Loe raamatut: «Судоустройство и правоохранительные органы», lehekülg 4

§ 3. Развитие науки о судоустройстве в дореволюционный период

Научное (в академическом смысле этого понятия) изучение проблем суда и судебной власти, а вместе с тем в той или иной степени и судоустройства, началось в России во второй половине XVIII – начале XIX в. в связи с основанием в 1755 г. Московского университета (включавшего с момента основания юридический факультет), когда возникла необходимость в преподавании соответствующих дисциплин, для чего требовалась их научная систематизация и обработка. Так, в 1779 г. увидело свет сочинение профессора Ф.-Г. Дильтея «Исследование юридическое о принадлежащем для суда месте, о судебной власти, о должности судейской, о челобитной и доказательстве судебном» – едва ли не первая в России специальная работа в сфере судоустройства, которую можно считать научной. Затем наступает период не столько научных, сколько скорее практических пособий, позволивших тем не менее несколько расширить библиографию отечественной литературы по вопросам судоустройства, что было немаловажно и в научном плане. Среди них выделим сочинение еще одного преподавателя Московского университета З.А. Горюшкина «Описание судебных действий или легчайший способ к получению в краткое время надлежащих познаний к отправлению должностей в судебных местах» (1807). В таком состоянии, которое можно считать этапом начального развития и которое отличалось исключительно прикладным характером при почти полном отсутствии теоретического анализа, российская наука судоустройства оставалась до проведения Судебной реформы 1864 г.

Выдающимся вкладом в российскую судоустройственную науку, своего рода переломным моментом ее развития, стали материалы, сопровождавшие проведение Судебной реформы, которые отличались очень высоким уровнем теоретического, сравнительно-правового анализа и не утратили значения даже сегодня. Они касались организации не только суда, но и прокуратуры, следствия, полиции, адвокатуры, заложив широкое понимание судоустройства, характерное для всего последующего дореволюционного периода. Собрание данных материалов, хранящихся в основном в двух крупнейших библиотеках страны (РГБ в Москве и РНБ в Санкт-Петербурге), столь обширно, что многие из них до сих пор полностью не опубликованы⁸². Однако составители Судебных Уставов отобрали из них наиболее в теоретическом и практическом смысле ценные и разместили в пятитомном издании «Судебные Уставы 20 ноября 1864 года, с изложением рассуждений, на коих они основаны», вышедшем в свет в Санкт-Петербурге в 1866 г. Для нас особое значение имеет третий том этого издания, посвященный судоустройственному Уставу – Учреждению судебных установлений. Роль данной книги, соединившей текст самого Устава (законодательная часть) с его теоретическими основаниями (доктринальная часть), в развитии российской науки судоустройства трудно переоценить.

Судебная реформа 1864 г. к тому же, как мы видим, одновременно сопровождавшаяся фундаментальными научными изысканиями, открыла новый этап развития российской науки судоустройства, быть может, самый бурный в ее истории, который продолжался до 1917 г. Более того, Судебная реформа оказывала на развитие науки не только непосредственное, но и своего рода «отложенное» влияние: ее продолжали изучать, анализировать, делать на ее основании новые теоретические выводы, в том числе те поколения юристов, которые пришли в науку много позже 1860-х годов – в конце XIX или даже начале ХХ столетия. Апофеозом таких изысканий стали два фундаментальных коллективных научных труда, подготовленных в 1914–1915 гг. к 50-летию Судебной реформы: «Судебные Уставы 20 ноября 1864 года за пятьдесят лет» (в 2 т., Пг, 1914) и «Судебная реформа» (под ред. Н.В. Давыдова и Н.Н. Полянского; также в 2 т., М., 1915).

