1
… Неестественно выгнутое тело судовладельца было приковано к креслу сомнопроектора, на его белом мертвом лице застыла страшная гримаса ужаса. Вытаращенные глаза и скривившийся рот пугали и могли нагнать страх на кого угодно, поэтому голову миллионера заботливо накрыли белой простыней.
Над трупом склонился человек в старом бежевом плаще, на котором кое-где виднелись темные пятна, оставленные каплям дождя, и сдвинутой на затылок черной шляпе. Человек, приподняв простыню, с интересом рассматривал лицо мертвеца.
– Джонсон, какого черта вы здесь делаете?! – голос инспектора прогремел над самым ухом детектива.
Джонсон не спешил отвечать на гневный вопрос инспектора, будто того и не существовало вовсе. Он еще несколько секунд вглядывался в стеклянные глаза трупа, затем аккуратно закрыл простыню, выпрямился, достал сигарету, прикурил. Наконец, посмотрел на закипающего от злости инспектора.
– Провожу расследование, разве вы не видите? – сказал Джонсон ровным и спокойным голосом. Таким, каким обсуждают яичницу и утренние новости. Эта манера общения и озорной блеск темно-серых глаз раздражали инспектора. Впрочем, инспектора бесило все в этом молодом детективе, который вечно сует нос в не свои дела.
– Кто вам дал право? Как вы сюда попали? Убирайтесь ко всем чертям, Джонсон! А вам я – инспектор обратил гневный взгляд на две темные фигуры полицейских у входа – по-моему, ясно приказывал не пускать сюда этого типа!
Полицейские что-то пробурчали себе под нос, но внятного ответа от них уже не получишь – этот пройдоха Джонсон смог запудрить им мозги, и сейчас что-то требовать с этих мозгов просто бесполезно. Дубины, а не полицейские.
– Инспектор, не волнуйтесь – это вредно для здоровья. Ваши растяпы так хорошо охраняют место преступления, что любой зевака может бет труда сюда проникнуть. А по поводу права… Вы же знаете, что мне не нужны ваши официальные разрешения. Я сам даю себе право на то, что считаю нужным. А относительно моего присутствия здесь… – Джонсон замолчал и окинул взглядом комнату. – Оно уже излишне. Я узнал все и теперь вынужден покинуть вас, инспектор.
С этими словами Джонсон пустил в потолок облако ароматного дыма, приподнял шляпу в знак прощания, и вышел, шелестя своим плащом. Когда детектив исчез в черноте дверного проема, инспектор разразился проклятиями, адресованными не столько Джонсону, сколько нерадивым подчиненным.
Джонсон любил поиграть на нервах инспектора – это забавно. И забавным становится то, что за последний месяц уже трое умерли в кресле сомнопроектора. Не то, чтобы это было редкостью – в Бигтауне каждый день находят умерших во сне, в мягки объятиях машин сновидений. Но эти три смерти – особенные. Все трое были богаты, все трое, судя по их вытаращенным глазам, испытали смертельный страх, все трое страдали по-настоящему. Либо это чудовищная случайность, либо… Либо это закономерность, еще более чудовищная, чем случайность.
Холодная капля упала прямо на сигарету, и та с шипением потухла. Проклятый дождь льет третий день, никакого просвета не видать. Джонсон достал новую сигарету и, укрываясь от дождя, прикурил снова.
Интересно, можно ли убить сном? И каким должен быть сон, чтобы навредить человеку, или даже убить его? На пленках, найденных в машинах у первых двух погибших, были самые обычные детективные сны, даже не триллеры – их просмотрело несколько полицейских и экспертов, и с ними ничего не произошло. Один из снов видел и Джонсон – ничего особенного, вполне обычная, даже в чем-то банальная история, не вызывающая не то, что страха, но даже и испуга. Только жаль, что в чужих снах невозможно увидеть лиц, а ведь это могло помочь.
