Loe raamatut: «Бюро Черных Кэбов», lehekülg 2

Глава 3. Второй пассажир

«Несвободен тот, кто не может расстаться

с сокровищем в час нужды».

Джон Рональд Руэл Толкин

Властелин Колец

– Здравствуйте, мистер Браун, – по ту сторону аппарата послышался приятный мелодичный голос, – видела, вы только что закончили поездку…

– Да, Эвелин, тебе не обязательно здороваться каждый раз, когда ты звонишь, – мужчина улыбнулся про себя, – мы проехали тридцать пять миль.

– Тридцать пять? – девушка вносила все данные в компьютер. – Все, записала. Удачного дня.

Раздались короткие гудки и Эзра вздохнул. Чтобы не заметить, что совсем еще молодая девушка души не чает в старом и, кажется, никому не нужном мужчине, нужно было быть идиотом или Эзрой. И поскольку идиотом он едва ли мог оказаться, оставался лишь второй вариант.

– У вас свободно? – в салон заглянула девушка, кажется не старше двадцати.

– Свободно, здравствуйте, – новый пассажир даже не дослушал Эзру. Спустя секунду девушка с длинными темными волосами сидела на переднем сидении и пристегиваясь ремнем безопасности. Эзра немного удивился. Обычно люди не пристегивались в его автомобиле.

– Из театра вышли? – улыбнулся мужчина, пытаясь начать беседу.

– Что-то вроде того, – нахмуренный взгляд был направлен куда-то далеко, туда, куда Эзра не мог заглянуть.

– Куда поедем?

– Чаринг-Кросс-Роуд, книжный магазин.

– Любите читать?

– А вы можете не заваливать меня своими вопросами?! – чуть ли не крикнула девушка.

– Разумеется, извините, – Эзра отвел взгляд и уперся глазами в зеркало заднего вида, выезжая на главную дорогу.

Они ехали молча и Браун успел уже привыкнуть к гнетущей тишине в салоне и тиканью метронома перед лобовым стеклом.

– Извините меня, я не хотела.

И Эзра прощал, хотя бы только потому что у людей случались плохие дни. Иногда можно было войти в его положение. Ведь это всего лишь люди. Требовать от них уважения или хотя бы отсутствия хамства все равно, что разговаривать со стеной.

– На самом деле, я опаздываю на работу. Работаю в магазине продавцом, – девушка непроизвольно поежилась.

– Вам нравится ваша работа? – поинтересовался Эзра, останавливаясь в большой пробке.

– Нормально, – девушка неопределенно кивнула, – раздражает только директор «Дакота, сколько можно стоять у одних и тех же полок, покупателям нужна помощь!», – девушка попыталась изобразить своего руководителя. – А мне кто поможет?

– Но вы ведь знаете, помочь можно только тому, кто, либо нуждается в помощи, либо просит о ней?

– А я и нуждаюсь, – Дакота поправила красную клетчатую рубашку и достала из небольшого рюкзака бандану, которую начала завязывать поверх не очень-то густой копны волос.

– Второй факт, – мужчина многозначительно посмотрел в карие глаза, – если люди нуждаются в помощи, но не просят о ней, понять, что ему действительно нужна эта помощь, бывает крайне трудно.

– Если знать человека, то можно заметить изменения.

– Люди бывают скрытными, – Эзра пожал плечами. Для него этот спор не значит ровным счетом ничего, но он почему-то пытался переубедить эту девушку, – сколько вам лет?

– Год за два в моем случае, – Дакота невесело ухмыльнулась и отчего-то оттянула рукава рубашки под самые кисти. Эзра заметил этот жест и его отчего-то бросило в жар. Он посмотрел на необычный профиль девушки и попытался прочитать хоть что-нибудь по ярко выраженным скулам и носу с горбинкой. Но лицо было нечитаемым, будто страницы книги, которая не нравилась.

– Если тебе нужно поговорить, – Браун остановился на очередном светофоре, блуждая теперь взглядом по бурлящей жизнью улице, – можешь поговорить со мной.

– Поговорить с человеком, которого я вижу в первый раз в жизни? Это хорошая идея. С чего начать?

– Начните сначала.

– Мое начало выглядит как начало истории Золушки. Золушки, которая так и осталась дома в тот вечер, когда ее сестрицы поехали на бал.

– Вы говорите загадками.

– Отнюдь. Хотя, когда ты историк-неудачник, говорить загадками входит в чертову привычку.

