Loe raamatut: «Медсестра. Кабак», lehekülg 4
Они уже стояли на остановке и ждали маршрутку. Оба по-прежнему молчали, будто всё уже было сказано. Гитарист и трубач стояли рядом и смотрели на снег, который приобретал удивительное множество форм. Вот он падает поодиночке, вот снежинки слепились комочком… Снег стелется ковром, кто-то по нему прошёл, и он обрёл рисунок подошвы. Сугробы, заваленные снегом машины и т.д. Жёлтый свет фонарей делал всё грязным, а люди – курящие, харкающие, болтающие – делали всё живым. Заснеженный, грязный и живой питерский вечер начался.
Маршрутка подъехала, и музыканты стали занимать места. На входе трубач услышал, как радио пело «Женское счастье – был бы милый рядом. Ну, а больше ничего не надо нам».
– Кстати, – сказал трубач, когда они сели. – Крутая же песня. Надо тоже выучить.
– Какая? – спросил гитарист.
– Ну, эта. Был бы милый рядом, женское счастье. Сейчас по радио играла.
– Да, нормальная песня. Можно выучить.
– Думаешь, сделаем её?
– Думаю, нет. У нас уже, наверно, сотня другая песен, которые надо делать помимо этой.
– Жаль, жаль. Может её вне очереди сделать?
– Не, она совсем уж узконаправленная. Кто же её в баре захочет слушать? Надо сначала драйвовое всё выучить.
– Это понятно. А как ты думаешь, это и есть всё женское счастья?
– Что?
– Был бы милый рядом, – ответил трубач.
– Я думаю, мы им надоедаем чаще, чем они по нам скучают.
– А может это так только с немилыми.
– Чё?
– Ну, пока ты милый, ты должен быть рядом. Вот ты милый?
– Я нежный.
– Вот именно. Значит, наверно, правду поёт. А из этого следует, что если женщина счастлива, когда ты рядом, значит ты милый. Логично?
– Вообще дичь какую-то несёшь. Ничего не понимаю, но ты продолжай, не стесняйся.
– Да какая дичь… Забей короче. Мы назад как поедем? На такси?
– Какое там такси? Как простые смертные – на этой же маршрутке. Нам и так на косарь меньше платят, а ты ещё и на такси собрался ехать.
– Чего? – удивился трубач, услышав такую новость. – С чего бы на косарь меньше?
– Я тебе разве не говорил?
– Ничего ты мне не говорил. А когда ты узнал?
– Да, она сразу сказала.
– А ты ответил, мол, окей, классно, я и за тысячу вам сыграю?
– Нет. Я ответил, это плохо… А что я мог сказать? Четыре тысячи лучше, чем ноль.
– Но пять ещё лучше. Они сейчас ещё нам скажут, мол, мы играли как-то не так, вот вам три и из них ещё чай оплатите.
– Так ты играй нормально, и будет нормально.
– Пускай, тогда и платят нормально.
– Слушай, за такую игру как у нас… радуйся, что мы вообще деньги получаем.
– А что не так? Нормально мы играем.
– Ага, вспомни свою «Январскую вьюгу» на корпорате, или Miserlou в Royalty.
– Да это ерунда. Пару раз было.
– Зато, почему нас в Роялти больше не зовут?
– Потому что мы знаем мало Ленинграда. Там только шнура и просят.
– Выучить то не проблема. Проблема – научиться играть.
– Да-да-да… Почему ты сразу не сказал, что нам всего четыре тысячи заплатят?
– Забыл. А что, ты отказался бы играть?
– Не знаю, возможно.
– М-м-м, и чтобы я делал тогда.
– А тебе-то что?
– У меня, на минуточку, жена и двое детей.
– Я это уже давно заметил…
– Тебе-то, ясное дело, деньги не нужны. В общаге за косарь в месяц живёшь, и Настя кормит тебя. А ты, когда захотел, пришёл к ней, захотел, на точке нашей ночуешь. И я ведь с тебя только половину оплаты беру.
– Потому что у нас уговор был.
– Какой там уговор?
– Я тебе помог басуху продать, мелодику подогнал.
– Басуху ты сам купил, а потом перепродал просто дороже.
– Нихера не дороже.
– А что, дешевле?
– Да.
– Зачем тогда у меня её покупал?