Может, это не сомнопроектор? Хм. Пожалуй, это можно использовать как прикрытие. Но для чего? Ограбление? Нет, ведь из домов убитых ничего не пропало, даже лежащие на виду драгоценности. Убийство из ревности или ради наследства? Кажется, и эти версии придется отбросить – ни по одному из дел не найдено подозреваемых. Все, кто мог хотя бы гипотетически иметь отношение к убийству – жены, дети, любовницы и любовники, прислуга, сотрудники, даже садовники – имеют железобетонное алиби.
Есть только одна разумная версия – устранение конкурентов. Но кто из бизнесменов готов так себя подставить? Хотя большие деньги толкают людей и не на такие поступки. Надо бы почитать деловую прессу, может кому-то эти три смерти действительно были только на руку.
А что было орудием убийства? Судя по вытаращенным глазам – это страх. Н как напугать трех здоровых людей, которые сами кого хочешь напугают? Вопросы, сотни вопросов без ответов.
А может… Может это действительно случайность? Жаль, что чужие сны, созданные по индивидуальному заказу, видятся нам совсем по-другому. Очень жаль…
2
… – Джонсон?! Что вам надо, черт вас побери!
– Доброй ночи, инспектор. Не стоит чертыхаться – говорят, это вредно для здоровья. Надеюсь, я вас не разбудил?
– Бросьте свои шуточки! Как вы вообще посмели звонить мне, да еще и в такое время?!
– Посмел? Допустим, посмел. Но сделанного, к сожалению, не воротишь. А раз вы уже проснулись, задам всего лишь один вопрос.
Инспектор хрипло рассмеялся в трубку.
– Джонсон, ха-ха-ха! Все-таки вам потребовалась помощь полиции. Детективное чутье подвело? – Инспектора порадовали слова детектива, который всегда ищет повод оставить полицию в дураках. Значит, этот Джонсон не такой уж и всесильный.
– Ну ладно вам, поглумитесь потом. Лучше скажите – снова разрыв сердца?
На том конце провода повисла гнетущая тишина, нарушаемая недовольным сопением инспектора и электрическими шорохами.
– Откуда вы знаете?
– Ниоткуда, просто предположил. Вы же не пускаете меня к телам, так что мне остается только предполагать.
– Предположили?! И вы подняли меня только ради этого!? Вы сумасшедший, Джонсон.
– Ну что вы, инспектор, не только ради этого. Может мне захотелось вновь услышать ваш голос, а то черт его знает, когда произойдет следующее убийство.
– Убийство?! Что вы несете, это несчастный случай! Вам везде мерещатся убийцы и маньяки, даже там, где их нет и быть не может.
– Как знать, как знать…
– Джонсон! Не морочьте мне голову. Или вы что-то знаете?
Детектив ничего не ответил, и инспектору пришлось слушать легкий треск эфира и какой-то шелест.
– Джонсон!
– Спокойной ночи, инспектор. С вами всегда приятно побеседовать.
– Джонсон! Только не бросайте трубку! Джонсон!..
Детектив положил трубку, и уже не слышал, как инспектор брызгал слюной, понося Джонсона на чем свет стоит.
Снова разрыв сердца. Испуг. Смертельный испуг. М-да, интересно. Значит, сон может убить. Прекрасно. Но как? Сомнологи, врачи, психологи, наконец, сами продавцы говорят, что сны – это совершенно безопасно. А выходит, что не безопасно. М-да…
Джонсон отхлебнул виски, глубоко затянулся, вдавил окурок в переполненную пепельницу, достал новую сигарету, снова прикурил. Огонь разогнал царивший в комнате сумрак, на мгновение осветив усталое лицо детектива. Надо подумать, надо подумать, черт побери…
3
В информатории царила тишина, которую не нарушала даже расположенная неподалеку ветка метрополитена. Редкие для этого времени суток посетители терялись в полусумраке больших, уставленных шкафами и проекционными экранами комнат, и небольших индивидуальных камер, отделенных друг от друга перегородками.
