Дава в заснеженных горах

俄文翻译版经明天出版社有限公司授权于全球市场独家出版发行。

© Цю Шаньшань 裘山山，2019

© ООО «Международная издательская компания «Шанс», перевод, оформление, 2022

© ООО «Издательство «Завтра», 2022

Все права защищены

Как я потерялся

Где же мой дом?

Я – на шумной, многолюдной улице. У меня кружится голова и слабеет тело. Я верчу головой то влево, то вправо и не знаю, куда идти. Бодрый настрой, с которым я выбегал из дома, улетучился, осталась только растерянность. Если выбежал я только что, почему же теперь не могу понять, где я?

Мама точно решит, что я сбежал. Но это неправда – я всего лишь хотел спрятаться так, чтобы она не нашла, чтобы запереживала и стала повсюду меня искать. И вот я добрался до входных ворот, увидел, что они открыты, и, вытянув шею, выглянул наружу. Ого, как много людей на улице, как тут шумно! Мне всегда говорили, что выходить из дома нельзя, но в этот миг никого рядом не было, и я выбрался за порог.

Я оказался на улице впервые. Ничем не ограниченные просторы привели меня в такой восторг, что я не удержался и перекувырнулся через голову. Затем огляделся и почуял какой-то запах. Благовонные свечи так не пахнут, часуйма^[1] тоже. Может, вяленая говядина? Или цампа^[2]? Глотая слюнки, я помчался на поиски того, что так соблазнительно пахло.

И так очутился неведомо где. Когда, на какой развилке свернул – не вспомнить уже, хоть убей.

Когда я понял, что нахожусь неизвестно где, все мои четыре лапы подкосились, и я чуть не рухнул на землю. В конце концов, я всего лишь щенок, которого мама еще ни разу не выгуливала! Моя прежняя жизнь была размером с хозяйский дворик, а теперь я вырвался в большой мир – город. Пускай он и небольшой, но все же опутан сетью улиц и переулков, подъемов и спусков, изгибов и поворотов… Такой мир казался мне страшно сложным и запутанным.

О, как я жалел, что нельзя отменить все, что я натворил, что нельзя прожить тот самый, решающий момент заново! Если бы я мог прожить его заново, то уж сегодня утром, пока мама ласково приглаживала сестренке шерсть, ни за что не стал бы вертеться рядом! А если бы и стал, то и не подумал бы убегать от маминой брани. А коли бы и убежал, то недалеко – и просто лежал бы себе у порога, морда на лапах, и с обиженным видом ждал, когда же мама придет со мной понянчиться.

Я же со злости взял да и сделал лужу на хозяйском ковре. Хозяйка пришла в ярость и тут же стала, бранясь, припоминать мне все-все проступки, которые я натворил с рождения: погрыз три пары обуви, диванную подушку и провод от утюга, а еще вцепился в скатерть на столе и дернул так, что разбил две чашки… Я понял, что она разошлась не на шутку, и спрятался во дворе, а потом выскочил за ворота, выбрался на улицу – ну и потерялся.

Что же теперь делать?

Меня зовут Дава. На тибетском языке это значит «луна». Пять месяцев назад мы с сестренкой родились на Тибете, в уездном городке Ядун, и хозяйка дала нам имена: меня назвала Дава, а сестренку – Нима. Нима по-тибетски – «солнце». Наш Ядун – это маленький городок на самой окраине Тибета. Он построен вдоль реки и, если смотреть сверху, напоминает зеленую долину, зажатую меж заснеженных гор. Часто наш городишко так и называют – долина Ядун.

Долина очень красивая, особенно осенью, когда пурпурная, золотистая и буро-зеленая листва пестреет под солнечными лучами, будто празднуя карнавал. Река Ядун течет лениво и сверкает по-особому, как драгоценный камень, завораживая своим сияньем. На ее глади пляшут под ветром разноцветные флажки, а уже над ними – лишь кристальнобелые снежные горы да лазурное небо. «Настоящий рай света и цвета!» – восхищаются любители фотографии.

