбивали быстрый ритм. Больше всего я боялась, что сейчас в комнату придет мама и запрет меня в ней на всю жизнь. Я даже немного злилась на Роя за то, что тот решился на такой компрометирующий меня поступок. Как будто он не догадывался, что сейчас не лучшее время для встреч. Хотя судя по его лицу, все же догадался. Не зря Рой стоял, как камень, и не издавал ни звука. В доме стояла полнейшая тишина, лишь часы на стене напротив оглашали комнату ровным постукиванием.
– Лео, я правда скучал, – прошептал Рой и притянул меня к себе.
Его волосы пахли хвоей и смолой, потому что его дом стоял совсем рядом с Лесом, а там росли высоченные, почти соприкосавшиеся с небом, сосны. Отец Роя работал дровосеком и учил Роя всем премудростям этой нелегкой работы. Только он знал, какие деревья можно рубить в Лесу, а какие нет. Через год он тоже отправится на Край, а Рой станет главным добытчиком в семье вместо него.
– Рой, как ты сумел подняться ко мне?
Не могла не поинтересоваться я у своего друга, когда мы разомкнули объятия.
– Ловкость рук…
– Брось! Это вообще немного пугает. Тогда каждый может вот так взять и залезть ко мне в комнату.
– Экберт оставил лестницу у яблони, – весело проговорил Рой, наблюдая за моей реакцией на его слова.
– Ах вот оно что! – громче, чем нужно, сказала я и закрыла рукой свой рот.
Ну что за растяпа! Конечно, Экберт сильно уставал на работе, поэтому забывал о некоторых вещах. Но это все равно не меняло всей комичности ситуации – именно из-за оставленной им лестницы Рой сейчас находился в моей комнате.
– Хорошо, что ты здесь. Мне очень скучно в этих четырех стенах.
– Что, даже книги не помогают? – Рой кивнул в сторону покосившейся набок стопки книг на моем прикроватном столике.
– Ну нельзя же все время читать!
– И это говоришь мне ты, которая не спала три ночи, пока не прочитала до конца "Морскую поэму"…
– Она была очень интересной.
Улыбаясь, мы сели на пол у моей кровати. Моя голова тут же легла на крепкое плечо Роя. Как здорово, что у меня есть такой друг. Он никогда не обижал меня, не предавал, не позволял другим говорить обо мне плохо. Это же настоящая находка, когда есть человек, которому можно доверять так же, как самому себе. А в моей жизни было два таких человека. И помимо полного доверия, Ренате я могла поведать абсолютно все. Даже мои странные сны.
– Я так рада, что у меня есть ты. – Я озвучила свои мысли вслух и взяла руку Роя в свою.
– Ты – самое лучшее, что есть в моей жизни, – тут же откликнулся Рой и наклонил свою голову к моей, все еще покоящейся на его плече.
Наши пальцы сплелись, и мы замолчали. Каждый думал о своем, но наверное, это "свое" было почти одинаковым. Мы столько всего пережили рядом. Именно его руки обнимали меня, когда уезжал папа. В тот момент Рой держал меня так крепко, что мысли побежать за машиной, увозящей моего отца, рассыпались осколками по пыльной дороге. Именно я была рядом с Роем, когда его шестилетний брат Берни ушел в Лес и не вернулся. Нам с Роем тогда было по четырнадцать. Рою еще было запрещено ходить в Лес, и от своего бессилия он был в ярости, а я старалась эту ярость погасить. Мы были верными друзьями, которые через все преграды и невзгоды старались сохранить в себе все лучшее, что было в нас.
Я знала, что у моих родителей и родителей Роя год назад состоялся серьезный разговор, в котором они обсуждали наше будущее. Они все сошлись на общем знаменателе, что как только нам с Роем исполнится по восемнадцать лет, они нас поженят. Ради общего благополучного будущего. Моему папе было спокойнее покинуть нас, зная, что его мятежная и своенравная дочь будет в надежных руках, а в надежности Роя он не сомневался. Сомневалась я. И не потому что не доверяла своему другу, наоборот, даже слишком. Для меня Рой всегда был другом и вообразить его в роли жениха я не могла, хотя честно пыталась. Даже сейчас, сидя рядом с ним, чувствуя его близость, я не понимала, что с ней делать дальше. Самое интересное, что мы ни разу не говорили о решении своих родителей. Знал ли он, или когда-то это станет для него открытием, таким же, как и для меня, когда папа в день своего отъезда на Край, сообщил эту новость. Тогда, лишенная всяких мыслей, кроме тревожного сигнала в голове: "Он уезжает навсегда!", я просто приняла это, как данность. Мне все равно никто не нравился из здешних ребят, а Роя я хотя бы хорошо знала. Но сейчас, когда мысли почти пришли в порядок, я понимала, что ни за что не хочу выходить замуж за Роя. Рядом с ним мое сердце стучало спокойно, всегда хватало воздуха, и мой внутренний светлячок не желал вальсировать вместе с ним. Дружить – да. Но не любить.
– Ты засыпаешь? – спросил Рой, чуть отстраняясь от меня.
– Нет. Просто задумалась.
Позади нас что-то тихо прорычал Ру. Наверное, ему снилось, как он охотится или летит высоко в небе, рассекая крыльями облака.
– Интересно, кем он себя считает больше, орлом или львом? – поинтересовался у меня Рой.
– Он себя считает обычным грифоном, – с улыбкой произнесла я, зная, что Рой тоже улыбнулся.
Наши руки сами собой разомкнулись. Я подняла голову с его плеча, чтобы всмотреться в его лицо. При тусклом свете свечей, стоящих на столике, выражение его было задумчивым. Рой был, пожалуй, самым красивым из наших парней, самым сильным за исключением Барка. Многие девушки Равнины хотели бы быть рядом с ним и бесконечно любоваться большими карими глазами, обрамленными длинными черными ресницами. А я вот не хотела. Ну что со мной было не так? А с ним? Рой ни с кем не встречался, не отвечал на флирт других девушек, проводя свое свободное время в обществе меня и Ренаты, хотя последняя ему совсем не нравилась из-за своей мечты уехать на Север. Он презирал таких людей и старался приходить ко мне, когда точно знал, что Рената работала в своем саду. Получается, Рой проводил большую часть своего времени лишь со мной. Но если бы я нравилась ему, то наверняка когда-нибудь он уже сделал бы попытку меня поцеловать. Да вот хотя бы сейчас…
– О чем думаешь?
– О тебе, – честно ответила я.
– И что тебе пришло на ум?
– Рой, а с кем ты еще дружишь, помимо меня?
– С Ренатой…
– Не смеши меня! Ты общаешься с ней лишь потому, что я дружу с ней.
– Да, ты права. Значит, получается лишь с тобой. – Рой улыбнулся краешком губ.
– А почему ты больше ни с кем не дружишь?
– Мне хватает общения с младшими братьями. А дружба в моем понимании слишком серьезна.
– Значит, у нас все серьезно? – насмешливо спросила я и несильно ткнула Роя в бок.
– А то! Серьезнее некуда.
Рой повернул ко мне свое лицо и вглядывался в мое. Что он там видел? Боязнь услышать что-то нехорошее на мой полушутливый, но на самом деле слишком серьезный вопрос, или заинтересованность в том, что произойдет дальше? Я не ждала никаких признаний от него, не хотела поцелуев, с которыми не знала, что делать дальше. Или все-таки хотела? Мне скоро восемнадцать. Я заперта в четырех стенах, и мне безумно скучно. А там, за стеной кипит жизнь: танцуют светлячки, встречаются и весело проводят время парочки. И все мимо меня. Так почему бы не поцеловать своего друга? Вот он сидит совсем рядом со мной…
– Мне пора, – сказал внезапно Рой, быстро поднимаясь с пола.
Я поднялась следом за ним, наивно думая, что он обнимет меня как обычно на прощание. Но в этот раз я ошиблась.
– Я навещу тебя. Не скучай, – поспешно проговорил Рой и исчез в окне.
Что за ночь такая странная, темная, волнующая? И мысли ей под стать. Я потерла свой лоб, чтобы успокоиться. Мне просто очень одиноко. Только этим все и объяснялось. Я вдохнула ночной воздух всей грудью, закрыла окно и рухнула на кровать.
Вначале мне снился страшный, полный беззвучного крика и бессилия, сон. В нем папа уезжает вновь и вновь, а я ничего не могу сделать. Его темно-зеленые глаза смотрят на меня и плачут, хотя слез нет. Просто я вижу в них застывшую печаль вперемешку с чем-то еще, непонятным для меня. Как будто папа чего-то ждет от меня, но боится сказать. И во сне я осознаю, что еще не доросла до простой и одновременно сложной истины. Вот она, на поверхности – но не для меня. Для кого-то другого. Потом появляется Экберт, и я понимаю, что он-то все знает. Потому что он вот такой рассудительный и спокойный, словно глубокое озеро, гладь которого может нарушиться одним лишь камешком, но проходит совсем небольшое время, и озеро возвращается к своему естественному состоянию затишья. А я – быстрая река, текущая с гор, в которой все бурлит и кипит желанием двигаться вперед, познавать как можно больше и чувствовать себя живой. Бросьте в эту реку камень, и вода будет бить его волнами и брызгами. Река хочет течь и дальше, и никаким камням никогда не перекрыть ее течение. И волны не стихнут, потому что жизнь – это борьба.
Мне особенно обидно наблюдать, как Экберт подходит к отцу и берет в руки какой-то маленький предмет. С того места, где я стою, мне не видно, что это. Но я понимаю, что для папы важно – отдать перед отъездом именно эту вещь. Отец смотрит на меня проницательным взглядом, а меня переполняет обида, особенно когда я вижу, что этот предмет – мой браслет. Мне хочется крикнуть: "Да это же мое! Отдайте!" Но папу сажают в машину и увозят. А я бегу за машиной, забыв о браслете и обиде, лишь бы догнать ее и еще раз увидеть отца и сказать, как я его люблю. Потом я падаю, машина исчезает за поворотом, и я бесшумно рыдаю, хватая руками пустоту.
Мои сны слишком жестоки, чтобы кончаться на этом. Следом за папой я попадаю на Край. Черную землю и ярко-оранжевые всполохи из Бездны я слишком хорошо знаю из учебника по географии. Небольшие землянки, похожие на гнезда ласточек, расположились по всему Краю вдоль Бездны. Я знаю – в одной из них мой отец. Мне нужно найти его как можно быстрее. Потому что я точно помню, благодаря таким же снам: сейчас появится чудовище. Я уже слышу, как оно карабкается вверх. А я так беззащитна перед ним. Никакого оружия, никаких сил, чтобы бороться, потому что усталость накапливается во мне каждую секунду пребывания здесь. И тут из землянки в десятках метров от меня появляется папа. Но и чудовище тоже появляется. Я вижу, как оно вылезает из Бездны. Но сегодня оно не слишком пугает. Это не Кракен, не ужасный тролль или великан-людоед. Сегодня мое подсознание пожалело меня. Высокое, худое, сливающееся с сумерками бездны и лишь изредка озаряемое оранжевым светом, оно медленно идет ко мне. Пара шагов – и я вижу огромные крылья за спиной. Еще несколько – и я понимаю, что головы у него нет. Лишь два больших глаза на месте, где должна быть шея. Вот теперь появляется липкий страх. Я оглядываюсь на папу, но тот, хотя и бежит по направлению ко мне, все еще далеко. А когда я вновь смотрю на чудовище, оно уже рядом со мной. Только сейчас я понимаю, что его глаза закрыты, как будто оно спит. Но чудовище бодрствует, потому что через мгновение его глаза рубинового цвета открываются, и оно начинает кричать. Этот невыносимый звук, напоминающий стон и рык одновременно, заставляет вжаться в землю и закрыть ладонями уши. Но лучше бы я закрыла глаза, потому что крылья чудовища распахиваются, и оно бросается на меня.
– Леона, проснись! Это сон, всего лишь сон!
Голос Экберта и его руки, гладящие меня по голове, прогнали прочь остатки кошмарного сна, но я еще ощущала на себе зловонное дыхание монстра. Папа опять меня не спас. В моих кошмарах он никогда не успевал добраться до меня первым, чудовища всегда оказывались проворней.
– Принести тебе воды?
– Нет, – прохрипела я. – Спасибо.
Мне не хотелось оставаться в колючей темноте одной.
– Все тот же кошмар?
– Все тот же. Экберт, ты боишься оказаться там?
Мой брат сразу понял, о чем я его спрашивала.
– У меня еще вся жизнь впереди, – отшутился он.
– А вот и не вся.
– По крайней мере лучшая ее часть.
Конечно, он никогда не признается. Экберт такой: даже если страдает, то молча, не жалуясь никому. Прямо как папа.
– Я скучаю по нему.
– Я тоже.
Мы замолчали. Экберт все так же гладил меня по голове. А я лежала, прислушиваясь к ночному уханью совы. Это отдаленно напоминало звуки, издаваемые чудовищем из сна. Жив ли еще мой отец? И сколько можно оставаться живым около Бездны? Наверное, совсем недолго.