Джонсон сидел за столом в одной из камер. Желтоватый свет полукругом падал на стол, но почти не освещал лицо детектива. Щетина и темные круги под глазами выдавали не меньше трех бессонных ночей. Но Джонсон и думать не думал обо сне – сейчас совершенно не до этого. Но когда придет время, он сполна удовлетворит физиологическую потребность в долгом, глубоком и здоровом сне.
Так-так-так. Три мертвеца. Три богатых мертвеца. Три разрыва сердца, три смерти во сне, три смерти от страха. Что о себе могут сказать сами мертвецы?
Перед Джонсоном лежат три тонких папки. В каждой из них – вся публично доступная информация об умерших. И кое-что, неизвестное широкой общественности. Жаль, что инспектор ни в какую не идет на контакт, пришлось действовать своими методами.
Что вы скажете о себе, мистер Бигль? Вы вышли из простой, даже бедной семьи, в которой были пятым ребенком. Вы росли, учились, работали, потеряли родителей и всех братьев в страшной катастрофе «Океании», снова работали, работали… Какая скучная жизнь была у вас, мистер Бигль, я бы на вашем месте повесился.
Ага, а потом вы каким-то невообразимым образом стали опекуном юного мистера Хиггинса, чьи погибшие в авиакатастрофе родители-миллионеры приходились вам родней. Признаться, вам повезло: погибший кузен оставил вам не просто племянника, не ярмо на шею, а денежный мешок, но… Ах, да, только вы не имели никаких прав на деньги! Признаться, я вам их тоже не оставил бы. А что это у нас тут? Восемь лет назад ваш племянник куда-то запропастился, и спустя год вы получили все его состояние? Поздравляю, мистер Бигль, вот это удача.
Джонсон отложил папку, из которой своим хитрым прищуром смотрел пышущий здоровьем мистер Бигль. Детектив достал сигарету, прикурил, заполняя густым сизым дымом и без того темную каморку.
– Мистер Джонсон, у нас не курят.
Сьюзан. Сотрудница информатория, в котором Джонсон бывал часто, а поэтому считался «своим». Но даже своим курить здесь запрещено. А жаль. Но бархатный голос Сьюзан, тихий и приятный, сглаживал досаду от этого правила. Детектив, с улыбкой глядя на тонкую, подчеркнутую блузой и облегающей юбкой фигуру Сьюзан, отправил едва начатую сигарету в вежливо подставленную пепельницу.
– Больше не буду, Сьюзан. Честно.
Девушка улыбнулась и вышла, оставив детектива наедине с тремя тонкими папками.
Миссис Дайсон. Вдова Дайсон. Совсем еще молодая и чертовски красивая миллионерша, чье состояние крутится на биржах, инвестируется, раздается в кредиты странам третьего мира и постоянно растет. Ваш муж был прирожденным бизнесменом. Поговаривали, что он обладал даром провидения, на чем и сколотил состояние. И по удивительной случайности мистер Дайсон вышел замуж за самую красивую девушку, дочь мелкого торгаша, потерявшего все в кризисные годы.
Умна, красива, воспитана – что еще нужно от жены миллионера? Все бы хорошо, но ваши любовные связи, миссис Дайсон, портили репутацию мужа, который и сам был тот еще ходок. Разумеется – газеты врут, и вы уличили их во вранье, заставив принести официальные заявления и несколько миллионов – моральный ущерб ныне дорог.
И вдруг ваш муж скоропостижно погиб. Вы отдыхали на вашей роскошной яхте, и на глазах почти у всей команды – а это две дюжины матросов и капитан! Мистер Дайсон неудачно поскользнулся упал за борт. И как-то так получилось, что ни сам миллионер, ни его тело не всплыли на поверхность, и целых две недели поисков не дали никаких результатов.
Изумительно. Вы засудили бедного матроса, драившего палубу, на которой и поскользнулся мистер Дайсон. Но уже через полгода морячка выпустили, и… И сейчас он владеет собственной яхтой, на которой катает дорогих гостей. Да, недурная у парня карьера.