С началом долгих праздников в честь дня основания КНР^[3] сюда съезжаются туристы со всех уголков Китая. Вооруженные аппаратурой всех мастей, они беспрестанно щурятся и щелкают камерами и мобильниками. Не упуская, разумеется, и шанса покрасоваться в разных позах на фоне великолепных пейзажей, чтобы запечатлеть эти воспоминания навсегда. Помимо туристов, прибывает и поток торговцев из других районов Тибета: все спешат закупить или отправить товары до наступления зимы. Испокон веков здесь велась бурная торговля. В общем, на улицах яблоку негде упасть: люди толкаются, наступают друг другу на пятки, – и эта толпа все плывет и плывет неспешным потоком, переливаясь всеми цветами радуги…

Под ногами прохожих, снующих туда-сюда, я растерялся так, будто внезапно угодил в дремучие джунгли. Вокруг – ничего знакомого. Где мой дом? Где хозяйка? Где мама?

Как выглядела чудесная улочка перед нашим домом, я, конечно, помнил: вдоль деревянных домишек с разноцветными окнами и дверями тянутся горы хвороста. В нашем дворике растут яблочные и грушевые деревья, и деревянный забор весь увит ползучими розами…

Да только двориков с таким же описанием в Ядуне пруд пруди!

Сбитый с толку, я ненароком пролез в чайную. Все потому, что фасад этой чайной почти не отличался от лавки моей хозяйки. Только вот моя хозяйка торгует коврами, внутри наша лавка от пола до потолка увешана коврами из яркой и пестрой овечьей шерсти.

В чайной было людно. Все пили и разговаривали. Вот и моя хозяйка тоже частенько, скрестив ноги, садится на кровать и пьет чай с сахаром или часуйма. А порой даже пускает меня к себе и разрешает полежать рядом. Так что запах масляно-сладкого чая мне знаком хорошо…

Пробравшись внутрь, я залез под стол и принялся озираться по сторонам, надеясь увидеть ноги моей хозяйки. Уж их-то я сразу узнал бы!

Но хозяйки здесь не было. Перед глазами теснились чужие сапоги, кроссовки, прогулочные тапочки и даже шлепанцы. Юбки и джинсы пахли чем-то совершенно чужим. Я тянул носом по сторонам, но ничего родного и знакомого унюхать не получалось.

Вдруг в мою сторону направился огромный черный пес. Верзила, раза в четыре крупнее меня, но главное – с таким угрожающим взглядом, будто говорил: «А ты еще кто?! Откуда приполз, червяк? Зачем явился в мой дом?! Это моя территория!»

Дрожа от испуга, я попятился назад, пока не уперся во что-то. Это оказался чей-то громадный холщовый рюкзак. У моей хозяйки был такой же: она складывала в него ковры. Отступать было некуда. Из последних сил оттолкнувшись, я запрыгнул на этот рюкзак, но он оказался распахнут, и я с жалобным тявканьем провалился внутрь. Рюкзак оказался набит чем-то мягким, пушистым – уж не знаю, чем, – и я нырнул в этот пух с ГОЛОВОЙ.

Трогать вещи клиентов пес-верзила не смел – видимо, запрещал хозяин. И он решил хотя бы облаять мое укрытие погромче.

– Фу, Черныш! Тихо! – прикрикнул владелец чайной.

Но Черныш не унимался: уж очень хотел сообщить хозяину, что вычислил чужака! Но хозяин был слишком занят. Он отругал пса и, видимо, отогнал его в сторону. Но я был уверен: даже издалека тот наверняка уставился на рюкзак и ждет, когда я появлюсь. Боясь шелохнуться, я надеялся лишь на то, что ему надоест ждать и он уйдет. Испуганный и уставший, я затих в рюкзаке и не заметил, как скоро уснул.

