Loe raamatut: «Сага о Первом всаднике. Время проснуться дракону. Часть 1», lehekülg 8
Вик, меж тем, оставшись в стороне, разглядывал их и соображал протрезвевшими уже мозгами. И то, что ему соображалось – как-то сразу в это и не верилось! Брат-то не просто принц, но еще все-таки и Верховный служитель Храма… но кем бы тогда могли быть еще эти красотки, если не полюбовницами, он придумать не мог.
Первая, золотистая блондинка в голубом наряде, была явно… простых корней. И личико ее с громадными круглыми глазами в цвет платья, с носом пуговкой и яркой ягодкой рта, и пышность тела, более подчеркиваемая, чем скрываемая господской одеждой, и манеры ее, и речь говорили об этом.
Вторая темноволосая и темноглазая, в розовом бархате, была другая – ниже и худее, но гибкая и в движениях порывистая. А лицом тонка и изыскана.
– Спасибо, мои хорошие, за сочувствие! – ворковал над ними Рой, похлопывая каждую по ручке. – А теперь милые, разрешите вас представить моему младшему брату – принцу Виктору. Он погостит у нас в доме дня три. – И, обращаясь уже к Вику, сказал: – Разреши представить тебе моих… экономок – это Лимия, – он повел рукой в сторону темненькой. – А это – Зоряна, – понятное дело, указывая уже на пышную блондинку.
Девушки отлепились от ног Роя, вышли вперед и присели в поклоне. При этом первая была грациозна и вполне умела в этих церемониях, а вторая старательна и медлительна, как девочка подросток, только начинающая познавать азы дворцовых премудростей.
– А теперь идите, милые, к своему прерванному делу, встретимся за вечерней трапезой, – сказал им Рой, махнув рукой на разложенный ковер и брошенные пяльцы. Девушки еще раз присели и, щебеча меж собой, направились к своему прежнему месту.
А Вик с братом поехали дальше.
– Будь добр, убеди меня, что эти девушки действительно твои экономки, а не те, о ком я, было, подумал вначале! – воскликнул младший принц, буравя старшего глазами.
– И даже не буду стараться! Они, конечно же, не мои экономки! – рассмеялся тот в ответ, и не подумав реагировать на тяжелый взгляд брата.
– Но ты – служитель Храма Светлого! К тому же с недавних пор – Первый из всех! Как ты можешь?! – не желал успокаиваться Вик, все более распаляясь праведным гневом.
Рой, меж тем, перестав смеяться, покачал головой и воззрился на него снисходительно и насмешливо:
– Виктор, ты взрослый мужик, а до сих пор все меряешь черным и белым, как подросток! Мой сан в большей мере предопределен государственной необходимостью, а не моими предпочтениями. Что ты мыслишь, как дремучий крестьянин! Ты же знаешь, на самом деле нет ни Светлого, ни Темного – есть только один Создатель и он многолик! И это, кстати, одна из моих главных задач, завещанных мне отцом – наконец-то донести данную концепцию до народа. А чтоб тебе было легче, напомню уроки истории, которые ты, видимо спьяну, подзабыл: в те времена, когда люди только отказались от эльфийского Многоликого и стали молиться его крайним Ликам, то служители храмов вполне могли иметь семьи. У эльфов и гномов, кстати, до сих пор подобное не возбраняется.
Вик слушал брата, а голова его никла – он на самом деле почувствовал себя дремучим и малограмотным крестьянином, который ни истории не знает, ни книг не читает, а слушает только своего приходского настоятеля, который родом из соседней деревни и образованностью тоже не блещет.
В этот момент они въехали во двор замка, и Рой кинул в его сторону, заканчивая разговор:
– Поговорим после, когда ты обдумаешь то, что уже услышал. А глядя на тебя, чувствуется, что процесс уже пошел!
К прерванному разговору они вернулись значительно позже – когда уж поели с дороги и сходили в бани, а эта радость Вику, проведшему ночь в логове зверя, была просто необходима, и под начинающий холодать вечерний ветерок, расположились на балконе с видом на озеро.
