Двойственные души

ПРОЛОГ

Никогда нельзя подготовиться к смерти.

Никогда не будет достаточно воздуха, наполняющего лёгкие. Дуновения ветра, пробирающего кожу. Запаха дурманной свежести.

Зависимость, затерянная на подсознательном уровне. Доза, которой не было и не будет достаточно. Лишь в редких случаях наркоману самостоятельно удаётся побороть зависимость, что в процентном соотношении равно единице.

Одержимые, вечно жаждущие большего. Нам не дано познать насыщения. Как только начинает казаться, что настигаешь его, появляются следующие непредотвратимые жизненные нужды. Снова, больше.

Процесс нельзя запустить в обратном направлении. Он действует безотказно, по самолично выработанной методике, против которой не воздействовать. Только, кажется, в действительности нет возможностей.

Затуманенные иллюзиями, в мизерных мирках, в которых себя же заперли, мы не способны увидеть, что происходит за ними.

Каждый предмет, субстанция видится иначе. У каждого личные восприятия, галлюцинации, в среде которых они не могут отличить блеф подавшегося воздействию мозга от истины.

Они воспринимают вещи так, как того желают. Завешивают правду плотными шторами, из-под которых луч просветления не находит лазейки. Так легче. Им легче. Отгородить себя от ненужного, спрятаться, защититься.

Инстинкт самосохранения. Если они поймут – сойдут с ума.

Так я бы продолжал скитаться по миру, забытой тенью старого города. Ночь сменяет день, то ли, наоборот. Я утратил счёт будней, как в прочем и не обрёл его до сих пор. Все вдруг в один кратчайший миг ушло не на второй план… На совсем. Нет проблем, обязанностей, контроля. Есть жизнь, которой, по сути, нет.

И вот он, голос, когда-то принадлежащий мне, режет сгустившуюся темноту:

– Жив ли я?

Вопрос отскакивает от стен, разлетаясь эхом в иллюзиях. Стремительно и безвозвратно.

Совокупность необратимых мыслей. Сосуд, уместившийся в бесконечность. Надежда. Все это – утерянный смысл. Парадокс грязных грешных судеб.

Жив?

Хриплый смех пробирает, заполняет клубами дыма воздух. Я тушу сигарету о руку.

Нет чувства боли, насыщения. Есть "ничто". Называемая "пустота", сочащаяся липкой пряной жижей по необъятному пространству. Вакуум скоплённой энергетики. Отражение извне. Уродливая изнанка, несущая сплошное противоречие, бросающая вызов окружению. Себе.

Это более нереально. Существование растратило срок. Планета обернулась пеленой помутнения.

Теперь я смотрю на мир не так, как другие. Под другим углом. Стал ясен каждый изгиб, мельчайшее уродство нескончаемой пленки с подписью "Жизнь". И в то же время, мне стал не ясен сам Я.

Я могу ощущать эмоции, проносящиеся потоки разноцветных судеб, пропускать сквозь себя шум чужих пошлых грязных мыслей, растворяться в далёких звуках, бетонных изгородях. Умирать. Заново. Затем ещё.

Как вдох Мальборо, который больше не может обжечь твои лёгкие, поэтому выжигает тебе душу. И ещё.

Как назойливая трель щебечущих голосов о смысле и даровании, разносторонние оттенки идентичных мнений. Ещё.

Как скребущие по нервам песни прошлого, завладевающие остатками отведенного пространства.

Жив?

Глава 1 ДОМ В БРАУНЕ / ОН

Кап…

Кап....

Капает на ковер.

Кап…

Вторит эхо.

Тишина.

Мертвая тишина…

Расползается тягучей жирной кляксой. Заполоняет пространство.

Багровая. Густая. Липкая.

Кровь…

Кап…

Браун, 250 миль к западу от Лондона.

Один из самых мелких городишек южной части Англии. Его население составляет всего 1, 25 тысяч человек. Чуть больше, чем в Скалловее и Нью-Ки, и чуть меньше, чем в Данкелде. Соответственно туристы здесь – большая редкость.

Браун сложно отыскать на карте, а ещё сложнее к нему добраться. Дороги, что ведут туда, полны вычурных препятствий. Через болота и шаткие мосты, хвойные леса и высокие скалистые горы. Стрелочка навигатора, по каким-то непонятным мистическим причинам, частенько начинает глючить, сбивать с верного направления, заводить блуждающих путников в тупиковые направления.