Во сне я снова был рядом с мамой. Она вылизывала мне лоб, приговаривая: «Ну зачем же ты ушел из дома? Ты даже не представляешь, как мама волновалась, что не может тебя найти! Ах ты, непослушный щеночек!» Я отвечал: «Ты любишь сестренку Ниму, а меня – нет, Нима все время лежит у тебя на груди…» Мама отвечала: «Милый мой Дава, как же мама может тебя не любить? Просто Нима родилась хилой и слабенькой, и приходится больше о ней заботиться. Ты же старшенький и с рождения был здоровее, тебе самому следует помогать маме!» Мне стало стыдно, и я зарыл голову в мамин живот: «Прости меня! Я больше не убегу, буду всегда рядом, чтобы помогать растить сестренку». Как тепло у мамы в объятиях…

И вдруг я проснулся. Меня окружала кромешная тьма. Мамы не было.

Эй! А почему меня так странно качает, так, что я даже проснулся? И голова кружится. Точно! Человек закинул на спину рюкзак, вышел из чайной и отправился в путь, не ведая, что несет с собой маленького щенка. Куда же он направляется? Еще дальше от моего дома?

В темноте рюкзака я залился слезами. От горького раскаяния у меня чуть не отвалился нос.

Хозяйка часто приговаривала, мол, сожалею о содеянном аж до посинения кишок. Это значило, что ей стыдно просто-таки до смерти, ведь кишки синеют только у покойников. Но собакам это выражение не подходит. Мы в таких случаях думаем: «Каюсь так, что нос отваливается». Ведь нос – наше оружие, отвалится – пиши пропало…

Вдруг я услышал, как кто-то сказал:

– Холодает… Надо бы свитер достать!

Голос был женским. Рюкзак опустили на землю, открыли. Солнечный свет ослепил меня, и я долго не мог разлепить веки. Но тут чья-то огромная рука схватила меня за шкирку и выудила наружу.

– Эй, смотри-ка, что у меня здесь! – сказал парень.

– Ой! Щеночек? Какая прелесть! – заверещала девушка, прижимая меня к груди. – Такой миленький! Откуда он в твоем рюкзаке?

– Без понятия! Малыш, ты как сюда забрался?

Мне очень хотелось сказать им: «Я потерялся, скорее верните меня домой!» Но я не умел говорить и только отчаянно лизал им руки: ему, потом ей, потом опять ему – и жалобно скулил.

Девушка растрогалась:

– Жалко бедняжку! Давай заберем его домой?

– Не выйдет! – отрезал парень. – Мы же на самолете летим. Там потребуют документы на собаку и справку о прививке. Так что взять его мы не сможем.

– Что же с ним делать? – спросила она.

– На бродячего не похож: чистый, ухоженный. Оставим на улице! Может, его уже хозяева ищут? Вот и найдут…

Девушка рассердилась:

– Тебе легко говорить! Он же совсем малыш! А если его машина собьет? Или волкодавы загрызут? Или он в канаву свалится?

У девушки было золотое сердце. Я смотрел на нее с надеждой и ждал, когда же она предложит вернуть меня домой, но она сказала:

– Давай отнесем его обратно в чайную.

А-а-ай, да что же такое! Я живу не в чайной! И там как раз огромный черный волкодав, я туда не хочу! Нет!

Но они и правда принесли меня в чайную, где недавно сидели.

– Это ваш щеночек? – спросила девушка, жалобно глядя на хозяина.

Хозяин чайной покосился на меня и замахал рукой: «Марэй, марэй». На тибетском это значило: «Нет, нет». Потом он добавил, уже по-китайски:

– Щенок не отсюда. Я такого не видел ни разу.

Парень с девушкой вздохнули и унесли меня. По дороге они обращались к лавочникам, заглядывали в жилые дома и спрашивали у детишек на улице, но все махали рукой: «Марэй, марэй». Конечно, откуда им меня знать, если я до сих пор не выходил из дома?

И что же теперь делать?

Они снова вернулись в чайную, откуда меня унесли. И тут я услышал, как девушка воскликнула:

– Смотри, это же старший брат-солдат, отдадим ему!

Старший брат-солдат? Это еще кто? И зачем меня ему отдавать?

Но они не стали со мной советоваться и подошли к человеку в военной форме.

С тех пор моя жизнь изменилась навсегда.

