Loe raamatut: «Экологизация производства в СССР. Идеологические мифы и практика. (1972-1991 гг.)», lehekülg 3

Эти исследования объединяло то, что они основывались именно на неосознанно использованном, а тем более, так неопределенном экологическом принципе – связи объекта со средой своего обитания. Данное направление в познании не является в своей основе исключительным явлением XIX века. Оно присутствует и следует из самих глубин сформировавшегося еще в древности мировоззрения, например, связанного с древней космогонией, с древневосточными учениями о человеке, природе и их взаимодействии, русской философией космизма⁶⁸.

Однако наиболее отразились экологические взгляды в отношении народников к простому крестьянину-земледельцу. Для них он был хозяином на земле, а не временщиком. Крестьянин как никто другой был в органическом единстве с природой. Он объединял в себе и собственника, и производителя, и потребителя, и товаровладельца, и продавца, и покупателя, и организатора нового процесса производства. Это, по мысли народников, и была живая модель, зародыш подлинной основы к человеческой свободе, основы рожденной в недрах непосредственной крестьянской жизни. Радикально противоположной позиции придерживался лидер большевиков В. Ленин. Все идеи марксизма-ленинизма, доведенные до своего логического конца как того требовали большевики во главе с с Лениным продемонстрировали в условиях сталинской коллективизации, на практике не только свою социально-экономическую бесплодность, но и обернулись трагедией для многих миллионов людей. Теоретические надежды оказались несбыточными, а попытка навязать реальности некие теоретические догмы – преступными стоившие народу миллионов человеческих жертв..

Абсолютизировалась идеи классовой борьбы и ее насаждение во всех сферах жизни, ожидания быстрого, без ожидаемой революции на Западе, обещало не только освобождение производителя от частнокапиталистических оков, но и невиданное развитие производительных сил, которое обеспечит еще более невиданный на их основе поток материальных благ. Такая вера не допускала возможности появления каких-либо преград, препятствий, ограничений, например, со стороны природы, на пути полагаемого свободного развития производительных сил. Соответственно, это обстоятельство, наряду с давлением ежедневной политической борьбы, основанной на противостоянии классовых интересов, абсолютно исключало необходимость исследовать эти факторы, а тем более, теории о взаимодействии общества и природы, о роли этого взаимодействия в строительстве нового общества.

Требование проводить классовый принцип во всех сферах общественной жизни формировало не только нетерпимость к другим позициям, но и притупляло прогностическое восприятие действительности.

Наиболее ярко это проявилось в теоретических битвах с так называемой «теорией убывающего плодородия почвы»⁶⁹, развернувшихся в годы первой русской революции и связанных с разработкой ее аграрной программы. Именно тогда Ленин написал свою работу «Аграрный вопрос и критики Маркса»⁷⁰, в которой подверг критике основную мысль этого учения – после определенной величины капиталовложений на единицу площади последующие вложения капитала не дают увеличение прибыли, а наоборот, сокращают темпы прироста, поскольку за этим пределом постепенно падает плодородие почвы. Отвергая теорию, как мелкобуржуазную, Ленин признавал возможным действие такого закона только при конкретном определенном условии: если капиталовложения в обработку почвы будут осуществляться при неизменяющемся, неразвивающемся, застывшем уровне его научно-технического и технологического обеспечения. Но поскольку, как свидетельствует исторический опыт, прогресс в области промышленности и земледелия состоял именно в том, что каждое последующее капиталовложение не повторяло предыдущее и было, как правило, вызвано новыми технологическими производственными уровнями, то данный закон является ничем иным, как гипотетической абстракцией, никогда не существовавшей и ничего общего не имеющей с существующей реальностью. Тем более, этот закон якобы не может быть реальностью при социализме, когда освобожденные от капиталистических пут производительные силы общества получат возможность свободно и более интенсивно совершенствовать технические и технологические способы обработки земли и использования природных ресурсов⁷¹.

Таковы были доводы Ленина против этого закона. Он естественно, не был признан большевиками, а затем и их последователями, и в дальнейшем был заклеймен как продукт буржуазного сознания.

