Loe raamatut: «Зов Пятиликого. Эхо грядущей бури», lehekülg 23

Рывком поднялся с кресла, достал из за пояса бутылку и сделав несколько жадных глотков, оставил ее на столе. Не говоря больше ни слова, вышел на улицу, да направился к церкви.

Значит мук одной дорогой мне женщины бритоголовым выродкам оказалось мало? Значит они решили искалечить разум и другой невинной жертве близящейся бури, вопреки разговорам взрослых упрямо строгавшей фигурки птиц и не желавшей верить, что Пятиликий давным-давно мертв.

Благо Затмение больше не таится. Никак желает легализоваться в городе?

Ну что же, я готов показать им, как выглядит настоящая легализация.

Двери храма были распахнуты настежь. Загодя обнажив меч, я вбежал по лестнице паперти и увидел впереди сидящего за столом культиста. Он даже не смотрел на меня, увлеченный созерцанием браслета из человеческих зубов.

Двинулся мимо.

Все же, заметив рядом постороннего, культист лениво протянул:

– Новый член?

– В вашей заднице, – походя бросил я, вонзив ему клинок в живот.

Изнутри церковь выглядела не лучше, чем снаружи, неся на себе следы разграблений и кощунств. Даже покрытый фресками высокий потолок эти ублюдки не поленились испоганить, добавив ликам святых нарисованные сажей рога, клыки да взлохмаченные бороды.

Вход на нижний этаж обнаружился быстро. За дверью стоял еще один культист отправившихся вслед за первым, однако на сей раз я действовал менее расточительно, зарядив его жизнью меч. Затем осенил себя ритуальным церковным знаком, попросив прощения у Иссии, за то, что проливаю кровь в священном некогда месте, да двинулся дальше.

Лезвие со свистом порхало в воздухе, погружая помещения в кромешную темноту, среди которой, благодаря все тому же мечу, я видел будто днем. То и дело на меня выскакивали бритоголовые культисты, кто с тесаком или дубинкой, кто с погасшей масляной лампой и обгаженными штанами, но один за другим они валились на пол, визгливо крича от боли.

Я сек руки и рубил головы, действуя словно отлаженный механизм, не оставляя противникам даже шанса себя поранить. Раз мне попался маг, сотворивший в воздухе светящуюся сферу, не гаснущую от меча. Тут же подлетел к нему воронами да продемонстрировал, что лучшая защита от магии – это клинок, застрявший в горле колдующего.

Сражаясь уже в катакомбах, поразился, как много бойцов держало здесь Затмение. Счет перевалил за третий десяток, когда мне в грудь с противным стуком вонзился арбалетный болт. Юркнув в ответвление коридора, я вырвал мешающее дыханию древко, зная, что исцеляющее заклятие вскоре поможет и с наконечником.

Любитель дальнобойного оружия хвастался перед побратимами его превосходством перед заурядным клинковым, когда я пронесся за их спины в виде черной стаи, да изрубил культистов на части, намекая на то, что не все так однозначно.

Хотел было сделать передышку, однако рядом распахнулась дверь и прямо мне в живот уткнулся белоснежный посох. Уже догадываясь что произойдет, потянулся к перстню, но не успел. Тело обожгло огнем, в воздухе пахнуло озоном, и я отлетел метров на пять, крепко приложившись о стену. Между тем, маг отбросил израсходованный посох, да двинулся на меня, хищно скалясь неестественно широким ртом с заточенными зубами.

Преодолевая мучительную боль, приподнялся на одно колено, осматривая раны. Мантия тлела и дымилась, прилипнув возле бедер к страшному ожогу. Благо хоть не разорвало надвое.

– Щит из ветра предо мной, оберегает лик! – нараспев произнес колдун и между нами появилась белесая полусфера.

– Длань невесомая перстень снимает, длань невесомая меч отберет, – продолжил он.

В следующий миг воздух словно обратился в металл, до хруста сжал мне кисти, а затем исполнил приказание. Зачарованный перстень и верный клинок полетели в разные стороны.

– Думаешь, один умеешь колдовать? – бросил я с напускной уверенностью. Вскинул руку и грозно произнес: – Я за твоей спиной!