Гугл кишит поистине жуткими случаями.

По дороге к городу поезда сходят с рейсов, машины затягивают болота.

Массовое исчезновение людей считается обычным делом. Один случай занятнее другого. Полиции города нету времени передохнуть.

Некий бермудский треугольник на суше.

Поэтому если в новостях говорят об очередном необъяснимом событии, браунцы уже спокойно реагируют на это, продолжая обсуждать тему погоды за окном.

По всей Англии ходит немало легенд, что по ночным мрачным улицам Брауна бродит нечистая сила.

Но местным жителям, обычно, нет до этого дела. Глупые слухи, не более.

Жизнь в самом Брауне протекает весьма тихо и спокойно. Без многочасовых пробок и длинных очередей, как в мегаполисах. Здесь все друг о друге знают, не считая отдаленных от городских сплетен два дома, затерянных за темным, хвойным лесом. Многие местные жители и не знают о том месте.

Автобусы туда не ходят. Там нет остановок, магазинов, аптек и прочих удобств для жизни.

Добраться к тому место можно только машиной. Полчаса к востоку по тернистым буграм и ущельям, обогнув каменный мост над рекой Северен.

Особняк Чарльза Франклина был построен на отшибе леса прапрадедом в 1845 году и переходил по наследству от одного Франклина к другому. Своей статью и могуществом он отбрасывал тень на затерянную поодаль старую хижину их древних соседей.

Как погиб отец Чарльза, Бернон Франклин, особняк перешёл сыну по наследству.

Пару лет Чарльз жил там до определенного времени, после чего снял комнату в Лондоне и уехал.

И вот, спустя десять лет, он вернулся сюда лишь для того, чтобы как можно быстрее продать.

Его последний фильм потерпел неудачу. Киностудия в Лондоне развалилась. Нужно было как-то выплачивать два кредита и на что-то жить.

Одним дождливым утром он решился, сел в машину. Land Rover Evoque тронулся.

Чарльз летал глубоко в своих хмурых раздумьях. На взявшемся прожитым опытом, массивном лбу залегли тяжёлые складки. Густые тёмные брови сурово сдвинулись к переносице, выделяя парочку проступивших морщин. Редкая борода выделяла массивный подбородок, делая с виду сидящего за рулем мужчину серьёзным. Со стороны можно было подумать, что с таким, как он шутки плохи. Но я решил попытать судьбу. Нарваться на неприятности, так сказать. Мне то уж что теперь терять?

А вот ему… Как сказать!

На задних сиденьях мирно спала причудливая малышка, Агнес, убаюканная размеренной ездой машины. Совсем ещё крошка, недавно исполнилось пять. Кукольное личико в форме сердечка. Выпуклые детские щечки, как у маленького фарфорового ангелочка. Золотистые кудрявые волосы, заплетенные в две толстые косички. Подрастающая копия своей молоденькой мамочки, Одри Франклин, которая, между тем, тоже сидела в той же машине на пассажирском сиденье рядом с водителем.

Ее выразительная внешность вполне могла принадлежать какой-нибудь молоденькой девушке, не старше девятнадцати лет, но никак не замужней женщине с ребёнком.

Чарльз, старый извращенец, будь ты не ладен! Ну это уже явно перебор!

Удивительно нежные черты лица, преисполненные девственной чистоты. Чувственные губы, порозовевшие от холода. Волнистые локоны до самых бёдер. Такие же золотистые, как у малютки Агнес. И глаза, тёплого, шоколадного цвета, с пугающей наивностью взирающие на мир. Будто девушка ещё даже целоваться толком не умела, не то, что исполнять роль услужливой жены.

Во что ты только вляпалась, девочка?

Добрая отзывчивая ранимая и до боли наивная, по своей собственной детской глупости впутавшая себя во взрослые приключения.

Раньше ты верила, когда фамилия Мэтьюс сменится на Франклин, ты станешь чувствовать себя счастливой. Но сложилось иначе. Вернее, твой муж сделал так.

В шестнадцать ты начала встречаться с мужчиной старше тебя на двадцать четыре года. Существенная разница в возрасте не смущала тебя. Ты любила Чарльза и думала так будет всегда.