Возможно, что данная логика Ленина была бы верной не только в формальнологическом, но и в практическом плане, если бы было построено действительно гармоничное общество в котором было бы достигнуто опережающее или хотя бы синхронное развитие научно-технических достижений и их внедрение с процессом убывания плодородия почвы. Но реальность последующих десятилетий, в ходе которых идея социализма деформировалась и отожествлялась с огосударствлением собственности и общественной жизни, показала не только ошибочность взглядов Ленина на научно-технический способ нейтрализации действия этого закона убывающего плодородия почвы, но и продемонстрировала его действие в невиданных ранее масштабах. С установлением командно-административной системы, сверхцентрализации общественной жизни и управления в общесоюзном масштабе, сформировалась ситуация, когда данный закон получил исключительную почву для своего проявления. Вся особенность этой ситуации состоит в том, что сверхцентрализация волеизъявлением государства позволяет осуществлять значительные и быстрые капвложения в сельскохозяйственную сферу, но в то же время заорганизованность оргструктур и отсутствие заинтересованности крайне замедлили внедрение в практику новейших достижений в области науки, техники и технологий. Так сформировались именно те "нереальные" условия, в рамках которых Ленин «допускал» действие этого закона. Оказалось что темпы разрушения и плодородия и окружающей природной среды значительно опережали как технологические достижения аграрной науки так и их внедрение.

В результате, например, в земледелии создалась действительно ситуация, когда последующие капвложения имели своим последствием падение доли прибыли на единицу капвложений, уменьшение плодородия почвы и как следствие стремление ее восстановить, повысить при помощи мелиорации которой занималось целое министерство Мелиоративного хозяйства. Это по цепной реакции привело к тому, что все увеличивающийся объем средств, выделявшихся на мелиорацию, превратился именно в то вкладывание средств, которое осуществлялось не в форме новых технологических методов агрокультуры, а в старых формах, и которое в итоге привело к ужасающему разрушению почвы, ее засолению, разорению сельского хозяйства⁷². В организационно-политической области произошло развертывание настоящей «войны» научных, природоохранных органов и общественности с разорительной для природы и общества вседозволенностью ряда министерств и ведомств, в первую очередь, Минводхоза СССР и Минводхоза УССР⁷³.

Непринятие Лениным и партией большевиков теории убывающего плодородия почвы⁷⁴ и тождественной им теории падения производительности труда имело и свои политические корни. Признание этого закона вело к признанию и вытекающей из него аграрной программы меньшевиков⁷⁵, стержнем которой являлась муниципализация земли. При таком решении аграрного вопроса не было необходимости в каком-либо едином центре и его руководстве. А их отсутствие, по мысли В. Ленина, не позволяло последовательно провести как буржуазные, так и социалистические преобразования на селе, довести там классовую борьбу до логического конца с чем Ленин и большевики связывали с началом социалистического строительства.

Другое условие этого строительства – национализация земли. Она позволяла якобы наиболее полно осуществить программу социалистического преобразования села. Но как показала практика, национализированное земледелие разрывает по сути связь производителя-крестьянина со средой его жизни, обитания, заставляет его работать в ситуации, когда он лишен возможности сам управлять процессом этой работы, а центр оказался неспособным обеспечить соответствующий уровень и степень конкретности управления. В итоге, несмотря на бесчисленные, миллиардные «инъекции», сельское хозяйство все больше и больше «развивалось» по наклонной плоскости, приближая потребление население к карточной системе. Всякая попытка восстановить эту целостность разделяла судьбу "группы" Чаянова.

Однако этот процесс начинался с неприятия того рационального, что содержала теория убывающего плодородия почвы, взгляда целого поколения ученых социологов и естествоиспытателей, которых их же студенты с «революционно-преобразующей» гордостью изгоняли в 20-е годы из ведущих научных центров страны⁷⁶.

Вытесненные из социально-политической области идеи экологической целостности и экологического подхода нашли свой приют в естествознании.

Особую роль в развитии этих взглядов сыграла научная деятельность А. Чижевского, положившего начало новому направлению в естествознании – гелиобиологии, поставившей своей целью изучить влияние солнечной энергии на земные биологические процессы⁷⁷.

На основе многочисленных исследований он неопровержимо доказал прямую, непосредственную связь и влияние солнечной активности на активность животного и растительного мира не только в энергетическом плане, что было известно и ранее, но и на процессы размножения, физического и психологического развития, смертности, особенности их состояния и развития. Более того, это влияние, имеющее циклический характер (в основном цикл II лет), просматривается не только на уровне индивидуального организма, но и на видовом уровне, на уровне взаимосвязи всего живого на Земле. Позже это направление определилось как новая научная дисциплина – космическая экология⁷⁸.

