Loe raamatut: «Кто же украл Куинджи?», lehekülg 5
– Мне нравится, – наконец заключила она, – крепкий рисунок и уверенная подпись. Можно, конечно для верности позвать Лобову, это её герой. Хочешь, позвоню ей? Она живёт тут неподалёку, если дома, то подбежит быстро.
– Нет спасибо, мне пока достаточно вашего глаза.
– Хорошо, если понадобится бумага, я напишу.
– Отлично.
Светлана убрала рисунок, и они принялись за кофе.
– Что говорят в музее о краже? – Осторожно стала подступаться к нужному вопросу Светлана, после нескольких глотков.
– Да ужас, все нервные, дёрганные. На Зельфирке лица нет.
– Это не под неё подкоп?
– А кто знает? Но пока не слышно, что под ней закачалось кресло. Несмотря на свою простоватую внешность она очень твердый орешек. Уверена, что отделается выговором.
– А что скажете про смотрительницу? Я только что была на записи шоу «Пусть говорят»…
– Ого, с Малаховым познакомилась?
– Нет, Малахов давно ушёл с первого канала.
– Вон чо… – дворянка театрально всплеснула руками, как будто ей, действительно было дело до какого-то там Малахова. – Куда?
– На вторую кнопку.
– Недалеко.
– Да, недалеко. Так вот, они пригласили на передачу несколько очень интересных свидетелей. И одна из них сказала, что картина висела напротив того места, где сидела смотрительница.
– Мы обсуждали это. Я ещё когда, говорила им, что ваши дурацкие реформы, – и она мотнула головой куда-то вверх, имея ввиду высокое начальство – полная фигня. Какие это реформы? Сократить и уплотнить? Ну, вот и доуплотнялись. Поликлиники уплотнили так, что к врачу нужно записываться за месяц. Да за это время, либо выздоровеешь, либо помрёшь. Денег у них всё нет… Рожи такие, везде засели, что хоть святых выноси, что в думе, что в Кремле. Вот и у нас сократили смотрительниц. Раньше одна смотрительница была на один зал. А сейчас? А сейчас одна на два зала и вот результат – картины стали снимать со стен прямо среди бела дня. Думаешь, кто-то ответит за такие реформы?
– Вряд ли, но в этот раз дело в другом. Картину снимали в присутствии смотрительницы. Свидетельница говорит, что она в этот момент сидела на своём стуле и все видела, стул стоял как раз напротив этой картины.
– Да?
– Да. И именно поэтому люди вокруг не среагировали. Раз картину снимают в присутствии сотрудника музея и она молчит, то значит так и надо.
– Я не знала.
– Вы с ней не знакомы? Что она рассказывала?
– Нет, я не знаю эту смотрительницу.
– А можете узнать её телефон?
– Наверное, а зачем тебе?
– Хочу помочь одной журналистке, пусть интервью с ней сделает.
– А, – Татьяна Николаевна задумалась, – попробую узнать в кадрах. Там уже много новеньких работает, правда… Но столоначальник их Рувимчик, Рувим Израилевич, ещё на месте. Я позвоню ему завтра.
– Отлично.
– Журналистке она помогает… – эксперт, понимающе улыбнулась, – Ты почему не замужем ещё? Хватит по девкам бегать, пора и о будущем подумать.
– Это… – Светлана смутилась, – это не имеет…
– Имеет имеет, – я вижу тебя насквозь, моя дорогая. Но ладно, помогу по дружбе, хотя мне всё это не нравится, с душком это похищение, чует мой нос с душком, и от него лучше держаться подальше.
– Я тоже так думаю.
– И это не из-за Зельфирки, – Она умная и хитрая знаешь кто у неё зам?
– Нет.
– Дочка вице-премьера Голодец.
– Фиу, – присвистнула Светлана, – очень предусмотрительно. Но может быть пора дочке пересесть со стульчика зама в директорское кресло?
– Нет, – скептически оценила эту перспективу Марченко – за ней не видно таких амбиций.
– Зачем же тогда дочке вице-премьера сидеть у кого-то замом? Не деньги же она там зарабатывает?
– Не деньги, это верно. Какие тут деньги для неё? Даже не копейки, а гроши…
– Что же тогда?