Вторым фактором (помимо Судебной реформы), обусловившим столь бурное развитие в этот период (1864–1917) науки судоустройства, стало одновременное развитие юридического образования в университетах Российской империи (Московском, Петербургском, Харьковском, Киевском и др.), а также специализированных юридических высших учебных заведениях (Училище правоведения в Санкт-Петербурге, Демидовский юридический лицей в Ярославле и др.). Характеризуя впоследствии особенности преподавания и научного изучения судоустройства того времени, советский правовед А.Л. Ривлин справедливо отмечал: «В дореволюционных университетах преподавание судоустройства формально соединялось с курсами уголовного и гражданского процесса; однако в самом изложении курса, как и в учебниках уголовного и гражданского судопроизводства (Фойницкого, Случевского, Васьковского и др.), вопросы судоустройства подвергались самостоятельной разработке»⁸³.

Иначе говоря, нельзя не выделить две основные черты, отличающие развитие российской науки судоустройства в интересующий нас период. С одной стороны, данная наука еще не считалась полностью автономной, она развивалась вместе с отраслевыми процессуальными дисциплинами – уголовным и гражданским судопроизводством. Профессор И.Я. Фойницкий применительно к уголовному судопроизводству отмечал: «Судопроизводство, как юридически установленный порядок судебного разбора, слагается из двух главных понятий: во-первых, понятия о суде и сторонах, и, во-вторых, понятия о самом порядке судебного разбора. Отсюда и основное деление уголовного судопроизводства на судоустройство или, правильнее, учение о судебных установлениях, или об органах уголовного процесса, и судопроизводство в тесном смысле»⁸⁴. Далее он продолжал: «Первое обнимает организацию суда и сторон. В него входят вопросы о судебной власти, о судебной организации … о вспомогательных органах суда, о сторонах и их представительстве в институте адвокатуры и прокуратуры»⁸⁵. То же самое mutatismutandis касалось и гражданского судопроизводства⁸⁶. В связи с этим самые крупные курсы по соответствующим процессуальным дисциплинам состояли из двух томов, первый из которых был посвящен главным образом судоустройству, в силу чего в разговорном научном языке до сих пор бытует выражение, что судоустройство – это «первый том» И.Я.Фойницкого или В.К.Случевского⁸⁷.

С другой стороны, невзирая на отсутствие формальной автономии, именно в данный период наука судоустройства начала по существу отделяться от судопроизводства. Стали понятными как теоретические основания разграничения судоустройства и судопроизводства (в тесном смысле последнего), так и содержание каждой из этих научных дисциплин, близких функционально, но не совпадающих концептуально, что видно уже по приведенной цитате И.Я. Фойницкого. Даже сама необходимость выделения вопросов судоустройства в самостоятельный том и появление в связи с этим «процессуальных двухтомников» достаточно показательны⁸⁸. Это позволило не только начать активно развивать научные исследования чисто судоустройственных вопросов, но и предопределило неизбежную автономизацию данной научной и педагогической дисциплины, выделение ее в некую «общую часть» по отношению к отдельным видам судопроизводства (уголовного, гражданского и т. п.). Окончательная автономизация судоустройства произошла уже позднее, в советский период, но именно пореформенная дореволюционная наука подготовила для нее почву.

Остается добавить, что в пореформенный дореволюционный период произошла глубокая научная разработка проблем организации не только суда, но также прокуратуры и адвокатуры. Причем не только в рамках широкой трактовки судоустройства (в соответствующих разделах курсов уголовного и гражданского судопроизводства), но и на уровне специальных фундаментальных монографических исследований. Именно в этот период были подготовлены и опубликованы два до сих пор не превзойденных в отечественной науке труда: один, посвященный прокуратуре (Н.В. Муравьев «Прокурорский надзор в его устройстве и деятельности». Т. 1.М., 1889), а другой – адвокатуре (Е.В. Васьковский «Организация адвокатуры», в 2 ч. СПб, 1893).