Если Чижевский исследовал влияние солнца на земные процессы и на все живое, то выдающийся ученый нашего века Владимир Иванович Вернадский исследовал в это время влияние всего живого вещества Земли на земную поверхность, ее геологические формы. В своих работах он пришел к двум основным выводам: человечество в своем воздействии на земную поверхность превратилось в решающую геологическую силу нашего времени⁷⁹, и движение человечества направлено к новой форме социального устройства и нового гармоничного отношения с природой – сфере разума – «ноосфере»⁸⁰. Эти идеи были прямым продолжением идей социалиста второй половины Х1Х в. сергея Подолинского.

По существу, работы Чижевского, Вернадского и других исследователей осуществлялись в тяжелейших условиях сталинистского контроля, цензуры, а порой и травли. Многие, как Вернадский⁸¹ были изолировали от общественной деятельности, другие погибли в лагерях. Окончательный разгром здравомыслящих научных кадров был произведен, как известно, в конце сороковых годов в ходе так называемых дискуссий⁸².

Частично эта тяжелая атмосфера была развеяна после XX съезда КПСС. Тогда, в условиях «оттепели» официальному оптимизму в планах преобразования природы начал противостоять более трезвый, объективный подход к проблемам природопользования, получивший в новых политических условиях, хотя и малую, но все же возможность открыто заявить о себе. Это противостояние вплоть до настоящего времени остается наиболее характерной чертой отношения к проблемам природопользования и к экологической политике в целом. По существу, определенная часть ученых и специалистов в условиях начавшейся в то время демократизации перешла от пассивного провозглашения своей позиции к активному, практическому ее отстаиванию. Если раньше такая позиция ставила человека в тяжелое положение, то в данном случае в условиях хрущевской оттепели появились большие надежды на практическое воплощение своих идей. К этому времени уже и действительность стала обнаруживать пагубные последствия существовавшей (а точнее отсутствия) системы природопользования. Наряду с этим необходимость отстаивать свою позицию стимулировалась в определенной мере и необходимостью соответствующих научных ее обоснований. В результате, уже к середине – концу 60-х годов определился целый ряд естественнонаучных и междисциплинарных направлений экологического характера. Однако, несмотря на разнообразие, они по-прежнему отражали два ставших уже традиционными вида отношения к природе. Одно – оптимистическое, второе – пессимистическое, – предупреждающее о все нарастающей опасности экологических бедствий, что получило название алармизма. Оптимисты, несколько идеализируя возможности «покорения природы», в своих заявлениях и научных изысканиях делали значительный акцент на гипотетически возможных положительных результатах того или иного «великого» проекта, недооценивания, а чаще всего игнорируя его отрицательные для природы и жизни человека последствия. Экологическая политика вульгарно отождествлялась с максимальным поглощением народным хозяйством природных ресурсов, промышленным, пространственно-временным освоением территории страны, которое и должно было обеспечить изобилие материальных благ. Ключевыми звеньями такого преобразования должны были стать проекты повсеместного строительства АЭС, переброски Северных рек и освоения ландшафтов⁸³. Что касается негативных последствий, то они еще мыслились вполне преодолимыми с помощью принятия законодательных, а на их основе и соответствующих организационных мер, а также повсеместного воспитания у населения любви и уважения к природе, что естественно несло на себе на фоне масштабов промышленных выбросов оттенок цинизма.

Если самое первое столкновение «оптимистов» и «пессимистов» произошло по вопросу о планах строительства АЭС в стране, то одной из первых дискуссия по поводу экологического состояния конкретного объекта была дискуссия о состоянии озера Байкал, о строительстве на его берегу промышленных предприятий. Эта дискуссия началась еще в середине 60-х годов и продолжается вот уже более полувека. Не менее значимыми были и дискуссии в Украине вокруг проблемам Черного и Азовского морей, состояния рек Днепра, Днестра и других объектов природы.