– Ну… Тебе деньги нужны были. Я подумал, куплю и перепродам. А за ту же цену продать не вышло.
– И что, я виноват теперь?
– Нет. Причём тут вообще эта басуха?
– А что, ты хочешь про четыре тысячи поговорить?
– Я совсем не против поговорить про четыре тысячи, но хотелось бы всё-таки про пять.
– Да тебе-то что? 500 рублей больше, 500 меньше.
– Это просто вопрос имиджа. Так мы совсем скатимся.
– Ой, да какой имидж, чего ты глупости говоришь? Приехали, отыграли пару часов и уехали с двумя кусками каждый.
– Нет, я согласен, если мы всего два часа будем играть. По рублю за час каждому – это логично. Но мы же едем с тремя отделениями.
– Сколько можно ныть? Ну, хочешь, я тебе 500 рублей из своих накину.
– Да причём тут это? Я же тебе про имидж.
– Хорошо, имидж, так имидж. Приедем, ты с ней переговори. Может, она и передумает, но только давай так, если она нас пошлёт, то ты мне две тысячи отдаёшь в любом случае. И мне плевать, можешь своим имиджем заниматься хоть весь вечер.
– Я же тебе про будущее наше говорю. Нельзя же так сразу опускаться.
– Да где я опустился то?
– Ясно, ладно, отдаёмся в музыкальное рабство, значит. Мы и так на днище, а теперь ещё и начнём выкапывать в нём яму.
– Ну а кто мы с тобой? Разве мы хорошо играем, чтобы требовать чего-то.
– А разве кто-то знает, как мы играем? Это же болото, им, что не выдай лишь бы громко и знакомо, всё за радость. Водка, пиво, танцы, крики. Зачем для них хорошо играть? Они платят за таких неудачников как мы. Так почему бы не просить больше? Или хотя бы столько же, сколько и остальным. Мне и так не в кайф для всякого быдла играть, это и раздражает больше всего. Сколько мы репаем с тобой? Пять-шесть раз в неделю, а иногда и все семь. Та скажешь: «А результата нет». А мне плевать. Я всё своё свободное время убиваю на музыку, которую не люблю, чтобы потом играть её для людей, которых не знаю. И мне хочется разумной компенсации. Вон, Настя сейчас лежит и думает наверно: «Зачем ему всё это? Мог бы листовки раздавать за те же деньги. И сейчас бы со мной лежал, а не ехал куда-то за город». Я вот тоже начинаю так думать. Неужели к тебе эта мысль не приходила? Что можно работать на обычной работе, а вечером играть с друзьями для души.
– Ещё бы не приходила. Я просто наркоман уже, понимаешь? Я не могу по-другому, мне нужно либо говорить о музыке, либо её слушать, либо играть. Я же работал на этой обычной работе. И получал нормально, бывали, правда, задержки, но хоть потом выплатили. Сейчас я живу хер пойми как, но мне так проще. Конечно, Лене не проще и детям, но я, правда, не могу по-другому. Может, когда совсем прижмёт, я и брошу всё, но пока… Пока что я еду в «Пивной зал» играть «WWW» за четыре тысячи рублей.
– А как же имидж? – улыбнулся трубач.
– Хуимидж, – ответил гитарист.
Маршрутка покинула черту города, и за окном пошли поля вперемежку с гипермаркетами. Где-то там на конечной музыкантов ждал очередной бар, старающийся быть оригинальным, завлекательным, непроходимимомным. Очередной тупой и сонный администратор и ленивые официанты. Бармен, чья единственная цель – намутить левака и не спалиться перед админом. Вульгарная и бездушная публика, из которой большинству нет дела ни до музыки, ни до атмосферы. И особая каста – постояльцы, завсегдатаи. Они создают целую вселенную своими разговорами и обсуждениями. Для них важно всё происходящее в их любимом заведении. Постояльцы ревностно защищают свой бар, и если музыканты играют плохо, или «не то», или они просто «бомжары какие-то», то админ больше не позовёт их, и наоборот – завсегдатаи могут сделать целую карьеру, правда, если музыка будет действительно не очень, то и карьера будет короткая. Да и само оформление бара, его атмосфера во многом зависит от завсегдатаев. В общем, если директор общительный, то весь бар зависит от них, они становятся топливом заведения, тем, что делает его живым, настоящим, реальным, всамомделешным.