Рой сидел и курил длинную изогнутую заморскую трубку. Эта его привычка была внове для младшего принца, и он с интересом наблюдал, как брат подносит ко рту костяной мундштук и глотает дым, а потом… выпускает его обратно, становясь похожим на дракона из его снов.
– Ну что, готов к серьезной беседе? – вдруг неожиданно заговорил тот, отчего не ожидающий этого сонный, разморенный баней Вик, даже вздрогнул.
– Ты все-таки хочешь продолжить тот разговор о своих любовницах, якобы позволенных тебе по каким-то старым правилам? Ты, конечно, как всегда, решать будешь сам, но, знаешь ли, подобное называется лицемерием! Со времен Большой Битвы прошло уже более трех тысяч зим и люди давно забыли о стародавних устоях. А веру эльфов, гномов и оборотней в Многоликого считают чуть ли не еретической! – чувствуя правоту своего довода, с нажимом ответил Вик. Хотя в тот раз Рой и смог его сбить с панталыку, заставив сомневаться в собственных суждениях, но он тоже не лыком шит, и какое-то понимание об истории и человеческих отношениях имеет!
– В чем-то ты прав! – так же эмоционально отозвался брат. Отчего младший принц, было, почувствовал себя удовлетворенным и в кои-то веки более разумным, чем Рой. Редкое ощущение! Но старший и сейчас не дал ему возможности насладиться превосходством:
– Но, видишь ли, простые люди по сути своей вообще склонны к лицемерию! И маленькие грехи других, если они не лезут на глаза, предпочитают не замечать. Тем более, если человек, имеющий их, богат, знатен и могущественен. Потому что задевать такого – себе дороже, а собственные маленькие радости: пожрать, выпить и потрахаться – всегда ближе к телу.
– Ну, ты уж совсем плохого мнения о простых людях! – протянул Вик, обиженный на то, что брат, хоть и грубовато, но достаточно верно указал ему на истинную природу человеческого лицемерия.
– Что есть, то есть! А девочек своих я ни к чему не принуждал, живут они тихо, вдали от столицы и, будучи достаточно взрослыми, способны сами решать свою судьбу. Так что оставим их в покое. А лучше поговорим о том, что в отличие от меня народ наш не только лицемерен, но еще и груб, и примитивен, и плохо образован. И, что самое худшее – учиться и не хочет! Крестьянам и простым горожанам кажется, что больше пользы от детей будет на огороде или скотном дворе, ну или в мастерской, если речь о ремесленнике. Элементарному счету и так научатся, а книжки читать – только время зря тратить!
– Ну, если честно, на мой взгляд, они в чем-то правы… только ты-то здесь причем?! – недоуменно воззрился на него Вик. – Это теперь проблема Рича – учить чему народ или так пока оставить. Вот и отец в свои последние дни об этом много говорил… волновался… а зачем? – на последних словах младший принц отвел взгляд, боясь, что брат увидит в них проступившую слезу.
Но тот, не дав впасть Вику в тоску и не пожелав замечать повлажневших глаз, резко прикрикнул на него:
– Хватит жалобиться, соберись, ты все-таки, принц! У нас проблемы. И не только в Эльмерии, а повсеместно – во всех человеческих королевствах. И как раз, именно из-за того что этот самый народ дальше своего носа и малых радостей ничего видеть не желает. Привыкли все решения на откуп господам и священникам оставлять, а сами, как стадо, идут, куда кнут пастуха направит, лишь бы сладкий кусок и мягкую постель не отобрали!
– Да так вроде всегда было… – продолжал недоумевать Вик, теперь вообще не понимая, куда братец клонит.
– Вик! Соображай быстрее! Ты сам что сказал? Что в народе давно уже гномов, оборотней и эльфов за иноверцев считают! Но ведь они, веруя в Многоликого, изначально все его стороны принимают, а заодно и то, что каждый Его Лик имеет отражение в Созданиях Его. А вот простые люди это понимание давно изжили!..