Все же предостережения здравомыслящих ученых возымело действие, и в 1972 году ЦК КПСС и ВС СССР принимают известные постановления об охране природы, объявляя ее одной из составных частей народнохозяйственной политики. Это дало значительный импульс развитию научных исследований в области экологии, природопользования, охраны окружающей среды. Постепенно реабилитировано было философское наследие В. И. Вернадского, труды которого снова начали издавать с середины 70-х годов. В новых условиях его идеи начали оказывать революционизирующее действие не только на естествознание, но и на все научное познание, вплоть до социальных наук – философии, истории, даже этнографии. Так по умолчанию было реабилитировано имя и учение Льва Николаевича Гумилева разработавшего на основе идей В. И. Вернадского о биосфере историю и теорию происхождения этносов, которое безусловно вызвало и вызывает до сегодняшнего дня неоднозначное отношение в среде ученых самых различных научных направлений. В противоположность идеям академика Бромлея о социально-классовой предопределенности сущности процессов образования этнических групп. Л. И. Гумилев выдвинул и отстаивает концепцию образования, развития и гибели этносов в зависимости от природных, биосферных, а с другой стороны и социальных условий, поскольку этносы «представляют собой явление, лежащее на границе биосферы и социосферы и имеющее весьма специальное назначение в строении биосферы Земли». Долгие годы идеи Л. Н. Гумилева считались ненаучными и подвергались обструкции,. И все же в годы Перестройки его труды стали доступны широкой общественности⁸⁴.

Развитие природоохранного дела потребовало обращения к зарубежному как практическому, так и теоретическому опыту. Стали переводиться на русский язык и издаваться работы зарубежных авторов – ведущих специалистов в области экологии и экологического прогнозирования⁸⁵, расширились работы по совместным, международным экологическим программам исследований, проводившихся под эгидой ООН. Это стимулировало разработки социально-политических вопросов экологических проблем. В условиях холодной войны ведущее место среди них занимала проблема идеологического противостояния социалистической идеи природопользования, пропитанной повсеместным оптимизмом, и капиталистической, якобы находящейся в плену буржуазной футурологии. Одними из первых идейно-политической атаке были подвергнуты представители Римского клуба и другие экологические «пособники империализма»⁸⁶. Вплоть до последнего времени со всей серьезностью утверждалась идея превосходства социалистического природопользования над капиталистическим, а ответственность за разрушение природной среды на Земле целиком возлагалась исключительно на капиталистические государства, но ни в коей мере не на социалистические страны. В едином ряду с новыми веяниями экологического характера находилась концепция единой, цельной, лишенной разногласий и противоречий советской науки и ее исследований в области изучения проблемы отношений общества и природы. К сожалению, такие иллюзорные подходы к действительным проблемам нанесли значительный вред исследованиям в данном направлении, предопределили на долгое время отставание в развитии связей между научными достижениями в исследованиях взаимодействия общества и природы и реальными запросами природоохранной практики.

Более того, являясь наследием борьбы с «буржуазной идеологией» времен сталинизма, приукрашивание действительности привело к самоуспокоенности общественного сознания, а это в свой черед к торможению научной мысли, особенно в социально-экономической, социально-политической плоскости проблем взаимодействия общества и природы. Так, например, проблемы социальной экологии, экологическое поведение личности, ее психология в природной среде и другие вопросы разрабатывались в США, Англии, ФРГ и других странах уже в середине 60-х годов⁸⁷, в то время как в СССР только в середине 80-х начали открыто провозглашать возможность новой общественной науки как социальная экология⁸⁸.

Основная, исходная причина такого отставания – перенос верных для своей, политической сферы идей и положений, в области, ничего общего не имеющие с этими положениями. Другими словами, это отставание было предопределено превалированием политических догматов над реальными проблемами природопользования, его запросами и здравым смыслом.

Наиболее рельефной и очень запоздалой, но связанная с природоохранной практикой в эти последние десятилетия, была идея создания Всесоюзного, единого природоохранного органа. Он мыслился как главное средство в борьбе с ведомственностью в природопользовании, тем более что опыт такой борьбы уже был.⁸⁹ Подлинной причиной отставания в области развития экологических технологий, предохранительных мер а также развитие экологического сознания и образования было связано прежде всего с мифотворчеством которое органически проистекала из тоталитарной системы общественного устройства, которая с одной стороны Возлагало оптимистические надежды на область научно-технического развития, а с другой стороны. Те практические меры как юридического так и природоохранного характера которые принимались в условиях тоталитарного общества и тоталитарной идеологии не могли породить никакую иную природоохранную систему, тем более демократическую, кроме тоталитарной. Тоталитарный характер природоохранной системы не мог не сказываться негативно на состояние хозяйственно-экономической и особенно экологической сфер всех республик. Особенно это негативно сказывалось на социально-экологическую обстановку в Украине, занимавшей второе место среди других республик по масштабам ее промышленно-экономического и сельскохозяйственного потенциала.

