Loe raamatut: «Инфантил. Лучший из «курортных романов»»

© Анатолий Алексеевич Шинкин, 2018

ISBN 978-5-4474-5092-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Тридцать пять, никто, свободен

Психический инфантилизм – незрелость человека, выражающаяся в задержке становления личности, при которой поведение человека не соответствует возрастным требованиям к нему. Отставание проявляется в развитии эмоционально – волевой сферы и сохранении детских качеств личности. (Википедия)

У художника был пустой кусок стены, за которым целый мир. Мастер нарисовал картину, назвал «черный квадрат» и повесил на стену. Мир стал за «черным квадратом».

(Философское от автора)

Путь поэта освещает фонарик влюбленной

в него женщины,… иногда из другого конца вселенной

(Неизвестный поэт)

«Я инфантил и в этом не оригинален, поскольку имя нам – легион», – приподнялся, перевернул подушку и снова лег, забросив руки за голову, а ноги на спинку дивана. Тридцать пять, – учился ненужному, работал, где придется, бегал от любивших, догонял недоступных, спорил о неинтересном, – псу под хвост.

Приличные люди в тридцать пять умирают, нарожав детей, насочиняв поэм; посадив аллеи деревьев, построив башни, с небоскреб высотой; и оставляют добрую, светлую, теплую, смешную, скандальную, злую, хоть какую-то память. Большой палец правой ноги назойливо белел через дырку в черном носке.

– Отрава. От судьбы и на диване не улежишь. Жениться пора, а то перед смертью и воды не подадут.

Мысль не новая, но повседневно актуальная. Подцепил левой «полторашку» пива с пола, правой нетбук на грудь притянул. «Ищу друга для секса без обязательств». «Ищу друга для совместного творчества». «Нужен напарник для совместных пробежек утром». «Девушка-спортсменка ищет друга-спортсмена». «Майор ПВО в отставке познакомится для дружной работы на даче» … С кем прожить долго и счастливо и умереть в один день? Надеяться на счастье жизненный опыт не позволят. Под светом надежды будущие времена кажутся лучше, а добредешь – те же.

Брачные объявления: «Стану женой и музой для поэта»; «Обещаю заботиться и самозабвенно любить»; «Стройная, двести-сто шестьдесят-двести, хочу уехать от городской суеты». Попытался изобразить размер руками и едва не свалился с дивана. Наверняка, современная Золушка, в свободное время кроет залетных принцев матом в соц сетях.

Прежде, чем хотеть, правильно сформулируй свои хотения. Семейный союз не догма, а тернистая тропа от радостной встречи, к счастью, разлуки. Довериться раз в жизни профессионалам. «Щелкнул» «брачные агентства», и браузер послушно показал пятьдесят тысяч страниц. Выбрать нужное, сложнее, чем спутника жизни. Ткнул наудачу. В строке «О себе» врать не стал: «Тридцать пять, никто, свободен».

Познакомлюсь, оженюсь; стану добрейшей души человеком, ласковым отцом, заботливым мужем, доброжелательным другом… другу семьи… Соединю сердца с красоткой в отгороженном от мира уголке. Хотя… в замкнутом пространстве и соседка надоест, не только жена. Начало пути в ленивые кастрированные коты. Грустный юмор одиночества. Философами мужики не от хорошей жизни становятся.

Покрутился на диване, в поисках удобной позы, кулаком подбородок подпер, как Роденовский «Мыслитель», но сообразил – не мое; хлебнул пивка, закурил и вышел на лестницу. Принятое решение побудило к движению и общению. Навстречу девица из верхней квартиры. Крашеная блондинка модельного роста; бедра и ноги зеленой юбкой до щиколоток возбуждающе затянуты, под белой кофточкой грудки-грушки нервно вздрагивают, русалочка сероглазая.. Кивнула с надменной иронией сквозь затемненные очки, будто мелочь в шапку швырнула, – не в ее я формате. Все меньше русалок в наших колодцах.