– И что?.. – тряхнул Вик головой, с трудом продираясь сквозь теологические доводы брата.
– А то, что спустя тысячезимия в сознании людском теперь и Темный, и Светлый – не крайние Лики одного Многоликого, а противоположности полные, отдельные Один от Другого! При этом к нашим дням культ Темного почти совсем утерял свои позиции! Вот скажи мне, братец, ты недавно проехал почти полстраны, добираясь до столицы, много ты видел храмов Темного? – спросил Рой, при этом, пристально глядя на него.
– Не-ет, только маленький древний храм в одной из деревень недалеко от Ястребиного Утеса и Главный, на храмовом холме уже в Эльмере…
– И что ты об этом думаешь?
– Да ничего… хочется людям верить в одного Светлого – пусть верят. В чем проблема?!
Рой на это покачал головой, а взгляд его, устремленный на брата, приобрел странное выражение – снисхождение приправленное горечью:
– А ты не забыл, случаем, от кого сам-то происходишь?! И весь наш род… и, в какой-то мере, вся знать… и соответственно все маги?! М-м?
– От Темного… – ответил Вик. Попутно чувствуя подвох в вопросе, но, никак не ухватывая в чем его суть.
А дальше он, все больше слушал. И в голове его, тем временем, что-то страгивалось с места и закручивалось, пускаясь в несвойственные ему раздумья. И хотя Вик, в отличие от брата, к наукам никогда особенно не тяготел, но в меру приличное образование все же получил. И теперь он с трудом воспринимал, что те непреложные истины, впитанные им еще в детстве, для большинства живущих ныне людей всего лишь сказки давних зим, с не раз переиначенным сюжетом. Он-то, десять зим в дальнем замке просидел, в пол уха старенького учителя слушая, а тут, оказывается, такие дела творятся – непонятные, серьезные… страшные, которые с набега и не уразумеешь!
Простому народу, отринувшему когда-то веру в Создателя Единого, как в Многоликого, теперь было естественней превозносить лишь его Светлый Лик. Это же так легко и понятно нести свои горести и проблемы именно к Нему – Чистому и Сияющему! А потом, покаявшись, ожидать, что он Своим Светом очистит и их от малых и больших прегрешений.
А что Темный? В балладах тех перепетых и присказках пересказанных только-то и осталось, что Он многоженцем был, излишества разные насаждал, да магов не сотворил, как подобает божеству, а породил, как каждая человеческая пара своих детей рожает – через утехи постельные и утробу матери.
Чему там можно поклоняться?! За что челом об пол бить?!
Маги, они чужды простому люду – живут долго, дела творят такие, что косным умом и не понять, да и могущественны непомерно по человеческому разуменью. Страх от них один – да и только! Семь жен – это вообще непотребство несусветное! А излишества разные простому человеку и не по карману – так не нужны они вовсе. И, самое-то главное, благости в Темном нет и благолепия! Как такой прощением одарит, от грехов отмоет?
И давно уже осталось за гранью короткой человеческой памяти, что в облике Темном в Мир приходил Сам Создатель Единый, а Лик тот был всего лишь «одеждой» пригодной для выполнения определенной работы. Как кузнецу положен фартук из толстой кожи, а продавцу сладостей – из беленого льна, ну а пахарю вообще фартук непотребен – одевай что поплоше, да посвободней, чтоб движения не сковывало. Нет, не помнят этого уже – забыли все!
Забыли и то, что женщины, взятые Темным в супруги, были не для услаждения низменных желаний, а для обучения и порождения магов. Да и количество жен было обусловлено, собственно, не ненасытной чувственностью Его, а магией чисел. И забылось давно, что волшебники те были рождены для защиты всего рода людского от властных эльфов. Потому что Большая Битва ушла годами так далеко в прошлое, что для простых людей, с их кратким веком, отгремела в незапамятные времена. И если не забылось еще, что была она между людьми и эльфами – то и это счастье великое, а вот причины, приведшие к ней, вряд ли мог назвать хоть один человек из тысячи.
