Кончина СССР. Что это было?

К 25-летию распада Союза Советских Социалистических Республик

© Д. Несветов, текст

© ООО «Издательство АСТ»

26 декабря 1991 года на 69-м году жизни в собственном имении после продолжительной болезни тихо скончался Союз Советских Социалистических Республик.

Последняя империя в истории размером в одну шестую часть суши. Стройплощадка царства справедливости и освобожденного труда. Ристалище номенклатуры и порока. Светоносная держава – собирательница земель и народов. Империя зла и угроза миру…

Годы жизни: декабрь 1922 (хотя многие считают – октябрь 1917) – декабрь 1991 (хотя многие считают – август 1991). А некоторые вообще полагают, что усопший, государю Александру Павловичу (Благословенному) подобно, не скончался вовсе, а, сменив в мятежную годину имя и облачение, незримо с нами.

Что это было? А ведь случилось-то на нашей памяти – одно поколение назад. И чем обернулась для каждого из нас, для страны, для истории эта странная смерть?..

О чем это…

25 декабря 1991 года в 19 часов 38 минут над куполом Сената Московского Кремля был спущен флаг Союза Советских Социалистических Республик. А на следующий день там же, в Кремле, сессия Совета Республик Верховного Совета СССР приняла декларацию № 142-Н о формально-правовом роспуске Советского Союза. Так тихо, почти буднично завершилась 70-летняя история последней империи ХХ века.

А за полгода до тихой кончины большой страны случилось другое примечательное событие. Ранним утром 19 августа того же 1991 года все теле- и радиостанции Советского Союза начали передавать некое заявление некоего советского руководства, из которого явствовало, что группа высокопоставленных должностных лиц СССР по основаниям физической немощи М. С. Горбачева отстраняет оного от должности президента, вводит в стране чрезвычайное положение, а сама группа в видах «эффективного управления» объединяется в Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП СССР) и начинает энергично выводить отчизну из глубокой комы. В течение трех неполных и довольно суетливых суток новорожденный комитет обернулся новопреставленным, а его деятельные застрельщики оказались в следственном изоляторе «Матросская Тишина» по подозрению в государственной измене и заговоре с целью захвата власти.

Принято считать, что эти два события накрепко связаны и первое есть неминуемое следствие и единственно возможный исход второго. Но что-то между тем подсказывает, что не все так линейно в истории, особенно в истории мятежного ХХ века, знаковый финал которого обычно ассоциируется с эффектной, но не слишком триумфальной кончиной СССР.

С тех пор минуло два с половиной десятилетия – целое поколение. Казалось бы, к чему вспоминать? Бередить чьи-то безвозвратные потери, душевные раны и несбывшиеся надежды на жизнь новую? Да к тому, что, во-первых, вспоминать полезно – прошлое нуждается в осмыслении. А во-вторых… Чем дальше во времени мы удаляемся от тех дней, тем теплее относимся к теням почившей державы. Тем чаще и увереннее слышим вокруг о крупнейшей геополитической катастрофе применительно к событиям 25-летней давности. А это уже не добротворное и мироточивое свойство человеческой памяти, это – признак обманутых ожиданий и неисцеленного недуга. Это диагноз сегодняшнего времени. К прошлому тянутся тогда, когда в дне нынешнем не все ладно.

Настоящее многоголосое и сложносоставное исследование собственно про это. Не столько о том, что и почему случилось с огромной страной, окончившей свою историю 25 лет назад, хотя свидетельства и суждения участников и очевидцев событий самоценны, сколько о том, что случилось со всеми нами…

Каждый раздел исследования составлен из диалогов, записанных в 2011 году – к 20-летию распада СССР, с реальными участниками и свидетелями тех событий, а также из фрагментов воспоминаний и суждений (книг, статей, интервью) десятков современников и непосредственных очевидцев этого исторического разлома.

В диалогах приняли участие: Сергей СТАНКЕВИЧ, Александр РУЦКОЙ, Сергей ФИЛАТОВ, Виктор АЛКСНИС, Валентин СТЕПАНКОВ, Василий СТАРОДУБЦЕВ, Руслан ХАСБУЛАТОВ, Николай РЫЖКОВ, Сергей БАБУРИН, Леонид КРАВЧУК, Станислав ШУШКЕВИЧ, Геннадий БУРБУЛИС, Юрий ПРОКОФЬЕВ, Лев АННИНСКИЙ, Владимир БУКОВСКИЙ, Андрей НЕЧАЕВ, Леонид МЛЕЧИН.