– Не знаю, может скучно? А может мама хочет, чтобы дочка её была при каком-то деле. Они там все друг у друга (она опять мотнула головой вверх) в замах и директорах – не элита, а новый класс владельцев России. Вот и ставят своих деток, не важно на какие, но лишь бы руководящие, посты.
Они помолчали.
– А когда она была директором РОСИЗО, перед назначением к нам в Тетьяковку, знаешь, кто был у неё там замом? – Продолжила тему Татьяна Николаевна.
– Да не уж-то, – удивилась своей догадке Светлана, – Она же? Дочка Голодец?
– Ха, было бы прикольно, но нет. Тогда её замом была сестра Мединского.
– Поэтому её и назначили директором Третьяковки?
– Почему нет? Она умеет стелить соломку, где надо. Её не тронут. Увидишь, отделается выговором.
– Посмотрим. Но то, что эта кража картины всё что угодно, но только не кража, это точно. Я это сразу в Фэйсбуке написала.
– Я видела, ты классно пишешь, мне нравится, иронично, остроумно, смешно и главное смело.
– Спасибо. Ладно, пора мне собираться. Завтра как узнаете что-то, сразу мне позвоните, хорошо?
– Хорошо.
Светлана вышла на улицу и пока шла до машины, чистила снег с неё и ехала домой, снова погрузилась в размышления о «краже века», как назвали это похищение на шоу «Пусть говорят».
Итак, что мы имеем?
Некий чел, с однушкой в Одинцово и тремя шикарными автомобилями, попадается на наркотиках в декабре 2018 года, то есть месяц назад. При этом его не то что не арестовывают, но даже под домашний арест не сажают. Тем не менее, в поле зрения полиции он находится, и отпечатки пальцев его у них есть. Это ясно мне и прекрасно известно, ему самому. Однако похитителя это не смущает, и он спокойно идёт в музей, где спокойно снимает со стены картину, подставляясь под все камеры, и оставляя отпечатки пальцев. А на улице спокойно, садится в свою машину, и спокойно едет, прямо к себе домой.
Дурь?
Дурь.
В музее, тоже было всё более чем странно – ему никто не мешает, хотя все его видят, и смотрительницы и охрана. Никто не задаёт ему никаких вопросов, а сигнализация именно в этот день не работает. Более того о краже становится известно, только после того, как кто-то из посетителей поднимает бучу по поводу пропавшей из гардероба шубы. На вызов приезжает наряд полиции, начинает просматривать видео, и только в этот момент обращает внимание на человека с картиной в руках.
Дурь?
Дурь.
Дальше всё начинает проходить так, как нам показывают в кино. Полиция активно берётся за дело, тут же по камерам отслеживает похитителя, и ночью берёт его тёпленького прямо из постели. Картина найдена, дело раскрыто. Полиция рапортует, какие они молодцы, как круто у нас всё контролируется камерами, и что они умеют находить по ним не только участников несанкционированных митингов, но и настоящих преступников.
Какой вывод из этого всего?
Что это не преступление, а показательные выступления полицейских.
Так получается?
Единственная версия, которая может связать воедино все эти несуразицы и совпадения – та, что это всё от начала до конца организовано каким-то силовым ведомством.
Зачем?
Это хороший вопрос, но ответ на него может дать только тот, кто находится внутри спецслужб. Какие у них там тёрки между собой, могут знать только они.
И кстати, – Светлана даже ахнула про себя, – в пользу этой версии может говорить тот факт, что кража произошла в день рождение генерала Золотова. Получается зря мы смеялись над совпадением двух дней рождения – Куинджи и Золотова. Где Куинджи и где Золотов, казалось нам? А выходит-то нет, это у великого художника, по случайности, совпал день его рождения с рождением начальника росгвардии. И вся эта история не про Куинджи и картину, а про пинок по генеральскому заду.
Какой кошмар…
Светлана пришла домой и включила компьютер.
Пока переоделась, пока поставила чайник, электронная почта загрузила кучу новых писем и просигналила об этом.
