Loe raamatut: «Два императора»

Font:

* * *

Знак информационной продукции 12+

Об авторе

Русский прозаик и драматург Дмитрий Савватеевич Дмитриев (1848–1915) родился в семье преуспевающего купца. Когда отец разорился, а вскоре после этого умер (1870), Дмитрий определился писцом в библиотеку Московского университета. Здесь он прослужил свыше пятнадцати лет. Параллельно со служебными занятиями он начинает литературную деятельность. На первых порах Д. Дмитриев писал небольшие рассказы, юморески, очерки, драматические сценки. Первая публикация его сочинений датируется 1874 годом. Особого дохода эти публикации автору не приносили, так что в 1880-е гг. Дмитриеву пришлось подрабатывать билетером в частном театре А. Ф. Корша. Впрочем, эту подработку, пожалуй, стоит считать своеобразной литературной учебой Дмитриева, поскольку под его пером рождаются мелодрамы из провинциальной и крестьянской жизни. Драматические произведения были то короткими, одноактными (скажем, комедия-шутка «Награда по заслугам», 1885 г., или бытовые сцены «Желанная весточка», 1883 г.), то выливались в полновесные многоактные творения: «За любовь и за деньги» (1883 г., картины захолустной жизни в 5 действиях), «Грех ходит по миру, а не по людям» (1882 г., народная драма в 4 действиях), «Лиходейка-мачеха» (1885 г., Новгородское предание, драма в 4 действиях). Помимо непосредственной задачи (обеспечить средства к существованию), обращение к драматургии вырабатывало у автора умение искусно построить занимательный сюжет, что в дальнейшем способствовало успеху его прозаических сочинений. Нелишне заметить, что и в драматургии Д. С. Дмитриев обращается к историческим сюжетам: «Вещий сон» (1886), «Братья-соперники» (1887).

С середины 1880-х годов Дмитрий Савватеевич обращается к жанру исторического романа. В 1889 году появляются исторические повести «В прошлом веке» и «Самосожигатели, или За старую веру». Два года спустя появляется повесть «Русские орлы», рассказывающая о событиях 1812–1814 гг. В дальнейшем у Дмитриева можно выделить несколько исторических циклов, хотя сам писатель такого разделения не поддерживал. Например, к «грозновскому» циклу можно отнести такие романы и повести, как «Княгиня Елена Глинская», «Купцы времен Грозного царя», «Ермак и Сибирь»; к петровскому – «Иван Мазепа», «Большой боярин», «Царица Наталья Кирилловна»; к екатерининскому – «Золотой век», «Великолепный князь Тавриды», «Авантюристка» (о княжне Таракановой), «Таинственный дом». Эпоха царя Алексея Михайловича отражена в романах «Змей огненный (Понизовская вольница)» и «Боярыня Морозова», эпоха Смутного времени – «Тушинский вор», «Заря. От мрака к свету», время Петра II – «Осиротевшее дерево», дилогия «Император-отрок» и «Разрушенная невеста». Заметное место занимали в творчестве писателя сюжеты войны 1812 году: «Кавалерист-девица», «Анна, купеческая дочь», «Два императора» (о противостоянии Наполеона и Александра I). Сюда, пожалуй, следует отнести роман «Русский американец» о Федоре Ивановиче Толстом, которого грибоедовский Репетилов назвал «голова… какой в России нету».

Современники не находили в произведениях Д. С. Дмитриева ярких литературных достоинств. Но его романы покоряли читателя другим: богатством фактического материала, живым описанием исторических личностей и хрестоматийными картинами старорусской жизни. Исторические романы Дмитрия Дмитриева интересны и современному читателю, хотя прошедшее со времени их написания столетие было богато архивными открытиями и сюжеты его книг могут содержать какие-то не совсем верные детали. Однако общую картину той или иной исторической эпохи писатель все же показывает достаточно верно. В этом, да в показе еще живых (для того времени) народных обычаев и традиций и заключается, на наш взгляд, обращение к романам Д. С. Дмитриева в наши дни. Надо сказать, что в советское время произведения Дмитрия Дмитриева были незаслуженно забыты. Только в девяностые годы прошлого столетия его романы вернулись к читателю. Многочисленные переиздания его лучших произведений (в том числе и появление их в электронном виде) свидетельствуют о том, что современная читательская аудитория приняла историческую прозу, созданную более ста лет назад.