2. Уровень антропогенного и хозяйственного давления на природную среду в Украине

Одним из главных и исходных показателей в вопросе об уровне антропогенного давления на природную среду является показатель плотности населения, По этому показателю Украина занимала 3-е место в Союзе и он был равен плотности РСФСР, Эстонии, Туркмении и Таджикистана, вместе взятых, или немногим менее удвоенной плотности населения Белорусской ССР⁹⁰.

Решающим условием антропогенного воздействия на природу является, безусловно, не сама по себе плотность населения, а та совокупность орудий, средств производства, производственных фондов которые были сконцентрированы в республике на единицу площади ее территории. Так, более высокие цифры плотности населения в Молдавии и Армении в несколько раз перекрываются цифрами по степени концентрации производственных фондов в Украине. На 1986 год они составили по Украине в стоимостном выражении (сопоставимые цены) 261 млрд. руб., или 432119 руб. основных фондов на км² площади республики, в то время, как по Молдове этот показатель составляет всего 18 млрд. руб., или 53410 руб. на км². В Армении основные фонды составляют 14 млрд. руб., или около 50 тыс. руб. на км². Не выше этот показатель и по Казахской ССР, и по РСФСР. Здесь плотность основных фондов составляет соответственно немногим более 35 тыс. руб. на км² в Казахстане, и 58 тыс. руб. в РСФСР⁹¹. Если, даже учитывая малую освоенность восточных и дальневосточных территорий РСФСР, условно все основные фонды сосредоточить на 1/6 ее территории, увеличивая тем самым плотность в шесть раз, то и при этом показатель составит 348 тыс. руб. против 432 тыс. руб. на км² по Украине.

Таким образом, если плотность населения по Украине одна из самых высоких, то плотность основных производственных фондов, расположенных на ее территории, самая высокая среди всех республик Союза.

Плотность и населения, и фондов в значительной мере зависят от того, какими видами реального производства представлены основные производственные фонды. Ведь одинаковые по стоимости, но различные по характеру производства, предприятия (производство одежды и химудобрений, например) будут оказывать и различное по силе разрушения воздействие на природу. Поэтому очень важно знать отраслевую структуру производства и обслуживающей ее инфраструктуры, долю участия ее в давлении на природу по сравнению с подобными процессами в других республиках.

Возьмем только некоторые показатели по инфраструктуре. На 2,7% территории СССР которую занимала на то время Украина сосредоточено 15,5% всей длины линий железных дорог МПС СССР. Это второе место после РСФСР. Остальные республики имеют значительно более низкий показатель⁹².

Идентичная ситуация в использовании речного транспорта. Несмотря на то, что Украина находится на одном из последних мест в Союзе по наличию водных ресурсов, имеющиеся речные транспортные пути эксплуатируются в наивысшей степени. Так, УССР уступает только РСФСР по грузообороту речного транспорта общего пользования. В 1986 г. грузооборот составил соответственно – в УССР – 12 682 млн. тонно-километр, в РСФСР – 237 003 млн., при общем обороте по СССР в 265 630 млн. В остальных республиках грузооборот, по сравнению о УССР, ниже в 10-16 раз⁹³. В аналогичной ситуации и в близких пропорциях находится длина автомобильных дорог народного хозяйства УССР⁹⁴, длина автомобильных дорог общего пользования, отправление грузов автомобильным транспортом народного хозяйства, грузооборот автомобильного транспорта народного хозяйства, пассажирооборот воздушного транспорта, сети городского транспорта, связи и т. д.⁹⁵. Следовательно, можно предположить, что инфраструктура Украины оказывает на природу, как и все народное хозяйство, приблизительно в 10 раз большее воздействие, чем в какой-либо из других республик, независимо от степени экологического бедствия, в котором может находиться тот или иной ее отдельный регион или область. Если же учесть и структуру народного хозяйства Украины, т. е. преобладание в ней предприятий угольной, химической, горнодобывающей и обрабатывающей промышленности, предприятий тяжелого машиностроения и т. д., а также, если учесть степень их концентрации, то станет очевидным, что в отдельных областях уровень антропогенного воздействия на природу превышает другие республики не в 10, а в 20 и более раз. Так, за период с 1940 г. по 1987 г. только население Донецко-Приднепровского экономического района увеличилось на 5 млн. человек, что равно росту населения на других территориях Украины, вместе взятых (Юго-Западный район – 2 млн. чел., Южный – 3 млн. 139 тыс.)⁹⁶. Это без учета роста масштабов производства в этом регионе, как и по Украине в целом.