«Что там у нас?» – Она села перед монитором и стала открывать всё подряд, отмечая важное – «Завтра в 11-00 в галерею придёт зам председателя Конфидерации Артдиллеров и Коллекционеров, для обсуждения дел с УПРАВИСом. Да, я и забыла про это совсем, чёрт». – Она вбила себе в смартфон напоминалку.
Следующее письмо было от сегодняшней художницы Катерины.
«Ну и что? Открывать или нет? Ладно, не буду вредничать» – она открыла письмо и стала просматривать картины. – «А неплохо, очень даже неплохо». – удивилась она и скачала к себе на комп весь архив.
Создала отдельную папку и стала смотреть картины.
«Что-то среднее между стилем Аарона Буха и Анатолия Слепышева» – молодец какая, – Кто бы мог подумать?»
Светлана уже с профессиональным интересом изучила размазанные фигуры, преимущественно лодки на берегу, отмечая те, что нужно посмотреть в живую. Скопировала шесть штук из них, и отправила обратно со словами – эти привозите завтра в галерею часикам к трём дня.
Ответ пришёл моментально:
– Спасибо, буду.
Совсем перед сном Светлана проверила что там на Фэйсбуке, увидела что к ней постучалась в друзья художница Катерина, ответила «подтвердить» и заодно заглянула на её страничку. Там вперемешку с её новыми картинами (как у всех художников), было много фотографий её самой: с выставок, с вечеринок, с отдыха. На фотографиях с отдыха она особенно остановилась, и особенно внимательно на пляжных. – «Да уж… фигурка у тебя что надо. Непросто будет с тобой работать…» – Она усмехнулась, и тут же вбила поиск Евгения Короткова. Из списка выскочивших, увидела свою зеленоглазую журналистку и зашла на её страничку. – Посмотрим, есть ли у тебя пляжные фотографии»
Фотографий тоже было много, и с отдыха тоже, но на всех них она была в компании какого-то молодого человека…
«Вот блин… – расстроилась Светлана, и с досадой выключила компьютер. – Зачем я зашла к ней? Ожидала чего-то другого? А чего? Что она грустит в одиночестве? Мда…»
Она легла и долго ворочалась, всё ни как не могла, ни заснуть, ни отогнать от себя дурацкие фотографии журналистки с её приятелем.
«Почему это так задело меня?» – Она встала и пошла на кухню, – «Хорошая девочка, естественно у неё кто-то есть. Ну и что? Как что? Ты-то здесь при чём тогда?» – у неё свело живот, от неприятного ощущения, что она что-то потеряла. – «Что? Что я потеряла? Ничего ещё и не началось. Нечего терять то. Почему же мне так плохо тогда? Я потеряла надежду? Надежду на что? Надежду на какие-то отношения? Оооо…» – Она смотрела в ночное окно, и ничего не видела за ним. – «Какие отношения? Какие у нас с ней могут быть отношения? Она девчонка ещё совсем. Ей сколько? Двадцать пять? А мне?» – к горлу подступила тошнота, – «Сейчас вырвет…» – Она открыла окно и стала судорожно вдыхать морозный воздух. – «Какой кошмар…»
Сколько простояла так, она не знала, и спохватилась лишь тогда, когда стала замерзать.
Она приняла решение:
– Не буду ей звонить завтра. Приедет так приедет, нет так нет. Ничего не буду больше делать.
С силой закрыла окно и пошла спать.
К одиннадцати утра она приехала в галерею.
– «Журналистка не звонила».
С небольшим опозданием приехал человек из Конфедерации с которым она минут сорок обсуждала, что им всем делать с УПРАВИСом
– «Журналистка не звонила».
Ушёл человек из Конфедерации, но их разговор частично слышал один из посетителей, который приехал к ней сдавать картины на продажу.
– «Журналистка не звонила». – «Я не жду её, не жду», – твердила себе Светлана и поминутно смотрела на часы.
– Какая сейчас ситуация с отчислением 5% для художников или наследников?
Светлана долго смотрела на мужчину, пока не поняла, что он что-то спрашивает у неё.
– Извините, что вы сказали?
– Я пока ждал вас, невольно слышал, что вы обсуждали УПРАВИС.
– А, да. И что?