И уж тем более выпало из человеческой памяти то, что в народе давно числилось за «излишества». И были это совсем не блага, за деньгу покупаемые, а всего лишь чувства, владеющие людьми.
Это Любовь! К женщине, ребенку, брату или матери – не важно. Сострадание живое! Страх безбрежный! Гнев неуправляемый! Жадность затягивающая! И все проявления этих чувств – чистые, сами по себе, или частичные, замешанные в одно из многих, или подогреваемые извне, и есть тот дар, что был преподнесен простым людям Темным при сотворении.
А вот то, что людские яркие чувства часто зависят от тех самых материальных благ – вот это-то и вносит сумятицу и путаницу в понимание сего дара. И это уже от каждого человека зависит, что вызывает в нем эти чувства. Один порадуется, дав монетку нищей старухе, а другой напьется от счастья, что увесистый кошелек нынче в толпе срезал. Один разозлится, увидев ребенка обиженного, а другой изойдет злобой, если у соседа вдруг лошадь новая появится.
А вот Светлый Лик, как часть Создателя, несет в себе только чистый порядок, обездвиженную стабильность и холодный разум. Как ледник в горах – и вода-то в нем кристально чистая, и каждая снежинка идеальна по форме, и прекрасен он неимоверно сиянием своим – но жизни-то в нем нет! И если благолепия, то бишь красоты величественной, действительно у Него не отнять, то вот благости – доброты и милосердия, в Нем нет… и никогда, и не было!
А уж если взять на себя труд и открыть старые эльфийские трактаты, то можно и вычитать там, что первые светлые эльфы были холодны, как тот ледник, и чувствовать не могли – а поэтому и не выжили!
Простые же люди чувствуют – и живут, и плодятся, и здравствуют. Вот и получается, что если веровать в Светлого Единого, то жизнь человеческая проходит в постоянном грехе – изо дня в день, из минуты в минуту. Потому что все, что люди переживают, выходит за рамки чистого порядка и холодного разума.
И даже радости их – наслаждение от вкусного куска, съеденного за трапезой, удовлетворение от прибыли, полученной за проданный урожай, радость от соития с желанным женским телом и даже восторг маленькой девочки от подаренной родителями шелковой ленты – получается, что все это греховно.
И в свете подобного одностороннего верования становятся непотребными даже такие, казалось бы, чистые чувства, ничего человеку не прибавляющие, а наоборот, отнимающие – тоска по ушедшему в море возлюбленному, страх за жизнь заболевшего ребенка и горе от смерти отца. Просто потому, что сильны они неимоверно и холодному рассудочному разуму, угодному Светлому Единому, непотребны.
Вик сидел и «переваривал» вроде бы привычное для него знание, но в новой, сложной для него интерпретации. Но Рой, не дал ему много времени на раздумья, а погнал беседу дальше, как коня на скачках – «нахлестывая» и ускоряя темп:
– Откуда, по-твоему, берутся служители Храма?
И эта проблема была от Вика совсе-ем далека. Если рассуждать логически… то человек искренне верует, а потому идет служить в Храм, так как любая другая стезя для него становится неприемлемой. А надумав это – он так все и выложил брату.
В общем-то, он оказался прав… вернее – отчасти, но то, что из этого вытекало, повергло Вика в еще большее недоумение. Да что там недоумение! Оно укладывалось в его неподготовленный к философским раздумьям разум, как острые камни – навалом, не к месту и довольно болезненно.
Да, направил человек свои стопы в храм, но откуда он пришел? Знати образованной, в общем-то, не так много. Так что, основной люд, служащий в Домах Светлого, это выходцы из простонародья. Да, именно из тех людей, что давно позабыли все истины. И которые, в силу собственной малообразованности и неумения самостоятельно мыслить, доискиваться до этих самых утерянных истин и не будут.
