Loe raamatut: «Свобода воли. Иллюзия или возможность», lehekülg 2

По мнению Милгрэма, в данном случае определяющими факторами были авторитет и склонность подчиняться. Участники эксперимента понимали, что он проводится таким авторитетным учреждением, как Йельский университет, они предполагали, что его сотрудники компетентны и ответственны за условия, и поэтому, вопреки внутренним моральным соображениям, следовали всем указаниям ведущего. Удивительным было лишь то, что этот авторитет продолжал играть решающую роль даже тогда, когда действия начинали носить абсолютно аморальный характер. Они нарушали прививаемую всем с детства максиму о непричинении боли и страдания другому. И при этом участники действовали в отсутствие внешнего принуждения. Несмотря на то что неподчинение ведущему эксперимента не грозило никакими последствиями испытуемым, они почти все избрали путь конформизма. Они выбрали подчинение даже несмотря на то, что испытывали сильнейшие угрызения совести и эмоциональный стресс. Таким образом, описанный выше эксперимент демонстрирует преобладание силы конформизма и привычки к подчинению над моральными ценностями личности.

В этом отношении выводы Милгрэма созвучны результатам, полученным Зимбардо: внешние обстоятельства играют большую роль, чем мы ожидаем. Они во многом определяют поведение личностей. Таким образом, описанные выше эксперименты могут заставлять усомниться в выполнимости условий ответственности. Впрочем, наука выявляет и другие, внутренние обстоятельства, которые играют важнейшую роль в определении поведения – это неосознаваемые процессы, протекающие в мозге. Нейрофизиология раскрывает механизмы, определяющие поведение человека. Одной из лучших иллюстраций в этой области является эксперимент Бенджамина Либета 1983 г.

Ученый предложил испытуемым двигать пальцем и/или запястьем правой руки тогда, когда им этого хотелось. Движение не должно было зависеть от каких-либо внешних факторов, но совершаться в произвольный момент. Участников предупредили, что они не должны планировать движение заранее. При этом нужно было точно фиксировать момент принятия решения о движении руки. Для этого использовались специальные точные часы: световая точка на циферблате осциллоскопа пробегала полный круг каждые примерно 2,5 секунды, поэтому с помощью положения точки на циферблате можно было определить время с точностью до доли секунды. С помощью этих часов испытуемые фиксировали момент возникновения желания пошевелить рукой. Но параллельно с этим Либет записывал еще один параметр – потенциал готовности.

К голове над двигательной областью коры головного мозга испытуемым прикрепляли электроды. С помощью этих электродов безопасным для участников способом ученые снимали показания об изменении электрической активности в мозге и возникновении потенциала готовности, который всегда предшествует двигательной активности, сокращению мышц. Время возникновения потенциала готовности также записывалось для каждого «произвольного» действия, а потом сравнивалось с временем фактического действия и моментом возникновения желания, фиксируемым самим участником эксперимента. Как соотносились эти показания по времени?

Логичным было бы предположить, что первым событием должно было бы быть возникновение желания, фиксируемое самим испытуемым с помощью часов, ведь по условиям эксперимента решение о движении руки должно было быть произвольным и осознанным. Следом стоило бы ожидать возникновения потенциала готовности, так как он необходим для инициации действия. И наконец, само движение должно было замыкать каузальную цепочку. К удивлению ученых, последовательность оказалась другой. У испытуемых первым возникал потенциал готовности, и только затем следовала фиксация желания. То есть к тому моменту, как у испытуемого возникало желание совершить движение, его мозг уже принял это решение. Это открытие может быть еще одним доводом в пользу утверждения об отсутствии у агента свободы, а значит, и ответственности. Из некоторых интерпретаций этого эксперимента следует, что свобода воли – это не более чем удобная иллюзия.

Из описанных выше экспериментов может следовать, что поведение личности определяется факторами, лежащими вне ее контроля: социальными силами и нейрофизиологическими процессами. Социальная динамика направляет личность, и поведение оказывается обусловлено не контролируемыми агентом факторами. Сознание лишь регистрирует решение, устанавливаемое неосознаваемыми процессами в мозге, а агент испытывает иллюзию выбора. Но если это так, то три описанных выше условия ответственности не выполняются даже для здоровых нормальных личностей.