Разница в пару лет, какая ерунда. Плевать. Пусть говорят дальше.

Кто ж знал, что небольшая подростковая оплошность поставит крест на карьере, будущем.

Вы познакомились в придорожном ресторанчики «Амбрелла». Чарльз подсел к тебе и предложил сняться в его новом многосерийном сериале «Несчастная любовь Розалин». Одно только название должно было отпугнуть, но тебя, как молодую, жаждущую ввязаться в новую авантюру девушку, данное предложение заинтересовало.

Ты сочла это за идеальную возможность обступить в борьбе за популярность свою школьную соперницу Бриджет Патриксон.

И тут тебе на пути подвернулся Чарльз, как раз подыскивающий молоденькую актрису на роль лучшей подруги главной героини. Он работал продюсером в одной небольшой киностудии Лондона, которые зарабатывали на своих дешёвых мелодрамах. Такие сериалы смотрели разве что бабульки или разведённые жены.

Но ты, поразмыслив недолгое время, согласилась. Перспектива стать известной пленила тебя.

На съёмках Чарльз быстро добился твоего расположения. Он был главный на борту того судна, куда ступила твоя нога. На съёмочной площадке все исполняли его команды.

Чарльз Франклин выглядел внушительной личностью. Он точно знал, чего хотел от жизни. Самодостаточный и независимый, он гордо шёл навстречу будущему. Владел ситуацией.

Чарльз всегда выглядел опрятно, носил костюмы, раз в неделю посещал мужской салон красоты. В разговоре держался лидером, преисполненный манерный, галантный.

Не имея актерского опыта, твои первые дубли были провальными. Но лишь благодаря Чарльзу, ты преодолела боязнь камеры.

Ни этого ли ищет обделённый родительским вниманием ребёнок?

Поддержки. Чарльз сполна давал ее тебе.

Он помогал тебе вжиться в роль. Во время съёмочного процесса он все время поддерживал тебя, делал комплименты. Лишенная свободного времени, тебе льстило его единственное мужское внимание.

Ты все чаще пропускала уроки, поздно появлялась дома. Вечные скандалы в семье заставили тебя, однажды, бежать из дому. И ты, по многочисленным просьбам своего агента, согласилась временно пожить у него.

«Ради роли», – сказала ты себе тогда.

«Ну да», – усмехнулся про себя я.

На то время Чарльз снимал у одной пожилой англичанки Кэрол весь второй этаж двухэтажного английского дома в Хемтон Корт. С переездом туда тебе щедро выделили отдельную уютную комнатку с видом на небольшой сад.

Незаметно ты узнавала его. Чарльз постепенно начал открывать тебе своё потайное прошлое.

Сам он родом с Брауна. Родители давно трагично погибли, поэтому к нему по наследству перешёл фамильный особняк. Из-за работы в Лондоне Чарльз вынужден был оставить поместье.

Спустя еще какое-то время выяснилось, что у него была жена, которая бросила его.

Чарльз тяжело перенёс расставание. Первые годы, он буквально сходил с ума. По крайней мере, так говорил он. Но мы то знаем, как все было на самом деле.

Работа в связи с тяжким грузом на сердце резко пошла вниз. Очередной сериал не увенчался ожидаемым триумфом. Чарльз не выдержал удушливого одиночества в пустующем особняке Брауна, нашёл работу в Лондоне и уехал.

Как красиво рассказывал то…

Первое время он снимал одну комнату у Кэрол. Когда работа пошла вверх, он снял весь этаж.

Ты считала себя особенной раз уж взрослый мужчина доверил тебе, молоденькой девочке, тайны своего прошлого.

Ха, ну конечно! Доверил бы он…

Ты сама не заметила, как прониклась к Чарльзу жалостью и уважением.

В семнадцать ты, неожиданно, забеременела, кое-как окончила школу, не получив высшее образование, выскочила замуж.

Мать в ужасе, отец запил.

Съёмки для тебя быстро закончились. «Несчастная любовь Розалин» вышла на экраны без твоего участия. Взрослая жизнь началась слишком рано: ты научилась готовить, стирать, менять подгузники.

Одри, ты любила свою дочь. Агнес для тебя, как и для любой другой мамы, самая умная, красивая девочка на свете. Но ты слишком молода для такой жизни. В тебе кипит кровь неугомонной девчонки.