А теперь еще надо поглядеть – почему тот, гипотетический юнец, пришел к Храму? Верует ли он искренне, или просто ищет для себя доли более легкой, чем труд садовника или какого-нибудь кожевенника… и если это второй случай, то и вот оно проявление лицемерия, простецкой хитрости и расчетливости.
Во-первых, такой юнец в Дом Темного и не пойдет, так как народной любовью он давно уже не пользуется, да и жизнь при нем значительно тяжелее. А во-вторых, став служкой и прожевав первый кусок, который он не своим горбом заработал, а прихожане ему принесли, возжелает, как пить-дать, в следующий раз заиметь кусок пожирнее. И полезет он по головам, чтоб возвыситься – ради благ, по роду ему до этого недоступных.
Он будет заискивать перед старшими, подставлять равных и гнобить низших – чтоб, упаси Светлый, его не догнали. А желания его, меж тем, будут только расти. Так что до того же Светлого ему, по большому счету, в скорости и дела не будет – зачем Он, если всего можно достичь и так?
Из таких юнцов, как правило, получаются те самые пастыри, что, добившись ранга настоятеля в Первом храме какого-нибудь города, и поместье свое имеют, и особняк на главной площади. А в них и прислуги туча, и лошади породистые, и девок десяток на содержании – в общем, все, что, будучи сыном молочника или кузнеца, он бы ни в жизнь не заимел! У таких, как правило, и городской Совет с руки ест, и сам господин в друзьях ходит.
– Понятно, что таких служителей надо гнать с места, но ведь есть еще те, что в Храм по истинной вере приходят! Вот их-то и следует возвышать! – воскликнул, не удержавшись, Вик.
Взгляд Роя направленный на него, меж тем, стал совсем уж какой-то непонятный… горечь, пополам с жалостью и насмешкой.
– Умный, да?! А вот получается, что из истинно верующих-то юнцов еще худшие пастыри получаются! Те-то – первые, сидят и полной ложкой радости жизненные черпают, мечтая только, чтоб кормушку кто не перекрыл. С этими же все сложнее получается…
– Тут-то что не так? Они, вроде ж, от души веруют? – подал голос младший принц, уже и не зная, что сказать, чтоб хоть раз в тему попасть.
Рой отвернулся и посмотрел вдаль, где уже к тому времени солнце наладилось на покой, плавясь и тая в розовеющей над лесом дымке. И, следуя за закатом, рассказ старшего брата, сначала спокойный и не тревожащий уха, как исчезающая за горизонтом нежная кисея приятна глазам, постепенно погружался в пугающую тьму.
Вспомним, что парня этого из простого сословия, отец заставлял гусей пасти или глину месить, в зависимости от того, кем он был – крестьянином или ремесленником, и сильно по школам разным ходить не давал. А юнец-то тот к Свету и Благости тянулся и впитывал то, что настоятель местного храма в соответствии со своими более чем скудными познаниями вкладывал ему в голову. Вот, в общем-то, и весь портрет истинно верующего юнца.
А службу свою он начинает истово, чем в его понимании является отречение от всех «излишеств». Но на самом деле, от ума ограниченного и понятий закостенелых просто гробить себя станет парень по-черному.
Самое первое, что он сделает, стараясь ограничить свои дух и тело в привычке к «излишествам», это откажется от пищи, пусть и простой, но сытной и разнообразной, какой кормят при храмах, и потреблять станет только черствый хлеб и воду. Потом перестанет топить у себя в келье и пользоваться постелью, заменив и без того тощий тюфяк на охапку соломы. А потом и мыться, ведь хорошая баня – это тоже своего рода удовольствие, а, значит, и «излишество». Через какое-то время начнет он мучиться и переживать от того, что тело его мужское, молодое и еще здоровое, помимо воли примется откликаться на тепло и обещание сладости, заключенное в каждой женской фигуре, проплывающей мимо.
Но он будет какое-то время продолжать истязать себя, накладывая все новые и новые ограничения на свое и так уже жалкое существование – якобы во Славу Светлого.