Эксперименты Зимбардо, Милгрэма и Либета, как кажется, демонстрируют, во-первых, что намерения агентов не являются источником их действий – этим источником служат нейрофизиологические бессознательные процессы или социальный контекст. Во-вторых, они, вероятно, показывают, что социальный контекст определяет поведение личности таким образом, что у нее стираются индивидуальные особенности, то есть у личности не остается альтернатив. И в-третьих, они, возможно, свидетельствуют, что подлинным субъектом действия является мозг человека, его неосознаваемая активность, а не сознательная личность, выступающая объектом воздаяния и наказания. Таким образом, ни одно из указанных условий не выполняется, а если это так, то никто и никогда не должен нести ответственность, и наказание и благодарность в отношении людей столь же абсурдны, как наказание и благодарность в отношении животных или даже неодушевленных объектов. Следует ли принять такой вывод на основании эмпирических данных? Приводит ли наука к такому заключению?

Голландский философ и натуралист Б. Спиноза считал, что люди верят в свободу воли потому, что осознают собственные желания, но не осознают реальные причины этих желаний. По этой логике, сейчас, после прояснения некоторых причин поведения, у свободы воли и связанной с ней ответственности не остается оснований. Такую позицию разделяют некоторые выдающиеся современные западные ученые, среди которых Д. Вегнер, С. Харрис, М. Газзанига, Б. Либет, Ф. Крик и др. Есть и российские ученые, занимающие подобную позицию, например В. В. Никулин и В. А. Ключарев. Я, однако, не согласен с такого рода воззрениями. Я считаю, что любые эмпирические открытия сами по себе не могут доказать отсутствие или наличие ответственности и свободы. Открытия новых, ранее неизвестных и неосознаваемых причин действий не представляют действительной угрозы для этих важных убеждений. Эти причины могут представлять препятствие для ответственности только в составе философских теорий. Почему научные теории сами по себе не показывают, что свободы не существует? Почему ответственность и необходимая для нее свобода воли – это философские проблемы?

Предположим, эксперименты показывают, что источником действий личностей действительно являются неосознаваемые нейрофизиологические процессы. Означает ли это, что в таком случае намерения не могут быть источником действий? Ответ на этот вопрос лежит явно за пределами нейрофизиологии, ведь для этого нужно соотнести понятия «намерение» и «неосознаваемый нейрофизиологический процесс». «Намерение» входит в язык бытовой психологии и не имеет строгого определения. Чтобы произвести соотношение с терминами нейрофизиологии, нужно сначала прояснить его с помощью концептуального анализа, осуществить перевод, расшифровку. Это – задача для современных философов, занимающихся проблемой сознания. Выходит, чтобы выяснить, возможна ли свобода, нужно решить вопрос о соотношении ментального и физического – одну из ключевых философских загадок, разрешить многовековой философский спор. Но даже после этого решения философская работа не заканчивается – нужно разработать теорию причинности.

Предположим, намерение и его нейронный коррелят различаются между собой. Это по-прежнему не гарантирует, что оба явления одновременно не могут быть источниками действия. Источник действия – это причина действия, но именно философия изучает свойства причин. Может ли у явлений быть одновременно несколько причин, могут ли эти причины систематически коррелировать – все это вопросы теории причинности. Они должны быть определенным образом решены, чтобы понять, действительно ли неосознаваемые нейронные процессы являются препятствием для свободы воли. Впрочем, и само представление о свободе требует философского исследования. Что под ним следует подразумевать?

Согласно распространенному мнению, свобода предполагает наличие альтернативных возможностей. Это правдоподобное утверждение, но что именно здесь предполагается? Мы не можем непосредственно наблюдать альтернативные возможности, живя в мире актуальном. Тогда как определить их наличие или отсутствие? Здесь опять нам приходится прибегать к философии. Эмпирическая наука изучает природу преимущественно в том виде, в котором она существует, а альтернативные возможности – это гипотетические ситуации, «что, если бы…» ситуации. Мир гипотетических возможностей – это мир философа. Существует множество философских теорий, в которых разъясняется, что значит быть возможным, существовать как реальная альтернатива. Философы различают логические и естественные возможности. Некоторые утверждают, что альтернативных возможностей вообще не существует, а некоторые – что они так же актуальны, как и фактический мир. Это значит, что, даже зная, что все поведение человека диктуется ситуацией, нельзя утверждать отсутствие у него альтернатив tout court.