§ 4. Эволюция судебной системы в советский период

События октября 1917 г. стали поворотным моментом в истории отечественного суда. Смена господствующей идеологии с неизбежностью повлекла за собой переоценку итогов Судебной реформы Александра II. Признавая ее явно прогрессивный характер, теоретики советского судоустройства всё же видели в ней «яркое выражение… стремлений нового общественного класса – буржуазии», способное «вызвать сочувствие лишь у дворян и купцов»⁸⁹.

В свете подобных суждений неудивительно, что одним из первых официальных мероприятий советской власти стал слом прежней судебной системы. 24 ноября 1917 г. Советом Народных Комиссаров был принят Декрет о суде № 1⁹⁰, суть которого, по словам одного из его авторов П.И.Стучки, «заключалась в двух положениях: 1)разогнать старый суд и 2)отменить все старые законы. И только»⁹¹. В полном соответствии с этими задачами пп. 1 и 2 Декрета провозглашали упразднение общих и преобразование местных судебных установлений, а п. 3 предписывал ликвидировать прокуратуру, адвокатуру и институт судебных следователей.

Естественно, что разрушение дореволюционного суда предполагало также отказ от лежащих в его основе принципов, рассматриваемых многими как «буржуазный вздор». Однако всё осложнялось тем, что это был первый опыт построения социалистического государства. Четкое понимание того, как именно должен выглядеть советский суд и чем он должен отличаться от суда «буржуазного», на первых порах отсутствовало. В силу этого к слому старой судебной системы центральная власть подходила более решительно, чем к построению новой.

Хотя уже в первом Декрете о суде содержались нормы о новом судоустройстве, советы на местах смотрели на него как на «общую директиву… не требующую ее буквального исполнения»⁹². В результате его предписания, как и требования последующих декретов⁹³, выполнялись лишь отчасти. В основном же организация нового суда определялась местными актами и потому не отличалась единообразием. Нередко судебная функция вовсе вверялась несудебным органам (военно-революционным комитетам, местным советам и др.)⁹⁴. При этом центральная власть избрала политику невмешательства, настаивая только на ликвидации прежних судебных установлений⁹⁵.

Ситуация изменилась лишь к концу 1918 г. после принятия первого Положения о народном суде⁹⁶, направленного на унификацию российского судоустройства. К этому времени широкое признание получил целый ряд идей о «правильной» организации новой судебной системы. В частности, возобладало мнение о «принципиальной несовместимости… советской юстиции с теорией разделения властей и с теорией независимости судебной власти»⁹⁷. Основанием для этой идеи стал провозглашенный ранее лозунг о полноте власти советов⁹⁸.

Отмеченная смена парадигмы существенно повлияла на новое судоустройство. По сути, суд вновь оказался соединен с администрацией. Из текста Положения 1918 г. мы видим, что исполнительные комитеты советов различного уровня участвовали не только в формировании судебной системы, но и в кадровом укомплектовании судов. Коллегии защитников, обвинителей и представителей в гражданском процессе, пришедшие на смену прокуратуре и адвокатуре, также образовывались при исполкомах.

Значительное влияние на суд имел и другой исполнительный орган: Народный комиссариат юстиции. Согласно Положению об отделах Наркомюста 1920 г.⁹⁹, его структурные подразделения заведовали организацией судов, органов следствия, обвинения и защиты, наблюдали за их деятельностью и давали им руководящие указания. В том же году было издано новое Положение о народном суде¹⁰⁰, закрепившее за Наркомюстом право высшего судебного контроля. Во исполнение этой нормы в нем действовал особый отдел, рассматривавший в порядке надзора отдельные приговоры и решения народных судов. Другими словами, высшей судебной инстанцией стал несудебный орган.

В этом контексте вполне понятны жалобы практических работников на то, что суд, контролируемый администрацией, перестал быть «ответственным органом» и утратил свой былой авторитет¹⁰¹. «Каждый милиционер, пользуясь оружием, имел склонность держать себя по отношению к народному судье каким-то верховным начальством»¹⁰². В сложившихся реалиях доверие и уважение к суду со стороны населения также было подорвано.