Джонсон откинулся в кресле, хотел закурить, но вовремя опомнился. Детектив уже не сомневался, что и в третьей папке будет странная смерть. Или исчезновение. В результате которого третий мертвец – судовладелец мистер Бэнкс – получит немалое состояние. Что ж, глянем.
Мистер Бэнкс. Выходец из рабочей семьи. По окончанию школы отправился трудиться на верфи Хоппера. А вы талант, мистер Бэнкс, за три года прошли путь от простого рабочего до директора одного из заводов, и еще через два года вошли в совет директоров верфей Хоппера. И вы были на хорошем счету у самого мистера Хоппера, бывали у него в гостях и дружили с его дочерью.
И вот здесь вам подвернулась небывалая удача – во время деловой поездки мистер Хоппер бесследно исчезает, и через пять месяцев вас выбирают новым президентом компании. И это оправдано: Хоппер и сам выбрал бы вас своим преемником. А может и выбрал? Хм, история об этом умалчивает.
Мистер Бэнкс, а вы, оказывается, были дельцом и махинатором! За последние четырнадцать лет вы сумели выкупить почти все акции верфей Хоппера, став их единоличным владельцем! Ага, а куда это у нас делись тринадцать бывших акционеров? Никто не знает? Или никто, кроме вас, мистер Бэнкс? Но вот беда: полиция не нашла ни единого повода уличить вас в чем-либо, противоречащем законам. Ни единого, и это делает вам честь.
Итак, дамы и господа, вы все были невероятно удачливы, но все ваше богатство заработано честным и законным путем – ни одному полицейскому не подкопаться, все чин чином. Вы все разные, но все так похожи. И даже умерли одной смертью. Что же вы такого сделали, что пали жертвой снов? Жаль, что вы больше не можете разговаривать…
4
… – Кто вы?
В узкую щель между дверью и косяком смотрел человек с грязными взъерошенными волосами, небритыми щеками и недобрыми, почти черными глазами, в которых, казалось, можно утонуть и попасть в самые глубины ада. Картину дополнял неприятный хриплый голос, хозяин которого не считал нужным скрывать раздражение и презрение ко всему миру.
– Я от мистера Эванса.
Женщина, спрятавшая лицо в глубоком капюшоне темно-серого плаща, говорила почти шепотом, в ее дрожащем голосе чувствовался испуг.
– Что вам нужно?
Женщина удивилась. Она думала, что здесь не придется говорить об этом.
– С-сон. Вы же занимаетесь этим?
– Понятно, что сон! Что конкретно? Я что, должен гадать? Я не гадалка! Или говорите, что вам нужно, или убирайтесь!
Женщина поняла, что от нее хочет этот неприятный немолодой человек. Она открыла сумочку, достала конверт, протиснула его в щель. Цепкая рука схватила конверт, с силой выдрав его из белых, ухоженных и унизанных кольцами пальцев.
Хам.
Через секунду дверь с грохотом закрылась.
Женщина удивилась такому повороту событий.
– А… А когда я получу то, за чем пришла? – крикнула она скрывшемуся за дверью неприятному собеседнику.
– Не знаю. – гулко послышалось с той стороны. – Это не мое дело. Можете спросить у Эванса. А сейчас убирайтесь, не мешайте мне!
Кажется, женщина уже сто раз пожалела о своем визите к этому странному человеку. Но о нем говорит вся городская богема, к нему ходят политики и бизнесмены, у него, говорят, были даже мэр и его любовница, а последнее обстоятельство говорит о многом. И никто еще не остался недоволен товаром мистера Хеллроада. И никто не пожалел об уплаченной сумме.
А за дверью, незаметно расположившейся на темной лестничной площадке третьего этажа старого кирпичного дома где-то на краю Бигтауна, находилась тесная квартирка с кухней и крохотной комнатой, единственное окно которой было наглухо закрыто грязной и выцветшей тряпкой. Комната едва освещенной тусклой спиралью древней лампочки, висящей на гнутом проводе под самым потолком. Всю обстановку комнату составляет узкая железная кровать и стол.