Маг тут же обернулся, переместив вместе с собой и воздушную стену, а я прыгнул на него, да ухватил за горло. В последний момент противник догадался, что его обвели вокруг пальца, но было уже поздно. Зажав зубастый рот, я давил другой рукой на сонные артерии, терпя боль ожога и застрявший в груди наконечник болта. Удары кулаков в лицо и шею от пытающегося освободиться культиста казались на этом фоне подобны комариным укусам.

Наконец маг обмяк, но для верности подержал его еще немного, прежде чем отпустить.

– Будем считать, что так все и задумывал, – проговорил самому себе, ища в полумраке меч.

Вооружившись и надев на палец перстень, коснулся камеры иномирцев в поясной сумке. Та не пострадала, чего нельзя было сказать о лежавшем чуть левее Шепоте, превратившемся в мелкую труху.

Облокотился спиной о прохладную стену и несколько минут просто отдыхал, давая телу восстановиться. Затихающие стоны раненых дополнялись отдаленными голосами, дающими понять, что в катакомбах еще остались культисты. Но теперь, когда преимущество внезапности утрачено, следовало быть поосторожнее.

Боль никак не проходила окончательно и, решив не терять времени, заглянул в комнату, из которой на меня напал маг. Помимо ящиков с каким-то тряпьем, стола и кровати, здесь обнаружилась пара бочонков. Откупорил пробки, надеясь на вино, однако внутри плескалась чертова медовуха.

И чего ее так любят в Суурмаране? Как по мне, так худшее пойло на свете.

Уже собирался уйти, но заметил одиноко стоящий под столом сапог. Сунул в него руку, и нащупал на дне увесистую мошну с монетами.

Между тем гулкое эхо принесло топот ног. Не меньше десятка человек спешило по коридору в мою сторону, бряцая оружием, да тревожно переговариваясь друг с другом. Рубанул мечом воздух, гася последнюю оставшуюся неподалеку лампу, и принялся ждать. Меньше чем через минуту из за поворота высыпала разношерстная компания, состоящая по большей части из подростков, опасливо и неумело держащих перед собой дубинки, крепкой женщины в кольчуге, такой же бритоголовой, как остальные, сжимающей в руках половник с крышкой от кастрюли на манер щита и меча, да худощавого мужчины в очках, единственного, кто имел достойное оружие – красивый двуручный фламберг с волнистым лезвием.

Они остановились возле трупа мага, боясь двигаться дальше в исполненный темноты провал катакомб, откуда еще доносились предсмертные стоны. Мужчина велел оставаться всем на местах, подошел к телу и присел рядом на корточки, коснувшись рукой шеи. На удивление, он выглядел спокойным, словно к Затмению каждый день кто-нибудь наведывался, с подобным моему визитом.

Удостоверившись в смерти мага, культист покачал головой и произнес:

– Не изволите ли ответить, что Вам здесь надо? – он говорил с сильным ормадарским акцентом, ставя ударение в словах не на том месте.

– Я от ваших новых хозяев. Пришел забрать кое-кого и поговорить о том, как теперь придется работать.

– Для чего же потребовалось стольких убить?

– Иначе меня не стали бы слушать. Кто у вас здесь главный?

– Епископа Вы недавно прикончили, а в отсутствии иных наших лидеров, представительские функции ложатся, полагаю, на меня.

– В таком случае прогуляемся на свежий воздух и обсудим…

– Не спешите с требованиями, – все также спокойно произнес мужчина, помешав мне закончить, и поднялся, встав в изящную позу – опираясь на фламберг точно на трость. Он смотрел прямо на меня, хотя я оставался скрыт мраком катакомб. – Видите ли, согласно кодексу Затмения, лишивший жизни епископа становится нашим кровником. Однако, я предлагаю решить вопрос честной дуэлью.

– Так, а что же случится, когда одержу победу? Придется принимать бой с воинственной кухаркой и сворой обделавшихся от страха детей? Сдавайтесь и сохраню вам жизнь.

– Лучше побеспокойтесь о собственной. Я знаю, как умру, и это произойдет не в старых катакомбах.