Хуан Юэлян встречает Даву в Ядуне

Шел третий день праздников в честь образования КНР. Хуан Юэляну со стариной Суном доверили роль гонцов – они отправились в город закупить что нужно для заставы, а заодно и помочь сослуживцам: кому отправить письмо, кому что купить в магазине, кому пополнить телефонный счет и так далее. Список поручений занимал целую страницу, так что в путь они выдвинулись еще до рассвета.

Когда все было выполнено, Хуан Юэлян и старина Сун скромно пообедали и разделились. Старина Сун пошел в интернет-кафе звонить жене и детям по видеосвязи. Его младшему было всего три года, и старина Сун ужасно скучал. Юэлян же направился в книжный магазин: осень кончалась, и перед долгой зимовкой стоило запастись «пищей для ума». Они договорились встретиться в три, чтобы вместе выдвинуться обратно.

На улице было людно. Хотя большинство народа, похоже, составляли приезжие. Приезжать сюда теперь стало удобно: прямым рейсом из Чэнду долетаешь до Шигадзе и уже оттуда – на автобусе – до Ядуна. Вся дорога занимает часов семь-восемь. Раньше от Чэнду до Ядуна добирались несколько дней, а если начинался снегопад, дорогу перекрывали, и поездка растягивалась на неделю с лишним. Сам Юэлян так никогда не ездил, но знал об этом по рассказам матери. Раз в год она уезжала в деревню навестить родителей, и добрая половина отпуска уходила на дорогу туда-обратно. Так было в те времена, когда Юэлян еще не появился на свет.

Шигадзе – крупный тибетский город. Оттуда начинается маршрут на Эверест – самую вершину мира, – и потому в Шигадзе приезжает множество любителей приключений. Когда Юэлян вступил в армию, они проезжали Шигадзе, но останавливаться не стали: машины довезли их прямиком до Ядуна.

Этот городок Юэлян полюбил, как только там очутился. Он и не подозревал, что в Тибете встречаются настолько живописные места: раньше ему казалось, будто там – сплошь ледяные вершины без единой живой души. И хотя Ядун располагался не очень высоко, сам пейзаж, конечно, поражал своей красотой: именно там, в кольце обледеневших гор, и раскинулась их застава.

Впрочем, Юэляну здесь нравилось не только из-за пейзажей. Красивой природы везде хватает, но здесь… причин находилось много. Главная – этот город стоял у самой границы. Нести дозор на рубежах родины он мечтал с тех пор, как стал солдатом. Когда же начальник гарнизона рассказал об истории Ядуна, гордость охватила юношу с новой силой.

– Ядун не только жемчужина приграничного края, но и очень важный стратегический пункт. Было бы легкомысленно ценить его только за красоту пейзажа; нужно перенестись во времени и разглядеть его славное прошлое, покрытое пороховой пылью. За право контролировать Ядун испокон веков сражались целые армии! – рассказывал начальник.

– Как? Здесь сражались? – удивился Юэлян.

– Да, и не раз! – кивнул начальник. – Взгляни на карту: Ядун – это ворота из Китая в Бутан, в Индию и к Бенгальскому заливу. Городок находится в уникальном месте, во все времена он много значил для всех. Британцы нападали на Тибет дважды, последнее нападение вылилось в особенно жестокие битвы. В декабре 1903 года британские солдаты, прорвавшись через снега и льды, тайно пересекли китайскую границу через перевал Нату-Ла, проникли в ущелье Ядун. В апреле они дошли до Гьянгдзе и окружили город всеми своими пушками и винтовками. Мы помним те дни как знаменитую оборону Гьянгдзе от Великобритании. Она продолжалась около ста дней – с апреля по июль – и стала самым масштабным, самым страшным и самым мужественным сражением против иностранных захватчиков за весь период новой истории Тибета. Тибетский гарнизон сражался до последнего, но, когда иссякли все запасы провизии, все до единого солдаты спрыгнули со скалы и погибли героями. После падения Гьянгдзе британские солдаты стали быстро продвигаться вперед. Столица Тибета оказалась в огне, мародеры разграбили реликвии и религиозные книги. Только в 1954 году правительство Индии подписало с Китаем соглашение: в нем Индия отказывалась от всех прав на тибетские территории, которые достались ей от Великобритании по наследству.