Сглотнул слюну, сунул окурок в консервную банку, к перилам привязанную, и вернулся в комнату, прикидывая на ходу, выдержит ли двойной компьютерный провод сто килограммов. Мимоходом в зеркале мелькнул, – мать твою, пошутила природа, хоть в театр двойников иди работать, – на самого главного в стране дядьку похож. А вдруг я – это его «альтер эго» – второе я… или более молодая копия на случай, если оригинал устанет страной управлять, а достойного преемника нет. Дожился до разговоров и приколов с собой и над собой нелюбимым. Одиночество – брат нездоровых чувственных дум.

Экран нетбука светил с дивана красочным посланием и нагло врал о личном счастье на всю оставшуюся жизнь за неделю и тысячу баксов. Счастье – это не точка-полюс, для всех в одной стороне, месте и времени расположения, нет к нему общей дороги. Еще раз внимательно прочитал страничку, пополняя список неисполнимых мачт, хотя… почему неисполнимых? Полистал-подвигал пальцем по столу десяток пятитысячных купюр – окончательный расчет с очередной работы – «богаче не сделают, беднее – некуда»; повеситься и на Сейшелах смогу.

Глава 2. Команда ищущих счастье

Мне всякие женщины нравятся —

беспредельно обширный диапазон

женской красоты. Давно живу и

заметил связь красоты и внутренней

свободы. Иная так прячет,

зажимается и стесняется красивых

форм, что кроме жалости никаких

чувств. Другая – ноги-«спички

ломаные» и плоскую грудь широко

и радостно миру представляет,

и радуешься-улыбаешься вместе

с ней. И шансы на ее стороне.

Красота в свободе.

(Философское от автора)

В полупустом бизнес-классе «Боинга-747» неподвижно сидели и напряженно высматривали счастливую судьбу в спинках передних сидений девять, считая меня, особей мужеска и женска пола, приодетые турфирмой в ярко желтые майки, серые полуштаны «бермуды» и фиолетовые банданы. Перед стартом огламуренный голубоватый стюард, с модной стрижкой-«пилотка» и обведенными красным губами, провел по салону модельную соседку. Девица, узнав меня, гордо вскинула подбородок и манерно разместилась в задних рядах.

Впрочем, я в недоумении присматривался к другой особе, а память назойливо диктовала: «Стройная, двести-сто шестьдесят-двести», – не «стройная», а «пышка-кругляшка». Грустно взглядывая голубыми глазками над румяными вздрагивающими щеками, повествовала соседу тяжелую историю, заставившую перечеркнуть унылое прошлое и отправиться за светлым будущим.

– Я злилась, но стеснялась сказать, когда он забирался в кровать в очках, носках, часах и трусах; трусы стягивал под одеялом. Некоторое время пыхтел, сопел, стонал, упираясь ногами в носках в спинку кровати, царапая часами плечо и потея очками…, и уходил. – Женщина фалангой указательного пальца стерла слезу, усмехнулась ярко накрашенными алым полными губами и продолжила. – Встречались шесть лет, пока его не задавила спешащая на пожар и, против обыкновения, с полной цистерной воды пожарная машина. – Женщина снова усмехнулась, подвигалась в кресле, будто пытаясь поглубже спрятаться. – Считайте меня черствой или предательницей, но я целый месяц радовалась после обеда в пятницу своему одиночеству, а потом заскучала и потекли воспоминания, как наказание. Ни лицо, ни руки, ни глаза, даже имя припоминала с трудом, а только очки, носки, часы и трусы, которые он снимал под одеялом.

Внимательно дослушавший рассказ небольшой кряжистый мужичок, ерзая широкими плечами, извлек из пакета подшивку «Ваши шесть соток» и начал торопливо перелистывать.

– Вот, – победно ткнул в найденную полосу. – Довлеющий и угнетающий психику ряд воспоминаний. Только природа, взрыхленная теплая земля грядок и внимательное участие близкого по духу человека помогут вернуть душевное спокойствие.

Щеки пышки порозовели до багровости, а лицо под короткой русой стрижкой выразило нетерпеливое желание дружно поработать с ветераном ПВО на даче.