В исследовании приведены фрагменты воспоминаний и свидетельств М. С. Горбачева, Б. Н. Ельцина, Е. Т. Гайдара, А. С. Черняева, В. И. Варенникова, Г. Х. Шахназарова, Л. Е. Суханова, Г. А. Явлинского, В. В. Леонтьева, У. Кейси, З. Бжезинского, М. Джиласа, М. С. Восленского, А. И. Солженицына и многих других политиков, публицистов, историков, политологов, культурологов, экономистов, а также хроника самых знаковых событий периода позднего СССР 1985–1991 годов.

В финальном разделе исследования предложена развернутая версия авторской позиции в части оценки причин и природы обрушения СССР, которая построена во многом на материалах самого исследования и составляющих его диалогов и воспоминаний и которая заметно расходится с востребованной сегодня официальной точкой зрения на события четвертьвековой давности.

Советский проект завершился, потому что исчерпал себя социально, экономически, идеологически, а главное – исторически. Такова была его генетическая природа. Распад СССР просто восстановил историческую логику. Ничего более. Мы еще легко отделались…

Каждому из тех, кто застал СССР, рано или поздно придется определиться в собственном отношении к стране своего рождения и тем самым ответить: кто мы?, что с нами сегодня?, и главное – отчего?, почему именно так? Это не блажь. Это необходимость. Собственно, этим исканиям и посвящено это исследование.

Автор не претендует на объективность в оценках и выводах. Только приглашает к совместному осмыслению и рефлексивному рассуждению о судьбе страны, о ее настоящем и будущем. И о выборе каждого из нас ради этого будущего. Будущего, которого, как мы знаем, нет без прошлого…

Дмитрий НЕСВЕТОВ

Радиоверсия этого исследования прозвучала в эфире радиостанции «Финам-ФМ» в сентябре – декабре 2011 года.

1
Перед августом. Предпосылки

Если бы мы не раскинулись от Берингова пролива до Одера, нас и не заметили бы.

Петр Чаадаев

Диалог первый
Сергей СТАНКЕВИЧ

Сергей Борисович Станкевич

Политик и историк

В те годы народный депутат СССР, первый заместитель Председателя Моссовета, государственный советник РСФСР, советник Президента Российской Федерации, депутат Государственной думы первого созыва.

Перед августом. Предпосылки

Хроника

11 марта 1985 г.

Михаил Сергеевич Горбачев избирается Генеральным секретарем ЦК КПСС и становится фактическим главой государства.

Май 1985 г.

Старт антиалкогольной кампании в СССР.

8 апреля 1986 г.

Во время своего выступления в Тольятти М. С. Горбачев впервые произносит слово «перестройка».

26 апреля 1986 г.

Авария на Чернобыльской АЭС.

Весна 1986 г.

Обвал мировых цен на нефть и нефтепродукты.

Декабрь 1986 г.

Академику и правозащитнику А. Д. Сахарову разрешено вернуться из ссылки в Москву.

19 ноября 1986 г.

Принят закон «Об индивидуальной трудовой деятельности» — первый реальный законодательный акт властей в направлении движения к либерализации экономической деятельности.

26 мая 1988 г.

Принят закон «О кооперации в СССР», открывающий частному сектору возможность экспансии в советскую экономику. Большинство кооперативов создаются при государственных предприятиях.

6 июля 1988 г.

Принято Постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР «О расширении внешнеэкономической деятельности ВЛКСМ» – научно-технические, творческие центры молодежи и организации, контролируемые выходцами из комсомольской элиты, получили законное право заниматься коммерческой, в том числе внешнеэкономической, деятельностью.

Февраль 1988 г.

Начало межнационального конфликта в Нагорном Карабахе.

К лету 1988 г.

В Прибалтике, Армении, Грузии сформировались сильные национально-ориентированные движения. Эта волна быстро распространяется по СССР. Начало ей положили события в Алма-Ате в декабре 1986 г.: студенческие волнения в связи с назначением Первым секретарем ЦК КП Казахстана этнического русского – в них приняло участие около 10 тыс. человек.

13 мая 1988 г.

В газете «Советская Россия» опубликована статья Нины Андреевой «Не могу поступиться принципами», в которой содержится резкая критика идеологов перестройки за западничество и космополитизм и призыв отказа от реформ.