От рассказа начальника гарнизона у Юэляна застучало в висках и сильнее забилось сердце. В голове не укладывалось, что этот чудесный приграничный городок когда-то утопал в дыму войны, что эту благодатную землю топтали сапоги захватчиков. И все-таки наряду с гневом он испытывал гордость за то, что ему посчастливилось служить в таком героическом и столь важном для родины погранпункте.

Хуан Юэлян вдруг вспомнил отца. Теперь понятно, почему тот никогда не жаловался на пережитые в прошлом невзгоды. Несомненно, отец тоже знал историю этого рубежа и прекрасно осознавал, как важно его охранять. Когда Юэлян вернется домой, то непременно расскажет все это матери, чтобы она поняла наконец и отца, и его самого.

Еще совсем недавно Юэлян служил в отряде полковых связистов и, хотя тоже нес дозор, в военных действиях не участвовал. Он жаждал большего: его тянуло именно на передовую – испытать то, что когда-то чувствовал отец. Тогда он подал руководству заявление, которое вскоре одобрили. В первые же дни весны он перебрался на заставу Годунла – в местечко неподалеку оттого, где когда-то служил его отец.

И вот теперь он бродил по залам книжного в поисках нужных книг. Писать сочинения он любил еще в старшей школе, но, оказавшись в армии, все острее чувствовал, что плохо выражает свои мысли. И теперь решил, что было бы полезно погрузиться в книги сразу нескольких авторов, чтобы поучиться у них искусству письма.

Стоял у них на заставе и книжный шкаф, но книг там хранилось совсем немного, и все были очень старые. Их страницы, давно отсыревшие и вновь пересохшие, крошились, как передержанные над жаровней коржи, а подборка авторов и произведений давно уже требовала обновления.

«Толстых книг не покупай, – настаивал старина Сун. – Все равно не дочитаешь, как ни старайся. В горах мало кислорода – голова кружится с утра до вечера, да и других дел по горло».

В итоге Юэлян подобрал себе несколько сборников прозы и поэзии, пару военных песенников да с дюжину комиксов: и китайских, и заграничных. Потом остановился перед стеллажом со школьными пособиями для подготовки к выпускным экзаменам и, поколебавшись, выбрал еще несколько книг. Юэлян решил, что, пожалуй, в свободное время можно и повторять уже пройденное, а после службы поступить в университет. В конце концов, и мама, и учитель Суй так этого ждут! Учитель Суй вел в их школе китайский язык и был его классным руководителем в старших классах, к Юэляну он относился с большой симпатией. Когда мальчик заявил, что после школы собирается в армию, учитель поразился: с такой успеваемостью, может, Хуан Юэлян и не пробился бы в лучшие вузы столицы, но для обычного университета был подкован очень даже неплохо! Но Юэлян упорствовал: нет, мол, сперва отслужу, а уж потом попробую поступать. Ведь для этого нужно сперва «закалиться физически»!

Хотя, конечно, была на то и другая причина, о которой он не рассказывал никому.

– Ладно, закаляйся, пока молодой… – вздохнул учитель. – Но потом – непременно в университет, уж поверь мне!

И тут Юэлян не спорил.

Расплатившись за книги, он взглянул на часы. Полтретьего – до встречи со стариной Суном еще полчаса. Он достал телефон, проверил историю звонков. Пусто. В последнее время ему никто не звонил даже из дома. Неужели мама, узнав о его решении перевестись на заставу, разозлилась? Всю его затею с армией она и так не одобряла, но теперь…

«Ладно, тогда посмотрю, что нового у друзей», – решил он и начал листать ленту в соцсети, но ничего интересного не увидел. Все, что творилось в жизни его знакомых, вдруг стало таким далеким, словно происходило на другой планете. На эти же праздники многие из бывших одноклассников разъехались в путешествия, кто куда – лента пестрела пейзажами со всего света. Но вскоре он пришел к выводу, что ни один из этих пейзажей все-таки не сравнится с красотами Тибета. Здесь у него было все: заснеженные горы, ледяные вершины, полноводные реки, ущелья, леса, пустыни, болота… Ни одна из их фотографий не шла ни в какое сравнение с окружавшим его изобилием.