А. Г. Москвин

Избранная библиография Д. С. Дмитриева:

«Два императора» (1896)

«Великолепный князь Тавриды» (1897)

«Кавалерист-девица» (1898)

«Княгиня Елена Глинская» (1899)

«Иван Мазепа» (1899)

«Тушинский вор» (1900)

«Ермак и Сибирь» (1901)

«Таинственный дом» (1901)

«Боярыня Морозова» (1901)

«Золотой век» (1902)

«Царица Наталья Кирилловна» (1905)

«Русский американец» (1912)

«Авантюристка» (1914)

ПОСВЯЩАЕТСЯ ДОБЛЕСТНОМУ РУССКОМУ ВОИНСТВУ

Александр исполнил и другой обет свой – утвердить ненарушимое блаженство подданных охранением прав, законов, покровительством промышленности и образования. Среди непрестанных забот политических, под громом браней непрерывных, ему надлежало вникнуть во все части управления до самых мелких подробностей… Он трудился неутомимо, и двадцатипятилетие царствования его представляет непрерывную цепь мудрых учреждений, содействовавших внутреннему благоустройству, успехам промышленности, в особенности просвещению народному.
Н. Устрялов

Все сочувствие славолюбивого народа должно было обратиться к войску и вождям его, и если один из этих вождей станет выше всех способностями и успехами, то в его руках будет судьба страны. Таким был Наполеон Бонапарт. Привычка действовать по инстинкту самоохранения развила в нем хищнические приемы: притаиться, хитрить, плести пестрые речи для того, чтобы обмануть, усыпить жертву и вдруг скакнуть, напасть на неприготовленных, напасть врасплох, поразить ужасом было его любимым занятием.
С. Соловьев

Часть первая

Глава I

Европа, почти вся, за исключением России и Англии, была побеждена гением корсиканского выходца, который под громким именем императора Наполеона… властвовал не одной Францией, повелевал многими европейскими государствами и произвольно раздавал короны кому хотел, большей частью своим родичам… Европа изнывала, алчность Наполеона не знала предела: он уже покушался на спокойствие и свободу России… но на страже русского государства находился величайший из людей император Александр, благословенный всеми народами. Ему-то суждено было смирить ненасытную гордыню Наполеона и спасти Европу от его ига.

Державный северный богатырь восстал… Наполеон пал… И «падение его было великое».

«Ибо все, взявшие меч, мечом погибнут»¹.

Война Наполеону объявлена, император Александр вступился за Пруссию, которую Наполеон со своими полчищами терзал на части…

Шел 1805 год.

– Когда думаешь ехать в армию? – спросил князь Владимир Иванович Гарин своего сына Сергея, молодого, красивого кавалериста, расхаживая с ним по дорожкам своего огромного, по-английски разбитого парка.

– Завтра, – ответил офицер; в его тоне звучала едва заметная грустная нотка.

– Так скоро! Разве уже прошел срок твоему отпуску?

– Отпуск окончится еще не скоро, но объявлена война, и я должен явиться ко времени выступления армии в поход.

– Да, да. Разумеется. А не слыхал, когда выступит наша армия?

– Вчера я получил письмо от Зарницкого: он пишет, что дней через десять.

– А кто такой этот Зарницкий? – спросил у сына князь.

– Мой товарищ по полку, бравый ротмистр, честный, хороший человек, с которым мы очень дружны.

– Что же ты, Сергей, не привез его с собою? Погостил бы.

– Он какой-то дикарь: никуда не ездит и в продолжение десятилетней службы ни разу не брал отпуска; живет совершенным отшельником, холостяком.

– Он дворянин?

– Да, старинного дворянского рода.

– То-то! В дружбе всегда надо быть разборчивым, мой друг. Николая ты берешь с собою?

– Он так просится. Чудак! Ему непременно хочется увидать Наполеона.

– Наполеон, Наполеон! Глупые люди уже начинают бредить этим корсиканским выскочкой, его уже возвели чуть ли не в гении, а по-моему, это просто баловень счастья, слепой фортуны.