Но музыкантов не интересуют постояльцы. Есть только два человека, которые имеют значение: администратор и директор. Чаще всего директор остаётся в тени, но есть и такие, кто лично занимается проведением выступлений, так как боится увидеть в стенах своего заведения безруких, патлатых говнарей. С такими директорами приятно иметь дело – хорошо играешь? тогда работа обеспечена.
Администраторы бывают разные. Чаще всего, конечно, они не обращают ни на что внимания, пока не произойдёт какое-нибудь ЧП. А так, им плевать, они платят не из своего кармана – играйте, как хотите. Есть же, наоборот, гиперактивные, которые могут и кастинг устроить. Так же не редко попадаются и те, кто пытается как можно больше денег сэкономить и себе прикарманить. Всякие бывают.
Да, на конечной музыкантов ждал бой.
А там, очень-очень далеко, особенно если идти пешком, музыкантов ждали женщины. Настя уже приняла душ, поставила готовиться ужин и села за диплом, ежеминутно прерываясь на мысль о своём любимом Ибрагиме и прогоняя в памяти последний секс. Лена же смотрела свой сериал, надеясь, что Маша не проснётся и не будет кричать, а Гриша вернётся поздно и не разбудит её, и что Лёшу заберут с дополнительных занятий без происшествий, и ей не придётся смотреть в глаза отцу мужа.
Надпись «Пивной зал» была крайне увлекательна. Букву «П» изображала кружка пива с большой шапкой пены. «В» была перекошена и выполнена с намёком на женскую грудь. А буква «А», естественно, была «@», что абсолютно убивало своей бессмыслицей и банальщиной. На входе курила официантка Юля, если верить имени на бейджике. Она спокойно приветствовала музыкантов и закурила вторую сигарету. Трубач отметил какую-то драму в выражении её глаз, и его на мгновение посетило нехорошее предчувствие. Гитарист не обратил внимания на её глаза, но плохое предчувствие, от чего-то, посетило и его.
– Здравствуйте, – приветствовала музыкантов администратор Елизавета. Полная барышня, штукатурившая своё лицо битых два часа, чтобы хоть как-то прикрыть второй подбородок и максимально выделить губы, глаза и, конечно же, скулы. – Сейчас я вам всё покажу.
В баре было пустынно, «жил» лишь один столик – двое парней потягивали светлое пиво и что-то живо обсуждали. Барная стойка располагалась сразу напротив входа, в двух шага. Слева и справа от неё был сам зал. Место для музыкантов было на левом углу стойки, там был небольшой подиум, где хватало места едва ли на одного человека. Трубач решил играть, стоя на нём. Гитарист попросил чая, администратор раздражённо взглянула на него, но выполнила просьбу. Пока чай заваривался, их проводили через кухню в подвальчик, где была коморка для персонала с вешалками, двумя скамейками и столиком, на котором были ещё свежие и липкие круги от шотов. Музыканты сняли верхнюю одежду, и вышли в зал со всем своим инструментом и аппаратом. Наступила самая унылая часть их работы – включение. Парни делали всё молча и не торопясь, у них ещё было 40 минут до начала выступления. Гитарист, наученный опытом, знал, что лучше приехать раньше, тогда будет время решить внезапно возникшие проблемы. Это знание он старательно пытался передать трубачу, но тот не верил и раньше вечно ныл: «Зачем так рано мы всегда приезжаем?» Но теперь уже он смирился и просто молчал.
Стойки, пюпитр, планшет, микрофон, xlr, гитара, примочка, ноут, пульт, блоки питания… чик-чик, вкл-выкл. Гитарист шуршит пакетами и с каждым следующим пакетом становится всё злее. Трубач стал тоже шуршать, хотя и не знал, что искать. А когда ничего не нашёл, спросил:
– Чего ищем то?
– Блок питания от пульта.
Все пакеты обшарены, и сумки тоже проверены. Нигде нет блока питания, и гитарист судорожно ищет решение. Трубач тем временем спросил у Елизаветы, нет ли у них блока питания какого-нибудь. Ответив крайне отрицательно, она презрительно смерила его взглядом, будто говоря: «Нищета рваная, ты скажи ещё, что выступление сорвётся». В это время гитарист уже искал ближайший открытый музмаг. Увы, такой был только в Питере и далеко не у ближайшей станции метро.