Ты верила, это по любви. Хотя о какой любви может идти речь в шестнадцать лет?

С каждым месяцем твоя точка зрения на ситуацию менялась. Разница в возрасте ставала заметней. Выяснилось, вы совершенно разные.

Чарльз предпочитал шумные компании, роскошь, игру на публику. Он был готов на все, только бы заполучить авторитет. Ты же, напротив, чем дольше с ним, тем больше замыкалась в себе, отдалялась от внешнего мира.

Больше тебя не интересовали съёмки. Быть актрисой явно не твоё. Тот мир притворства и лжи слишком жесток для такой доброй, чувственной натуры, как ты.

Так вы прожили у Кэрол на втором этаже шесть лет. Чарльз ходил на работу, пока, однажды, не пришёл домой, пьяный.

«Несчастная любовь Розалин» на втором сезоне потерпела несчастье, лишилась своих последних зрителей. На новый проект не было денег, все было проиграно Чарльзом в покер. Второй кредит не погашен.

На утро, отрезвев, Чарльз принял решение съехать и продать особняк в Брауне и пока временно пожить там. Платить аренду даже одной комнаты было нечем, срочно нужны были деньги.

Но ты не кричала на него. Даже не спрашивала лишнего. Лишь позволила одинокой слезе скатиться по щеке в темноте. Признак сильной натуры. Неужели за большими наивными глазами скрывается стальной характер?

Сумела впечатлить!

Тогда мне впервые пришла эта идея в голову.

Я обрадовался. Так обрадовался....

И да, спасибо тебе огромное, что успела подумать о нужных мне сведениях из своей биографии при въезде в Браун. Мне понадобилось всего несколько часов драгоценного времени, чтобы, спрятавшись в темноте багажника среди коробок и чемоданов, заглянуть тебе в душу. Узнать тебя. Твою нежную тонкую натуру.

Сокровенные мысли, что тревожат тебя. Необдуманные поступки. Когда-либо допущенные по молодости ошибки. Все как на ладошке.

Да. Тогда-то я и понял…

Все непременно получится! С тобой у меня не возникнет проблем, я уверен.

Я приду к тебе со скрипом в будоражащей тишине, с беспричинным сквозняком ворвусь в размеренную жизнь. Приду худшим кошмаром, уйду заветной мечтой.

Заберусь глубоко под мягкую кожу. Вцеплюсь клешнями в хрупкие позвонки. И не отпущу…

Пока не добьюсь результата.

А он, я убеждён, не заставит долго ждать. Я уже точно знаю, что делать.

Берегись, детка! Ты плывешь в лапы к голодному зверю.

Заранее прошу прощения за возможный дискомфорт от моей скромной персоны. Ничего личного, просто ты мне подходишь. Этакий беспроигрышный вариант.

Сыграем?

В день вашего приезда тучи нависали над городом. Пасмурное небо разразилось дождем. Мелкие капли живо барабанили по переднему стеклу, исчезая за щетками дворников. Исчезали с ними и твои надежды. Ты не смела позволить себе жалеть, но первые сомнения успели закрасться в голову.

Мокрый асфальт плавно простилал дорогу в неизведанный путь. Навигатор указывал на дисплее синим треугольником место расположения. Но тебе было неспокойно. Странное предчувствие закралось глубоко внутри, будто едешь не в том направлении, не в то место. В противоположную сторону от прежней жизни. Дальше, дальше…

Прямо ко мне…

Приезжайте! Приезжайте, гости дорогие!

Мы уже заждались.

Я слышал, как оборвалось твоё сердце, когда машина свернула на обочину. С лёгких будто выкачали воздух, замёрзшие ладони вцепились в сиденье. Миг, кратчайший миг, обрушивший светлые надежды, я помнил его до сих пор.

Против всех твоих ожиданий Чарльз заглушил двигатель.

На тебя смотрел побитый временем и жизнью особняк. Выглядывал из тени веток пустующими глазницами окон. Холодные стены сероватых оттенков внушали недоверие, массивные колоны, поднимающиеся с крыльца до второго этажа, отталкивали.

Где мы? Что здесь делаем?

Видимо, Чарльз сбился с пути.

Заблудился. Сейчас он достанет карту, ещё раз тщательно ее изучит, и мы поедем дальше.