15 февраля 1989 г.

 

Афганистан покидает 40-я армия – последнее соединение Советской Армии, воевавшее в этой стране. Окончилась 10-летняя война.

9 апреля 1989 г.

Силовое подавление войсками оппозиционного митинга в Тбилиси (19 погибших, более 250 раненых).

Лето 1989 г.

По стране прокатилась волна забастовок.

Егор Гайдар «Гибель империи»

Шахтерские забастовки лета 1989 г., спровоцированные в первую очередь ухудшением условий снабжения населения угледобывающих регионов, наглядно показали советскому руководству, что дальнейшее ухудшение положения на потребительском рынке взрывоопасно.

Итак, в фокусе внимания то, что было перед августом, предпосылки, которые привели ко всем этим событиям. Сергей Борисович, для начала об оттенках того времени, которые вам больше всего запомнились, -чертах и мотивах конца 1980-х, той очень непростой, совершенно новой для нашей страны эпохи. Что вам показалось особенно значимым? Что бы вы считали чрезвычайно важным для понимания того, что случилось потом?

Вы знаете, для психологического восприятия очень важны, может быть, поверхностные, но поражающие воображение вещи. И конец 1980-х лично мне запомнился тем, что были абсолютно пустые полки в магазинах. У меня в 1986 году родилась дочь, поэтому и запомнились бесконечные проблемы с поиском самых элементарных вещей: поход в гастроном, пустые полки и длинные очереди, потому что там где-то фасуют сосиски синего цвета, а потом их начинают «выбрасывать» пачками на пустой прилавок, и люди тянут к ним руки, хватают, отталкивая друг друга. И безумное унижение от этой сцены – она до сих пор перед глазами. Люди, идущие по улицам… на шее – связка рулонов туалетной бумаги. Вы помните это, наверное?

Что может быть унизительнее для державы, которая считала себя великой и контролировала более чем половину мира на тот момент, если брать все круги влияния империи, не только самый ближний, – что может быть унизительнее этого?

И перспективы не было абсолютно. Дальше могло быть только хуже, потому что экономически этот колосс просто надрывался.

По прошествии вот уже стольких лет определили ли вы для себя (определили ведь наверняка!), что лежало в основе этого экономического «нестояния», которое стало слишком очевидным в конце 1980-х? И не только потому, что опустели полки в магазинах, но и в связи с тем, что в плане международном, как мы уже после узнали, возникла ситуация, в которой СССР не смог больше занимать ту же самую геополитическую позицию, удерживаемую им на протяжении всех десятилетий холодной войны. Так вот в чем, по-вашему, главные экономические или какие-либо другие причины, загнавшие большую страну в экономический коллапс?

Очень правильный вопрос. Надо понять, чем был СССР. СССР был глобальной идеологической державой, глобальной идеологической империей, точнее. Классическая империя существует для того, чтобы обеспечить процветание метрополии за счет ограбления ее колонии или во всяком случае за счет эксплуатации этой колонии, скажем мягче. Вот это классическая империя. Образец – Римская империя. Но СССР существовал не для того, чтобы обеспечить процветание хотя бы тех, кто живет на территории России, или тех, кто жил на территории Советского Союза. Нет, он существовал ради того, чтобы во всем мире восторжествовала коммунистическая идеология. Это было целью, и ради нее напрягались все экономические силы.

Даже внутри СССР происходило следующее: в адрес других 14 республик центральная республика, Российская, направляла все свои ресурсы. А по уровню социальных трансфертов на душу населения Россия была на последнем месте. Это была плата за лояльность этих республик, чтобы удержать их в зоне своего влияния и показать им выгоды этой идеологии.

Дальше второй круг – страны социалистического лагеря в Европе и Азии (в первую очередь Вьетнам). Туда тоже направлялись огромные ресурсы на безвозвратной основе. Это была плата за их лояльность, за социалистический выбор.

Ну и наконец, многочисленные режимы в Азии, Латинской Америке, которые колебались между капитализмом и социализмом. Чтобы склонить их на нашу сторону, самые разные, самые экзотические режимы получали бесконечную экономическую помощь, и все ради того, чтобы восторжествовала в глобальном масштабе коммунистическая идеология. Вот именно этим колосс и занимался.