И наконец, третий вопрос – об особой связи действующего агента и агента, несущего ответственность, – вопрос тоже философский. Для ответа на него нужно в первую очередь прояснить, какого рода связь необходима, а потом определить, может ли она быть реализована. Некоторые считают, что действующий и несущий ответственность агент должны быть тождественны. Отношение тождества в различные моменты времени является философским понятием, так как относится к наиболее общему типу отношений. И именно это отношение необходимо прояснить, прежде чем делать выводы о возможности агента быть ответственным. Более того, для отождествления действующего и несущего ответственность агента необходимо понять, что вообще следует считать агентом, какого рода эта сущность и из чего она может состоять. Таким образом, даже имея эмпирические доказательства, что мозг или какая-то его часть является действующим началом, а ответственным – целостная сознательная личность, без философского анализа нельзя утверждать, что действующее начало и личность не совпадают. Все эти соображения приводят нас к выводу о необходимости участия философии в решении вопроса об ответственности и свободе. К сожалению, порой философским анализом пренебрегают. И даже выдающиеся ученые, совершившие значимые открытия в науке, не освоив философской методологии, делают ошибки, свойственные неофитам. Методология, которую я считаю наиболее эффективной, – это методология аналитической философии.

Истоки аналитической философии восходят к диалектике Платона в древности и размышлениям Декарта и Гоббса в Новое время. Наиболее влиятельными фигурами, сформировавшими аналитическую философию XX в., считаются Б. Рассел и Л. Витгенштейн. Оба этих философа стремились добиться максимальной ясности и математической точности в своих размышлениях. Эти принципы нашли отражение в ключевом методе аналитической философии – концептуальном анализе. Это исследование сложных понятий с помощью разложения их на более простые. Философский концептуальный анализ близок научному анализу. Так, развитие физики выражается, в частности, в возможности декомпозиции атома на протоны, нейтроны и электроны, развитие химии – в разложении сложных химических соединений на простые элементы. Другим методом аналитиков является эксперимент. Как и ученые, современные аналитические философы ставят эксперименты, но эти эксперименты – не физические, а мысленные. Мысленные эксперименты позволяют выявить базовые интуиции и показать, как они работают в той или иной гипотетической ситуации.

Еще одной важной чертой аналитической философии является ее связь с эмпирическими данными. Современная аналитическая философия не существует в изоляции, а является фундаментом для междисциплинарных обобщений. Это взгляд на научные открытия с высоты птичьего полета. Необходимость такой перспективы я показал выше. В этой книге я пытаюсь применить комплекс методов аналитической философии к проблемам ответственности и свободы воли.

Цель размышлений, изложенных в этой книге, – решение загадок о свободе воли и ответственности. В этом тексте я попытаюсь проанализировать наиболее значимые философские позиции и ответить на вопрос, как возможны свобода и ответственность. Выше было показано, что одни только эмпирические открытия, научные эксперименты, раскрывающие причины поведения человека, не способны убедить в отсутствии этой свободы и связанной с ней ответственности. Но в совокупности с некоторыми философскими теориями подобные научные открытия могут представлять подлинную опасность для убеждений в наличии у нас ответственности и свободы воли. Такими теориями являются физикализм, детерминизм и событийный каузализм. Каждой из этих теорий и диалогу с ее сторонниками в современной философии посвящена отдельная глава книги. В каждой из глав представлены альтернативные позиции по отдельной философской проблеме и намечено ее решение. В первой главе обосновывается возможность сочетания физикализма и ментальной каузальности, во второй – детерминизма и возможности альтернативных действий, в третьей – событийного каузализма и возможности приписывания действий личности. Итогом книги является доказательство возможности свободы и моральной ответственности, то есть вывод о том, что события нашей жизни – не просто ирония судьбы.

Неискушенный читатель может встретить в книге много незнакомых терминов. Но пусть это не вызывает удивления. Философия, как и любая другая наука, имеет свой словарь. Он необходим для точности выражения мысли. Но этот лексикон достаточно легко освоить. Сложнее с понятиями, встречающимися как в философии, так и в обыденном языке. У философов эти понятия часто имеют специальное значение (например, понятия «сознание», «причина», «агент»). В книге я не всегда разъяснял их, так как писал этот текст в основном для профессиональных философов, работающих в аналитической традиции. Надеюсь, впрочем, что большая часть терминологии будет понятна из контекста и чтение доставит вам удовольствие, даже если это – первая философская книга на тему свободы воли, которую вам доводилось держать в руках.