– Историк-неудачник, неужели жалкий гибрид первого и второго? – Эзра сжал посильнее руль, заметив уже второй раз за поездку, как девушка натягивает рукава рубашки, будто пытаясь что-то спрятать за клетчатый тканью.

– Так и есть. Я не поступила в колледж и так и осталась историком, но только в своих мечтах, конечно, – девушка закрыла глаза.

– Не поступила в колледж? И чья же эта вина? – Эзра взглянул на нового пассажира, та широко раскрыла глаза и уставилась на Брауна, будто хочет его придушить. В эту же секунду Дакота отвела взгляд и стала рассматривать прохожих, будто они были ее давним друзьями.

Эзра подумал, что девушка сейчас достанет из широких джинс список, кто виноват во всех ее проблемах, но девушка по-прежнему рассматривала осознанным взглядом прохожих, которые проходили мимо машины.

Но она не собиралась доставать этот список.

– В своих проблемах, если ты не винишь кого-то другого, значит, ты смирился с тем, что ты в своей жизни виноват сам. И как бы я не хотела сейчас ткнуть пальцем в любого из этих прохожих и закричать, – она высунулась из окна автомобиля, – это ты виноват в моей жизни, придурок!

Пожилая женщина с крокодиловой сумкой в руках подпрыгнула на месте. Кажется, Эзра видел ее уже третий раз за сегодня. Дакота уже успела закрыть окно и покраснеть от легкого морозца на улице.

– Как бы мне не хотелось обвинить кого-то кроме себя, но единственный неудачник, который виноват во всем этом дерьме, это я.

– Почему ты так решила? – поинтересовался Эзра.

– Может, потому что я сильно люблю свое окружение. И мне не хочется, чтобы оно было виновато в моих бедах.

– Это благородно.

– Это глупо, но люди называют это «благородство», – Дакота достала из ушей сережки и положила их в небольшой кармашек черного рюкзака, – и все же… Скажу, что мне бы очень хотелось обвинить в своих неудачах семью.

– Почему?

– В детстве меня не любили. Не ценили и не уважали.

– Может ты…

– Драматизирую? Возможно, – Дакота достала телефон и вытащив фиолетовую помаду, стала красить ею губы, смотрясь в черное зеркало смартфона. – Но нельзя устроить драму на пустом месте.

Эзра поджал губы.

– Вы ухмыляетесь? – девушка перестала красить губы и посмотрела в карие глаза мужчины.

– Драму можно сделать из чего угодно, – Браун вспомнил, как его любимая Мэри была вполне себе взбалмошной особой, и она то уж точно могла устроить драму из-за чего угодно.

– Тогда, вероятно, вы имели окружение, которое свои эмоции ставило выше ваших.

И эта молодая девушка была права. Права, как никто.

– А что же с семьей? – перевел тему Эзра.

– Я жила в месте, где важным было поступить в колледж и раз неделю отзваниваться, хвастаясь, какая потрясающая у меня карьера началась в пределах кампуса. Мой старший брат был звездой легкой атлетики, я была просто собой, а двое моих подрастающих братьев самые отвратительные люди на земле.

– С самого детства мой недалекий отец научил их, что муж всему голова. Из-за этого я часто могла получить по голове просто за то, что у меня нет, ну… Ну вы поняли, чего.

– Когда первый раз я попробовала наркотики…

– Легкие, надеюсь? – Эзра и правда надеялся.

– Не спешите радоваться, в жизни бывают веще похуже даже, пожалуй, героина, – девушка достала сигарету и многозначительно посмотрела на Эзру, тот кивнул, и она закурила, выпуская первый клуб дыма через проколотый пирсингом нос.

– Я пробовала траву. Всего один чертов раз. Один, представляете? – она не веря будто собственным словам уставилась на Эру. – И про этот раз узнала мама. Папа был пьян тогда, наверняка, ничего не помнил. А вот мать… Она избила меня так, что на следующий день мне пришлось ехать в поликлинику, и говорить о том, что я упала с лестницы. Тридцать раз, судя по повреждениям.

– Но подозреваю, это не самое худшее, что могло случиться?

– Верно подозреваете. В тот вечер, когда я уже лежала с тремя швами на затылке, ко мне в комнату зашел младший брат и ударил мне пощечину.

– Но почему? – Эзра недоумевал, за что же можно ударить человека?

– Потому что в его глазах я была чудовищным монстром, которого можно запросто ударить по лицу и назвать, ни много-ни мало, «Ш%%ха».