Культист вскинул меч, словно держал в руках не увесистый двуручник, а легкую шпагу, приняв боевую стойку под названием Крыша – лезвие над головой и чуть сбоку, тогда как руки согнуты в локтях.

Я коротко глянул на его спутников, но те не спешили кидаться в драку, напротив, отступили подальше, к спасительному свету лампы.

– Как пожелаешь, – кивнул я, встав в позицию Лангорт, из которой было проще принимать рубящий удар сверху, а также позволявшей несколько компенсировать разницу в длине нашего оружия. Корпус чуть наклонен вперед, а эфес зажат в вытянутой руке, так что острие смотрит в лицо противнику.

Культист оценил это решение, улыбнулся и опустил меч в позицию Простак, почти касаясь острием вытянутого оружия земли. Он намеренно отдавал мне инициативу, ведь из такого положения невозможно было выполнить достойного удара. Стойку использовали лишь мастера, готовые к тому, что их первую атаку парируют. Настораживал и вид противника, отличавший его от всех прочих членов затмения. Вместо нахальной грубости во взгляде и манерах, подчеркнутая вежливость, но вызванная отнюдь не страхом. Словно чудом проросший меж кустов репейника гиацинт. Сходство с последним придавали также просторная сиреневая рубашка, да темно-зеленые штаны.

Сделав шаг вперед, я провел пару коротких атак, надеясь прощупать оборону культиста, однако тот умело защитился дистанцией, двигаясь легко и непринужденно, будто танцуя. Новый удар встретил один лишь воздух, а затем фламберг запорхал столь стремительно, что свист ветра слился в непрерывный гул. Я парировал, отступал и уклонялся, поражаясь технике оппонента. Спасало лишь то, что культист всего-навсего изучал мою защиту, потому как ни один из его ударов, достигни он цели, не оказался бы смертельным.

– Кто ты, черт возьми, такой? – произнес я, едва пыл культиста поиссяк, и мы разорвали дистанцию.

– Хоттон Мурэ, временно исполняю здесь функции интенданта, – представился мужчина, делая шаг вперед.

На сей раз он бил куда опаснее, хоть и двигался не так быстро. Трижды я отразил укол, направленный точно в сердце, и несчетное количество ударов по конечностям. Противник менял стойки почти незаметно для глаз, будто бы перетекая из одной в другую, да бросался в атаку, не давая мне передышки.

В какой-то момент в проходе катакомб показалось с полдюжины крепких парней, наконец соизволивших присоединиться к драке, однако культист прикрикнул на них, да велел оставаться на местах.

– Так удовлетвори теперь и мое любопытство, – бросил Хоттон, после того как обрушился очередным градом ударов. – Что за человек явился к Затмению, снаряженный точно нильдхейм?

– А с чего ты взял, что нильдхеймом я не являюсь? – провел собственную серию ударов, намеренно размашисто и небыстро, делая вид, что устал.

– Затмение платит королю, чтобы не иметь проблем. С чего бы Ладмиру отступать от договоренностей, к тому же столь грубым способом?

– Времена меняются, ормадарец. Скоро Льхон преобразится, а за ним и весь Суурмаран.

Я рванулся вперед, умышленно пропустив режущий удар в предплечье. Чертов фламберг, с его волнообразным лезвием, при этом распорол руку до кости, однако Хоттон был вынужден отступить, оказавшись прижатым к стене. Он уже хотел сместиться влево, когда я снова полез в атаку, защищая верхней стойкой лишь голову и шею. Такое действие выглядело безрассудным и нелепым, не воспользоваться им мог лишь идиот, а идиотом мой противник явно не был. Все с тем же хладнокровным спокойствием и кошачьей грацией движений, он вонзил мне фламберг в живот, вогнав лезвие почти до середины, отпустил оружие, да ушел перекатом в сторону.

В глазах на мгновенье потемнело. Чудовищная боль грызла тело, разливаясь огнем по венам, да отдаваясь в груди тупыми спазмами, напрочь лишающими воли. Ох и до чего же жестока судьба, вновь и вновь заставляющая меня применять главную свою силу столь неприятным образом.