В какой-то момент он и сам захотел выложить пару-тройку снимков тибетских вершин, но не знал, что про них написать. Напишешь много – сочтут разглашением тайны, ничего не напишешь – не поймут…

Странное дело: в дозоре он днем и ночью мечтал выйти в интернет, а теперь, когда сеть наконец появилась, потерял к ней всякий интерес. Может, если оставаться без доступа к интернету подольше, зависимость пропадает? Без особых эмоций он лайкнул несколько постов от друзей и закрыл приложение.

И тут его окликнули.

Перед ним стояли парень и девушка. У каждого – по рюкзаку за спиной. Сразу видно – туристы из каких-то дальних районов Китая. Они называли его «старший брат-солдат». Занятно. Юэляну только-только исполнилось девятнадцать, он вряд ли был старше их. Очевидно, они относились к «братьям-солдатам» с большим уважением.

– Старший брат-солдат, здравствуй. Ты не мог бы нам помочь? – спросила девушка.

Юэлян оглядел их внимательнее и заметил, что она прижимает к груди щенка. Парочка наперебой принялась рассказывать, что случилось.

– Щенок совсем маленький! Оставлять его на улице опасно. Только и остается, что просить помощи у тебя. Кому же доверять, как не освободительной армии? – улыбнулась девушка.

Поколебавшись, Хуан Юэлян взял щенка на руки. Уж очень милый: золотистый, с мягкой пушистой шерстью и огромными, как виноградины, блестящими глазами. Попав к солдату в руки, песик прижался к его груди, как младенец к матери, и сердце Юэляна мгновенно растаяло.

– На горной заставе жизнь не сахар: высота четыре с половиной тысячи метров – очень холодно. Уж не знаю, выдержит ли этот проказник… – Юэлян все еще сомневался. У его сомнений была серьезная причина: старина Сун, если узнает, уж точно будет против собаки.

– Да он же родился в горах! Наверняка привыкнет, – заявил парень.

– Главное – любить его. Остальное не важно! – добавила девушка.

Довольно долго Юэлян молчал, а они все повторяли, как глубоко верят в освободительную армию. И наконец он сказал единственно возможное:

– Ладно. Если вам пора уезжать, я его заберу.

– Вот и отлично! – просияла девушка. – Я сразу поняла: у тебя доброе сердце! Цзиньчжумами ягуду!

Юэлян знал, что по-тибетски это значит «слава солдатам-освободителям!», и от смущения покраснел.

Парочка тут же добавила Юэляна к себе в «ВиЧат»^[4], пофотографировала щенка, к которому уже успела привязаться, и наконец отправилась в путь. Провожая их взглядом, Юэлян подумал, что характер у этих ребят наверняка такой же решительный, как их твердая поступь.

Опустив голову, он потрепал щенка по загривку:

– Ну что, приятель? Поедем ко мне на заставу?

Щенок молча лизнул его руку. Сообразив, что к чему, Юэлян открыл рюкзак, вынул хлеб, отщипнул кусок и протянул щенку, но тот отвернулся. Тогда Юэлян достал пакет молока и плеснул немного себе в ладонь. Щенок вылизал все начисто. Он налил снова, щенок вылизал все опять. Так ушла почти половина пакета. «Так-так… – отметил про себя Юэлян. – Аппетит-то у нас будь здоров!»

Когда он добрался до места встречи, старина Сун уже ждал его. Без лишних слов они выдвинулись к вокзалу, но не прошли и пары шагов, как старина Сун спросил:

– Эй, братишка Хуан! Что это с тобой?

– Н-ничего… – отозвался Юэлян.

– А почему мне кажется, что ты как-то странно шагаешь?

– Нормально шагаю… – смущенно пробубнил Юэлян.

Старина Сун посмотрел на него в упор, и Юэлян поспешно отвел глаза.

Но тут у него из-за пазухи послышалось тихое повизгивание.

– Ладно! – не выдержал Юэлян. – Это щенок, он потерялся. Парочка туристов отдала его мне, чтобы я за ним присматривал.