Эзра поежился, услышав нелицеприятное слово.

– А у него были основания?

– А это имеет значение?

Дважды за утро эта девушка оказывалась права. Не имеет значения, была ли она действительно той, какой ее видели. Имеет значение только то, что она получила физические травмы просто потому что… Просто потому что люди не хотели даже попытаться ее понять.

– И что же случилось дальше?

– Дальше я устроилась в книжный магазин, где девяносто процентов своего рабочего времени торчала у стендов с исторической литературой. У стендов с несбывшимися мечтами, – она сделал паузу, делая очередную затяжку и выдыхая терпкий дым в салон Черного Кэба, – тот раз, когда я первый раз попробовала, ну ты… Ну ты понимаешь… Я начала принимать таблетки. Все подряд. Какие могла выпросить у друзей из психиатрической клиники. И дальше…

Она нервно сглотнула, в третий раз за поездку натягивая рукава рубашки как можно сильнее.

– Дальше я впервые в своей жизни попробовала героин.

– Как это было? – Эзре действительно было интересно, что чувствуют люди, беря в руки шприц.

– Это ужасно, – девушка смахнула копившиеся все это время слезы с глаз, – но мне нравилось… Я спасалась от реальности, но я все еще могла спокойно целую неделю не думать о том, как бы поскорее ввести в свою вену иглу.

– И это не самое худшее? – мужчина положил руку Дакоте на плечо, а та дернулась, будто ожидая удара. Девушка тряслась от беззвучной истерики и пыталась будто вжаться в сидение.

– Нет, – она помотала головой, начиная вытирать нос рукавом рубашки, – мне было восемнадцать. Я не поступила в колледж. В то утро осознание собственной бездарности подкралось особенно незаметно, я начала истерить и я знала, действие прошлой дозы уже заканчивалось. Я взяла свои деньги и мне привезли очередную дозу. И я вколола все. Те паршивые два грамма. Но они были нужны мне.

Девушка снова началась трястись не то от страха, не то от холода.

– И вот я почувствовала, как проблемы уходят, как становится хорошо и как пропадает желание страдать. В то утро я чувствовала себя прекрасно. Накрасилась. Надела самое красиво платье, – девушка улыбнулась, – оно было сделано из черного шелка. Оно было самым элегантным в моем гардеробе. И я поехала на выставку, где наш книжный магазин принимал участие. Меня позвали на банкет после мероприятия, и я согласилась. Нас привезли в загородный дом, где было много алкоголя и громко играла музыка. Я помню, что уже на выставке действие героина стало проходить. Когда мне стало очень плохо, я хотела уйти, но… – девушка снова закрыла глаза, вспоминая тот вечер. – ко мне подошел мужчина. Он был таким галантным, что я даже перестала какое-то время чувствовать ломоту во всем теле…

– Если тебе тяжело говорить об этом, мы можем не говорить.

– Он предложил мне дозу, сказал у него есть несколько грамм для меня. И я согласилась. Мы поднялись на самый высокий этаж в доме, он сначала держал меня за руку, а потом… – она продолжала, – потом он предложил выпить бокал шампанского. Я согласилась. И дальше я помню все события обрывками… Но то, что я запомнила, мне не понравилось. Мне в глотку вливали алкоголь, а я просила очередную дозу.

Дакота вытерла испепелившийся окурок о собственный рюкзак и положила его в карман куртки.

– Потом я проснулась в больнице. Тело жутко болело, будто я пережила смерть. В зависимости от мест, которые буквально горели адским пламенем, я поняла все. Я не была глупой. Меня изнасиловали. И я чудом выжила после десятиграммовой дозы, которую я все-таки получила и водки, которой во мне было около полулитра.

– Но ты справилась, – с надеждой в голосе сказал Эзра.

– У меня не было выхода, – Дакота вытерла слезы вместе с размазанной тушью, – моя мать узнала об этом и выгнала меня из дома. Мне нужно было как-то двигаться дальше. Выгнала, понимаете? Она сказала мне то же самое, что мне когда-то сказал брат. Она сказала, что я самое ничтожное существо, которое они знают. Она приходила в больницу… И говорила мне все эти вещи…

– Но после того раза ты завязала, да? – Эзра знал ответ, но все же спросил.

– Нет. Тогда, в тот вечер, я хотела выбрать смерть. Но люди не могут ее выбрать. Она всегда выбирает сама. Это она решает… решает все.

