Прошла веселая летняя гроза. Над кладбищенским холмом появилась красивейшая радуга, и каждая травинка золотилась в свете заходящего солнца.
На фоне уходящих темных туч кто-то невидимый ел прямо в воздухе кота. Из широко раскрытой пасти капала густая кровь. Зазвенели об камни брошенные на землю вилка и нож.
Я задумалась на мгновение. И окатила дергающуюся в воздухе тушку водой из только что закипевшего чайника. Раздался дикий кошачий вой, и я быстро захлопнула окно. Из зеркала на стене раздался смешок.
Поставила на стол широкую низкую чашку, налила в нее холодного молока. Положила рядом пару котлет на блюдечко. Снова поставила кипятить воду для чая. Как раз в этот момент раздалось неторопливое царапанье по двери. Максимально противный звук. Пошла открывать, по пути сердито отвернув зеркало к стене.
– Хочешь извиниться?
Черный кот на пороге удивленно округлил глаза. Мы помолчали, играя в «гляделки».
– Ну так?
– Ты кто такая? Я вообще-то знакомиться пришел.
– Так себе способ знакомства!
– Уж какой есть! Сама-то… Видит, что котик страдает, и что, попыталась помочь? Нетушки. Кипятком залила! Что ж ты за зверь такой?
– А я тебя уже видела. Второй раз на моих глазах страдаешь. Эффект становится слабее, понимаешь ли.
– М-да?
Кот задумчиво осмотрел меня с ног до головы. Вздохнул.
– Нет, никак не вспомню. Но все-таки. Я что, даже моральной компенсации никакой не получу за ожоги всего тела третьей степени? – он демонстративно окинул взглядом лоснящуюся шерсть.
Я поджала губы и отошла с прохода.
– Проходи, гостем будешь.
– …Ну и вот, пришлось попотеть, чтобы освободиться. Да что там освободиться – вот выбраться потом с острова это сложнее. А уж как я торопился, как торопился, чтобы слухи пойти не успели! Как же потом в глаза родне смотреть, если тебя как собаку на цепь посадили?
В окошко давно заглядывал тоненький месяц, а мы с котом допивали очередную чашку: он – молока, я – чая с мятой.
– Еще кружечку?
– Да, пожалуй. И мне тоже пару листиков мяты брось.
– Так и очень долго тебя не было? – я снова зажгла огонь под чайником.
– Точно я тебе не скажу… – он что-то подсчитывал в уме, помахивая хвостом. – Нет, вообще никак не скажу. Но когда я уходил из деревни, детей у Танечки нашей еще только трое было. А тут возвращаюсь – столько новостей! И пополнение у нас. Вот и брожу по округе, знакомлюсь со всеми. Смотрю, можно ли с кем из новеньких общаться по душам.
Я достала из холодильника кусочек запеченной рыбы и положила на давно опустевшее блюдце. В воздухе повис призрачный звук мурлыканья.
– А то, может, у тебя и валерьяночка найдется? У меня ведь еще истории и только для взрослых есть. Весеееелые… Всю ночь рассказывать можно. И не одну. Я вижу, подушечка у тебя на подоконнике лежит, удобная, так и манит подремать.
Во дворе опять бурно разросся дурман. Вот только-только была аккуратная клумба возле забора, а за одну ночь дотянулся почти до дома. Я вздохнула.
«Когда-нибудь мне надоест его обрезать, и повешу табличку над воротами «Дурманные кущи».
На улице едва светало, а я, кутаясь в плед, методично обрезала пышущие здоровьем побеги. Стебли с листьями в одну кучку, цветы – в другую, потом обменяю на что-нибудь. Поросль медленно, но верно отступала.
– Давно лежишь, деточка?
Я проснулась, испуганно подскочила и запуталась в пледе. Соседка с улицы Пшеничной неодобрительно смотрела на меня сверху, держа в руках корзинку со свежими пряниками и пирогами.
– Здравствуйте, Лидия Федоровна. Да я только вышла проредить дурман. Видимо, слишком рано вышла, не выспалась.
Старушка молча оглядела двор. Я тоже посмотрела по сторонам – дурмана не было. Вообще. Даже возле забора. Только я, сидящая на дорожке, и нож рядом.
А еще не было плюща, обвивавшего стены дома; ярко-красных яблок на ветках яблони; полянки мелких маков перед двором; сорочьего гнезда на дубе… Меня словно обдало ноябрьским холодом, несмотря тепло и летнюю зелень вокруг.
– Это нормально, что что-то просто пропало из моего двора единым моментом?
– Понятие нормальности относительное. Хорошо, что ты сразу мне не понравилась. Не жить тебе здесь, девочка.
Я осталась растерянно смотреть на закрывшуюся за ней калитку.