Памятником той эпохи у нас осталось 64 тысячи танков на 1999 год. 64 тысячи – я повторяю эту цифру. В 5 раз больше, чем у Соединенных Штатов Америки на этот период! Все они так и пошли на переплавку, не дождавшись своего часа, глобального столкновения, к которому готовились. Две трети экономики Советского Союза работало напрямую на оборонный комплекс. Ни одна экономика, даже более прочная, чем советская, не выдержала бы такого испытания. В итоге мы зашли в тупик 1980-х годов и начали трудный поиск выхода.

Система позволяла примерно 80% граждан Советского Союза вести тихую, полностью предсказуемую жизнь на уровне чуть выше прожиточного минимума. Некий минимальный, скудный комплекс социальных благ, лучшим из которых было образование, причем очень приличное. И все.

Я хорошо понимаю, о чем вы говорите, потому как читал отчеты, скажем Госбанка СССР, перед самым августом 1991-го, когда уже совершенно очевиден был этот самый экономический тупик, особенно в потребительской сфере. И между тем почти безостановочно и в том же режиме, что и прежде, продолжали финансироваться какие-то экзотические далекие коммунистические партии, компартии развитых стран – Соединенных Штатов, Европы и так далее. Продолжалось, и вполне исправно, финансирование всевозможных идеологических структур вне Советского Союза.

Это я к тому, что ведь наверняка и в правительстве, и в ЦК, и в разных иных местах властной пирамиды попадались вполне разумные люди, которые понимали то, о чем вы сейчас говорили, и которые должны были сигнализировать или по крайней мере попытаться это как-то предотвратить. Почему инстинкт самосохранения, элементарного экономического самосохранения не остановил политическое руководство от принятия таких безумных для экономики страны, и не только для нее, решений и мер, которые привели к тому, к чему привели?

Или это была окончательная победа геронтократии, какое-то действительно массовое властное оглупление? Или всем было уже просто все равно? Вот вы, как человек, который позже оказался во власти, причем на центровых, значимых позициях, как вы можете это объяснить с властной точки зрения?

Демократии не было не только в самой стране, но и внутри Коммунистической партии. Инициатива не только не приветствовалась, а репрессировалась немедленно. Людей, которые могли усомниться в правильности генеральной линии, в лучшем случае исключали из партии, объявляли сумасшедшими или сажали как диссидентов. Система была построена по принципу такого военизированного ордена и не предполагала серьезных внутренних дискуссий.

Вы помните, что случалось с разными правыми и левыми уклонами, с фракциями? Их всех раздавили и обратили в лагерную пыль гораздо раньше, чем в 1980-е годы. К этому времени желающих уже почти не оставалось. Немногие голоса, которые раздавались, тут же подвергались репрессиям как диссидентские.

А кроме того, даже у думающей части всегда был выбор. Сохранение инерции в системе дает карьерную перспективу. Попытка остановить инерцию, даже если ты видишь, что она пагубна, – это прощание с карьерой. Трудный человеческий выбор, и никто на него не решался.

Каким-то чудом (я до сих пор не понимаю каким – видимо, это надо еще отдельно изучать) внутри Коммунистической партии, в самом ее руководстве, сформировалось реформаторское ядро, группа коммунистов-реформаторов во главе с Горбачевым. Очень небольшая и изолированная группа, которая решилась на этот поворот.

Но в итоге все эти чудесные начинания, по крайней мере в экономической части точно, она не нашла в себе духа и воли довести до конца. Но к этому мы еще вернемся.

А сейчас я хотел бы немного развернуть сюжет. Мы говорили (и в хронике тех лет об этом упоминается), что начиная с 1986-го года предпринимались правительственные инициативы по расширению экономической активности населения: закон о кооперации, закон об индивидуальной трудовой деятельности и так далее. Вы заметили тогда какие-то перемены? Да, понятно: пустые полки как итог и следствие плановой и авторитарным образом организованной экономики. Но тем не менее, в чем выразилась тогда, в конце 1980-х, вот эта новая активность? Чувствовалась ли она? Или в ней тоже были заметны элементы паразитизма на бестолковом устройстве всей экономической конструкции? Видели ли вы во всем этом зачатки неких новых процессов в экономическом укладе страны?