Хоттон смотрел разочарованно, надеясь, должно быть, завершить поединок куда эффектнее. Но что поделать, приятель? Я сюда явился не выступать в театре. Хотя один фокус показать все же собираюсь.

Ухватил клинок рукой и принялся доставать его из себя, мысленно проклиная кузнеца, сделавшего это сраное волнообразное лезвие. Вот бы жена ублюдка ненароком угодила в Исток и в качестве проклятия получила острые как бритвы края промежности.

Достав меч полностью, с размаху швырнул его под ноги и, свирепо скалясь, шагнул в сторону интенданта. Тот оторопело разинул рот, догадавшись наконец в какую угодил ловушку, однако в следующее мгновенье вскинул руки и произнес как ни в чем небывало:

– Ты победил, я сдаюсь!

– Надеешься избежать смерти, культист?

Хоттон отступал, продолжая держать руки ладонями ко мне.

– Только побоев. Я знаю, что ты не лишишь меня жизни.

– Откуда? – усмехнулся я.

– Тебе нужен кто-то, кто договорится с Затмением. Конечно, можешь попытаться убедить в необходимости подчиняться Ноголома, в скором времени он вернется с налета. Только учти, что этот увалень привык изъясняться погрубее, так чтобы большая часть речи оставалась матерной. Или Догра по прозвищу Каменные яйца, этот обожает долгие беседы, однако предпочитает вести их с калеными щипцами, и чтобы собеседник был покрепче связан. А еще…

– Достаточно, – бросил я, опустив оружие и остановившись. – Ты же говорил, что, согласно кодексу, все культисты будут стремиться меня прикончить.

– У Затмения нет никакого кодекса. Все его незамысловатые догмы построены на суевериях вокруг старой Имперской веры, объясняющих почему грабить, насиловать, убивать и жрать человечину – это вполне нормально. Я лишь собирался сразиться лично с достойным противником. Да и не хотелось губить молодняк.

– Допустим. Но с чего бы мне поверить, будто ты окажешься сговорчивее, чем те, о ком рассказал?

– Понятия не имею, – он вдруг усмехнулся. – Самому любопытно, отчего ты меня не убьешь. Я бы на твоем месте не стал оставлять в живых такого опасного противника.

– А собственно, что такой как ты делает бок о бок с Ноголомом и Догром Каменные яйца?

– Разве не очевидно? – пожал плечами Хоттон, опустив руки. – Обогащаюсь. К тому же голос разума в ватаге кровожадных дуболомов потребен куда больше, чем в благородной семинарии Ормадара.

Поразмыслив четверть минуты, я вздохнул и произнес:

– Пожалуй, дам тебе шанс, Хоттон Мурэ. Завтра за пару часов до полудня встретимся на нейтральной территории. К примеру, в гостевом зале постоялого двора Тихое место. Там я расскажу о новых правилах, по которым теперь будет жить Затмение. Подготовь к разговору заодно список тех, кто около года назад сумел раздобыть уйму магического скарба неподалеку от Финикового леса.

– Для чего?

– А вот и первое правило. Когда я говорю, ты не спрашиваешь, а запоминаешь, чтобы выполнить все в точности.

– Как угодно, – без тени иронии или недовольства произнес собеседник, почтительно кивнув.

– Если же явишься ни один или решишь не показываться вовсе, я вернусь, сломаю ноги Ноголому, оторву Догру его яйца, а тебе засуну фламберг так глубоко в задницу, что гораздо проще окажется вытащить его через рот. Я достаточно ясно выразился?

– Предельно.

– В таком случае пока выпустите из катакомб всех, кто не состоит в Затмении, будь то пленники или гости. И ты спрашивал, кто я такой? Так вот, меня называют Пятиликим.

Помимо Ялы, в подземелье находилось еще шестеро девушек, все в состоянии сильного опьянения или под действием наркотиков. Накинув капюшон с маской, дождался, пока им помогут выбраться на поверхность, удостоверился в том, что Яла может идти самостоятельно и лишь после этого двинулся прочь, собираясь заглянуть в одежную лавку да сменить опостылевшую мантию на нормальную одежду. Пораженный визитом окровавленного с ног до головы нильдхейма, торговец собирался отдать все даром, но я честно заплатил за товар, разве что чуть меньше названной суммы, помня традиции этих мест торговаться за каждый медяк. Простая светлая рубашка и штаны показались самой удобной одеждой на свете, после узких шос и давящей на плечи мантии. Последнюю я решил оставить на память, приобретая также рюкзак, а затем двинулся к Тихому месту.