Такими были твои мысли.

– Ну вот мы и приехали, – подтверждая твои опасения, дрогнувшим голосом произнёс тот.

Или не поедем…

Это тот дом?

Все твое естество напряглось.

Серьёзно?

Выйти из машины ты не решалась, впрочем, как и сам Чарльз.

Он боялся… Боялся встречи со мной…

Агнес опередила вас всех:

– Он похож на старинный замок! – на удивление радостно воскликнула она.

Ее тоненькие пальчики, не задумываясь, легли на дверцу машины, и прежде, чем вы успели остановить ее, Агнес выпорхнула наружу.

Тогда вы поняли, этот момент – точка невозврата. То, что кардинально испортит, изменит ваши жизни.

Поняли, каждый по-разному, по своим личным, лишь самим себе понятным причинам.

Двое суток ты драила три этажа. Нескончаемая пыль затягивала в недра усталости. К пальцам липли паутины.

Этот дом незаметно вползал в твою душу и тело, отбирал законное право голоса. С каждым разом ты ощущала свою слабость перед величием особняка.

Чарльз разместил объявление на сайте о продаже усадьбы, развесил постеры по городу, но звонки не спешили поступать.

Третий день здешнего пребывания, с восходом солнца до последней звезды, ты провозилась в саду. Трава была по пояс, нестриженые кусты разрослись по стенам особняка.

Дом навевал беспокойство.

Высокие потолки, винтовая лестница, комнаты на втором и третьем этажах.

На первом находился холл в готическом стиле, украшенный керамической плиткой тёмных орнаментов. Рельефные дверные полотна выделяли кухню.

Две большие гостиные с хрустальными люстрами отнимали главное внимание. Одна зала была светлая. Высокие окна выходили на западную сторону, что позволяло зеркальной стене напротив провожать солнце. Белый рояль, колонны, изысканные статуэтки из слоновой кости придавали помещению должного шарма.

А другая зала была тёмная. Выдержанная в мрачных тоннах, с кожаными диванами и камином посередине. Старинные картины британских монархов осуждающе посматривали на жильцов своими злобными суженными глазищами.

– Мы можем выставить эти портреты на аукцион, – поделился Чарльз свою идеей. – Сойдут за антиквариат. И эти статуэтки из Японии моей бабушки. Это император Мейдзи, пять сантиметров. Белый нефрит! О, а это Хотей, один из семи Богов удачи… Думаю, мы сможем получить что-то за них.

– Но это же твоя семейная реликвия? – постаралась остановить его ты.

– Это не имеет значение.

Разговор на этом был окончен.

Далее Чарльз всерьёз занялся аукционом.

Стало понятно, вы задержитесь в этих кроях дольше, чем планировали.

Прямо так, как планировал я…

Ты не узнавала своего прежнего мужа.

Переезд сюда в Браун давался Чарльзу особенно трудно. Звонков все ещё не поступало. Ты видела, что-то гложет его внутри. Что-то сильнее, чем непогашенный кредит и трудности на работе.

Ты думала, это встреча с воспоминаниями о бывшей жене так тяжело сказывалась на Чарльзе. Но так и не решалась спросить.

Все чаще Чарльз бывал не дома, занимался аукционом, прогуливался, либо развешивал новые объявления. Пропадал за рюмкой виски в местном кабаке…

Тебе это нравится все меньше.

– Я видела его, – сообщает дрожащий женский голос по ту сторону трубки. – В Брауне…

Этого не может быть…

– Женщина, Вы ошиблись номером!

– Он жив… Он шел по улице Таун Стрит.

Не может быть…

Звонок…

Чарльз не мог забыть тот напуганный голос.

По правде, это была чуть ли не основная причина, подтолкнувшая Чарльза вернуться сюда.

В Браун.

Ко мне…

Каждый отход ко сну теперь напоминал ему погружение в логово к Дьяволу.

Нескончаемый кошмар.

Со лба стекает липкий холодный пот. Мокрая подушка обдаёт жаром затылок. Пульс бьется в ушах.

Кап… Кап… Кап…

Оживленно барабанят капли.

Перед глазами всплывают яркие кадры зияющей багровой раны на белоснежной коже. Бездыханное тело замирает, и только оживленный ручеёк тягучей, липкой жижи без конца капает струйками на паркет…

Это дождь.