Удельный вес нормативно-очищенных вод в общем объеме сброса сточных вод, подлежащих очистке, составил в 1986 г. 80%. Это один из самых высоких показателей по Союзу. Только в Белорусской ССР этот показатель выше (91%)⁹⁷. На чисто статистической основе такие показатели весьма впечатляющие. Но подсчеты на основе экологической сопоставимости свидетельствуют об обратном. Если общий объем сброса сточных вод по Украине составляет 4749 млн. м³, то 20% – 1187,2 млн. м³ неочищенных сточных вод по УССР. В РСФСР эта цифра составляет 11264 млн. м³ неочищенных сточных вод (44% от общего объема сброса. См. табл. 4). Таким образом, объем неочищенных вод, сбрасываемых в водные артерии Украины, составляет почти одну десятую часть сброса РСФСР, ив чего можно сделать оптимистический вывод о том, что в Украине дело очистки вод поставлено в крайнем случае значительно лучше, чем в РСФСР и в других республиках. Однако, если мы учтем то обстоятельство, что эта одна десятая часть сбрасывается в природную среду, по территории в 28 раз меньшую от РСФСР, с плотностью населения в десятки раз превышающей этот показатель по другим республикам, с наибольшей плотностью основных производственных фондов на км², с наиболее развитой сетью инфраструктуры и, главное, – с одним из наиболее низких по Союзу объемов водных ресурсов, то становится очевидным, что по своему экологическому воздействию, по разрушительной силе эти 20% в лучшем случае равны воздействию всех загрязненных стоков РСФСР, которых в 10 раз больше, чем в Украине.

По другим республикам этот вывод еще более показателен, так как соотношение между сбросом сточных вод и другими показателями экологического порядка свидетельствует о более благоприятной для них ситуации, нежели в Украине.

Важным, экологически сопоставимым, является также показатель плотности выброшенных веществ на 1 км² территории. Этот показатель по УССР составлял около 20 тонн на км⁹⁸, в то время, как по РСФСР он исчисляется 2,3 тоннами на км². Если даже, как в примере выше, свести площадь РСФСР до европейской ее части, сократив условно в 6 раз, то данный показатель составит всего 13,8 тонны вредных веществ на 1 км². Сопоставление данных по другим республикам, их сравнение с данными по УССР свидетельствует о том, что в Украине самая высокая плотность выбросов вредных веществ в атмосферу на единицу территории.

О степени воздействия вредных веществ на атмосферу свидетельствует и такой показатель, как их количество на душу населения. По Украине эта цифра равна округленно 236 кг в год на человека, а по РСФСР – 276 кг на человека. Как видим, почти одинаковые цифры. Однако нет поводов для утешения, поскольку цифры эти страшные. Ведь одинаковая «порция» вредных веществ на человека в реальности выпадает в Украине на головы 51 млн. человек ее жителей на территории, площадь которой в 28 раз меньше площади РСФСР. Это еще раз подтверждает вывод о невероятной степени концентрации экологически опасных, прежде всего для здоровья человека, веществ на территории Украинской ССР.

Если в масштабах СССР Украина занимает первое место по уровню антропогенного воздействия на природу и на здоровье человека и оно по сути является почти катастрофичным, то в масштабах УССР положение в ряде областей было крайне катастрофично. Особенно это относится к экологической обстановке на Донбассе и в Донецкой области. Здесь антропогенное давление самое высокое в Украине: 203 человека на км² – почти в 2 раза выше, чем по Молдавии и Армении, и более, чем в 2 раза – чем в среднем по УССР; территория сельскохозяйственного назначения распахана на 96%, ежегодное потребление кислорода промышленностью выросло до 140-150 млн. тонн.

В воздушном бассейне, в итоге, ПДК по пыли повысилась в 13 раз, по серному ангидриду – в 9,5 раза, по окиси углерода – в 7,4 раза, а по сероводороду – в 19 раз. Как результат такого «эксперимента» на выживание людей, заболеваемость в таком городе, как Мариуполь, превышает среднереспубликанские показатели по злокачественным опухолям в 5,4 раза, по заболеваниям крови – в 11,2 раза, по ишемическим заболеваниям сердца – в 10,8 раз. Врожденные пороки сердца возникают здесь у детей в 22 раза чаще, нежели в Запорожье, и в 4 раза – нежели в Симферополе. Как не быть таким показателям, если уровень экологической культуры, орудующих здесь предприятий черной металлургии, отстает от современного уровня на 20-30 лет⁹⁹.