Князь не мог спокойно говорить о корсиканце и уже начинал кипятиться.

– Но, отец, согласись, что он заслуживает своей славы: он покорил почти всю Европу, войска его считаются образцовыми, его маршалы хорошие тактики, а дипломаты славятся своим искусством.

– Если бы ты знал, Сергей, откуда набрал он этих тактиков и дипломатов, ты бы так не рассуждал. Ведь это какой-то сброд, все его маршалы – выскочки чуть ли не из простых рядовых.

– Но, отец…

– Довольно, мне надоело говорить о Бонапарте. Одно скажу: Наполеон, как и все ему подобные, рано ли, поздно ли, свернет себе шею, когда звезда его счастья померкнет. Вспомнишь слова старого солдата, когда они сбудутся!

– Дай бог, отец! Ты знаешь, как я обожаю нашего несравненного императора и родину.

– Да, Сергей! Род князей Гариных был искони верными слугами царя и родины. Я рад, что встречаю в тебе те же высокие и благородные чувства. Слушай же, сын мой! Ты скоро попадешь на войну, понюхаешь впервые порохового дыма. Будь храбр и мужествен, поддерживай всеми силами славу нашего именитого рода. Помни, что ты несешь великую службу. В битве не думай о смерти, у воина могут быть одни помыслы – о победе. Я, брат, старый солдат и не умею говорить по-модному. Сам знаешь, сколько раз бывал я в битвах с покойным великим полководцем Суворовым. Фельдмаршал терпеть не мог модников, во всем у него была простота. Вот и я говорю тебе попросту, по-солдатски: служи, сынок, и помни – за Богом молитва, а за царем служба не пропадает. А главное, служи, да не прислуживайся. Терпеть не могу льстецов и низкопоклонников.

– Батюшка, в тебе я вижу для себя высокий пример.

– Вот и пошли у тебя модные фразы.

– Не фразы это, а прямое, честное слово.

– Ну, верю, верю! Добрый ты сын, Сергей, – таким и будь всегда. Так ты решил взять Николая? – меняя разговор, спросил у сына старый генерал.

– Если ты позволишь.

– Что же, возьми: здесь он не очень нужен, обойдемся без него. Ты запишешь его в рядовые и возьмешь под свою команду. Да вот он и сам, легок на помине.

К говорившим подошел высокого роста молодой человек, красивый и статный. На нем была красная кумачная рубаха с косым шитым воротом, широкие бархатные шаровары, запрятанные в щегольские сапоги с отворотами. Загорелое мужественное лицо, черные как смоль, кудреватые волосы и жгучие черные глаза делали его похожим на цыгана или на сына дальнего юга.

Николай был приемыш князя Гарина; годовалым младенцем подкинули его однажды летом к воротам княжеской усадьбы, с запиской, в которой просили дать приют «крещеному младенцу Николаю».

Владимир Иванович в то время проживал в своей усадьбе. Он взял на воспитание маленького Николая, отдал его на попечение одной дворовой бездетной бабы – Пелагеи и, когда подрос подкидыш, взял его в свой княжеский дом, в сверстники к своему сыну Сергею.

Княжич Сергей и приемыш Николай были одних лет, росли они вместе; только к молодому князю был приставлен целый штат гувернеров и воспитателей иностранного происхождения, у подкидыша же был единственный учитель – сельский дьячок Петрович, пьяница, каких редко свет создает. Подрос Сергей, старый князь свез его в Петербург, в одно из военных училищ, откуда через пять лет он вышел корнетом. Николай Цыганов, как прозвала его дворня за смуглый цвет лица, прожил все это время безвыездно в усадьбе на положении дворовых, почти ничем не отличаемый от прочих слуг.

– Ваше сиятельство! Нарочный приехал из города от губернатора, – почтительно доложил Николай генералу.

– Пусть подождет… Чай, с пустяками какими-нибудь.

– По важному, говорит, делу. Просил доложить.

– Знаю я эти важные дела. А ты, братец, я слышал, на войну хочешь, кровь свою за отечество проливать?