Взволнованная Миалана встретила меня в гостевом зале, принявшись осыпать вопросами о вернувшийся Яле, однако отвечать на них я отказался, сообщив, что иду к Чингилю, да попросил принести пару листов бумаги, перо и тушь.

Владелец постоялого двора выглядел примерно так, как я и ожидал – осунувшимся, исхудавшим, и совершенно опаршивившим. Заметив мое появление, Чингиль вытаращил глаза, но не успел вымолвить и слова, когда я смел со стола ворох объедков и пустых кружек, да со стуком положил перед ним чистый лист.

– Пиши.

– Чего? – изумленно произнес он, пахнув таким ядреным перегаром, что едва не заслезились глаза.

Миалана тем временем поставила рядом тушь и перо, глядя на меня с не меньшим удивлением.

– Как это чего? То, что ты передашь Тихое место во владение Рейтану Лазару, по прозвищу Пятиликий, со всеми его работниками и управителем в лице Миаланы, а в качестве оплаты, получаешь… – я высыпал на стол содержимое мошны, найденной в комнате епископа Затмения. – Два десятка золотых и полсотни серебряных монет. Рейтан Лазар, в свою очередь, обязуется заботиться о тебе, пропойце, до тех самых пор, пока оплачиваешь наши услуги или пока здесь не сдохнешь.

Я взглянул на девушку:

– По-моему, отличная сделка. Не находишь? Все лучше, чем вышвырнуть его прямо сейчас. Так будет хоть какой-то документ.

– Я не понимаю. Как ты здесь оказался? – промямлил мой бывший наниматель, взяв перо слегка подрагивающей рукой.

– Восстал из мертвых. И теперь у меня много дел.

– Но почему именно мой постоялый двор? Я не хочу продавать его.

Дал ему хороший подзатыльник, так что Чингиль едва не стукнулся лбом о стол.

– Не заставляй тебя калечить, ублюдок. Мы с Миаланой все уже решили. Будем партнерами и, наконец, вычистим этот номер, а то запах от него стоит на пару кварталов, распугивая посетителей. Пиши.

С минуту Чингиль нависал в молчании над бумагой, затем несмело обмакнул перо в туши и принялся выводить текст расписки.

– Миалана, – проговорил он на середине. – Зачем ты так со мной? Я ведь и так отдал тебе все. Пользуйся. Владей.

Девушка опасливо взглянула на меня и хотела ответить, однако я вскинул руку, призывая к молчанию.

– Не отвлекайся. Обслуживать тебя даром нам уже не по карману.

– Так, ведь я выложил все свои сбережения, пытаясь сохранить Тихое место, – едва слышно проговорил Чингиль, продолжая писать. – Все до последней монеты.

– Теперь ставь подпись и закончим на этом.

Он долго держал перо в туши, глядя на лист бумаги, словно на собственный приговор. Затем зажмурился, скрипнул зубами и глубоко вздохнул.

– Нет. Это вся моя жизнь. Лучше прикончите меня прямо сейчас, чем вот так.

– Ты уверен в своем решении?

– Уверен, – гордо ответил Чингиль, посмотрев мне в глаза. – Хоть уйду на тот свет с чистой совестью.

– Замечательно. Миалана, вели принести ему тряпку и ведро с водой, пусть сам приводит номер в порядок. Вечером приду, проверю. Спиртного владельцу Тихого места больше не давать. Вообще. А распиской может подтереться, я бы все равно ее не принял.

Мы вышли в коридор и, едва затворилась дверь, Миалана удивленно спросила:

– Что это было, Пятиликий?

– Ускоренный курс реабилитации. Пусть приходит в себя и принимается за дела, скоро у нас будет ворох забот. А теперь идем в зал. Хочу поесть, хоть тех же треклятых фруктов, да поговорить.