– Но ведь ты прекратишь? Прекратишь это? – Эзра остановился у нужного Дакоте книжного магазина.

– Это глупо, – она пожала плечами.

– Это благородно.

– По отношения к кому мне быть благородной? – девушка рассмеялась, широко улыбнувшись.

– Научись быть благородным по отношению к самой себе.

– Я не обещаю, – она достала несколько купюр, – но я постараюсь, ладно?

Дакота вышла из машины, и мужчина протянул руку к таксометру, который показывал всего двадцать миль, хотя ему показалось, что прошла вечность. Лампочка таксометра загорелась зеленым.

Девушка не торопилась выходить, и они молча сидели в машине, каждый думая о своем

– Тебе хотя бы нравится работать в книжном магазине? – Эзра оглядел стеклянную витрину магазина.

– Конечно. – Дакота улыбнулась собственным мыслям. – В книгах чаще всего люди находят смысл своей жизни.

– И к какому же жанру принадлежит твоя жизнь? – Эзра рассматривал задумчивое лицо и старался убедить себя в том, что эта девушка на самом деле не сломлена.

– В моей жизни бывало много жанров, и ужасы, и фантастика, и… Но исторический жанр и детские книги были и будут самыми честными из всех.

– Но ведь историю переписывают, о ней врут, и она становится своего рода фантастикой.

– Так было не всегда.

– А детские книги всего лишь для детей, – Эзра пожал плечами, он не понимал, о чем говорит Дакота. Для него детские сказки всегда были детскими сказками. Не более.

– Те, кто говорят, что детские книги для детей, имеют детское сознание. На самом же деле, в них содержится куда больше правды и достоверности, нежели в любом бульварном романе.

– Может ты и права. – Эзра не хотел спорить с девушкой и просто кивнул. Он согласился с ней, чтобы только она не почувствовала себя в очередной раз навязчивой и ненужной.

– Может и не права, но иногда хочется почувствовать себя правой, – девушка открыла дверь машины, в салон залетел свежий воздух и запах табака начал пропадать, – все, чего я хотела добиться в этой жизни – это собственной невиновности.

– Ты не виновата, – прошептал он, откидываясь на спинку сидения, девушка уже хлопнула дверью и наверняка его не слышала, – только не ты.

Глава 4. Третий пассажир

«Люди не любят жалеть или чувствовать себя в чем-то виноватыми».

Агата Кристи

«Третья девушка»

Салон снова наполнился звуками вибрирующего телефона.

– Да, Эвелин, – Эзра поправил зеркало заднего вида, разглядывая огромную трещину в стеклянной витрине книжного магазина, – проехали двадцать миль.

– Неужели так мало? – по ту сторону послышался удивленный голос.

– Увы, – кивнул мужчина, записав в свой блокнот количество купюр, которое оставила ему Дакота. Она была не первая, у кого он не хотел брать деньги. Но такие были их правила в Бюро Черных Кэбов.

– Что ж, я все зафиксировала, удачного дня? – Эвелин снова говорила каким-то удивлённым тоном и Эзра понимал, что она пытается скрыть какую-то неведомую ей ранее неуверенность, ведь, когда он только появился в Бюро в свой первый день, она была радостной, выглядела уверенно, а встретила его дружелюбно. Впрочем, и остальные триста шестьдесят пять дней она встречала его с искренней улыбкой на пороге Бюро.

– Спасибо, – он первым отключился и еще, кажется, долго всматривался в очертания красного автомобиля, стоявшего поцарапанным прямо у книжного магазина. В очертаниях вывески, рекламирующей очередной аромат известной марки, Эзра отчетливо увидел улыбающееся лицо Эвелин.

Эвелин. Она была так прекрасна и так молода, но почему-то не имела ни друзей, ни знакомых. Часто задерживалась на работе и жила только за счет своей жизнерадостности. Эзра удивлялся, и откуда только в ней было столько энергии, но еще больше его восхищало ее терпение. Почти сразу она определила в Эзре родного человека, с кем могла обсудить личные вопросы и в целом считала Эзру своим другом. Время шло. Эвелин привязывалась все сильнее, а Эзра пытался отстранить от молодой девушки, потому что ее уверенность пугала, а сегодняшнее приглашение встретить Рождество стало и вовсе абсурдным приглашением, которое просто не мог принять.

Не не хотел.

Просто не мог принять.

– Аэропорт Хитроу, нужно срочно! – в переднюю дверь заглянул молодой парень, возрастом не больше тридцати.