А спустя годы он однажды выглянет из своего благочестивого кокона самолюбования и увидит, что вокруг-то жизнь идет! И люди все также стремятся вкусно поесть, красиво одеться, хотят иметь дом и семью или, наоборот, жить привольно на радость себе родимому. В общем, он увидит все то, что видит каждый, и что он сам наблюдал до прихода в Храм.
Но теперь он не воспримет это как должное, как когда-то в юности, когда он просто «носил» Светлого в душе своей и счастлив был одним этим. Теперь это его покоробит, а потом и разозлит – он, такой правильный в своей святости, несет такие лишения во Имя Его, а они предаются «излишествам» по заветам «срамного» Темного! И неважно уже будет, что впал он в это по скудости знаний своих и ограниченности мышления, да и не принуждал его никто те лишения нести, что сам он для себя такой удел выбрал.
А с каждым новым голодным урчаньем живота, с каждой новой судорогой, болью въедающейся в промороженные суставы, с каждым укусом вши, впивающейся в его немытое тело – он станет превозносить себя над «нечистыми» людьми. И чем ярче и насыщенней будет проходить жизнь окружающих, тем выше будет подниматься тот пьедестал.
А теперь представим, что видят эти самые, окружающие его люди. И не забудем, что это все больше простые селяне и горожане, которые, как помнится, тоже ни большим умом, ни образованностью не отличаются. А видят они истинно святого человека, который, не жалея себя, молится за них Светлому!
Почему они уверены, что его молитвы звучат за них всех? Да просто потому, что он пастырь их! Они-то свое дело делают – пшеничку растят, горшки лепят, мечи куют, ну и так далее. А его дело за них молиться – на то он тут и поставлен в храме Светлого!
И вот уже не он один себе пьедестал строит, а всем народом возводится постамент тот – все выше и выше. И понимает он тогда, что не зря гнобил себя столько зим – он теперь для всех глаза Светлого, и уши, и голос. И начинает сначала поучать именем Его, затем направлять, а потом и вершить. И в полной мере вкушает он одно из опаснейших «излишеств» – чувство власти над ближним! Да только ему, давно отвернувшемуся от разных благ и удобств, кажется, что власть не грех, а благословение, дарованное ему за труды самим Светлым.
Но если теперь уж не юнец, а человек умудренный годами, достиг того положения, когда его и слушают, и идут за ним, то это однозначно – он человек неглупый. И понимает, что людей, пьедестал его на своих плечах несущих, по своему образу и подобию сразу он переделать не сможет. В общем, ума ему хватает – против толпы не переть.
И тогда направляет он все чувства, раздирающие его изнутри, и негодование, и неосознанную горечь от потерянных им самим зим, и жалость к своему разрушенному уже немолодому телу, и злобу ко всему радостному и живому, на тех одиночек, что носят в себе частицу Темного, на «неправильный» Мир. То есть, на магов и волшебниц. А его непомерно разросшееся самомнение нашептывает ему, что раз делается это во имя Светлого, то Он ему все и простит.
– Но маги-то – выходцы из королевской Семьи и из знати, что в более или менее близком родстве с ней! Как так получается, что какой-то храмовый служка поперек всем им идет?! – недоуменно воскликнул Вик.
– Да на таких-то, слава Создателю, пока и не замахивается. Но, надо заметить – пока! – ответил ему Рой. – Только вот маги уж давно не только у знати рождаются! За столько-то тысяч зим сколько раз те господа свои мужские причандалы в штанах не удержали и в народ кровушки господской повыносили?! Так что, давно уж детишки с Даром появляться стали и в простых семьях. Деваха-молочница согрешила, сливочки по господским домам разнося, а потом у какого-нибудь мясника в семье, полвека спустя, ребятенок-то одаренный и появится. А дальше так и пойдет – кровушку-то с магией всего разок достаточно в род-то затащить!
Теперь уж и в Академии – именно они основной народ. Приходят – пять да пять с трудом складывают, а вместо имени знак Светлого ставят, так как букв совсем не знают. А потом вполне так расходятся, а под конец учебы ничем от графских-то наследников и не отличаются. На них, кстати, все и держится в основном. И армейские и флотские маги, да и в Приказах разных – почти все из простонародья.