Надо понимать опять-таки, какой выбор стоял перед этими коммунистами-реформаторами, когда они взялись за свое трудное дело, почти безнадежное. Ведь что в итоге возникло в Советском Союзе? Эта система позволяла примерно 80% граждан Советского Союза вести тихую, полностью предсказуемую жизнь на уровне чуть выше прожиточного минимума. Некий минимальный, скудный комплекс социальных благ, лучшим из которых было образование, причем очень приличное. И все. Тем не менее это была предсказуемая, спокойная, тихая жизнь чуть-чуть выше прожиточного минимума.

Самодеятельное население, население креативное – это всегда где-то 15–20%, которые способствуют развитию любого общества, ищут новаторские ходы, обеспечивают прорыв к какому-то новому качеству. А остальные приходят на работу, работают, вечером возвращаются домой и получают зарплату. Так развивается любое общество. Но у нас была подавлена вот эта креативная часть, которая могла бы что-то выдумать, организовать, обеспечить прорыв. В условиях советской экономики такой возможности не было: креативная часть полностью подавлялась, загонялась в лагеря по экономическим статьям или эмигрировала.

Первый шаг реформаторов был абсолютно правильный: попытаться вот эту активную часть, которая обеспечивает динамику экономического развития, чуточку освободить, выпустить из загона. Вы упомянули очень правильные вещи: индивидуальную трудовую деятельность, первую нишу, которую они открыли; закон о кооперации, важнейший закон 1988 года, который писал академик Тихонов^[1]. (Блестящая голова, самоотверженный очень человек, Тихонов писал, пробивал и был ярым сторонником кооперативного движения. Это во многом его заслуга, он был разработчиком и двигателем закона.)

Ну и вот тот самый закон или указ, который раскрепостил комсомольцев – самую, казалось бы, креативную в тот момент часть общества. В том и состоял замысел, чтобы эти 15–20%, которые могут придать нашей заскорузлой экономике динамику, получили какую-то возможность двигаться и работать. Это и было сделано.

Здесь опять-таки какие соблазны? Кто-то действительно попытался что-то реальное сделать: создавали инновационные центры, научно-технические центры, пытались что-то изобрести. Но очень многие, пожалуй, большинство, кинулись к легким деньгам, не зная, не будучи уверенными, надолго ли открыто окно. А может, его открыли недельки на две, на три или на год, а потом прихлопнут, убедившись в бесперспективности эксперимента? Поэтому никто далеко не планировал, никто не создавал длинных проектов, а кинулись все зарабатывать, пока это вдруг стало можно. Это с одной стороны.

С другой стороны, должно было возникнуть первоначальное накопление, потому что никакого функционирующего капитала в стране не было. Поэтому, может быть, отчасти это и было вынужденной формой первоначального накопления – такое немножко наивное, ускоренное «рвачество» первых кооперативов.

Еще один очень важный вопрос в этом тематическом поле. Сейчас много говорят о том, что мы именно тогда упустили свой шанс «китайского пути». Как вы считаете, реален был для нас «китайский путь» тогда и реален ли он для нас в принципе? Или это все иллюзии и глупости?

Говорят на эту тему, как правило, те, кто не представляет себе, что же такое «китайский путь» и какова реальность Китая. Из 1,5 миллиарда населения Китая 800 миллионов живет в доиндустриальную эру, 600 миллионов вообще на грани выживания существуют. Нет ни пенсионной системы, ни системы здравоохранения – вообще никаких социальных гарантий нет. Очень минималистские, скажем так, условия.

Вот у нас нет такого населения, которому достаточно вдруг наесться досыта первый раз в жизни и иметь одни штаны на год, как вот у этих 600 миллионов, и получить двое штанов и велосипед (а это уже социальный прогресс, который стимулирует!). Это стимулирование относительным прогрессом по сравнению с полной нищетой. У нас такой возможности не было, и у нас не было населения, готового работать за минимальную зарплату с утра до вечера полный световой день без выходных.

Иными словами, «китайский путь» цивилизационно для нас был закрыт, но некое использование отдельных наработок Китая было возможно. Оно было очень удобно и открыто для Андропова и по стилистике ему соответствовало. Чуть-чуть было доступно и для Горбачева, но уже в более ограниченном масштабе, выборочное такое использование китайского опыта. Но в целом китайская модель была для нас невозможна.

Совершенно с вами согласен. У нас действительно и тогда, и еще раньше были абсолютно другие стандарты потребления. И говорить о том, что этот путь был открыт, – это, мне кажется, просто наивное невежество и незнание экономических реалий.