А на столе стоит нечто, резко контрастирующее с окружающей обстановкой. Это новейший сомнограф самой фантастической конструкции, которой позавидовали бы модные дизайнеры-модернисты. Два металлических ящика, соединенных проводами, блестели десятками ручек управления, светились желтоватой подсветкой стрелочных приборов и красными огоньками пузатых ламп. Из одного ящика выходит толстый белый провод, оканчивающийся полусферическим шлемом, и полдюжины тонких проводов с датчиками. Хром и стекло, адский свет и теплый ламповый уют – по всему видно, что аппарат изготовлен не на заводе, а создан по особому заказу, и собран вручную. Не все продавцы снов могут себе такое позволить.
Мистер Хеллроад, завернутый в темно-синий махровый халат, прошлепал босыми ногами по скрипучему дощатому полу в комнату, сел на кровать, вскрыл конверт. В неясном свете лампочки читать было сложно, но Хеллроад особо и не старался понять все, что написала эта немолодая женщина. Ему нужна только суть. Только то, что люди оставляют между строк, спрятав за красивыми словами и витиеватыми оборотами.
Мистер Хеллроад с четверть часа сидел на кровати, изучая записку. Его взгляд прожигал бумагу насквозь, суматошно прыгая с буквы на букву. Казалось, еще немного, и письмо вспыхнет в жилистых пальцах.
Записка говорила с мистером Хеллроадом. Только он слышал предательские голоса бумаги и чернил, рассказывающие о самых сокровенных мечтах, фантазиях и тайнах миссис Винкерс, пожелавшей получить самый изысканный, самый удивительный и фантастический сон в своей жизни. В этом сне немолодая уже женщина хотела снова обрести молодость и прожить жизнь так, как этого не могло случиться в реальности.
Ну что же, миссис Винкерс, ваше желание понятно, и оно осуществимо. Нет таких снов, которых не мог бы создать мозг мистера Хеллроада.
Записка упала на пол, где ее ждали десятки других, написанных на обычной, на серой, на цветной бумаге, на бумаге с вензелями и даже на бумаге, нежно пахнущей изысканными духами. Теперь это не больше, чем обрывки чужих желаний, воплощенных мистером Хеллроадом. Сам же Хеллроад считал все это мусором, недостойным даже того, чтобы отправиться на помойку.
Мужчина встал, в задумчивости походил по комнате, разбрасывая ногами бумажки, затем неожиданно повернул в прихожую – там на стене висел древний телефон, еще более грязный, чем все остальное в этом доме. Пальцы набрали привычный номер, и пришлось ждать долгих три гудка, пока на том конце провода соизволили снять трубку.
– Эванс? Мне нужен стимулятор, но только хороший, а не то дерьмо, что ты привез в прошлый раз. Да-да, буду работать. Конечно, все, как и договаривались. – недолгая пауза. – И еще, Эванс, принеси мне газеты с упоминанием миссис Винкерс. Да, черт тебя побери, я не читаю газет, и никогда не буду читать, поэтому принеси мне все, где хотя бы полслова есть про эту женщину! Иди ты к черту, Эванс!
Мистер Хеллроад с силой повесил трубку на рычаг, отчего телефон издал короткое жалобное «дзынь!», и сам удивился тому, что остался цел после такого удара судьбы.
– Ну не читаю я это дерьмо, мне и своего хватает! – бурчал себе под нос мистер Хеллроад по пути в комнату. – Если попросил, значит надо, и нечего вопросы задавать. Что-то Эванс в последнее время мне нравится все меньше и меньше. Может настала пора поменять дилера? Хм, а где в наше время найдешь хорошего дилера?..