В отсутствие посетителей можно было не таиться, но я вспомнил свое любимое место в уютном углу и расположился там. Вскоре Миалана вернулась, неся на подносе помимо фруктов миску перловой каши да пару ломтиков душистого вяленого мяса.

– Ты не забрал деньги со стола Чингиля, – сказала девушка, присаживаясь рядом.

– Там немного, пользуйтесь, если надо. Пару серебряных я себе оставил, а больше пока ни к чему.

– Спасибо, – она неловко поправила волосы. – Раздам работникам. Если ты не против.

– Не против. Расскажи, не было ли вестей от Фельшама?

– Кого?

– Мага с каменоломни.

– Ах да. Чингиль отправил им весточку, после твоей пропажи о том, что происходит в городе. Вроде бы их никто не трогал, но мрамор они теперь поставляют какому-то представителю короля. И весь камень уходит в Ормадар.

– Что ж, это хорошие новости. Насчет них у меня особые планы.

– Планы?

– Ты все узнаешь вскоре. Но пока послушай вот что. Завтра утром сюда явится человек из Затмения. Не пугайся. Обсужу с ним кое-какие дела. Больше они не будут бесчинствовать в городе и окрестностях.

Миалана тряхнула головой, не веря своим ушам.

– Пятиликий, от тебя одна новость чуднее другой. Ты словно ураган, обрушившийся на наше затхлое болото, принялся все менять, так что я даже удивляться не успеваю. Только ведь Суурмаран уже не тот каким был прежде. Думаешь, тебе позволят так просто устанавливать собственные порядки? Я… боюсь, как бы ни стало только хуже.

– Ты права. Вскоре за мной явятся люди Ладмира. Встречи с ними мне не избежать. Я знал это когда возвращался и еще задолго до того. Но сам визит к королю меня не пугает, в отличие от встречи с теми, кто дергает им за ниточки. Потому и хочу провернуть все достаточно быстро, оставаясь в тени. После ко мне будет приковано слишком много внимания.

– Провернуть что?

Я усмехнулся, откусил от сочного ломтика мяса, да покрутил в воздухе его остатками, подбирая слова.

– Даже не знаю, как объяснить. Как вы с Чингилем называли то предприятие по решению всякого рода необычных вопросов?

– Да никак, в общем-то, – пожала плечами девушка. – Хотя я однажды пошутила о том, что мы становимся похожи на гильдию наемников, но дальше праздной болтовни это не зашло. В конце концов, не регистрироваться же так в канцелярии?

– А почему нет? Звучит вполне неплохо. Чингилю предстоит кардинально изменить жизнь города, благодаря своей гильдии. При моей непосредственной помощи, конечно. Главное, делать все достаточно тихо, чтобы никто ничего не заметил и быстро, чтобы никто ничего не понял.

Миалана засмеялась.

– Ну последнее уже отчасти удается, потому что я ничего не понимаю. Но все равно завидую твоей энергии. Ты очень изменился.

– Тебя я тоже запомнил другой. Бойкой, веселой и живой. Уверен, Этью желал тебе счастья до последней своей минуты и не хотел, чтобы ты пребывала в унынии.

– Я говорила себе это тысячу раз, Пятиликий, – грустно кивнула девушка. – Но не помогает.

– Так повтори тысячу первый. Оставь страх, боль и одиночество той картине. Пора уже выбраться из нее и продолжить жить.

– Красивые слова.

– Когда ты в последний раз делила постель с мужчиной?

– Еще до тех событий.

– Оставайся сегодня со мной.

Щеки Миаланы тронул алый румянец, она коротко посмотрела на меня и тут же опустила взгляд.

– Пятиликий, черт тебя дери, даже пьяные солдаты маскировали свои предложения изящнее.

– Одна девушка, благодаря которой я смог избавиться от оков магии разума и не стать нильдхеймом, попросила полюбить другую. Потому что мы с ней не можем быть вместе. А никого лучше тебя я не знаю.

– После того как изуродовали сестер Альфар? – неожиданно ревностно проговорила девушка, будто между нами уже что-то было.