Перед августом. Предпосылки

Комментарии и свидетельства

Егор Гайдар «Гибель империи»

[Об экономическом кризисе 1980-х.] Столкнувшись с трудно управляемым кризисом, преодоление последствий которого требует <…> готовности принимать тяжелые решения и отвечать за них, новое руководство не видело и не понимало природы и масштаба угрозы… Правительство страны, столкнувшись с неблагоприятной конъюнктурой цен <…> наносит три дополнительных удара по финансовой системе страны. Это, во-первых, антиалкогольная кампания, снижающая бюджетные поступления, во-вторых, программа ускорения народнохозяйственного развития, предполагающая значительное увеличение масштабов государственных капитальных вложений, и, в-третьих, сокращение закупок промышленных товаров <…> по импорту… С конца 1988 г. экономическая ситуация быстро ухудшается, критическим фактором было вновь начавшееся снижение добычи нефти.

Вадим Медведев «В команде Горбачева. Взгляд изнутри»

1988 год оказался в этом смысле последним более или менее благополучным годом. Далее начались серьезнейшие осложнения, наступал настоящий экономический кризис, в первую очередь ударивший по потребительскому рынку. Его привели в такое неустойчивое состояние, при котором даже небольшой, частный сбой вызывал серьезные последствия, всплески ажиотажного спроса.

Михаил Горбачев «Декабрь-91. Моя позиция»

Переломным в ходе всех развернувшихся процессов оказался год 1988-й. Именно в этом году мы приступили к глубокой реформе политической системы.

Сергей Кургинян «Я – идеолог чрезвычайного положения»

В 1988 году мы говорили о ЧП в отдельных точках страны. Тогда это могло предотвратить большую кровь. Нас не послушали. В 1989-м это положение нужно было вводить в целых регионах, и это тоже могло спасти от худшего. В 1990-м нужно было вводить ЧП уже на всей территории страны. Тогда это бы помогло. Этим можно было защитить хоть что-то из позитивного, что общество наработало начиная с 1985 года… Системный кризис стал необратимым с апреля 1991 года.

Сергей Борисович, как вы думаете, действительно 1988 год, как свидетельствуют многие современники, поделившиеся своими воспоминаниями и соображениями, был политически и экономически переломным?

Экономические страсти мы отчасти уже обсудили. А политические?

Как вам помнится, это действительно был такой принципиальный слом? Возникли почва и пространство для конструирования новой политической реальности, новой политической модели или все же нет?

Отчасти это делалось осознанно и к этому стремились, а отчасти это было вынужденное политическое реформаторство. Вот почему это делалось осознанно, почему к такому выводу пришел Горбачев в моем понимании? Это была небольшая группка, которая вокруг него в Политбюро и ЦК сплотилась. Она, конечно, была не в состоянии развернуть колоссальную страну и обеспечить реформы. Горбачеву нужна была реформаторская партия. В 1988 году он убедился, что реформаторской партии у него нет.

С одной стороны, состоялась знаменитая XIX партийная конференция, которая поддержала реформы, но поддержала недостаточно активно, не до конца, с огромными оговорками. Видна была нарастающая уже тогда оппозиция в партии, и Горбачев уже тогда понимал, что реформаторской партии у него нет. И такого огромного политического механизма, который транслировал бы волю реформаторов на все регионы, у него нет. И времени на его формирование тоже нет, потому что ситуация ухудшается быстрее, чем они как реформаторы в состоянии наращивать свою управленческую мощь.

Поэтому нужно было разделить ответственность и ввести такой элемент, как давление оппозиции. Если оппозиция давит на правящую партию, если какие-то группы более радикально, чем Коммунистическая партия, начинают призывать к далеко идущим целям, то тогда можно свою партию удерживать в тонусе и убеждать ее в необходимости перемен: «Смотрите, у нас есть гораздо более радикальная альтернатива. Смотрите, к чему они призывают. Давайте мы пойдем на более разумные, сдержанные шаги, чтобы не допустить дальнейшей радикализации». Создать некое внешнее давление и тем самым создать для себя позицию модератора и миротворца, который выбирает средний путь между крайностями, между коммунистическими консерваторами и демократическими радикалами. Создать такую удобную политическую позицию для продолжения устойчивого курса. Вот этим, на мой взгляд, диктовались действия Горбачева и его команды по проведению полусвободных выборов 1989 года.