– Слушай, – сказал гитарист трубачу. – А этот твой Даня, у него случайно нет блока питания?
У Дани было столько барахла в квартире, что вероятность была велика.
– Здарова ещё раз, – начал разговор трубач, дозвонившись до друга. – Слушай, а ты уже выехал? Далеко уже? В смысле, близко? Не, я не знаю. Тут у нас просто беда. Мы бэпэшку от пульта забыли. У тебя вообще она есть, чисто случайно, beringer-ская? А кто знает? Да, он не говорящий, что с него взять? Ладно, давай, надеюсь, всё решится, и ты не зря приедешь. Это точно. Давай.
Трубач повесил трубку и помотал головой гитаристу – без вариантов. Музыканты сели за ближайший столик и погрузились в молчание. Они оба знали решение проблемы, но не хотели идти этим путём.
Елизавета бросала на них свои презрительные взгляды. В бар вошло двое шумный и подвыпивших парней. Они, видимо, были постояльцами или просто друзьями персонала, так как переобнимали всех официанток и что-то весело им рассказывали. Все смеялись кроме Юли, стоящей немного в стороне. Потом Елизавета беспардонно тыкала пальцами в музыкантов и обсуждала их. Один из парней подошёл к двери и снял с неё вывеску. На ней был план сегодняшних мероприятий. Вся компания засмеялась над названием дуэта – «Грибра». Кивали и вертели головами, обильно жестикулировали. Казалось, они за минуту успели обсудить всё, а Юля так и стояла в стороне, будто ей поставили задачу привлечь к себе внимание, не шевелясь. Но парней привлекало пиво, которое им налила Елизавета, и, когда они сделали по глотку, Юля не выдержала. Миссия была провалена – она вышла из бара, и её походка была столь резкая и вызывающая, что Юлю наконец заметили. Жесты компании стали плавными, голос тише, все смотрели на одного из парней, который в кожанке, не смотря на холод. Потом его друг и вовсе столкнул его со стула, всеми возможными жестами указывая на выход. Парень в кожанке жадно отхлебнул и направился к двери.
– Ну что ж, – сказал безнадёжным тоном гитарист. – Надо звонить Лене.
Он смотрел в глаза трубачу, ища поддержки, а когда нашёл, тут же отвернулся, чтобы скрыть свои мысли и чувства.
– Ладно, пойду, позвоню ей, – сказал гитарист и тоже вышел на улицу.
Трубач подошёл к барной стойке, где его ждал чайник чая, хотя это трудно назвать чаем – один КД-шный пакетик на весь чайник. «Никто не любит музыкантов, – подумал трубач».
– Проблемы? – улыбаясь, спросила бармен. Женщина около сорока, изрядно накрашенная и не по возрасту одетая.
– Да не, просто заминка небольшая.
– Ну, будем надеяться. Лиза у нас серьёзная барышня. Она сказала, если вы хоть на пять минут задержитесь, сразу минус тыща.
– Да? А почему она этого нам не сказала сама?
– Не знаю.
– Не очень тут у вас любят музыкантов.
– А чего вас любить? Вы играть-то никто не умеете. Вон, видел здание слева от бара? Это музшкола. Там Лиза и училась, я тоже, кстати. Вам то, конечно, кажется, будто вы рок-звёзды, а по факту…
– Не, ничего нам не кажется. По крайней мере нам. Мы же здесь не от лица искусства, а так – сервис. Шума навести, чтобы посетители чувствовали себя как дома.
– Думаешь, у них дома так бывает?
– Нет, но надеюсь, они хотели бы устроить что-то подобное. Мне кажется, только поэтому и приходят в бары. Потому что дома так нельзя, а где-то надо.
– Что надо?
– Всё это.
– Не поняла.
– Да и не важно. Я сам прекрасно знаю, что мы не профессионалы. Играем и поём на троечку… Я бы сам с радостью пошёл в музшколу. Может и правда пойду, только трубы что-то нигде нет для взрослых. На саксофон, что ли, пойти.
– У нас есть труба. Но тебе, наверно, далековато будет до сюда.
– Как минимум. Да и, в конце концов, саксофон проще.
– Проще вообще не играть. Как я, например. Скрипка оказалась слишком коварна, и я решила, что разливать пиво по бокалам будет проще и выгоднее. Я здесь уже почти 20 лет работаю. Дольше всех, ну, кроме директора.
– А что, этому бару уже 20 лет?
– Как сказать, сначала это был просто шалман. Помню, первую кружку пива я своему преподу по фано налила. А потом дело в гору пошло, и директор, мужик адекватный, не стал продавать бизнес, правда, ему, наверно, не так выгодно это всё теперь, зато родное, своё.
– Он случайно тоже не музыкант?
– Нет, но у него есть друг, и он случайно трубач. Играет, правда, так себе.
– Ага, это вы ещё меня не слышали.
– А я специально прибухиваю перед каждым выступлением, и мне всё кажется хорошим. Вот, как раз через пять минут будет самое время начинать.
– Не поздновато? Мы скоро уже начнём.
– Никогда не поздно. Может, вы вообще не начнёте.
– Ага, сразу к стриптизу программа подвинется. Так даже лучше. Не понимаю, зачем мы, если есть целый стриптиз.
– Ой, да чего там смотреть?
– Ну, мало ли. Будь я похотливым школьником, обязательно попытался прокрасться именно на него.
– Не, время уже не то. Сейчас эти школьники в телефонах и планшетах кое-что покруче смотрят
– И слушают.
– Не, слушают они всякое дерьмо.
Гитарист вернулся и сразу подошёл к барной стойке. Его критический взгляд с болью изучил крохотный чайник, а затем он приоткрыл крышку и увидел КД-шный пакетик. «Днище, – подумал гитарист. – Днище». Он налил себе кружечку и, облокотившись на стойку, стал дуть на чайную гладь. Бармен и трубач всё это время изучающе смотрели на гитариста.
– О! уже половина, – сказала бармен радостно. – Мне пора.
– Ага, – сказал трубач. – Приятного аперитива, – и продолжил гитаристу. – Ну что, всё нормально?
– Да, всё нормально, – ответил гитарист.
– Привезёт блок, что ли?
– Да, привезёт.
– Ну и отлично.
– Да, отлично.
– Чекнуться не успеем, наверно, уже?
– Не, не успеем.
– Точно всё нормально?
– А ты-то как думаешь?
В бар вернулись Юля и тот парень в кожанке. Они строились на другом конце стойки и тихо разговаривали, видимо конфликт угас. В бар зашёл толстый, краснолицый и лысый мужик. Он уже был в дрова, говорил что-то не внятное, махал руками и смеялся сам себе. Мужик выпил пару рюмок, расплатился и, шатаясь, отправился в туалет, где и пропал. Единственный занятый столик заказал ещё по пиву.
– Да уж, нам не повезло, – сказал трубач. – Нет, я в смысле кабака… в смысле персонала. Короче, тут оказывается музшкола в соседнем здании. И тут все в ней учились. Ну, не все, но барменша и админша, и друган директора, который вообще трубач. Чувствуешь груз ответственности? Это уже не толпа с оттоптанными медведями ушами. Это уже серьёзно…
– Один хер, – обрезал гитарист.
– Не, ну почему же? Явную лажу услышат.
–Да без разницы. Чего ты паришься вообще?
– Я не парюсь, просто рассказываю.
– Кому? Мне? Мне всё равно кому и что играть.
– И за сколько… Не буду тогда ничего говорить тебе. Так, чисто, в пространство только.
– В пространство?
– Да. И кстати, мне тут воробушек шепнул, что если мы вовремя не начнём, то и вовсе за три отыграем.
– Это ты тоже пространству говоришь?
– Да, но разрешаю подслушать.
– Я просто не понимаю, – обижено и зло отреагировал гитарист. – Им даже чая нормального жалко, что за люди?
– Ты, наверно, тоже в пространство?
– Естественно.
–Ну и отлично, то есть мы с тобой не разговариваем непосредственно. У нас есть проводник.
– Всё верно.
– Но мне интересно, всё ли он передаёт, или что-то упускает, а может даже искажает?
– А сахар есть вообще?
– С любого столика возьми.
Вечер тянулся медленно и напряжённо. Музыканты пытались ослабить напряжённость пустыми разговорами. Вот уже 18:40, бармен наливает себе второй бокал пива, парни-завсегдатаи куда-то ушли, наверно, перекурить. Пьяный мужик так и не вышел из туалета, но про него уже все позабыли. Пацаны за столиком попросили их рассчитать. Лена на такси обогнала Даню на маршрутке. Настя домывает посуду. Те, кто должен прийти в Пивной Зал, собираются. Всё движется, стремится сыграть своё соло, пусть это будет всего одна фраза, всего одна нота, один звук, шум. Всё это сольётся воедино и создаст мир таким, каким он и является – многогранным и живым.
18:49. Гитарист принимает решение напрямую в колонки воткнуть гитару, и сыграть сначала всякие акустические песни, где подложка особо не нужна. Трубач, выслушав эту идею, еле сдержался от фразы – «Сейчас бы лупер оказался в самый раз». И только они встали, чтобы осуществить задуманное, как дверь бара открылась и долгожданная Лена оказалась на пороге в куртке поверх домашнего халата, с малюткой дочуркой на руках. Глаза гитариста расширились от злости, страха и стыда и замерли в таком положении. Он хотел отойти с Леной в сторонку, чтобы переговорить один на один, но Лена хотела дать немногочисленной публике зрелища.
– Ты зачем Машу привезла? – тихо и аккуратно спросил гитарист.
– Она проснулась и кричала. Не могла же я её оставить орать одну?
– Ну, теперь хоть успокоилась, да?
– Да какая тебе разница? Доставай свои провода, в сумке у меня, – Лена повернулась сумкой к гитаристу, и тот стал рыться в ней. – Кстати говоря, твой принтер сломался.
– Принтер? Как? – не понимая Лениного тона, спросил гитарист.
– Окончательно и бесповоротно. Можешь даже не рассчитывать на его починку.
– В смысле?
– Вдребезги! Я его разбила об пол. Ну, ничего, ведь у нас ещё есть мой принтер, да?
– А зачем ты его разбила?
– Не зачем, а почему? Я стала искать твой провод, а он у тебя был воткнут в пилот и спутан со всеми проводами, а узел этих проводов был за принтером под столом. Я пыталась подвинуть принтер, но он и сам был запутан в проводах. Мне надоело копаться там раком, а тут ещё и твой отец пришёл и сына привёл. Где твой муж, где твой муж? Как будто ты очередной сыночек у меня. А ведь торопиться надо, проводочек тебе привезти, а то ты можешь и вовсе без денег вернуться. Так вот, я сказала это твоему отцу, он начал хамить, как обычно. Ну, я и выгнала его, а он и сына твоего забрал. Так что сам разбирайся там… Ну, и пришла я обратно, тяну принтер, а вместе с ним и все провода мира, которые ты так бережно и аккуратно хранишь под десятилетнем слоем пыли у себя под столом. Ну, и вот так! Я взяла и вырвала твой сраный принтер и расхуярила его прямо об пол!… Стол, кстати, тоже перевернулся, и с него всё попадало. Зато смогла твой блок питания достать. Тут, слышу, Маша орёт, на телефон смотрю, а там пропущенный от такси… Так что, когда вернёшься, прибраться не забудь.
Гитарист хотел сказать очень многое. Каждую секунды в нём зарождался порыв перебить свою жену, но в итоге он спустил всё на тормоза и без эмоций произнёс:
– Спасибо, что привезла, любимая. Да, я приберусь, как вернусь.
Он хотел её чмокнуть, но она не далась и пошла на выход, остановилась в дверях и обернулась:
– Да, кстати, я всё-таки скажу тебе то, что сказал мне твой отец, вернее, спросил, когда я его просила забрать Лёшу. И знаешь что, что? Он спросил: «Когда вы уже разведётесь?»
Окинув коротким взглядом всех присутствующих, Лена выскочила из бара. Раздался хлопок двери и звук отъезжающей машины. Жена гитариста уезжала подальше от гитариста. Только через два квартала Лена поняла, что совершила ошибку. Она не взяла у мужа денег, чтобы расплатиться. В сумке было всего двести рублей, и этого явно было недостаточно. Лена потребовала от таксиста сигарету и зажигалку, тот неохотно угостил её, наградив презрительным взглядом.
Гитарист махнул рукой, отгоняя все лишние мысли в пользу настоящих проблем. Необходимо моментально включиться и сразу начать играть. В общем, классика жанра – всё на бегу, на ходу, на лету, сразу, без подготовки, без разминки. Здесь и сейчас.
19:01 и в воздухе прозвучал первый аккорд – ля-минор. Гитарист оценил гитару как достаточно настроенную, взглянул на трубача, мол, и ты извлеки пару нот, хотя бы для настроя. Но трубач толи боялся, толи стеснялся, поэтому лишь разогревал мундштук в своих руках, дуя в него горячим воздухом, и кивал гитаристу, мол, начинай уже, я давно готов. И через минуту Пивной Зал наполнился музыкой. Гитарист включил подложку, пошёл отсчёт, бас, барабаны, интро. Первой композицией они практически всегда играли Розовую Пантеру. После неё уже здоровались с залом и начинали играть попсу. В этот вечер музыканты не изменили своим привычкам.
Шло первое соло трубача, когда в зал зашли две симпатичные девчонки, не красивые, а именно симпатичные: рыжая и шатенка. Обе были слегка окосевшие, они улыбались и тихонько о чём-то беседовали. Проходя мимо музыкантов, бросили на них короткий, аккуратный, заинтересованный взгляд и сели за первый же столик. Шатенка покачивала своими острыми плечами в такт музыке, а рыжая смеялась и краснела за подругу. К ним подошла официантка, и подружки, отказавшись от меню, заказали по бокалу самого дешевого пива.
Трубач закончил соло, и в музыку ворвался гитарист, который уткнулся лицом в гриф и с оттопыренной нижней губой пытался изобрести джаз. Трубач же просто улыбался, размахивал трубой и щёлкал пальцами в слабую долю, слегка пританцовывая на месте.
Елизавета, расстроенная, что музыканты уложились во времени, ушла в подсобку, где курила с поварами и отмечала каждую услышанную фальшь. Бармен слушала музыку и не могла понять, надо ли ещё прибухивать. Парни, которые сидели за столиком, уходили, показывая большие пальцы музыкантам. Завсегдатаи снова вышли на перекур, и Юля вместе с ними. Вечер оживал, и все вокруг улыбались кроме сосредоточенного гитариста и разочарованного администратора.
– Добрый вечер! – воскликнул гитарист в микрофон. – Добрый вечер всем! – говорил он и одновременно судорожно подстраивал микшер. – Особенно вам, девушки. Спасибо, что вы с нами. Сегодня для вас будет играть кавер-дуэт «Грибра». Да, да, это как «гриб» плюс «ра». И всё вместе «Грибра». Если вам захочется танцевать, не стесняйтесь, именно этого мы и добиваемся. У вас, кстати, жвачки не найдётся?… Хотя не надо, я забыл, у меня же есть Орбит… без сахара.
Зазвучала всеми известная песня.
Постепенно бар наполнялся разными людьми, они улыбались, пританцовывали и хлопали. Вошла очередная компания подвыпивших женщин. Они, увидев музыкантов, с нескрываемой радостью обступили их, подойдя вплотную, и чуть ли не тёрлись об гитарный гриф и микрофонную стойку.
– Сыграйте что-нибудь для нас! – кричала самая бесшабашная из них. – Сыграйте! У нас сегодня корпоратив. Парикмахерская «Мотылёк», знаете же наверняка, все там стригутся. Мотылёк! Мотылёк! Жгите, ребята! – напоследок крикнула она, когда её уже стали оттаскивать к столу.
– А следующую песню, мы посвящаем парикмахерской «Мотылёк»! – задорно воскликнул гитарист и включил подложку Зелёной Травы.
Весь персонал «Мотылька» вскочил и три минуты радостно танцевал. Бесшабашная пожирала глазами гитариста.
– Мы тут танцуем, – говорила она. – Не мешаем вам?
– Да нет, – отвечал гитарист во время проигрыша. – Наоборот, нам нравится, когда танцуют.
И она приложила остаток сил и фантазии к танцу, бросая игривые взгляды на гитариста.
Трубач всё смотрел на дверь в ожидании своего друга и иногда поглядывал на первый столик. Всякий раз, когда он туда смотрел, рыжая резко отворачивалась и делала вид, что говорит с шатенкой, а та, в свою очередь, смотрела на трубача и улыбалась, мол, да-да, она смотрела на тебя.
Зашло ещё двое мужчин, они сели за барную стойку, и бармен подошла к ним сразу с кофе. «Наверно, это директор, – интуитивно догадался трубач». Гитарист не успевал думать, он был постоянно в работе. Лишь в коротких паузах между песнями у него мелькала завистная мысль: «Хорошо этому дударю, за всю песню пару фраз сыграл и стоишь, гривой машешь. А мне всю песню гитару чесать, да и петь ещё».
Наконец зашёл Даня, друг трубача, и подошёл к нему поздороваться. Он был без фотоаппарата, что сразу подметил трубач.
– Привет, – сказал трубач. – Где фотик?
– Привет. Я разве тебе не мешаю? – спросил Даня, игнорируя вопрос.
– Да не, у меня в этой песне только соло. Где фотик и почему так долго?
– Пробки. А фотик… – Даня напряг всю фантазию. – Я забыл… – сдался он.
– Ну, естественно. Иначе и быть не могло.
– Да ладно, я на телефон пофоткаю.
– О да-а-а… А почему один, без Маши?
– А зачем она?
– Ну, так, почему бы и нет. Вы же живёте вместе. Как же ты поехал в бар пить пиво, а её не позвал.
– Да я её и не вижу почти. Дипломом занята, у себя дома его пишет. Говорит, я её мешаю, не может у меня писать.
– Я тоже Насте мешаю диплом писать, – улыбнулся трубач и поднёс трубу к губам. Зазвучало звонкое, но неуверенное соло.
Даня отошёл и наткнулся на выжидающие взгляды шатенки и рыжей. Они брызнули смехом, а Даня, смущённо улыбнувшись в ответ, прошёл мимо них и занял дальний столик. Он, в принципе, был не особо общительный, тем более в общественных местах. Он всегда старался занять местечко как можно тише и мирно потягивать пивко, ничем не показывая своего удовольствия.
В это время из туалета эвакуировали лысого, пьянющего мужика. Он брыкался и уверял, будто с ним всё в порядке. Завсегдатаи несли его под локти, не обращая внимания на его пламенную речь.
Шатенка жестами стала звать трубача, и, когда у него выдался перерыв, он подошёл.
– А какие ещё песни у вас есть? – спросила шатенка.
– Разные. Это ещё только первое отделение играем. Дальше – больше.
– А заказать песню у вас можно?
– Конечно, если мы её знаем.
– А какие вы знаете?
– Я не могу так сразу все перечислить, – ответил трубач и, заметив недовольный взгляд гитариста, вернулся на место и стал ждать своей фразы.
Но девушки не унимались и снова позвали его к себе в перерыве между песнями.
– Так, можно заказать что-нибудь?
– Можно, заказывайте.
– А сколько это будет стоить?
– Сколько заплатите.
– Ну, сколько, на пример?
– Триста рублей, например.
– А какие песни у вас есть?
Заиграла подложка, и трубач вернулся на свой подиум. Во время своего соло он выслушивал от гитариста:
– Зачем ты к этим бабам ходишь? Почему я должен один за двоих тут играть? Вон, админ уже косится на тебя. Скажет ещё потом, вы тут вес вечер баб клеили. Стой уже на месте. Потом, между отделениями, хоть в дёсны с ними бейся.
Настало соло гитариста, и трубач стал высказывать свои мысли по этому поводу:
– Чего не так-то? Я в своих перерывах же с ними говорил. И то, какое говорил? Они песню хотят заказать. Думал, может, на бабки разведутся. Да и вообще, я ничего не испортил же. Музыка идёт нон-стопом. Всё нормально.
Грянула кода, и гитарист, включая следующий трек, сказал трубачу:
– Какое заказать? Они сидят уже час наверно и тянут бокал пива. Не думаю, что у них есть деньги.
Шатенка вновь поманила трубача, тот переглянулся с гитаристом и отрицательно покачал головой девушке. Зазвучал всё тот же, набивший оскомину, ля-минор, и публика узнала в нём «Я то, что надо»». Женщины из «Мотылька» выпрыгнули из-за стола и стали танцевать, стараясь добавить в движения максимум эротики: они выпучивали глаза, надували губы, гладили себя по остаткам талии и, сжав ноги вместе, виляли хвостами. Бесшабашная пожирала гитариста глазами, а он изо всех сил не замечал её. Трубач видел обиду первого столика и даже чувствовал вину. Он не любил обижать девушек, но всё же считал, что гитарист был прав, и не стоит вообще с ними связываться. Девушки какое-то время пытались добиться внимания трубача, но после всех попыток и вправду обиделись и ушли из бара. На сердце у трубача полегчало, и он спокойно доиграл свою партию.