– Садись, – кивнул Эзра, бросив полный интереса взгляд на нового пассажира. Тот был худым и высоким, а садившись едва не задел головой дверной проем.

– На самолет опаздываете? – Эзра не любил задавать очевидные вопросы, но чтобы хоть как-то начать беседу, он иногда прибегал к этой практике.

– Что-то вроде этого, и если я опоздаю, – парень провел рукой по смуглому лицу, – то меня уволят. И тогда я останусь в Лондоне на всю свою оставшеюся жизнь, – он как-то слишком глубоко вздохнул и запрокинул голову назад, смотря в белый кожаный потолок Черного Кэба.

– Не самый плохой исход, для кого-то Лондон – это несбыточная мечта, – Эзра запустил таксометр и, посмотрев в зеркало заднего вида, начал выезжать с парковки.

– Что для одного потолок, для другого пол, – отозвался парень, пытаясь расчесать пятерней густые волосы, – так что если сначала я думал, что Лондон – это только мое начало, то сейчас я все больше допускаю мысль о том, что это мой «потолок».

– И почему же так? – Эзра приподнял одну бровь, оценивающим взглядом осмотрев кожаный, явно байкерский костюм.

– Почему мне не светит ничего, кроме Лондона? – парень ухмыльнулся. – Взгляните на меня. Я – Роберт, одиннадцать лет я потратил, чтобы проучиться с людьми, которых ненавидел. После – четыре года скитался в общежитиях, где водились тараканы, а также приятный бонус – совершенно некомпетентные преподаватели, которые не видят ничего дальше своего вздернутого носа. Еще год я потратил на то, чтобы оказаться здесь. На низкооплачиваемой работе. Еще два года я становился неплохим фотографом и вот сейчас. Сейчас я не более, чем человек, потративший восемнадцать лет впустую.

– Но жизнь не измеряется годами жизни, – начал вести дискуссию Эзра.

– Да, но на могильных плитах пишут именно это, – невесело ухмыльнулся Роберт, – а вообще, были в моей жизни определенно и хорошие вещи, но было их гораздо меньше.

– Но ведь были.

– Но ведь меньше, – парень был уверен в соей правоте.

– Есть еще время исправить все. Сегодня с утра одна женщина сказала мне, что еще вся жизнь впереди и…

– Тот, кто думает, что у него полно времени не иначе, чем глупец, не знающий, что жизнь имеет свойство заканчиваться, а время – двигаться очень быстро.

– Неужели ваше время вышло? – не понял Эзра.

– Иногда наступает момент, и ты понимаешь, что где-то внутри, ты вдруг остановился. Остался в каком-то прошлом. Застрял там, как Алиса в зазеркалье.

– Но ведь Алиса выбралась.

– Но я не Алиса, – парень почесал тонкими пальцами небритую щеку, – к счастью.

– Откуда вы? – Эзре и правда было интересно, откуда этот человек приехал. Ведь он выглядел совершенно не местным. И дело было вовсе не в его цвете волос, коже или странном грубоватом акценте, чем-то почему-то напоминавший Эзре не то хорватский, не то словенский. Дело было в движениях тонких пальцев, в движениях рук, которые очень сильно жестикулировали. Дело было в карих глазах, которые метали молнии, хотя человек не казался агрессивным. Наоборот, был вполне спокойным, но с эмоциями, которые вот-вот вырвутся наружу. Но не смотря на то, что у пассажира был достаточно грубый голос, он не сказал чего-то обидного, и даже не пытался задеть Эзру. Впрочем, спустя какое-то время Эзра начинал понимать, что излишняя эмоциональность и большая доля скепсиса в голосе с грубоватым акцентом могла принадлежать только человеку, который жил…

– Россия, – кивнул Роберт, растягивая кожаную куртку.

– И чем же вам не нравилась Россия, что вы решили переехать? – Эзра удивленно приподнял одну бровь и проследил, как руки парня оказались за головой. Он закрыл глаза.

– Зачастую переезжают не от большой ненависти к одной стране, зачастую переезжают от большой любви к другой стране.

– И что же вы, сильно влюблены в Великобританию?

Парень немного отодвинул рукав куртки и Эзра мельком взглянул на татуировку:

– Я бы не менял в этом городе ничего, кроме погоды, – произнес скорее самому себе Роберт, пряча саму надпись под рукав кожаной куртки.

– Это применимо к любому городу, – попробовал посопротивляться Эзра.