– Я говорил не о внешности. Но к ним собираюсь наведаться так же. В первую очередь, однако по делам.

– Прости, я не думаю, что… – начала было Миалана, но я поднялся и коснулся ее ладони.

– Нет, ты меня. Это и впрямь может все только усложнить. Отправь завтра весточку Кабану. Пусть проговорится офицерам о том, что нильдхейм, ранее звавшийся Пятиликим, находится сейчас в Тихом месте.

Кованая ограда в полтора человеческих роста ничуть не изменилась. Да и особняк семьи Альфар казался все тем же, каким я запомнил его со времен своего последнего и единственного визита. Разве что декоративный виноград, тянущийся по темному фасаду, казался не в меру разросшимся, да лужайку перед домом не стригли так давно, что трава местами превратилась в настоящие заросли.

Постояв пару минут напротив главных ворот, двинулся дальше, к тому месту, где между забором и улицей располагалась невысокая постройка.

Нужные прутья удалось отыскать легко и, протиснувшись во двор, я достал угощения, загодя припасенные для собаки. Отыскать сносной вырезки правда не удалось, но надеялся, что Леший не побрезгует и ребрышками.

Пес, однако, не прибегал и для верности я еще несколько раз подвигал скрипящие прутья.

Через четверть минуты с задней стороны дома отворилась дверь и оттуда вышел дряхлый старик в исподнем, держащий в руках взведенный арбалет. На всякий случай приготовился коснуться перстня, но стрелять старик не спешил:

– Ты кто такой? – крикнул он, не отходя далеко от двери.

– Друг. К хозяйкам.

– Друзья все воротами идут.

– Выходит, я близкий друг. А что случилось с Лешим?

Услышав кличку собаки, старик удивленно вскинул брови, засеменил обратно к двери, и вскоре вернулся уже без арбалета да приглашающе махнул мне рукой.

– Нет его. Убили давно, душегубцы королевские, – объяснил он, когда я приблизился. – Леший ведь добрый был, как пришли, повалил одного. Даже не кусал. Пугал просто. А они его мечами.

– Сожалею. Так можно мне войти?

– Спросить надобно. Как Вас назвать?

– Пятиликий. Уверен, они меня помнят.

Оказалось, в особняке сейчас находится только Тиала, тогда как ее сестра в отъезде. Мы встретились в кабинете на третьем этаже, с высоким полукруглым окном, плотно задернутом черной шторой.

Девушка носила алый никаб, скрывающий все лицо, кроме линии глаз, переходящий в такого же цвета платье, идеально сидящее по фигуре. Отчего-то я ожидал при встрече натолкнуться на первоначальную холодность, как у Миаланы, или напротив, быть обласканным теплым радушием, но реакция Тиалы оказалась чем-то средним. Мы обнялись, сели в кресла напротив друг друга и девушка сообщила, что рада меня видеть, однако обилие дел вынуждает ее оставить на разговор не более получаса.

– Этого вполне достаточно, – кивнул я в ответ. – Только надеялся, что сумею поговорить с вами обеими.

– Я передам Тиаре, все что сочту необходимым.

– А где она сама?

– На руднике в горах Альвази. Им владеет наша семья и это последнее, что королю еще не удалось угробить.

– Я видел закрытую Алую сталь. Как вообще идут дела?

Она усмехнулась.

– Дела не идут, а лежат на дне с камнем на шее. Все, что мы добывали в шахте для собственных нужд здесь во Льхоне и других городах Суурмарана, теперь требуется продавать в качестве сырья, причем по таким смехотворным расценкам, что непонятно торговлей мы занимаемся или благотворительностью. Сперва пришлось урезать оплату рабочим, затем часть уволить, но их и так бы забрали в войска. Теперь же нам разрешили использовать труд каторжников, но с ними одни проблемы. Долбить породу они готовы ровно столько, сколько на них смотрит надзиратель, а все остальное время думают, как бы устроить побег. При этом с нас требуют не снижать объемов поставок, да насылают комиссии с проверками. Уж не утаиваем ли мы потребную на экспорт руду? Не саботируем ли торговлю с бесценным Ормадаром излишне мягкими условиями работников? Про вольных кузнецов, которых отец держал в узде, я и вовсе молчу, большинство давно разорились, хотя плату мы перестали брать с них еще после восстания.