– Расскажите пожалуйста, что сейчас с этим? Мне нужно будет платить кому-то 5%, если мои картины будут проданы?
– Слово «кому-то» очень верное. – Светлана ещё раз посмотрела на телефон и часы, и волевым усилием заставила себя включиться в разговор. – По закону, да. С каждой продажи мы с вами, должны делать отчисления либо автору картины, либо его наследникам. Это по закону. А на деле мы будем переводить эти деньги некоей ушлой организации с названием УПРАВИС, где они и останутся на радость великим бизнесменам братьям Михалковым.
– Они здесь причём?
– Как утверждают злые языки, именно они стоят за этой организацией.
– И что?
– И ничего. Кроме того, что мы все, участники рынка: галереи, аукционные дома, владельцы картин и все прочие посредники – должны будем платить Михалковым пятипроцентный налог с продаж. Или, что ещё хуже, передавать им ваши данные, и вы будете сами напрямую платить им те же самые 5%. То есть нас обязывают передавать каким-то странным людям нашу клиентскую базу.
– Ого. А мы тогда ещё и из налоговой начнём получать вопросы?
– Да, конечно.
– А если я этими картинами владею больше трёх лет?
– Тогда вам не нужно будет платить 13% подоходного налога.
– Ну хоть так…
– Но. – Светлана сделала паузу, – но это ещё придётся доказать. Что вы владеете картинами больше трёх лет.
– Как?
– Не знаю как. Какими-то чеками, или расписками, наверное.
– А если ничего этого нет?
– Тогда, проблема.
– Мда… Тогда может не продавать сейчас? Подождать пока всё не утрясётся?
– Не утрясётся, не для того продавливали этот закон в думе в таком вопиюще коррупционном виде, чтобы утряслось. Они нам что говорят? Что такой закон есть во всём мире, и мы лишь делаем то, что уже есть в цивилизованных странах. Так говорят нам Михалковы, между лекциями о духовных скрепах. Но это враньё. В цивилизованных странах, закон об авторском следовании есть, но написан он нормально и телега там позади лошади, а не впереди, как у нас сейчас. Там тоже есть организации, которые собирают эти отчисления в пользу художников или их наследников, но собирают они их лишь после того, как заключат договор с наследниками или художниками. А если художник умер, а наследников у него нет, или они не определены (судятся например между собой), то никаких отчислений и нет.
– Это понятно, как же иначе…
– Как иначе? У нас принят закон по которому мы обязаны платить этому УПРАВИСу, не спрашивая есть у них договора с наследниками или нет.
– Как это? Что они будут делать с деньгами если у них нет договоров с наследниками?
– Догадайтесь. – Светлана выдержала маленькую паузу. – Оставлять себе.
– Как это?
– А вот так. Закон обязывает нас заплатить им, но не разъясняет, что им делать с деньгами, если нет наследников. Поэтому они что?
– Что?
– Оставят их себе, со словами, что мы будем искать наследников. И будут искать их вечно.
– Офигеть.
– Да офигеть. Не для того создан этот УПРАВИС, чтобы собирать деньги в чью-то пользу, он создан, как кормушка себе. Вот и всё. Мы даже писали предложение в минэконом развития, когда они попросили нас, дать своё заключение на этот закон. Мы предлагали государству, хотя бы ограничить срок поисков наследников, например тремя годами. А если за это время наследники не найдутся, то деньги, даже не нам вернуть (что было бы правильно), а отдать государству.
– И что?
– И ничего. Закон успешно прошёл все инстанции и подписан правительством. Всё, – она подняла голову вверх, – Привет Михалковым, великим бизнесменам и великим моралистам.
– И что теперь будет?
– Что-что? Всё уйдет в чёрную, государство лишится налогов вообще, а бизнес станет более криминальным. Галереи выживут в этой схеме, а вот аукционные дома, то есть вся открытая торговля – нет. Все они закроются.
– Ого.
– Да, – Светлана посмотрела на часы и телефон, – журналистка не звонила, а время было уже почти три. – «Сейчас Катерина приедет с картинами», – вспомнила она. И посмотрела на посетителя, – давайте продолжим чуть позже, у меня сейчас начнётся следующая встреча. Что вы решили, будете оставлять картины?