Глава 1. Проблема ментальной каузальности и возможность действий

I. Аргументы в пользу ментальной каузальности

1. Связь проблем ментальной каузальности и свободы воли

Ответственность предполагает существование свободы воли и возможность действий. Действия не существовали бы без ментальной каузальности – способности ментальных состояний, убеждений, желаний, эмоций быть причинами поведения. Ведь действия отличаются от обычных событий в силу этих особых причин. Но могут ли ментальные состояния быть причинами поведения? Обосновано ли различие между действиями и обычными событиями? Обладаем ли мы свободой и есть ли основание у ответственности за поступки? Как ни странно, это не пустые риторические вопросы. В начале этой главы я расскажу о главном основании для сомнений в ментальной каузальности – физикализме. Физикализм – это убеждение в том, что все события в качестве своих причин имеют только другие физические события. Это фундаментальный принцип современной науки. При этом физикализм создает серьезную угрозу для возможности существования ментальной каузальности. Кажется, утверждение о том, что только физические события могут быть причинами любых других событий, ставит под сомнение возможность ментальной каузальности. Эта интуиция выражается в одном из важнейших аргументов современной аналитической философии – Аргументе исключения.

Из Аргумента исключения следует невозможность ментальной каузальности, отрицание свободного и ответственного действия. Такое следствие противоречит интуициям и показывает, что наше отношение к поступкам других людей иррационально. Неужели люди в принципе не могут поступать свободно? Неужели нет оснований для наказаний и похвалы? Надеюсь, что это не так. В поисках решения проблемы ментальной каузальности, разрешения противоречия между нашими интуициями и фундаментальным научным принципом, я обращусь к наиболее значимым, по моему мнению, теориям современных аналитических философов: локальному интеракционизму, биологическому натурализму и телеофункционализму. После исследования этих подходов я представлю собственное дополнение к одному из них – телеофункционалистскому решению проблемы ментальной каузальности. Итогом главы будет телеофункционалистское обоснование возможности ментальной каузальности в условиях физикализма. Таким образом, будет преодолено первое препятствие на пути к возможности свободы и ответственности. Другие я рассмотрю во второй и третьей главах. А теперь сделаем шаг назад и попробуем убедиться в том, насколько действительно ментальная каузальность необходима, ведь само по себе это не очевидно.

2. Корреляция ментальных состояний и действий

Среди всего множества процессов и событий можно выделить те, что являются действиями. Особенность действий в том, что они предполагают наличие агента, действующего активного субъекта. Действия каким-то образом связаны с агентом и его психическими состояниями. Но какова эта связь и чем различаются события в жизни агента и его действия? Американский философ Д. Дэвидсон задается подобными вопросами в эссе «Агентность»: «В каких событиях в жизни личности проявляется агентность? Что является ее действиями и поступками в отличие от того, что просто случается в ее истории? Какая отличительная черта характеризует ее действия?» [Davidson 1980, 43]. Сегодня я проснулся рано утром, разбуженный звуком скрипки, на которой кто-то занимался, умылся, побрился, налил себе чашку кофе, споткнулся о ковер и разлил кофе по неуклюжести. Часть из того, что случилось, – мои действия, а часть – просто события из моей жизни. Так, пробуждение и спотыкание – события, а остальное – действия. Но чем они отличаются?

Кажется, действиями являются те события, которые объясняются внутренними состояниями агента. И кажется, что внутренние состояния агента объясняют действия. Это утверждение разделяют многие аналитические философы, например А. Макинтайр. В монографии «После добродетели: исследование теории морали» он пишет: «Определить событие как действие означает… дать ему такое описание, чтобы это событие разумно и логично проистекало из намерений, мотивов, стремлений и целей агента-человека» [MacIntyre 2007, 209]. От других событий действия отличаются тем, что у них есть описание, логически проистекающее из психических состояний агента.

Вот в чайнике закипела вода. Кто-то поставил его на плиту и включил конфорку. Процесс разогревания чайника – не только ряд физических событий, но и действие агента. Конечно, нагревание и кипячение проходят по законам термодинамики. Но в отличие от других событий и процессов, скажем вспышки сверхновой или извержения вулкана, кипение воды в чайнике – преднамеренное событие; оно соотносится с ментальными состояниями агента, его внутренним осознанным содержанием, намерениями и убеждениями. Кто-то захотел чая, и ему потребовалась горячая вода.