Но не только этим. Напомню, что происходило в этот момент в Центральной и Восточной Европе. Там стремительно падала власть коммунистических и социалистических партий, гораздо активнее шли политические перемены. Еще немного, и начала бы рушиться уже мировая социалистическая система. Советские руководители получали информацию из первых рук: им ежедневно докладывали, в том числе и по линии разведки, КГБ, все, что там происходит. Понятно было, что режимы не выдержат. И они представляли себе, какой эмоциональной силы будет информационный удар, когда одна за другой эти страны будут переходить на дорогу демократического развития в западном, европейском смысле, а СССР будет прежним, и на все это нужно будет реагировать.

Вот чтобы не допустить возникновения такого контраста, отрыва СССР от волны демократизации, явно назревавшей в Центральной и Восточной Европе, Горбачев решился ускорить политические перемены, которые, может быть, в другой обстановке он все-таки отложил бы. Но это действительно был роковой шаг, ведь коммунистическая идеология и Коммунистическая партия могут контролировать ситуацию только в режиме монополии и они не рассчитаны на прямую политическую борьбу и прямую дискуссию.

…И на прямую политическую конкуренцию.

Публичную конкуренцию, совершенно верно. И вот, допустив формирование легальной оппозиции и подставившись под ее критику (а критика была очень мощной, потому что в оппозицию тут же хлынула вся творческая интеллигенция – они умели говорить и писать и делать это ярко и убедительно), под этот удар, Горбачев, конечно, получил не столько поддержку, сколько обратное – его загнали в угол.

Любопытно, что сам Михаил Сергеевич в какой-то момент, видимо, это понял, потому что в сонме всех этих нескончаемых юбилейных интервью (к 20-летию распада СССР. – Д. Н.) было развернутое интервью Горбачева, в котором он утверждал, что одна из главных, самая главная его ошибка в период перестройки, пожалуй, состоит в том, что он не успел реформировать КПСС. Это как раз ровно на той же линии. Иными словами, лидер не озаботился серьезной – аппаратной, содержательной и интеллектуальной – поддержкой собственных начинаний.

Нет реформатора без партии даже в малой стране, а в колоссальной империи он обречен. Реформатор-одиночка или небольшая группка – они обречены. Нужна реформаторская партия, а у него ее не было.

Похоже, что не было. И вот пришел май 1989 года, этот вот выхлоп энергии, действительное освобождение воплощенной в представительных формах организации власти дремавшей народной воли. Я имею в виду Первый съезд народных депутатов СССР – все эти включенные приемники на улицах, ажиотаж, удивление… Я хорошо помню: от автобусной остановки до дома можно было добежать, оставаясь в курсе всего происходившего на съезде, потому что все форточки были открыты и отовсюду (и по радио, и по телевидению) шла прямая трансляция из Кремлевского Дворца Съездов.

Так вот освобождение. Понятно, что оно было ожидаемо, но, видимо, нужны были какие-то конструктивные, содержательные формы, чтобы правильно направить, правильно канализировать эту освободившуюся волю, желание участвовать и содействовать власти, влиять на власть и вершить власть. Этого же не было сделано. И эйфорией, в том числе интеллигентской эйфорией, о которой вы говорили, по большому счету все и закончилось. И никакой содержательной поддержки власти в реформах это общее возбуждение не оказало. Или я ошибаюсь?

На самом деле любая система, чтобы работать, должна иметь, во-первых, необходимый минимум динамики, обеспечивающий развитие, а во-вторых, некий минимум устойчивости. Динамику-то он (Горбачев. – Д. Н.) придал, а устойчивости не создал. Смотрите, что получилось: вся эта демократическая коалиция, демократическое движение, которое возникло после выборов 1989 года (еще были выборы 1990 года – местные выборы), движение «Демократическая Россия», которое тогда возникло, организовалось и было самым массовым движением в России после Коммунистической партии, оно победило на выборах в 20 крупнейших городах России, включая Москву и Петербург. Это уже был 1990 год. И возникли такие как бы два центра силы: правящая Коммунистическая партия и эта организованная демократическая оппозиция, причем не только сотрясавшая трибуны и газетные страницы, но и имевшая уже очаги (в 20 крупнейших городах она была уже у власти). И в этой ситуации была возможность придать устойчивость этой системе?