– Если позволите, ваше сиятельство, я с радостью, – ответил приемыш.

– Что же, поезжай. Из тебя выйдет бравый солдат. Только смотри трусом не будь! Ведь на войне не то что у меня в усадьбе: там, братец, жарко будет, от порохового дыма зачихаешь.

– Помилуйте, ваше сиятельство!

– То-то! Надо молодцом быть! За храбрость и отвагу награду получишь, может быть, и чин дадут, и вернешься ты с войны дворянином. Бывали примеры.

– Рад стараться, ваше сиятельство! – становясь во фронт, громко проговорил Николай.

– Молодец! Ступай, собирайся: завтра в путь поедешь вместе с князем Сергеем.

– Покорнейше благодарю, ваше сиятельство.

Цыганов молодцевато повернулся и ушел.

Разговор старого князя с сыном происходил в его богатой костромской усадьбе Каменки. Широко раскинулась княжеская усадьба по обрывистому берегу Волги; каменный дом по своей величине и отделке, со своими башенками и бельведерами, походил на прекрасный дворец; лицевой фасад дома был украшен громадными колоннами; на воротах красовались львы; все службы, скотный и конюший двор были каменные, крытые черепицею и железом. Огромный парк, тянувшийся на несколько десятин, примыкал к дому, и через крытую террасу из внутренних комнат проходили прямо в парк. Прекрасно распланированный, со множеством статуй работы лучших итальянских мастеров, с красивыми мостиками, перекинутыми через ручейки и овраги, с чудной беседкой затейливой архитектуры, с резьбой и с цветными стеклами, парк этот был лучшим украшением усадьбы. Близ террасы устроен был большой фонтан, окруженный всевозможными цветами и тропическими растениями, дорожки и клумбы были разбиты по-английски. Во всей усадьбе был образцовый порядок. На всем видна была рука хорошего хозяина. Князь Владимир Иванович, как истый русский барин, любил все родное, но княгиня, жена его Лидия Михайловна, бывшая фрейлина блестящего двора Екатерины II, как и все придворные дамы, сохранила любовь к иностранной роскоши и тратила громадные деньги на парижские безделушки, картины и статуи. Благодаря влиянию княгини Лидии Михайловны и уступчивости мужа дом был на европейскую ногу.

Князь недаром гордился своей службой под командой фельдмаршала. Он сохранил в себе все характерные черты славного полководца; до бесконечности добрый, справедливый, это был человек откровенный и прямой, не боявшийся говорить правду всем в глаза. В военной службе он прослужил лет тридцать, участвовал в нескольких сражениях, не один раз был ранен и успел заслужить глубокое расположение фельдмаршала. Суворов уважал в князе Гарине беззаветную храбрость, ценил его верную службу и любил его как человека. До самой смерти Суворова князь служил в армии. С новым главнокомандующим он уже не сумел сжиться, вышел в отставку в чине генерала и безвыездно поселился в Каменках. Князь жил на широкую ногу, задавал веселые пиры и праздники, на которые чуть не со всей губернии съезжались гости, живя по неделям и больше в княжеских хоромах.

Охота была любимым развлечением князя. Его охотничья команда – все молодец к молодцу – состояла из пятидесяти человек. Владимир Иванович любил наезжать в свои непроходимые костромские леса и поохотиться на зверя. На дорогом скакуне, в бархатном казакине, обложенном соболем, с ружьем за плечами, окруженный многочисленными соседями и целым отрядом охотников из крепостных, одетых в одинаковые казакины, – князь был всегда центром этой блестящей группы. Охоте он отдавал преимущество пред всеми другими развлечениями.

Князь не следовал примеру своих богатых соседей, не держал при себе ни актеров и актрис, ни танцовщиц и не имел доморощенных музыкантов. «Глупая затея. Это для тех, кому делать нечего, а у меня мужики и бабы должны работать да хлеб добывать, а не на сцене плясать да скоморошествовать», – так говорил обыкновенно князь, когда Лидия Михайловна советовала мужу построить театр и обучить крепостных девок и парней театральному искусству. Видя непреклонность мужа, княгиня не настаивала больше; зато каждую зиму она оставляла князя в усадьбе, а сама ездила в Петербург, где наслаждалась шумной столичной жизнью.