Имя-то они себе традиционно новое берут, Дар имеют – вот тебе и уважаемые люди сразу! А что кровь-то у них по жилам простая бежит, так это уже и не важно, дальше-то все от ума природного, да даденной силы зависит. А выходцы из знати часто в папиных замках замыкаются, да потом в башне сидят и великих волшебников из себя строят. Им-то выслуживаться и деньгу зарабатывать не надо, вот и тухнут где-то по провинциям, кормя свое самолюбие.
Да, очень сильный Дар редко встречается, собственно, как и везде – в каждом деле истинный талант редкость. Но на самом-то деле магов гораздо больше среди людей, чем принято считать. Кто посильнее, тот, как правило, в Академии оказывается. А простые предпочитают сами, своим умом Дар познавать, или у соседских знахарок учиться. А уж сколько народа с совсем слабенькими способностями неучтенными перебивается – и не счесть. По разным мастерским обитают, посуду от битья да серпы от ржи заговаривают, а умеющие живность понимать, в общественных конюшнях с чужими норовистыми лошадьми управляются.
И тогда все тот же вопрос возникает – как какой-то служитель может против них выступать? Если они среди народа повсеместно живут!
А так! Кап да кап на мозги-то простенькие, к раздумьям неприученные – вот народ и начинает понимать, что все беды его от того, что среди них порожденья Темного живут. Уразуметь-то не могут, что понос кровавый на целый квартал напал, потому что отхожие ведра на улицу лили, да стоки не чистили. Вот и выходит, что это соседский аптекарь на них болезнь наслал, чтоб они все к нему на поклон пришли да деньгу принесли. А если кто уж совсем помрет от того поносу, то это точно злобный аптекарь постарался! Вот и отправляется тот, ранее вполне уважаемый дядечка, не куда-нибудь, а прямо на костер – чтоб скверна Темного не распространялась.
А заведение его, травой сухой набитое да настойками на самогоне, тоже жгут. А огонь-то в нем сильный разгорается – необычный огонь, а колдовской, не иначе! Да перекидывается на соседние дома – управы-то на него нет!
А останавливается в аккурат там, где знахарка-волшебница живет. Вот и получается, что у добрых людей дома-то погорели, а у твари Темного – нет! Не дело это – так над честным людом издеваться! И отправляется та знахарка вслед за аптекарем.
Тут уж все, кто магией наделен, начинают понимать к чему дело идет и из города линять по-тихому. Но какой-нибудь мальчишечка ремесленник, по молодому делу живущий на авось, остается. И вот уже оказывается, что в крынках, которые он заговаривает, молоко-то киснет и киснет! А то и змея какая, вот именно в его горшке, гнездо-то в подполе и совьет. И уже гонят того мальчишечку через весь город, да камнями нещадно закидывают!
Можно, конечно, думать – страшные сказки?! А вот и нет… Страшные или нестрашные – а уж точно не сказки! Несколько зим назад один такой «правильный» настоятель, ни где-нибудь, а в самом Старом Эльмере такого шороха навел, что и к сегодняшнему дню еле разгребли дела его! Всех мало-мальски обладающих даром разогнал – не только из города, но и по округе! И это в одном из крупнейших городов королевства, а не в каком-нибудь захолустье. И пока по лету очередная эпидемия не хлынула в соседние провинции, никто ничего так и не узнал!
Где Совет и префект были? Не один же настоятель в городе том управлял?
Кап да кап – помнится было говорено. Совет-то, он что? Сидят себе в Ратуше и народ их только по Великим праздникам и видит, а так, даже указы на площади глашатай зачитывает. И Префект не лучше. Да, солдаты его по улицам ходят, пьяные драки разнимают и ворье по закоулкам гоняют, но сам-то он где? Тоже в народ не идет. А настоятель всегда в храме – все и спешат к нему за советом. А он-то, божий человек, и службы день – через день отчитывает, и каждого младенчика, только народившегося, благословляет, и каждого ушедшего в Мир иной провожает. Так кого народ слушать станет? М-м?