Перед «Дачником» поместились и заботливо старались не задевать друг друга гладкощёкая мощная блондинка, из породы «девка-лошадь», и коротко стриженный качок-красавец-брюнет с повадками перекормленного кота.

– Подружка 26-ти лет, красавица и умница, посвятила себя богу. Ходит в глухом и длинном черно-сером платье, на лице скорбно-постная мина, – грустно, но громко повествовала блондинка. – Ей бы с парнями кувыркаться да детей рожать, а она и себя обокрала, и кого-то, судьбой ей предназначенного, счастливым не сделала. Жаль дурочку, и себя жаль. Не дай Бог такой судьбы.

– А у меня приятель бросил пить и начал в храм заглядывать. Спрашиваю: «Как результаты?» Отвечает: «Нормально. С половиной города переспал, приступаю к другой.»

Очевидно, девущка-спортсменка и друг-спортсмен из компьютерного объявления.

Выпрямив узкую спинку и прикрыв бледными ладошками не распрямляющиеся коленки, нервно дергался и крутил лысоватой головенкой на тонкой шее тридцатилетний хлюпок, офисный крысеныш – никаких «обязательств» не потянет; похоже, и потребности с трудом вытягивает. Вполголоса смущенно изливал душу:

– Меня знакомые и сослуживцы воспринимают не то, чтобы неадекватом и придурком, но точно не от мира…, а я такой и есть.

В соседнем кресле уютно перебирала мелочевку в сумочке домашнего вида женщина; таких называют с расширением «тетя», – тетя Оля, тетя Паша, тетя Маша. Оказалось, тетя Валя; выхватила у стюарда обед и заботливо, приговаривая и сюсюкая, хлюпика накормила.

– И компотик, – отпила глоток, причмокнула. – До дна, и ягодку на десерт.

Парочка меня заинтересовала, точнее, напрягли короткие, колючие, исподтишка взгляды хлюпика. Торопливо «пролистав» в голове инфу о себе, не нашел ничего интересного, но отложил в мозгу закладочку: «Нота бене» – обрати внимание.

Назойливое бубнение в рифму и вальяжное цитирование классиков из школьной программы с головой выдало поэта и музу, прислушался.

– Низменные инстинкты все вытравил; только высокое искусство и красота чувств на базе духовности, – на чистом глазу уверял голос с кавказским оттенком за спинкой сиденья.

 
– Осенний ветер листья закружат,
Клубясь в рекламном многоцветье;
И отдаленность, улицу ужа,
Мои мечты проводит в бесконечность.
 

Пролететь тысячи километров для встречи с доморощенным стихоплетом. Оглянулся, куда бы зацепить компьютерный шнур, но заметил наушники, надел торопливо. Мысленно поблагодарил турфирму, второй раз остановившую суицид, и начал прикидывать, отчего вокруг «знакомые все лица». Склонность к иронии и критическому анализу у меня в крови. Для «шута по жизни» ирония – «подушка безопасности» – чем смешнее шутит, тем дальше от плахи. Отвернулся к иллюминатору, накрылся пледом и захохотал. Отсмеявшись, попытался вычислять черта, собравшего «десять негритят» в одном рейсе на непонятную потеху; и бросил: слишком мало фактов. Решил разбираться с непонятками по мере поступления и накопления. Гора загадок неизбежно преобразуется в факты и выводы, количество сменяется качеством.

Запоминая лица, еще раз осмотрел салон. Люди часто напоминают геометрические фигуры: есть угловатые, квадраты; есть сплошь из тупых углов; отдельно народ отмечает круглых, – абстракционистам даже выдумывать не надо. Точно, как в нашей группе.

Достал из рюкзачка разноцветные маркеры-фломастеры, выбрал побелее и нарисовал на своей бандане сердце, пронзенное стрелой. Улыбнулся во весь рот, и девушка-лошадь расцвела-заулыбалась, протянула руку за фломастерами. Качок-красавец прожег взглядом и так же прихватил пару карандашей. Девушка изобразила призывно улыбающуюся сладострастную русалку, широкобедрую, как карась, и полногрудую, как сама. Радостно зарделась на изображающие восторг большие пальцы рук.

Стриженный качок, чтобы показать весь рисунок, опустил бандану до кончика носа. Белым по фиолетовому череп и скрещенные кости, а внизу надпись: «Не влезай – убью!».

Девушка сложилась пополам и начала хохотать, самолет задрожал и затрясся; а обеспокоенный стюард, слезно морщась от бьющей по голубым глазам женской красоты, попросил не веселиться так бурно, мол, хотелось бы долететь.

Глава 3. Песчаный берег, пенистый прибой

Еще и врут, будто мы произошли от обезьян.

Ни хрена пока не произошли

и уже не произойдем.

(Философское от автора)

После посадки в ожидании продолжения путешествия потолклись перед памятниками туземцам без лиц: парню с гитарой и девушке с там-тамом. Безостановочно крутившая по сторонам «буратинным» носом критикесса подтянула повыше на остреньких плечиках оранжевый рюкзачок и вдруг разразилась речью:

– Обратили внимание, голуби на головы и плечи не садятся? «Посадочные места» на памятниках скульпторы иголками вооружают и правильно делают: памятники – это история. Плохая ли, хорошая ли – другой вопрос. Срать на свою историю и самим не достойно и другим позволять нельзя, даже птицам, даже высокого полета.

Особенно удивился сообщению водитель подкатившего открытого микроавтобуса; пока мы грузились, недоуменно, безотрывно и тупо пялился на мемориал. Очнулся, когда его нижняя челюсть громко ударилась о его же грудную клетку. Подтянув губу и челюсть на место, неспешно повез в дальний конец аэропорта к самолетику на колесах-поплавках.

Я успел прочитать название аэропорта – «Сан Хуан», – и ассоциации с Сейшелами не возникло, зато в памяти всплыло слово «Бермуды». Мать твою, уже не скучно.

Роль стюарда выполнял второй пилот – здоровенный усатый толстогубый афро-американский негр, которому не хотелось возражать, когда он выдал каждому спас-жилет и парашют и предложил надеть. Пышка «двести—сто шестьдесят-двести», пока стюард пытался свести на верхних «двести» замок парашютных ремней, утробно захихикала:

– Говорят, негры никогда, ничего и никого не стесняются; ведут себя просто и естественно, особенно в постели, – это и принесло им славу великолепных любовников, а вовсе не размер…

– Голодной куме хлеб на уме, – укоризненно прокомментировала теть Валя.

– Убить нас хотят, а деньги присвоить, – заскулил, тычась носом меж крутых холмов теть Валиной груди, хлюпик.

– Бог с тобой, – мягко одернула мудрая женщина, – за тысячу баксов так далеко убивать не возят.

– Поддерживаю, – солидно пробасил Дачник, пихая в пакет свои «Шесть соток». – За маленькие деньги особо изощряться не будут. Тюкнули по головке у подъезда, и всего делов.

Стюард-пилот-негр распахнул дверь и жестом пригласил выметаться.

– Кольцо дергать нет, – пояснил на языке Пушкина и Гоголя. – Открывайся сам.

«Открывайся сам, как хочешь», – мысленно повторил я и первым шагнул в пустоту. Спуск комфортный: из синего неба в синее море… или океан с островком, при теплом мягком ветерке. Вытянувшись строчкой, опускались восемь попутчиков. Самолетик зашел на второй круг. В дверях моя модельная соседка активно противостояла негру. Потеряв терпение, пилот-стюард поднял девицу на руки и вышвырнул из салона.

Видимо, в борьбе повредился датчик высоты или девица слишком кувыркалась, но парашют не раскрылся. Пришлось действовать по обстановке, благо, парашют-параплан, худо-бедно, поддавался управлению. Раскачавшись на стропах, как на качелях, вытянул ноги и руки вперед и схватил девушку сразу четырьмя конечностями. На секунду показалось, что оторвались сразу все, а на вид не тяжелая.