Просто дождь.

Моросит прозрачными невинными каплями по оконным стеклам. Спи…

«Я его видела… В Брауне…»

Ах, Браун…

Можно уехать из Брауна. Но Браун никогда не оставит тебя…

Десять лет и двадцать три дня с той роковой ночи. Десять лет терапии, неисчислимых таблеток. Панических атак, бессонниц, маний преследования....

Он почти справился. Даже научился с этим жить.

Работа отвлекала.

Но стоило ему вернуться Браун, все возобновилось вновь.

Каждый день, как страшный сон, вкалывал дозу липкого страха с привкусом нескончаемой паники.

Он видит, видит Меня…

От этого ему жутко…

Он хотел спрятаться забыться в новом бокале Джек Дэниелс. Напиться, чтобы забыть Меня.

Но я уже в его подсознании. В каждом случайном шорохе, скрипе. Ведь я тень, следующая по пятам прошлого. Беспросветная мгла. Таинство.

Страх. Паника. Безумие.

Ему нигде не спрятаться, никак не скрыться.

…От меня…

Игра началась!

Глава 2 СОСЕДКА / ОНА

За окном бело. Январь наступал на пятки декабрю. Голые ветки одиноки, мерзнут. Ветер раздевал, снимал нападавший снег.

Зима в этом году радовала своей красотой.

Зябкий холод морозил щёки. На твою ладонь неспешно и, в то же время, стремительно прилипали мокрые хлопья.

Чарльз с полотенцем на плече вошёл в кухню.

– Итак, за императора Мейдзи на аукционе мы получили около 530 фунтов, а наш Бог удачи, Хотей, принёс 390 фунтов. Картины на аукцион не приняли, сегодня же отнесу их в ломбард, – просчитывал в голове он. – За месяц домом интересовался только один человек, который и то сорвался с крючка… Что ж, поздравляю нас, мы по-прежнему в беспросветном дерьме!

Я закрыла окно. Услышанное не радовало. Мне хотелось поскорее убраться с этого места и никогда о нем не вспоминать. Но, видимо, так быстро, как я думала, у нас ничего не получится.

– Что у нас на завтрак? – будничным тоном спросил меня тот. – Дай угадаю – это… Та-да-да-дам! Тосты!

Вот и ещё одно «доброе утро» начиналось с его глупых шуток. Он не переставал доставать меня. Все, буквально все в нем норовило вывести из равновесия: торчащие в разные стороны мокрые волосы на голове, затёкшие щелки глаз, покрасневший нос.

– Господи, когда ты стал таким?

Когда мы такими стали?

Взгромоздившись на стул, Чарльз невесело хмыкнул. Прослойка жира, нависающая поверх трусов, затряслась.

Когда он только успел так поправиться?

– Ну так что? Каков мой приз?

– Омлет с тостами, – поставила я перед ним тарелку.

– Две недели подряд?

– Ну а что ты хотел? Сам сказал, у нас кризис. Стандартный английский завтрак, – парировала я.

– Так приготовь, твою мать, французский! По хрен! Я не для того продал свою семейную реликвию, чтобы мы жрали один белок.

Я оставила его колкость в адрес матери без ответа.

Дело в том, что моя мать француженка. В отместку за мой неудачный выбор мужчины на наш первый и последний, семейный ужин с Чарльзом она принесла «французское блюдо» из лягушечьих лапок и отравила всех гостей.

С тех пор Чарльз отвешивал о моей стряпне похожие колкости: «французский деликатес, видать сварганила», «что-то лягушиными лапками запахло», «если хотите, чтобы у вас в животе заквакали жабы, жрите это протухшее дерьмо».

Так Чарльз в очередной раз пытался напомнить, как сильно ненавидел мою семью.

Что ж, в прочем, это было взаимно, я сама с ними давно уже не поддерживала связь. Примерно с того случая, как вышла замуж за человека, сидящего напротив меня в одних трусах.

Нехотя, я наложила и себе порцию омлета.

– Ты сама не жрешь свой английский стандарт, – заметил Чарльз.

И чтобы выйти победителем, он потянулся через весь стол к подвесному шкафу. Я крепче сжала в руках вилку. Чарльз отметил про себя это, попутно доставая флягу.