Можно, конечно, предположить, что действия отличаются в другом: что они состоят из движений тела живых существ или движений предметов, которые пространственно соединены с телом. Но искать контрпример долго не придется. Скажем, рефлекторные движения рук или ног явно нельзя отнести к действиям. Вздрагивания, кашель и храп не являются действиями, как и пробуждение или спотыкание [Davidson 1980, 44]. А полет радиоуправляемого самолета, скорее всего, – это действие, хотя сам пилот остается на земле. Убийство с помощью выстрела тоже, скорее всего, следует считать действием, хотя движение пули, непосредственно попадающей в жертву, не является движением тела агента.

Действия от прочих процессов также отличаются возможностью их телеологического объяснения. Они предполагают направленность событий в соответствии с намерениями, желаниями и убеждениями субъектов. Так, в случае с убийством направленность может соотноситься с желанием отомстить, войти в историю или получить коммерческую выгоду. Соотношение желаний, убеждений и действий агента аналитический философ Дж. Ким выражает с помощью следующего принципа:

(А) Если агент S желает что-то и убежден, что действие А обеспечит ему реализацию желания оптимальным образом, S будет делать A².

В формулировке Кима неизбежной оказалась ссылка на оптимальность. Без нее прогноз включал бы в себя бесчисленное множество возможных действий, ведь одного и того же результата можно добиться разными способами. Сузить список помогает понятие оптимального действия – это реализация намерения с наименьшим количеством усилий в кратчайшие сроки и в соответствии с навыками агента. Но в данном случае эта оптимальность относительная. Для того чтобы сделать выбор образа действий, достаточно, чтобы сам агент считал способ действия оптимальным, не видел лучших альтернатив. При этом объективно могут существовать более оптимальные способы реализации желания.

Однако с одним этим разъяснением принцип все еще не будет эффективно работать. Он выглядит слишком упрощенным, ведь у агента редко бывает только одно желание. Нужно сделать поправку на то, что желание не входит в конфликт с другими желаниями и убеждениями. Скажем, желание выпить чашку горячего чая могло бы вступить в конфликт с другим, более сильным желанием – успеть на работу – и убеждением, что время выходить уже наступило. Тогда вода бы не закипела в чайнике, и он остался бы пустым и холодным. На применение обозначенного принципа накладываются и другие ограничения. Вот вы захотели выпить чашку чая, идете на кухню, а дверь в кухню закрыта на ключ и ключа нет. Принцип работает только в рамках допустимых возможностей. Конечно, на кухню можно было бы попасть и через окно или даже выломав дверь. Но здесь, скорее всего, опять возникнет конфликт желаний. Вряд ли желание выпить чаю будет сильнее, чем желание сохранить собственную жизнь или имущество неприкосновенными. Поэтому принцип нужно усовершенствовать так:

(Б) Если агент S желает что-то и убежден, что действие А обеспечит ему реализацию желания оптимальным образом, и при этом реализация желания физически возможна и не противоречит другим его более сильным желаниям, S будет делать A.

Помимо физических ограничений и конфликтующих желаний, препятствовать действию А могут также привычки. S, например, захотел утром горячего чая, но в чашку плеснул по привычке кофе. Действие может не последовать, даже если нет препятствий, в том случае, если само желание не проявляется достаточно сильно. Или не произойти потому, что оно противоречит представлению агента о собственном долге. Это представление может складываться из морального чувства, обычаев и практики. Агент может взять на себя обязательства и, несмотря на наличие противоречащего желания, эти обязательства соблюдать. Подобные случаи можно было бы также внести в качестве исключений в указанный базовый принцип. Но чтобы избежать дополнительных усложнений, следует просто принять, что в принципе (Б) подразумевается желание достаточно сильное, чтобы инициировать действие, а оптимальный способ реализации не противоречит нормативным представлениям агента. В таком виде принцип, видимо, корректно фиксирует корреляцию между ментальными состояниями (убеждениями и желаниями) и действиями. Но остается не до конца ясным, на чем основана эта корреляция. Как именно желания и убеждения связаны с действием?