Девица успокоилась мгновенно. Обхватила за шею, прижалась уютно и голову на плечо положила. Кое-как направил парашют по ветру к островку с пальмами. Управлять, свободные руки нужны. Попытался так-сяк перехватить, а ладони попадали сплошь на трепетно-нежные, качественно возбуждающие выпуклости да округлости. Девушка то ли пугаясь прикосновений, то ли возбуждаясь в ответ, прижималась сильнее, сковывала и мешала управляться.

Не дотянули до берега метров двадцать и совершенно разомлевшие плюхнулись в парную океанскую стихию по пояс, а вода отчасти сняла оттопырившее «бермуды» неуместное возбуждение. Вынес красотку на берег, на ноги поставил, руки заботливо расцепил.

– Глаза можно открыть, приехали.

Обычный тропический островок, как в телевизоре. Пальмы длинноствольные торчат, как штакетины в палисаднике, подлесок непролазный. Под ногами фауна членистоногая суетится: тараканы с палец, муравьи всех сортов, крабики с ноготок и крабищи, как перевернутые тазики с клешнями; от кромки прибоя с насмешливым любопытством пялилась на парашютистов большая желто-зеленая морская черепаха.

– Разбегайтесь, – завизжал пронзительный голос сверху.

Пришлось повторно принцессу спасать. Повалил на песок и закрыл телом. Над нами пронеслась и взрыла чуть дальше песок стройная Пышка, двести-сто шестьдесят-двести.

– Кайф, – Пышка подолом желтой майки стерла с лица песок, ослепив белизной футбольного размера шаров. – Классный экстрим.

На берег и в неторопливый прибой радостно сыпались остальные туристы. Девушка-лошадь с криком «Поберегись!», похожим на задорное «И-го-го!» летела широко и мощно. Я в очередной раз отнес на руках в сторону слегка помятую и чувственно расслабленную принцессу.

– Как говоришь, тебя зовут?

– Я не говорю, я наслаждаюсь, – девушка вновь закрыла глаза и привалилась головой к плечу, шепнула после паузы, – Ирина.

– А я Андрей-Андрюха. Ирина, посиди, осмотрись. У нас человечек на пальме застрял.

Посреди пляжа старое бревно, в коре замшелой. Усадил девушку нежно; рядом, отдуваясь, Пышка уселась. Побежал Хлюпика спасать. Легкие кости и нулевая мышечная масса сыграли с парнем шутку: пролетел за границу пляжа и сел на верхушку пальмы. Теть Валя, суетливо кружа, хлопала по стволу мягкими ладошками.

– Держись крепче. Высотища-то!

Прихватив с песка раковину, острым краем отрезал от парашюта лямки, связал вокруг ствола кольцом. Случалось, опять же в телевизоре, видеть, как островные туземцы на пальму почти бегом забираются. Мы от обезьян подальше, но добрался, перебрасывая кольцо вверх, до собрата по одиночеству.

– Карабкаясь на пальму, человек невольно возвращается к истокам, – не удержался от комментария подоспевший поэт, а я сразу вспомнил, что наши четверорукие предки использовали кокос в качестве метательных снарядов и всерьез собрался воспользоваться древним опытом.

Хлюпик держался за два кокоса и сидел на третьем; если оторвутся, с ними и полетит до самой земли. Быстро обрезал стропы с одной стороны и привязал к стволу, вытолкнул из-под бедолаги кокос, и парень повис, судорожно прижимая к груди два оставшихся.

– Теть Валь, кокос – это фрукт, овощ или ягода?

– Орех, – крикнул подбежавший Дачник. – Нарви побольше, коль ты там.

– А орех – это фрукт или овощ? Лови первые два, – аккуратно перехватывая стропы, опустил Хлюпика в добрые руки теть Вали.

Помахал все еще кружащему над островом самолету. Негр улыбнулся во весь рот и вытолкнул два больших ящика, над которыми сразу распахнулись квадратные купола. Качнув крыльями, самолетик растворился в небесной синеве, оставив незадачливых искателей счастья на необитаемом острове посреди Атлантического океана.

Благополучное приостровление расслабило, раскрепостило, сблизило группу. «Десять негритят» столпились у бревна; неумолчно болтали, делясь впечатлениями и знакомясь. Красавец-качок оказался Игорем, его подруга-лошадь – Мариной. Дачник назвался Степан Сергеичем, поэт – Артуром.