Наконец, высоко поднятая планка моего терпения обрушилась вниз.

«Заколи его! Вилкой! Сейчас! И он не сможет больше портить тебе жизнь!», – нашептывал внутренний голос.

Взвинчено, я отбросила столовый прибор в раковину.

– Заткнись! Агнес спит! Я тебе не мать, чтобы с раннего утра гнуть спину у плиты!

– Не мать, а жена!

– И что? Где прописан закон, что жена должна мужу что-то готовить?

– А где прописан закон, что муж должен содержать жену?

– Ты и себя сам прокормить не в состоянии!

Пухлые пальцы Чарльза демонстративно отвинтили крышку фляги.

– Ты не будешь пить! – приказала я.

– Ну так и жрать поджаренные фекалии тоже не стану!

– Да плевать!

Нетронутый омлет со звоном треснувшего фаянса незамедлительно встретился с полом. Осколки посуды в геометрически известном порядке устелили плитку.

Чарльз вытаращился.

Воспользовавшись привлеченным вниманием, я сдержанно сказала:

– Мне надоело видеть мужа пьяным. Это зашло слишком далеко!

Я подошла к нему с намерением выхватить из рук флягу, но Чарльз довольно крепко удерживал ее.

– Ты оставляешь нас с Агнес одних в этом страшном доме, пока сам шляешься по кабакам. Сегодня будет месяц, как мы живем здесь. Месяц, Чарльз! Ты обещал, что это продлиться не дольше недели…

Рассерженно, я потянула на себя флягу сильней. Чарльз и не думал отпускать. Нагло, Чарльз приблизил к груди наши скрещенные руки.

– Прости. Мне это нужно.

В следующую минуту я сжимала пальцами воздух, а содержимое перевёрнутой фляги со змеиным пристрастием вливалось в рот.

Почему он так? Почему смотрел на меня этими вселенски обиженными щенячьими глазками? Почему не спорил? Не кричал? Не пытался переубедить? Почему… поступал не так, как я помнила?

– Почему ты так поступаешь? – только и смогла проговорить я. – Ты уже не тот, в кого я когда-то влюбилась…

Не дожидаясь ответа, я взбежала вверх по лестнице на второй этаж.

Это уже были не мы.

Все рушилось со стремительной скоростью. Рассыпалось в щепки. А я будто стояла и молча смотрела со стороны.

Дверь в комнату к Агнес была приоткрыта.

– Папа снова пил? – словила она меня встревоженным голосом.

Иногда создаётся впечатление, что Агнес понимала куда больше, чем мы с Чарльзом надеялись.

– Не кричи на него больше, хорошо? Ты не будешь кричать?

Конечно, она слышала.

Пройдя вглубь комнаты, я села на край детской кроватки.

– Не буду.

– Он исправится.

Я укрыла дочь одеялом.

– Еще рано, постарайся заснуть.

Агнес крепче прижала к себе плюшевого мишку и послушно закрывала глаза.

Долго или мало я просидела рядом с ней, пропуская сквозь пальцы маленькие кудряшки, пока ее дыхание не выровнялось.

Когда я спустилась в холл, Чарльза уже не было. Его пальто, туфли и полупустая фляга пропали вместе с ним. Ушел.

Этот дом. Снова мы остались с ним вдвоём. Один на один.

Уводящие сознание длинные коридоры, мрак одиноких комнат. Он хранил в себе тайну. Путал, смешивал чувства.

Стоял кирпичными костями на мертвой земле.

Айфон завибрировал в кармане халата.

Сообщение от Чарльза:

«Сегодня я планирую наведаться в свою старую киностудию Браун Форбс. Если они мне не дадут какое-то место, я их буду умолять об этом».

Может мы смогли бы все вернуть?

Нужно лишь больше времени.

С одной стороны, с меньшей, значительно маленькой стороны, я понимала Чарльза.

Мы уже не мы. Затерялись где-то меж мирами, канули в беспрерывном потоке идентичных будней. Жили одним днем. И он повторялся. Снова и снова.

Сколько так ещё будет?

Но с другой, разве ему понять меня? Разве ему может быть хуже, чем мне?

Да, порой мы эгоистичны. Ставим себя на первое место. Оно и верно, ведь если не мы, то кто об этом задумается?