Глава II

Была светлая, лунная ночь, тихая и теплая. Дворовый сторож громко выбил по железной доске двенадцать часов и ушел спать в свою конуру.

В Каменках давно уже все спали. Князь Гарин ложился спать по-суворовски – рано, и вставал с петухами. Этому порядку подчинялись и все в доме.

Тихо отворилась калитка, выходившая со двора прямо в поле; вышел Николай Цыганов и быстро направился по едва заметной тропинке, которая вела в находившийся вблизи усадьбы лес, шел он задумчиво, наклонив свою голову.

В лунную теплую ночь особенно хорошо бывает в лесу: воздух чистый, оживляющий, исполинские деревья стоят не шелохнутся, кругом тихо, как будто вся природа спит крепким сном, вдруг эта лесная тишина прерывается криком какой-нибудь ночной птицы, раскатистым эхом пронесется крик и замрет где-то далеко в беспредельном пространстве.

Николай не обращал никакого внимания на окружающую природу, он, видимо, спешил. Вот он вышел из лесу и пошел по проселочной дороге; направо и налево высокою золотистою стеною стояла колосистая рожь, пройдя несколько по дороге, он стал спускаться в овраг, поросший густым кустарником и мелким лесом; из оврага Цыганов выбрался на небольшую поляну, которую пересекала узкая извилистая речка, с ветхой деревянной плотиной и с полуразвалившейся мельницей. Почти рядом с ней стояла старая хибарка мельника в два окна, крытая соломою и достаточно покосившаяся уже набок.

Клок земли, на котором стояла мельница, составлял полную собственность старика-мельника Федота; прежде мельница эта, как и все вокруг, принадлежала князю Гарину; Федот был его крепостным, но за какую-то особую услугу князь отпустил Федота на волю и подарил ему мельницу. И вот старик лет двадцать уже владеет ею. Но мужики избегали возить к нему хлеб на помол: суровый и нелюдимый Федот был не в славе; народ говорил, что старик знается с нечистою силою, и считал его колдуном.

Федот жил на мельнице не один – с ним была еще дочь Глаша, чудная красавица, статная, полная, румяная, с огневыми глазами, с соболиными бровями и с длинною-предлинною, до самых пят косою.

Она выросла у мельника совершенной дикаркой, почти никуда не показываясь с мельницы. Пробовала было Глаша в праздник ходить на село, но девки и бабы сторонились ее и не принимали в хоровод, парни искоса посматривали и любовались редкой красотою дочки колдуна, но разговаривать с нею боялись. Так и коротала красавица свою невеселую жизнь со стариком-отцом. Глаша все же не скучала.

Федот мало обращал внимания на дочь и предоставлял ей право жить, как она хочет.

Глаша, управившись ранним утром с небольшим хозяйством в доме, отправлялась на целый день в лес. Летом она проводила здесь все время, собирая грибы и целебные травы. Не раз она встречалась здесь с чернокудрым Цыгановым; красивый парень прельстил девичье сердце. Глаша полюбила княжеского приемыша глубоко и вся отдалась ему.

Подойдя к мельнице, Николай пронзительно свистнул. Как бы в ответ на этот свист быстро отворилась дверь хибарки, и красавица Глаша поспешила навстречу молодому парню.

– Здравствуй, милый! Пришел-таки. Что так поздно? Ждала-ждала…

– Некогда было – в путь готовился, – сухо ответил Николай.

– Стало быть, едешь, Николай?

– Завтра вместе с молодым князем поедем на войну.

– Зачем тебе ехать?

– А что же мне тут делать? Надоело мне тут все.

– И я надоела? – спросила девушка, не умея скрыть тревоги, давно охватившей ее.

– И ты надоела! – нисколько не смущаясь, ответил Николай.

– Разлюбил, разлюбил!.. – Глаша горько заплакала.

– Будет… Помиловались с тобой – и довольно! Слышишь, девка, я другую полюбил.

– Бесстыжий ты человек, погубитель ты мой!