Она развела руками.

– Вот как-то так и идут наши дела.

– Довольно необычно, для страны, готовящемся к войне.

– Ничего необычного, Пятиликий. Суурмаран окончательно превращен в источник ресурсов для наших заморских друзей. По большей части еды, но и некоторых других товаров тоже. То, что для этого потребовалось добить целые индустрии, и без того дышащие на ладан, Ладмира не смутило. Зато мы импортируем массу всего полезного. Конские сбруи теперь и те из Ормадара.

– И куда это, по-твоему, зайдет?

– Понятия не имею. Мы с Тиарой просто пытаемся выжить. Иногда подумываем уехать, но… – она вздохнула, некоторое время хранила молчание, а затем сама задала вопрос: – А как ты? Я думала, что тебя давно уже нет в живых.

– Все нормально. Только очень жалею, что не сумел убить Ладмира, хотя у меня дважды был шанс.

– Брось, – усмехнулась Тиала. – Ты берешь на себя слишком много.

– Ты запомнила тех, кто приходил в ваш дом после восстания?

Она взглянула на меня очень серьезно и произнесла изменившийся тоном:

– Не развивай эту тему, Пятиликий. Никогда больше. И чтобы ты не задумал, не впутывай нас с сестрой.

– К сожалению, не могу. Без вас я просто не справлюсь.

– Думаешь, одна ночь развлечений делает тебя каким-то особенным?

– Ночь нет, но тот маленький поцелуй в дверях, совсем другое дело.

– Это был глупый нелепый порыв! Только и всего. Неужели ты решил на основании него, что мы будем в чем-то помогать? Нам и самим, знаешь ли, не помешала бы помощь.

– Знаю. И очень жалею, что меня тогда не оказалось рядом. Даже представить себе не могу, через что вам пришлось пройти.

Она резко поднялась и произнесла, срываясь на крик:

– Я же велела тебе не продолжать! Это вообще тебя никак не касается!

– Ты можешь так считать, если хочешь. Но я волен думать иначе. И даже если ты против, все равно найду тех ублюдков и поверь, они ответят за содеянное сполна.

Я видел сквозь тонкую прорезь платка, как Тиала прикрыла глаза, пытаясь совладать с давно вытесненными на задворки души чувствами, что рвались теперь наружу. Поднялся и встал напротив нее.

– Прости, что приходится бередить старые раны. Если я выдумал себе больше, чем следует, просто скажи и уйду. Постараюсь обойтись собственными силами.

Тиала молчала, глядя мимо меня.

– Впрочем, даже если начнешь звать охрану, я все равно не покину дом, не обняв тебя на прощание.

Из ее груди вырвался нервный смешок, тогда как глаза блеснули хрустальными бусинами слез.

– Пятиликий, зачем тебе это? – произнесла Тиала еле слышно. – Я теперь чудовище. А ты лишь больное напоминание обо всем, что я потеряла. Как и моя сестра. Ей ведь сожгли только волосы, огонь почти не тронул лицо. Иногда я смотрю на нее, представляя, что это зеркало. Что я все такая же, а не искромсанная, безносая уродина. Ты даже не представляешь как это больно. На меня теперь никогда не посмотрит ни один мужчина и твои слова, они… они для той, кого ты помнишь.

– Тиала, если бы я смотрел тогда на одну лишь внешность, то никогда бы не сумел отличить вас с сестрой. Страдания могут пойти на пользу или сломать. Но даже если ты разбита, я помогу твоим осколкам собраться воедино.

Коснулся ее плеча, и девушка прильнула ко мне всем телом, позволив себя обнять.

– Что толку собираться? Разбитая ваза никогда уже не станет прежней.

– Так оставайся в душе прекрасным цветным витражом.

Она всхлипнула, прижавшись еще крепче.

– Что ты со мной делаешь? А если увлекусь сейчас тобой по старой памяти? Не хватало мне еще собирать в кучу осколки сердца.

– Я хотел бы стать тебе ближе.

– Замечательный план. А спать ты будешь с сестрой?