Пышка жеманно представилась.

– Изольда, – народ ответил аплодисментами, а поэт, обласкав пышку взглядом черных глаз, сложил строку.

– Изольда – хрупкий стебелек.

Пышка радостно зарделась, а критикесса Лора скривила тонкие красные губы над остреньким подбородком.

– Возьми в рифму «Мотылек», и я уписаюсь от вычурной банальности надуманных образов.

Девушка пнула ногой бревно, и кусок коры вдруг двинулся вверх, открывая зеленый хищный от нависающих надбровных дуг, глаз крокодила. Бревно изогнулось вслед за вскакивающими туристами, и передние зубы, мягко щелкнув, прихватили край «бермудов» на критикессе.

Среди женского визга и басовитых мужских возгласов на пляже разыгралась нешуточная битва. Качок Игорь тянул упирающееся лапами в песок чудище за хвост; Марина, «гекая» и «хакая», колотила животное кулаками по спине; Ирина шлепала стянутым с ноги кроссовком. Теть Валя суетилась с подхваченной жердиной, примеряясь ударить половчее, но задела и свалила на песок отиравшегося сзади хлюпика Федора. Бросив жердину, начала поднимать и отряхивать «свово Феденьку».

Артур оказался не робкого десятка. Схватил Лору в охапку и ловко выдернул из штанов. Застенчивая критикесса торопливо прикрыла розовые стринги желтой майкой. Крокодил кувыркнулся «через бедро» и порысил к морю, унося добычу – серые штаны «бермуды». Следом бежал качок Игорь, бережно, как шлейф невесты, придерживая в руках крокодилий хвост.

В одном из ящиков оказались наши сумки-рюкзачки, другой, организаторы набили «бич-пакетами»: «анакомы», «дошираки», «ролтоны», «биг-ланчи» и прочая отрава вперемешку с рулонами туалетной бумаги и упаковками презервативов. Перевернул и высыпал на песок. Поражающее воображение разнообразие ассортимента.

– Похоже, нас обрекают на растительное существование и безудержный секс.

– Убийцы, – закатил глаза к небу Артур, – за что пытаются избыть медленною смертью?

– Нормальная еда, – возразил Степан Сергеич, – бывало, на даче запарю, и все съем подчистую. На семена не успеваю оставить.

– Они на грядках растут? – Изольда, ловко повернувшись, оказалась с дачником лицом к лицу, и улыбнулась мило и значительно. – Так интересно. Вы мне расскажете подробно?

– Все из Земли растет, – солидно отозвался Степан Сергеевич, обводя рукой горизонт. (Нет, не так.) Плавно обвел десницей окоем, и молвил. – Пальмы и трава из Земли; птицы и рыбы, и

даже океан из Земли водой полнится.

– Ой, – Изольда задышала глубоко и молитвенно руки на груди сложила. – Это Вы из книг знаете?

– Своим умом дошел, додумал и Земля-матушка подсказала, – глянул хитренько. – Пакеты куда?

– Если тема близка, будь, Сергеич, завхозом. Помощница у тебя есть.

– Это мы разом, это мы сейчас, – радостно засуетился Степан Сергеевич; левой (шуйцей) прихватил Изольду за сто шестьдесят, а правой ловко начал закидывать пакеты с лапшой обратно в ящик. – Помогай, девонька, продукт из Земли силу могутную красным девицам да добрым молодцам дает для продолжения процесса жизни на ней.

Изольда, свекольно краснея, бережно брала и складывала в ящик китайскую лапшу и презервативы. Молодца дачник: интеллигенты ищут дорог там, где среднерусский Степан Сергеич задает недвусмысленный вопрос и получает четкий (чаще, «да») ответ.

Как-то незаметно все по парам скорешились-слюбились, а всего-то, пролетели самолетом из пункта «А» в пункт «Б». И моя тысяча баксов не пропала: принцессу от смерти спас и теперь как доблестный рыцарь обязан…

А ведь стропы еще висят на пальме…