– Не сердись на меня, Глаша, не кляни: сам я не рад своей любви. Ведь кого полюбил – и вымолвить страшно. На пагубу себе полюбил… От этой любви я и на войну напросился, авось там шальная пуля или острая сабля прикончат дни мои! – грустно говорил Цыганов.

– Кого же ты полюбил? Кто разлучница моя, скажи?

– Не спрашивай. Умру и никому об этом не скажу. Да тебе не все ли равно? Где отец твой? Мне бы его повидать.

– Дома, спит. Зайди в избу, я разбужу его.

– Не пойду – душно в избе. Лучше сюда пошли отца.

– Проститься-то зайдешь? – с глазами, полными слез, спросила Глаша.

– Приду, жди! Поговорим с отцом, и приду.

Глаша ушла в избу, и через несколько времени к ожидавшему Николаю вышел старый мельник. Сердито посмотрел он на парня и хриплым голосом спросил:

– Зачем пришел на ночь глядя?

– Без дела не пришел бы.

– Что ж дня-то для тебя не хватило? Зачем я понадобился?

– Слушай, старик! Говорят, ты знаешься с нечистой силой?

– Ну, а тебе какое дело? – крикнул мельник.

– Приворожи ко мне одну красотку, корня приворотного мне дай.

– Вот чего захотел!

– За такую услугу – жизнь свою отдам!

– Зачем мне твоя жизнь? Велика в ней корысть!

– Есть у меня два заветных червонца – возьми их, а мало – украду, так больше дам.

– Тороват ты, паренек, нечего сказать! А Глаша стала уж не нужна? Разлюбил ее? Другую полюбил? – допрашивал мельник.

– Не волен я в своем сердце.

– Забыл ты, видно, паренек, что отцом я Глашке прихожусь и тебе в обиду ее не дам!

С этими словами Федот быстро опустил руку за голенище, вынул широкий нож и замахнулся им на Николая.

– Не стращай ножом, у меня припасен для тебя гостинец получше.

Николай быстро вынул из кармана своего кафтана небольшой пистолет, подаренный ему молодым князем, и прицелился в старика.

– Запаслив, дьявол! – злобно проворчал мельник.

– Что ж, испугался? Позови-ка своих чертей да ведьм на подмогу, – издевался Николай. – Что же, дашь приворотного зелья или нет?

– Погоди, пес, попадешься мне, узнаешь тогда мою месть! Заманю к себе да в омут к водяному, к русалкам длинноволосым. Не минуешь моих рук! – хрипел в бессильной злобе мельник, уходя в свое логовище.

Николай, проклиная старого колдуна, зашагал домой, так и не простившись с Глашей.

Бедняжка долго ждала своего милого, но он был уже далеко.

Федот, вернувшись в избу, ни слова не сказал дочери и молча полез на печку.

Глаша вышла из избы, надеясь, что Николай ждет ее у мельницы. Напрасная надежда! Кругом была полная тишина. Вблизи не было ни одного живого существа.

– Ушел, ушел и даже проститься не зашел! Разлюбил меня, над моею любовью чистой, девичьей надругался! Вот тебе судья? Моя слеза сиротская горючим камнем падет тебе на сердце! – плакала Глаша. – Что же делать, куда с тоской деваться? Лучше в воду, в омут головой. Чего жить – мучиться, терзаться! В воду, скорее в воду…

Глаша побежала к речке.

– Господи, прости мне грех мой!

Глаша готова была броситься в быструю и глубокую реку. Старик-мельник, следивший все время за дочерью, подоспел как раз вовремя.

– Ты это что задумала? – схватив ее крепко за руку, спросил мельник.

– Отец! – испуганно проговорила Глаша.

– Да, отец. А ты, безумная, что с собою хочешь делать? На что решилась?

– Невмоготу мне, батюшка, стало жить на белом свете.

– Жизнь прискучила, так ты к черту в лапы захотела! Одумайся! Кого ты удивишь своею смертью?

– Тошно жить на свете, батюшка! – плакала молодая девушка.

– Полно, глупая, а ты живи, живи для отместки своему врагу.

– Люблю я его, крепко люблю.

– А ты любовь-то да в ненависть обрати! Пойдем-ка в избу, там и подумаем, что делать, как беду избыть.