Другая идея, положенная в основу новой судебной системы, состояла в ее максимальном упрощении посредством создания единого народного суда и упразднения апелляции. Начало единства выражалось в двух аспектах. Во-первых, Положение 1918 г. окончательно ушло от разделения судов на местные и общие. Во-вторых, народные суды, действовавшие на районном уровне, стали единственным звеном, рассматривавшим дела по первой инстанции. При этом новая судебная система состояла всего из двух звеньев, контролируемых Наркомюстом.

Второе звено – губернские советы народных судей – ведало исключительно вопросами обжалования судебных решений. Их пересмотр, в силу отказа от апелляции, осуществлялся в кассационном порядке. Это означало, что вникать в существо дела должны были только народные суды. Советы народных судей как правило проверяли лишь наличие существенных нарушений закона и, в случае их обнаружения, «передавали дело для вторичного рассмотрения».

Надо сказать, что единство нового суда не было безусловным. Ему противопоставлялась другая значимая идея, согласно которой система ординарных судов была непригодна для борьбы с преступлениями, подрывавшими советскую государственность. Именно этим обосновывалось создание органов политической юстиции¹⁰³, действовавших под эгидой борьбы с контрреволюцией и укрепления диктатуры пролетариата. К их числу можно отнести как особые судебные органы (революционные трибуналы), так и чрезвычайные органы внесудебной репрессии (чрезвычайные комиссии).

Говоря об организации народного суда, нельзя не упомянуть и об отношении советской юриспруденции к вопросу его состава. С одной стороны, дореволюционный суд присяжных был решительно отвергнут как «политическая сделка между умирающим дворянством и восходившей к власти буржуазией»¹⁰⁴. С другой стороны, подлинно народным новый суд мог стать лишь при условии непосредственного участия народа в отправлении правосудия.

Выход был найден во внедрении альтернативной модели: суда шеффенского типа, «с присущим ему равноправием постоянного судьи и судей-заседателей»¹⁰⁵. Лишь такой состав, по мнению первого наркома юстиции РСФСР Д.И.Курского, мог судить творчески, не впадая в косность и избегая готовых формул¹⁰⁶. Воплощением этой идеи стал институт народных заседателей, введенный декретами о суде и развитый последующим законодательством. Согласно ст.8 Положения 1918 г. основной состав народного суда включал постоянного народного судью и двоих очередных народных заседателей.

Наконец, существовали еще две важные идеи, связанные с судейским статусом. Во-первых, отказ от независимости судебной власти привел к провозглашению сменяемости народных судей. Члены нового суда могли быть в любое время отозваны избравшими их советами или исполкомами. Во-вторых, требование о профессионализме судей сменилось началом классовости. Поскольку ссылки на законы «свергнутых правительств» в судебных решениях воспрещались, а советское законодательство пребывало в зачаточном состоянии, суды в своей деятельности должны были руководствоваться «социалистическим правосознанием»¹⁰⁷. Разумеется, таким правосознанием могли обладать только представители «правящего класса». Именно поэтому от народных судей требовались не «глубокие юридические познания», а «лишь одно общее ознакомление с законодательством советской власти и глубокая преданность рабоче-крестьянскому классу»¹⁰⁸.

Таковы основные начала, определявшие систему советского суда на раннем этапе. Впрочем, в чистом виде они существовали недолго. Уже в 1921 г. было объявлено о переходе к новой экономической политике, основанной на отдельных уступках «буржуазной» идеологии. Это решение имело колоссальное значение для развития отечественного права. Многие начала и институты, прежде отвергнутые как устарелые и несовместимые с идеалами революции, были реабилитированы. Широкую популярность обрел тезис о том, что различие между старым и новым правом лежит не столько в формулировке принципов, сколько в их реализации.