Старина Сун уставился на него:

– У нас на заставе и так три собаки. Этого что, для тебя мало?

– Но он такой маленький, жалко беднягу… – шепотом отозвался Юэлян.

– Вот именно, что маленький! Куда мы его возьмем? На заставе холодно! Да и вообще!

Тогда Юэлян громко объявил:

– Его отдали мне, потому что я солдат освободительной армии. Я не могу не оправдать надежды людей.

Старина Сун не нашел, что ответить.

Они сели в автобус. Юэлян снял рюкзак и поставил себе на колени, чтобы щенок мог высунуть морду. Распахнув свои милые глазенки, тот смотрел то на Юэляна, то на старину Суна. Старина Сун потрепал его по голове:

– В горах холодно. Уж не знаю, выдержит ли этот проказник.

– Думаю, справится. Я сам позабочусь о нем, чтобы не добавлять никому хлопот.

Юэлян заглянул в послушные щенячьи глаза и подумал: «А вдруг он явился не просто так, а чтобы помочь мне пережить эту зиму?»

Автобус некоторое время ехал вдоль реки, потом свернул с берега и стал подниматься в горы. Склоны покрывала пышная зелень. Дорога круто повернула и стала похожа на змею, обвивающую гору вокруг пояса. Они быстро набирали высоту. Подъем оказался крутой: целых полтора километра в высоту – настоящее скалолазание. Путь был коротким, километров двадцать или тридцать, но разница в высоте – колоссальная.

Старина Сун вдруг спросил:

– Братишка Хуан, скажи честно, не жалеешь, что оказался у нас на заставе?

– Почему я должен жалеть?

– За год на заставе жить надоест сильнее, чем за целых три в отряде связистов в Ядуне. Особенно утомляет уединение. Ладно мне, самому старшему на заставе и потому привыкшему, уже все равно, но ты ведь совсем мальчишка…

– Я привыкну, – ответил Юэлян. – Все равно у связистов тоже не разрешают сидеть в интернете.

– Ты просто еще ни разу не зимовал на заставе, – сказал старина Сун. – Это тяжко до смерти. Лишь переживший зиму может называться тибетским солдатом, только ему известно, почем фунт лиха. Скажу тебе так: ты точно еще пожалеешь!

– Я нисколько не пожалею, – отозвался Юэлян. И помолчав, добавил: – В жизни как в шахматах. Если ход сделан, жалеть уже нельзя!

Старина Сун хмыкнул и ничего не ответил.

Юэлян знал, что на высокогорной заставе тяжелые условия, причем их Годунла – еще не худший вариант. Но как бы ни было сложно, если другие справляются, справится и он. «Как солдат Народной освободительной армии я мечтаю на собственном опыте осознать, что такое охранять границы родной страны на пограничной заставе. Я не боюсь ни испытаний, ни усталости», – так Юэлян написал в своем заявлении о переводе. Правда, кое о чем писать все-таки не стал: он хотел знать, в каких условиях служил отец, через какие испытания прошел. Юэлян давно сказал себе: «Если отец выдержал, то и я смогу».

Какое-то время они ехали в тишине, а потом Юэлян поинтересовался:

– Так почему же ты сам до сих пор не уехал?

– А что я? – ответил старина Сун. – Вот должен был уехать в этом году, да начальство велело остаться еще на годик, помочь новому взводному, так что придется мне и эту зиму здесь с ребятами тосковать…

Юэлян отлично знал эти слова. Отец в своих письмах сетовал на то же самое…

Солдаты молча уставились за окно на все больше пустеющие горы. Пышная зелень потихоньку пропала: автобус поднялся выше снеговой границы. Попадались только низкие кусты на обочине. За окном все было покрыто, устлано, занесено снегом, мороз сливался с морозом и порождал этот суровый ледяной мир. Ширины дороги едва хватало на одну машину. Еще чуть вверх, и пропали даже кустарники – остался лишь безбрежный океан снега.

Уже по тому, как старина Сун произнес «тосковать», было ясно: жизнь тут невеселая. Но Юэлян утешал себя: «Отец в те годы жил в куда худших условиях и как-то перетосковал. Значит, перетоскую и я!»