Мистер Хеллроад был зол. Впрочем, этот человек почти всегда был зол, или взбешен, или просто не в духе, а радовался он лишь однажды в глубоком детстве. Хотя он уже и не помнил, было ли у него это детство. Да и вообще – что такое детство? Ай, к чертям все это, надо бы поспать, вчера была трудная работенка, да и сегодня намечается нелегкая. Но миссис Винкерс останется довольна, это уж точно.
5
… – Тим, мне нужно заглянуть в чужой сон.
Джонсон, задрав ноги в пыльных ботинках, лежал на узкой короткой кушетке, нещадно курил и смотрел в облупленный потолок. Кушетка стояла у большого окна такой же большой комнаты с тремя столами у стен, уставленными разнообразными электрическими, химическими и механическими приборами. Над столами висели гроздья инструментов, проходили какие-то трубки и разноцветные провода. Один стол нес на себя вытяжной шкаф, который сейчас был закрыт, и за стеклами его дверец клубился густой сизый дым.
– Так в чем проблема? – раздалось из-за дальнего стола – возьми, да… – за натужным голосом раздался скрежет и железный лязг. – … да посмотри. У тебя что, своего сомнопроектора нет?
У стола раздался грохот, будто на бетонный пол упало что-то небольшое, но тяжелое. К кушетке подошел тощий паренек в сером, местами покрытом разноцветными пятнами и разводами халате, снял защитные очки, взъерошив густые светлые волосы, потер щеку, оставив на ней черную масляную полоску, и, наконец, плюхнулся в стоявшее рядом большое кресло.
– Нет, Тим. – выпуская дым произнес Джонсон – Ты не понял. Мне нужно увидеть сон глазами его заказчика.
Тим удивленно посмотрел на детектива.
– Но это невозможно, ты же знаешь.
– Да знаю… – протянул Джонсон, глядя в потолок. – Или возможно? А, Тим?
Джонсонс неожиданно повернулся в сторону Тима, посмотрел ему прямо в глаза.
– Ох, н-не люблю я, когда ты так на меня смотришь – начал заикаться Тим. – И зачем тебе в чужой сон?
– Ну-у… – Джонсон снова уставился в потолок. – Просто хочу посмотреть чужой сон. Интересно же.
– Конечно, рассказывай. Знаю я тебя! Ты никогда и ничего не делаешь просто так. – Тим подскочил с кресла, подошел к окну, но открывающийся отсюда вид города его совершенно не интересовал. – Хотя чего я у тебя спрашиваю? Это невозможно, поэтому что бы ты ни задумал – брось. Увидеть чужой сон в деталях невозможно.
– Ну ладно, Тим, невозможно, так невозможно, не надо на меня так смотреть. Я просто спросил.
Джонсон докурил сигарету, встал с кушетки, тоже выглянул в окно – там был город. Серые громады домов с тысячами черных окон, змеящиеся дороги, провода, машины, яркая неоновая реклама, редкие пешеходы – все укрыто холодной пеленой мелкого дождя, идущего уже целую неделю. Этот город словно раздавлен бесцветной ватой облаков, медленно-медленно движущихся на запад. Грустная погода, грустные люди, грустный город.
– Пойду я, Тим, а то засиделся. – Джонсон взял с вешалки плащ и шляпу, и не попрощавшись вышел из лаборатории.
Признаться честно, Джонсону нравился Тим, нравилось с ним общаться и пить пиво по пятницам – рядом с его лабораторией есть отличный бар, а так как Тим виски не пьет, то Джонсону приходилось вместе с ним тянуть самое дешевое пиво из коричневых бутылок с косо приклеенными этикетками. Но сейчас присутствие детектива здесь было излишним – оно могло нарушить все планы и не дать прорасти как бы случайно зароненному зерну сомнения.
Поэтому Джонсон просто и незатейливо покинул лабораторию, оставив Тима наедине с самим собой, и отправился в этот самый бар, где можно посмотреть на озлобленные лица работяг и красивых девочек. Или просто послушать музыку наедине со всем городом. Как-то нужно занять время, пока Тим будет думать, а это может длиться дольше, чем хотелось бы Джонсону.