Чарльзу не легко, но он слишком горд, чтобы сознаться в этом. Его образ «папаши-года» давно в проигрыше. Он, в какой-то мере, сдался, сдался судьбе. И пусть мне было за что винить его, сейчас, думаю, я должна помочь ему. А если нет, то хотя бы попытаться. Другого выхода нет.

Хотелось сбежать. Уехать, сменить обстановку, почувствовать тепло. Сесть на поезд, растворится в закате. Улететь. Забыться. Получить долгожданное освобождение от поедающих изнутри мыслей.

Ни о чем не думать, пустить жизнь на самотек. И так ехать ночь напролет, любоваться меняющимися за окном пейзажами. Туда, куда ведет дорога в забитее. Как можно дальше, дальше от сюда.

Ехать… Ехать…

А это только месяц прошёл.

Я подожгла спичку. Огонь спешно поедал тлеющий опилок. Успокаивал. Я почувствовала, как пламя добралось до пальцев. Боль от ожога, и я потушила ее.

Казалось, что сгоревшая спичка – это я сама. Она использована. Ее больше нельзя положить в коробок к остальным. Ее можно только взять и выбросить, как и меня. Я могу скользко угодно мечтать о прежней жизни, жалеть за тем, чего не вернуть, но изменить что-либо не в силе.

Вскипяченная ранее вода в чайнике остыла.

Я взяла в рот сигарету, подожгла еще спичку. Никотин незамедлительно воздействовал на мозг.

На третьем этаже располагалась домашняя библиотека: обширная комната, заставленная со всех сторон стеллажами с книгами. Интернет здесь не был подключён, поэтому я только и делала, что читала. Маркес, Остин, Шарлота Бронте. Вот и сейчас, когда Чарльз ушел, а Агнес еще спала, чтобы как-то отвлечься, я взяла с полки новую книгу.

Эрих Мария Ремарк «Триумфальная арка». Прочла аннотацию: «пронзительная история любви всему наперекор, любви, приносящей боль, но и дарующей радость». Мне захотелось исправить предложение: «пронзительная история любви всему наперекор, любви, которая сначала дарует радость, а потом приносит боль».

Я не любила романы со счастливым концом. Такое бывало только в сказках. Поэтому прежде, чем сделать выбор на какой-либо из книг, я заглядывала на последние страницы рассказа. Знать наперед всегда легче.

Я села в кресло и потерялась в нескончаемых монологах героя Равика.

В полдевятого снизу донесся звонок стационарного телефона.

– Семья Франклин, – сняла я трубку.

– Доброе утро, Одри.

Звонила Бренди Стоун. Старая и единственная подруга.

У меня было много друзей, но после замужества все куда-то подевались. Осталась Бренди.

Интересно вышло, в школе я ее не признавала. Причина проста, я была популярна, она – нет. Если начать с ней общаться – значило потерять авторитет. Когда она подходила к нашей компании, мы ее игнорировали, и Бренди оставалась одна. Я даже не понимала, чего ее не любили, она была не хуже остальных. А потом сама нашла ответ из собственных наблюдений: каждый второй человек ищет слабые места другого. Таким образом, мы поднимаем себе самооценку, понижая ее слабому.

И я была такой. Зависящей от чужого мнения, от положения в обществе. Удивительно, как любовь меняет человека. Ведь когда не признали Чарльза, я от всех отвернулась.

Теперь время указало на мои ошибки, научило и наказало.

– Хорошо, что оно хоть у кого-то «доброе» …

– Что? Чарльз снова берется за старое?

– Мягко выражаясь. Ушёл в запой!

Зажимая телефон между ухом и плечом, я вошла в кухню, набрала в чайник воды.

– Подруга, он с тобой несчастен.

– Хочешь сказать, это моя вина?

От накатившего возмущения я забыла закрутить кран, прежде чем вода начала выливаться из посудины.

– Вот зараза!

– Хеей! – запищала обиженная трубка.

– Прости! Это не тебе.

Одним движением я перекрыла воду, вернула чайник на место, нажимая на кнопку кипения.

– Подумай, что у него хорошего в жизни? Жена, ребенок…

– Как что? Жена, ребёнок. Разве это не повод?

– Ну а ты сама счастлива?

Неожиданно, я вылетала из зоны комфорта и столкнулась лбом с вопросом.