Развитие судоустройства в период нэпа целиком протекало в русле отмеченных тенденций. Выдвинутые ранее идеи о «правильной» организации суда были во многом переосмыслены. В 1922 г. было положено начало новой судебной реформе. В мае этого года были восстановлены органы адвокатуры¹⁰⁹ и прокуратуры¹¹⁰, а в ноябре было принято первое Положение о судоустройстве¹¹¹.

Важнейшим изменением, на десятилетия определившим структуру судебной системы, стал частичный отказ от идеи единого народного суда. С одной стороны, деление судебных органов на местные и общие осталось в прошлом, и в этом смысле их система по-прежнему оставалась единой. С другой стороны, народный суд перестал быть единственным звеном, рассматривавшим дела по существу. Новая система была трехзвенной: народные суды – губернские суды – Верховный Суд РСФСР. Каждый из этих судов имел собственную подсудность, рассматривая различные дела по первой инстанции. При этом правило о невозможности апелляции оставалось нерушимым на протяжении всего советского этапа¹¹². Пересмотр решений, по Положению 1922 г., производился в порядке кассации или надзора в губернских судах и Верховном Суде РСФСР.

Последующее усложнение отечественной судебной системы было вызвано образованием Союза ССР в том же 1922 г. В 1923 г. появилось первое Положение о Верховном Суде СССР¹¹³. Первоначально этот орган был полностью автономным: согласно подп. «а» п. «Б» ст. 2 Положения он не пересматривал, а лишь опротестовывал решения верховных судов Союзных Республик в Президиум ЦИК СССР. Однако уже к середине 1930-х годов Верховный Суд СССР возглавил единую союзную судебную систему, структура которой на протяжении всего советского этапа оставалась практически неизменной¹¹⁴.

Серьезным изменениям в ходе судебной реформы подверглись также органы политической юстиции. С принятием Положения 1922 г. революционные трибуналы были ликвидированы. В том же году произошло и упразднение чрезвычайных комиссий. Однако развитие политической юстиции на этом не остановилось. Различные органы внесудебной репрессии («двойки», «тройки», «особые совещания» и др.) функционировали на протяжении еще трех десятилетий, оставив неизгладимый след в отечественной истории. Лишь в 1953 г. с упразднением Особого совещания при МВД СССР Президиум ЦККПСС постановил, что «все дела о совершенных преступлениях рассматриваются только в судебных органах»¹¹⁵.

Еще одна тенденция, намеченная в 1922 г., заключалась в переосмыслении вопроса о независимости суда. Как отмечал Н.Н.Полянский, к этому времени никем уже не оспаривалось, что последовательное проведение начала «объединения органов суда и органов управления установлением зависимости первых от вторых» привело к самым неблагоприятным результатам¹¹⁶. Следуя этим настроениям, разработчики Положения о судоустройстве предприняли первые шаги по укреплению самостоятельности суда. В частности, контрольные полномочия Наркомюста были переданы Верховному Суду РСФСР. Наряду с этим произошло ограничение начала сменяемости. Отзыв народного судьи по политическим мотивам стал возможен лишь по решению губернского исполкома, согласованному с Наркомом Юстиции. Смещение же за порочащий поступок допускалось лишь по решению суда или соответствующей дисциплинарной коллегии.

Впрочем, начало независимости суда и разделения властей на советском этапе так и не было восстановлено. Последующее законодательство демонстрирует колебания между двумя противоположными идеями. С одной стороны, Конституция СССР 1936 г. закрепила принцип независимости судей и их подчинения только закону, а также ввела начало непосредственности их выборов, ослабив тем самым влияние исполкомов¹¹⁷. С другой стороны, органы юстиции по-прежнему сохраняли различные рычаги воздействия на суд¹¹⁸. Кроме того, с течением времени происходил всё больший отход от начала полноты судебной власти¹¹⁹.