– Ужас какой-то! Неужели все так страшно? – воскликнул Вик пораженно, и, не усидевши на месте, стал прохаживаться по балкону вдоль перил.
– Все еще хуже, чем я рассказал. Не забывай – знати не так много, и магов сильных тоже! – ответил Рой, тяжелым тоном.
– Неужели народ против магов, а значит и знати, так запросто пойдет? Да и потом, не все ж такие верующие, чтоб безоговорочно за священником следовать?! – воскликнул Вик, не желая все еще принимать тревожащих доводов брата.
– Конечно, не все такие праведники. А большинство из них – как раз наоборот! Но ты же должен понимать, что такие еще опаснее? Там, где фанатично верующий захочет сместить мага в угоду Светлому, то за ним пойдет следом сотня неверующих – потому, что маг тот богат, и будет чем поживиться.
– Так еще армия есть! Она и усмирит таких! – нашелся младший принц.
– А ты не забыл, из кого армия-то в основном набирается? Из простонародья. И неизвестно еще, кто мозги тем солдатикам прочищал, пока они в строй-то не попали. Вот так! Чуешь?
– Угу… и как далеко все зашло? – у Вика больше доводов не было – только растерянность и осталась.
– Достаточно, чтоб Святитель Арадий, человек еще не старый, стал себе преемника искать, чтоб и силой обладал немалой, и по рождению к высшей знати принадлежал. Откуда он про меня прослышал – неизвестно. По-моему, тогда еще и отец не знал, что я Даром обладаю. В тебе-то он проявился еще по малолетству, а из меня выскочил на пятнадцатом году жизни, как пробка из бутылки – разом и сильно. Но, как ты знаешь, дураком я никогда не был и, понимая, что мне Дар, как и тебе, прикроют, я в Академию-то и напросился, – при этих словах Рой иронично усмехнулся: – Но со Святителем мне тогда было не тягаться. И вот, когда я только уехал, а там, довольный, потихоньку от учителей начал свои способности испытывать да магические фолианты таскать из закрытой части библиотеки, они с отцом, оказывается, уже решали мою судьбу. В общем, как говорится, без меня – меня женили! – последнюю фразу Рой произносил, привычным его речи ироничным тоном. Но в этот раз чувствовалось, что под ним прячутся неуверенность и горечь.
– Так тебя совсем, что ли не спросили, когда в служки Храма записывали?! – поразился Вик.
– Что ли – да! – усмехнулся брат. – Но, оно может и к лучшему. Не забывай, меня воспитывали как возможного Наследника, но им мне из-за пользуемого Дара теперь точно не стать. Но, как говорится, воспитание обязывает, и когда я осознал всю серьезность возлагаемой на меня задачи, то понял, что должен в этом участвовать. Не знаю еще, как и где буду искать соратников, но я должен вернуть в народ веру в многоликость Создателя. Иначе искаженное верование в Светлого Единого ограниченностью устоев своих однажды снесет весь наш привычный миропорядок! Жесткие рамки и оголтелый фанатизм еще никогда ни к чему хорошему не приводили. Сначала будет война с магами, но, как ни прискорбно это осознавать, простой люд нас просто числом задавит. Потом начнутся битвы с эльфами, гномами и оборотнями – как иноверцами. И в конечном счете, как и с магами, победят люди. А вот потом, когда никого из инакомыслящих народов не останется, тогда начнется разлад и между людьми: сначала разделяться меж собой по местностям или как-то еще, выясняя, кто из них правильнее верует, исказят в угоду этому непреложные ранее истины. Опять изменят Имя Его, как было ранее с Многоликим, и вечно будут продолжаться войны повсеместные! – произнося слова эти, Рой пораженно уставился на Вика – толи сам впервые четко сформулировал проблему, толи просто обалдел от того, что так далеко заглянул вглубь, разглядывая последствия:
