Loe raamatut: «Хармсing»
#
вечерсреда
Она игриво оправила шляпку и пара невесомых снежинок, не успевших еще зацепиться за плотную ткань неопределенного цвета, спорхнули вниз и закружились в потоках холодного воздуха.
«Холодает» – подумала она и улыбнулась поеживаясь.
Он галантно поправил руку, за которую она держалась, и это сблизило их на 8 миллиметров.
«Какой прекрасный вечер» – подумала она – «только холодает…».
– Какой прекрасный вечер – сказал он – давай еще пройдемся!
– Угу – мурлыкнула она, прижавшись к нему еще чуточку ближе, а сама подумала: «Даже не холодает, а, пожалуй, холодно! Но… пока еще можно потерпеть».
Между домами выглядывали любопытные звезды, пробиваясь даже сквозь мутный свет дворовых фонарей. Залаяла собака. Под ногами скрипнул кусочек сплюснутого снега, попавший под его каблук. Громыхнула дверь подъезда, тут же где-то за стеной пронесся по жерлу мусоропровода полиэтиленовый пакет, шурша, скрипя и побрякивая содержимым, из окна первого этажа донесся неубиваемый запах свежеподжаренных котлет.
«Как романтично…» – подумала она – «…и холодно!» – он молчал. Ветер, поджидавший их между двумя пятиэтажками, выскочил наружу и окатил пару колким вечерним морозцем. Она снова поежилась, а он, казалось, напротив, даже чуть больше расправил плечи, образовав зазор между драпом пальто и шелком кашне. Раздалась громкая музыка и вскоре стихла – это по соседнему двору проехал автомобиль.
Сейчас они шли по большому кругу и удалялись от ее подъезда.
«Ну что же…» – подумала она – «еще чуть больше половины круга, я потерплю, право, такой хороший вечер… Вдруг, если я сейчас отпущу его, он обидится… уйдет… нет, я потерплю…».
Окно третьего этажа было приоткрыто: оттуда слышались раскатистая мужская и пронзительная женская ругань, судя по всему мужа и жены.
«Хорошо, что у нас не так…» – подумала она – «интересно, а что подумал он?»
Она немного ускорила шаг, чтобы согреться, ее полуботинки были вполне элегантными для этой части города, однако совершенно не предназначены для прогулок при любой температуре ниже нуля. Он же, напротив, как будто специально замедлил шаг, и ей пришлось подстроиться под его походку вразвалочку. Теперь она впервые за все время прогулки почувствовала раздражение.
«Нет, нет, нет…» – сказала она себе – «это никак не может быть раздражение, это, скорее всего недоумение! Почему «скорее всего»? Это точно недоумение, я удивилась, почему он не хочет подстроиться под мой шаг, наверное, он просто не понял, что я хочу идти быстрее…» – и она снова попыталась ускориться, но снова, словно кукла на резинке, вернулась обратно, восстановила дыхание и подстроилась под его шаг.
«Он просто не понимает, что я хочу идти быстрее…» – робко подумала она. – «Но я же хочу идти быстрее не просто так, а потому что мне холодно… Надо как-то ему сказать… Но как, чтобы не обидеть?» – в отчаянии она даже замедлила шаг и теперь он потянул ее вслед за собой, словно не замечая изменений ее скорости и уверенно двигаясь вперед, отбрасывая в стороны хрупкие скопления снежинок блестящими туфлями.
– Вот, кажется и зима… – чуть слышно сказала она.
– М-м…? – отозвался он. – Зима? Сейчас же только ноябрь.
– Снег идет… – вкрадчиво произнесла она.
– Н-да… но это не редкость для ноября… – задумчиво ответил он, словно в это время размышлял о чем-то совершенно другом.
– Холодно… – еще тише выговорила она и запнулась.
– Холодно? – удивленно переспросил он и вроде как тоже запнулся, дальше они двигались молча словно этого странного разговора не было, одолев две трети большого дворового круга.
У подъезда курили и она воспользовалась этим, чтобы ускорить шаг.
– Пойдем быстрее, там курят – шепнула она ему.
– М-м, ну давай… – отозвался он, поправил шляпу и ускорил шаг. Однако это не помогло преодолеть холод, и она загрустила, представив тепло уютного кафе, или хотя бы кухни. Уютных кафе в их районе не было, а кухни было даже две: одна в ее отдельной двухкомнатной квартире, которую она делила с мамой, а другая его, затерянная в лабиринте коммунальной квартиры, которую она никогда не видела, но которая без сомнения была темной, засаленной и обставленной полуразрушенной мебелью. Он никогда не приглашал ее туда.
Кажется, минуло три четверти пути, она с облегчением вздохнула, вот уже показалась справа знакомая детская площадка, припорошенная первым снежком, пустынная и тихая… Пройти длинный дом, за ним налево и вот он полный тепла довольно чистый подъезд… Его подъезд под ржавым козырьком в аварийном доме тоже находился неподалеку.
– Хорошо… – неожиданно сказал он, и она некоторое время соображала, чтобы понять, что это слово прозвучало от него.
– Угу… – машинально выдавила она.
Теперь они шли вдоль длинного дома. Ветер пробежал по ее икрам, и она задрожала от холода, а он, кажется, даже этого не заметил, согревала только мысль о близости дома. Вот он родимый, уже показался слева, сверкающий ярким прожектором, подвешенным над входом в подъезд.
– У-ф-ф-ф… – она блаженно выдохнула и подумала, что прогулка, в сущности, была замечательной, однако чашка горячего чая сейчас будет более чем кстати. Холод полз по ногам и подбирался к ее женскому здоровью, которое просто на просто вопияло о смене микроклимата.
Однако же он продолжал идти вперед, словно и не замечая ее дома, с постоянством ледокола, пробивающего себе путь во льдах и тянущего за собой на буксире маленький кораблик.
Она смутилась, не смея сначала противостоять его напору, но потом решилась и замедлилась вовсе, так, что и ему пришлось остановиться.
– Ты чего? – с удивлением спросил он.
– М-м-м… – сказала она в некоторой нерешительности и закусила нижнюю губу.
– Ты чего? – снова спросил он. – Пойдем!
«О боже!» – внезапно подумала она. – «Вдруг он решит, что я закусила губу от вожделения, но это же не так! Он решит, что я вконец испорчена… а я же просто…» – почувствовав прилив паники, она выпустила губу из плена зубов, собралась с мыслями и сказала, поведя плечиками:
– Холодно…
– Холодно?! – удивился он – но вечер такой теплый…
– Я замерзла… – тихо сказала она, глядя себе под ноги и растирая руки, облаченные в тонкие перчатки друг о друга. – Зайдем в подъезд?
Он проводил ее до двери в квартиру, они неловко обнялись, и она проскользнула внутрь, навстречу теплу, хотя уже успела немного согреться, пока они поднялись на третий этаж. Он направился вниз по лестнице, стуча каблуками по ступеням и насвистывая что-то легкомысленное. Она облокотилась спиной о входную дверь и попала в эпицентр водоворота, состоящего из собственных мыслей:
«Как-то совершенно неловко мы сегодня попрощались… Неуклюже… Почему? Он обиделся, что я рано ушла домой? Но нельзя сказать, что я ушла совсем рано, может быть дома меня ждали какие-то дела, или мне понадобилось туда по необходимости, или же я правда замерзла… Надеюсь, он не подумал, что я не него обиделась? Но я же не могла и дальше ходить по такому холоду в своем стареньком пальто, да еще с голыми ногами… Наверно нужно было ему лучше это объяснить, сказать: «Послушай…» Да что, собственно, сказать?! Я же все и так ясно сказала, что мне холодно. Что еще можно к этому добавить? Что он мне дорог, мне очень нравится с ним гулять, и я бы хотела еще с ним встретиться… Но разве пристало скромной девушке говорить такое? А вдруг он во мне разочаруется, решит, что я нарочно хочу от него скрыться и придумываю пустые причины? Вдруг он из-за этого бросит меня?!…»
Он прошел по дворам еще один круг – малый, мимо продуктового магазина, ржавых гаражей и детского сада, снова обогнул ее дом, а потом по узкой асфальтированной дорожке, проложенной между пятиэтажками, вышел к своему дому-развалюхе.
– И, правда, холодно! – тихо сказал он себе, удивляясь, однако не сразу вошел в подъезд, а еще прошелся вокруг дома, потоптался у входа, и только затем отворил рассохшуюся деревянную дверь и проследовал внутрь. Он тоже жил на третьем этаже, поднимался неторопливо, но не потому, что ему было тяжело идти, а потому что он не спешил.
Он зашел в квартиру, затворил за собой дверь, однако свет решил пока не включать, так и простоял в темноте минуту другую. Потом решился, щелкнул выключателем и принялся быстро снимать с себя одежду. Он тоже был в эпицентре своих мыслей, однако они не кружили подле него водоворотом, а проезжали одна за другой на одинаковом расстоянии, как конвейер.
«Сегодня я пришел домой на две минуты позже, чем вчера и еще две минуты простоял в прихожей, стало быть мне удалось сэкономить 0,00…х киловатт электроэнергии, это если посчитать на всех жильцов, потому что сейчас я использую общее освещение, а если бы мы сделали еще один большой круг, а после этого хотя бы еще один малый, то тогда мне удалось бы добавить к этому значению процентов 10, а то и 12! Так, нужно ускориться…» – он ловко поставил туфли на полочку и прошмыгнул в свою комнату, погасив свет в коридоре – «если я тотчас лягу спать, то тогда я смогу оставить холодную сардельку себе на завтрак и не варить новую, нужно только убедить себя, что я не голоден и, если оставить умывание наутро, то тогда сегодня мне не потребуется воды, да и зубной пасты тоже не потребуется, потому что, если я не стану есть сардельку, то тогда и ни к чему будет чистить зубы. По-моему выстраивается идеальная логическая цепочка! Завтра нужно будет как-то убедить ее пройти еще один круг…» – подумал он, засыпая…
25-26 августа 2017 г.
#жопещание
Я не хотел идти на совещание, я был просто уверен, что меня сделают крайним и обвинят во всех смертных грехах. Но пропустить его я также не мог, все видели, что я на работе, здоров, даже бодр и не имею командировочного листа, или же устных поручений по поводу отъезда куда-либо, стало быть, у меня отсутствуют причины, по которым я мог бы улизнуть из здания и в тишине переждать разбор полетов относительно исполнительской дисциплины нашего отдела.
Совещание должен был проводить руководитель целого департамента, старый бюрократ с густыми седыми бакенбардами, видавший самого… и начинавший работать в таком году, который плохо помнят даже мои родители. Он будет дуть щеки, периодически закипать, как чайник, сыпать поручениями и упреками, выставлять на вид, стыдить, предаваться воспоминаниям, приводить примеры, зачитывать цитаты, всячески удлиняя предстоящее мероприятие. Когда на такое совещание приходишь в качестве слушателя и никакие вопросы тебя не касаются, это бывает даже забавным. Приятно посмотреть, как твоего коллегу распинают смешными эпитетами, но делают это с такой напускной серьезностью, что слезы наворачиваются на глаза. Когда же распекают тебя самого, то другие лицезрят спектакль, а ты потеешь, бледнеешь и пытаешься хоть что-то сформулировать, хотя, что бы ты ни формулировал, все равно это будет разнесено в пух и прах. Если бы при входе в зал заседаний продавали попкорн, он бы, несомненно, пользовался спросом!
Сегодня был мой выход на эшафот, и я искренне попросил все высшие силы помочь мне, чтобы экзекуция моя прошла быстро и без серьезных последствий.
Когда я, собрав все возможные отчеты, графики и таблицы в одну стопку подошел к двери ведущей в зал заседаний, он, кажется, был уже полон, во всяком случае, оттуда раздавались басистые голоса. Я приостановился перед входом и еще раз попросил провидение о помощи, выдохнул и сделал шаг вперед. Сначала яркий свет хрустальных люстр ослепил меня, а потом я привык к нему и быстро прошел к своему месту, позорному стулу, на котором меня сегодня будут распинать… Я втянул голову в плечи и быстро проскочил за спинами разномастных коллег, удерживая подмышкой внушительную стопку бумаги. Пока шел, понял, что слышу голоса присутствующих, но не могу разобрать ни слова из того, что они говорят, хотя говорят они громко, раскатисто, как будто стая птиц горланит у морского берега! Может быть, у меня что-то сделалось со слухом на нервной почве?! Главное разобрать, о чем меня будет спрашивать председательствующий и ответить, остальное не важно!
Я сел за длинный стол для совещаний и положил на него документы, не поднимая глаз, если встретиться с кем-нибудь взглядом, считай, что попал в ловушку, тебя обязательно о чем-нибудь спросят, или вспомнят что-то неприятное, что ты должен был сделать, и не сделал, или сделал, но совсем не так, как нужно. А так, ты сидишь, смотришь в стол и делаешь вид, что обеспокоенно что-то обдумываешь, или изучаешь свои материалы, или преисполнился глубоким чувством вины за не содеянное, или не-так-содеянное… Поэтому я тщательно изучал прожилки деревянных волокон, покрытые красным лаком, и не торопился отрываться от этого занятия.
Послышались шаги, все присутствующие быстро повскакивали со своих мест, приветствуя входящего председателя, словно соревновались, кто быстрее оторвет жопу от стула и будет иметь самый бравый и заискивающий вид.
Встав среди прочих, я все же решил окинуть взглядом окрестности, и чуть было не свалился обратно на стул. Вокруг меня стояли чиновники различного ранга в мундирах, но вместо головы у каждого из них была… задница!
Перепугавшись, я невольно схватился за голову, однако вполне явственно сумел нащупать уши, нос, щеки и подбородок, да и характерной выемки посреди макушки у меня не было!
– Прр..прр..прр.. – выдал председательствующий, что прозвучало, как: «садитесь!», и действительно все тут же поспешили занять свои места, с той же суетливой поспешностью, а я последовал их примеру, снова уставившись в стол и недоумевая, по поводу увиденного. Тогда я крепко зажмурил глаза, мысленно сосчитал до трех, а потом снова открыл и мельком глянул на председателя. Однако ничего не изменилось! Начальник делово листал внушительного вида папку, склонив над ней свою… головожопу.
«Как же он смотрит, если у него нет глаз?!» – изумился я.
– Прррр..прр..пр…пыр-пыр-пыр – проворчал председательствующий, кивнув в мою сторону. Понимая, что нужно что-то отвечать, я встал, вытянувшись в струнку, густо покраснел и стал говорить заранее заготовленную речь.
– Да, господин председатель! – сказал я – я подготовил отчет о работе отдела со всеми показателями за минувший квартал и планами на следующий… – сделав паузу на выдох, я заметил, что в зале стоит кромешная тишина и все жопы повернулись в мою сторону в эмоции удивления. Я, конечно, плохо знаком с эмоциональной палитрой ягодичных, однако тема удивления в данной ситуации была очевидна.
– Пррр-пр-пыр-пррррр-пыр-пыр! – в негодовании изрек начальник департамента и добавил. – Пыр-прррррррр-пр-пыр-пр-пр-пр!
«Ого, вот это экспрессия!» – подумал я – «только ничего непонятно!» – в судорожных поисках решения я вдруг начал говорить и речь моя получилась примерно следующей:
– Прррр-пы-ы-ы-р, прр… прр… пы-ыр… – мол, не велите казнить, готов по всему отчитаться.
– Пррр?! – удивленно спросил председательствующий. Самое странное, что теперь он, кажется, меня понял! И вдохновленный успехом, я стал продолжать, уже чуть смелее:
– Прррррр… пр-пр-пр-пр… пы-ы-ыр… прррр…пр…пур…пры… – получилось у меня.
– Прррр! Пррр! Пррр! – возмущенно заголосил начальник, но сейчас я понял, что он распекает меня по делу и это нормальная воспитательная реакция на любую из моих реплик.
«Что же, хорошо!» – подумал я, по крайней мере сейчас стало ясно, что совещание идет по правильному сценарию.
– Прррррррррр пр?! – спросил начальник.
– Пррр прр пыр-пыр… – наугад ответил я, сделав виноватое лицо.
– Прр – ры-ыр! – «Во-от!» – перевел я, значит, он доволен своими воспитательными действиями, это тоже хорошо!
– Пррр-прр-пррр-пр! – скороговоркой проговорил я, выражая этим готовность и дальше честно нести службу во благо нашему доблестному ведомству и всей стране.
– Пррр-пр! – угрюмо пробурчал начальник, мол: «Как же, дождешься от тебя!», а потом махнул рукой и я, чувствуя невероятное облегчение сел.
Далее разговор пошел с другими сотрудниками, и я понял, что сегодня мне по счастью не довелось стать главной звездой вечера.
Обмен пыркающими звуками продолжался еще довольно долго, со своих мест бодро и нервно подскакивала то одна, то другая задница, облаченная в мундир.
«Интересно!» – подумал я, – «а они такими и останутся, или я стану таким, как они? Или они будут такими, а я останусь собой? Почему же они не замечают различий?! Я же их вижу!»
– … все поняли?! – услышал я раскатистый бас руководителя департамента и вздрогнул, присутствующие закивали, а у них, волшебным образом появились головы вместо жоп. Я часто заморгал и протер глаза, да, так и есть, головы вернулись на место: гладко выбритые и усатые, покрытые бакенбардами, с оттопыренными ушами, лысые и кучерявые…
– А ты чего расселся?! – грозно спросил меня председательствующий, уперев руки в стол и подавшись вперед, и тут я заместил, что пока был занят своими мыслями, все участники совещания поспешно покинули зал.
Верно говорят, что слова в коммуникации занимают не более 10% … Даже с жопами, при правильном подходе, можно найти общий язык.
закончено 5.10.2017
#разговорчерезстенку
Она устало вскарабкалась на свой четвертый этаж, громко выдохнула через рот и нос одновременно и поставила тяжелые сумки на пол. Да, четвертый этаж старого сталинского дома, это вам не короткие пролеты хрущевской пятиэтажки. Пока пройдешь один этаж здесь, там верно будет пара. Постояв пару секунд и решив, что ее положение в пространстве выглядит довольно странно: ноги стояли на третьей ступеньке по направлению вниз, спина согнута, а руки держали тяжелые хозяйственные сумки. «Кто увидит – засмеет» – подумала она, и, не желая быть осмеянной собственными соседями, собралась с духом, уверенно прошагала три оставшиеся ступеньки и ручки сумок крепко натянулись у нее в ладонях, словно струны неизвестного музыкального инструмента. Картошка, консервы, рассыпной сахар, апельсины, флакон жидкого мыла и прочая всякая всячина, которую она по случаю набрала в магазине, согласно Нефтоновой теории тянула сумки вниз и создавала болезненное напряжение в кистях и пальцах.
«Ах, дверь! Ключ…» – вспомнила она. Пришлось поставить сумки на пол и залезть в карман пальто. Среди кучи носовых платков, английских булавок, смятых бумажных салфеток и еще какой-то неопределимой мелочи она отыскала связку ключей, схватилась за самый массивный из них – с зазубринами и вытащила за него все остальные.
«У-ф-ф! Вот так…» – подумала она. – «Скоро буду дома, хоть немного отдохну, прилягу, или хотя бы сяду на диван, вытяну ноги, а лучше подниму вверх – на подушки, чтобы кровь от них отливала … Да… Хорошо, соседей по квартире еще быть не должно, побуду в тишине хоть какое-то время…» – она сделала над собой усилие и просунула ключ в замочную скважину, получилось очень тихо. Затем быстро крутанула его два раза по часовой стрелке и потянула дверную ручку на себя, дверь бесшумно подалась вперед и только немного скрипнула в самом конце. Она победоносно подхватила сумки и отчаянным движением втащила их в прихожую, оставив на полу, и тогда услышала на лестнице бойкий и мерный стук каблуков. «Как я вовремя!» – подумала она и осторожно дернула дверь, так, что щеколда захлопнулась сама, а затем прильнула к смотровому глазку. По площадке, словно гусыня, проплыла ее соседка сверху – довольно противная дама раннепенсионного возраста, которая любила делать всем замечания и вообще, вела себя крайне высокомерно. Ярко накрашенные губы соседки и впрямь напоминали клюв глупой гусыни, полушляпа-полукепи – гусиную голову, а тонкая морщинистая шея, вылезающая из-под кашне – гусиную шею. «Хорошо, что я ее не встретила!» – подумала она и, представив, как через несколько минут благостно растянется на диване, она невольно улыбнулась и стала расстегивать пальто, как вдруг услышала мужской голос, это заставило ее вздрогнуть, так как она была уверена, что одна в квартире. Голос принадлежал ее мужу, который должен был прийти позже.
– Так не может продолжаться! – сказал он эмоционально. Она четко и ясно услышала его голос, потому как дверь их комнаты была прямо напротив входной двери.
«Что же это, он услышал, как я вошла, и решил сразу начать разговор?! Странно… » – она застыла на месте и стала слушать.
– Ты хоть когда-нибудь меня слышишь?! – продолжил муж, его речь звучала эмоционально и даже слегка вызывающе.
«Это что еще за новости?!» – подумала она, подбоченясь и, чувствуя, как возмущение в ней нарастает.
– Я тебе говорю говорю, а ты не слышишь! – сказал он и в его голосе послышались нотки отчаяния. – Ну сколько можно это повторять?!
– Что это ты задумал?! – очень тихо процедила она – воспитывать меня? Я тебе устрою!
– Я тебе объясняю… можно же хоть раз услышать?! Ну что мне еще сделать?! – его голос звучал одновременно яростно и умоляюще.
– Ха, что сделать?! – также тихо переспросила она, и у нее перед глазами возник целый список того, что он должен был сделать: заменить две скрипучие половицы около двери, которые безумно раздражают ее уже четвертый месяц, найти работу с достойной зарплатой, сказать своей маме, чтобы она перестала названивать ему каждый день и спрашивать хорошо ли он покушал, да еще много чего! – вскипели старые мысли и обиды, она стала тяжело дышать и подумала: «Ну вот сейчас я тебе устрою, ну погоди! Все услышишь!»
– Я тебе и картинки показывал и кино, а ты…. Ну какой ты после этого друг?! – проворчал муж.
«Какие еще картинки?!» – опешила она, – «не помню я никаких картинок! Он что пьяный, бредит?! Ну сейчас…» – и она стала торопливо стягивать пальто со своих острых и худых плеч.
– Что я жене скажу?! – обиженно вскричал муж.
«Жене?! Так это же я жена!» – изумилась она. – «С кем это ты там паршивец…?!» – тут уж она не выдержала и принялась нервно стаскивать с опухших ног прилипшие к ним узкие сапоги, стараясь теперь и вовсе не шуметь.
– Я же не старик, понимаешь?! Я еще довольно молодой мужчина, в расцвете сил! А ты?! – она наконец-то справилась с ненавистными сапогами, которые тоже бы с радостью сменила на новые из магазина на углу, блестящего своими витринами и озорными огоньками.
– Я те дам! – прошептала она и, сжав кулаки, подкралась еще ближе к двери, надеясь услышать голос того, или той, с кем ее муж вел беседу, собеседник этот, однако же, был весьма молчалив и не только не говорил, а вообще не издавал звуков: ни покашливаний, ни каких-то других шорохов.
– И что мы с тобой будем делать?! Как отмываться?! – причитал муж.
Она легонько толкнула дверь, стараясь рассмотреть, что происходит внутри комнаты, однако сумела увидеть только то, что ее муж сидит на диване в домашней одежде, низко опустив голову.
Тогда она подумала: «Будь, что будет!» – выпрямила спину, так, что ее крохотная грудь подалась вперед, затем толкнула дверь и гордо вошла в комнату. Ее губы были сжаты почти до синевы, как и маленькие кулачки.
– Света! – удивленно вскрикнул муж, словно в комнату вошла не его жена, а призрак.
– Да это я, Эдуард, изволь объясни… – она не договорила свою пафосную фразу и застыла в дверях, наклонив голову вперед и выпучив глаза.
Ее муж сидел на диване в приспущенных тренировочных штанах, а на ноге у него лежало нечто похожее на большого замученного дождевого червяка, который перепутал ориентиры и вылез из земли не в дождливую погоду, а в засушливый день, припекся на солнышке, да так и не сумел уползти обратно. Его усталая голова, клонилась книзу и всем своим видом он будто бы говорил: «Оставьте же меня уже в покое!»
– Так вот… – сказала она и запнулась.
5.10.2017