Одно из самых ярких изменений, проявивших себя в период нэпа, связано с заменой идеи революционного правосознания принципом социалистической законности. Главной причиной этому стала активная законотворческая деятельность, приведшая к принятию целого ряда советских кодексов¹²⁰. Заполняя пробелы в действовавшем праве, советский законодатель оставлял всё меньше простора для обращения к судейскому правосознанию. К тому же становилось понятно, что для грамотного применения принятых кодексов одной только классовой благонадежности было недостаточно.

Результатом произошедших изменений стало признание важности юридического образования¹²¹, а также более лояльное отношение к юристам «старого режима». Впрочем, отмена «классового ценза» для кандидатов в судьи произошла лишь в 1936 г., а появление образовательного ценза и вовсе приходится на период перестройки. Однако эта задержка объясняется главным образом отсутствием достаточного количества компетентных кадров. Показательно, что доля судей, имевших юридическое образование, с годами только росла.

Рассмотренные ранее начала «социалистического» судоустройства, заложенные в первые десятилетия после революции, сохраняли свое значение на протяжении всего советского этапа. Большинство преобразований, состоявшихся в XX столетии, проходило в русле обозначенных идей, след которых виден и в современном российском судоустройстве. В частности, это было характерно для «судебной реформы»¹²²,произошедшей на рубеже 1950–1960-х годов. По сути, речь шла не столько о коренных преобразованиях, сколько о «нормализации» судебной системы в установленных ранее идеологических границах.

Так, именно в этот период произошло упомянутое ранее свертывание чрезвычайной юстиции, а также был предпринят ряд мер по укреплению независимости судов¹²³. Другой важной тенденцией стала некоторая децентрализация судебной системы, проявившаяся в ограничении вопросов ведения общесоюзного законодателя и компетенции Верховного Суда СССР. В 1958 г. действовавший ранее Закон о судоустройстве СССР, союзных и автономных республик 1938 г. был заменен соответствующими Основами законодательства¹²⁴. При этом детализация судоустройственных вопросов была отдана на откуп республиканским законодателям, что привело к принятию другого немаловажного акта: Закона о судоустройстве РСФСР от 27 октября 1960 г. В остальном же проведенная реформа оказалась вполне консервативна, продемонстрировав самое бережное отношение к раннему советскому наследию.

Это же можно сказать и о реформе, последовавшей за принятием «брежневской» Конституции СССР 1977 г. Сразу после этого был принят целый ряд значимых законов, таких как Закон РСФСР «О судоустройстве РСФСР» от 8 июля 1981 г., а также Законы СССР от 30 ноября 1979 г. «О Государственном арбитраже в СССР», «О прокуратуре СССР» и «Об адвокатуре в СССР». Однако отмеченное «обновление» советского законодательства не повлекло серьезных сущностных изменений в области судоустройства.

Российская судебная система во второй половине XX в.

Таким образом, для судебной системы на советском этапе характерны две важные тенденции. С одной стороны, желание максимально дистанцироваться от «царского режима» приводило к отказу от прежних начал и попытке формирования собственных, «социалистических» принципов. С другой стороны, окончательный уход от идеалов пореформенного суда оказался невозможен, поскольку он неизбежно вёл бы к деградации судебной системы. В результате законодатель постоянно пытался совместить несовместимое: обеспечить самостоятельность суда, сохраняя его связь с исполнительными органами; добиться независимости судей, допуская возможность их отзыва; повысить их компетентность, отрицая необходимость образовательного ценза и т. д. Желание «усидеть на двух стульях» влекло за собой хаотичность предпринимаемых изменений, которые в целом приводили лишь к деформации суда.

Официальное признание реальности скопившихся противоречий и необходимости их преодоления произошло только к концу советского этапа, когда на XIX Всесоюзной конференции КПСС в 1988 г. была принята резолюция «О правовой реформе»¹²⁵. Хотя вслед за этим последовало издание целого ряда законов, направленных на преобразование судебной системы, ее реальное реформирование пришлось уже на следующий, постсоветский этап.