– Взгляните на Лондон. Дориан Грей говорил о нем, – парень впервые за поездку улыбнулся, правда, скорее всего, своим мыслям.

– И все же Лондон вы любите больше, чем…

– Чем Лодейное поле? Безусловно, – Роберт заметил непонимание на лице таксиста, – это так город называется.

– Но почему?

– Почему я люблю эту страну больше? Потому что она подарила мне больше приятных воспоминаний. Потому что со страной, где я родился, у меня возникают плохие ассоциации. В той стране случилось кое-что плохое.

– Вы сбежали оттуда поэтому?

– Для русского человека оскорбительно слово «Сбежать», но да, я сбежал.

– От закона? – Эзра напряженно сжал руль двумя руками, заподозрив молодого парня в причастности к опасной преступной группировке.

– От себя, – парень снова запустил пятерню в волосы.

– Неужели вы первый человек, которому удалось сбежать от самого себя?

– Не удалось, – Роберт вздохнул, не зная, что еще добавить.

Эзрас встал в большую пробку, какая обычно образовывалась около одиннадцати утра.

– Можем опоздать, – констатировал он, обращаясь к парню. Тот достал из кармата телефон и посмотрел на время.

– Уже опоздали.

– Мне жаль.

– Что вы, вы не виноваты, это я слишком поздно понял… Понял, что опаздываю. Догнать самолет и правда нельзя.

– Догнать и правда задача невыполнимая, но что, если сесть на другой рейс.

– Иногда нам необходимо опоздать на самолет, чтобы понять, что хотим поехать поездом. И ждать другого рейса нет смысла.

– Но вы все равно хотите поехать в аэропорт?

– Думаю, да, помимо своего самолета, я должен был увидеть сегодня и другой. К нам должен был прилететь стажер. Насколько я понял своего ненормального, в хорошем смысле начальника, стажёр обладает недюжинным талантом и прямо-таки горит энтузиазмом.

– Как и вы когда-то?

– Как и я, – парень кивнул и убрал телефон в карман кожаных брюк, – раз уж мы опоздали уже. А стажер без меня никуда не уедет, мы можем скоротать время за кофе и хот-догом, умираю от голода.

– Но ведь он будет ждать?

– Мы можем простоять в пробке полчаса, и так и не двинуться ни на йоту, а можем, – парень подмигнул, – свернуть на небольшую улочку, и спустя те же полчаса быть у Хитроу…

– Как пожелаете, – Эзра улыбнулся. Ему раньше никто не предлагал выпить кофе по дороге. Мужчина свернул направо на небольшую улицу, Эзра увидел небольшое кафе, размером не больше пяти квадратных метров, и молодой человек вышел из машины, уже через минуту, садясь обратно.

– Сколько вам нужно отдать? – Эзра полез в карман за деньгами.

– Нет-нет, сэр, – парень вручил ему бумажный стаканчик с кофе и сэндвич, – хот-догов не было, зато были эти прекрасные сэндвичи, приятного аппетита.

Эзра спорить не стал, и отпил немного кофе. Обычный капучино, который делали на самых дешевых кофе машинах в кафе, которые менялись чаще чем перчатки главной леди их острова в период приемов послов из разных стран. Неприлично часто, то есть.

Они молча жевали свою еду и запивали кофе без сахара, как вдруг на капот Черного Кэба запрыгнул черный кот, с интересом рассматривая пассажиров, жующих бутерброды в машине.

– Красивый, – произнёс парень, еще не дожевав сухую ветчину.

– Точно, – согласился Эзра, рассматривая наблюдавшего за ними кота. Тот был статным, гордым, даже язык не поворачивался назвать такого котом. Это был молодой мужчина, с зелеными глазами, будто сверкавшими на солнце бензиновыми пятнами, окружавшими узкий зрачок. Глазами, искрившимися по меньшей мере интеллектом, по большей – гениальными идеями или даже коварными планами. Поступь была мягкая, будто он и вовсе не касался капота. Уши смотрели вверх, и не думая прижиматься от страха, ведь это он был здесь главным, и вздернутый нос был тому подтверждением. Кожаный нос, блестящий на солнце казался опущенным в черный мазут шарнир, выпавший из-под капота старенькой машины, проезжавшей мимо.

– Так хочется забрать его с собой, – Роберт отложил пакет из-под пребывавшего ныне в животе, сэндвича, и допив кофе, поставил пустой стакан на приборную панель.

– Он кажется бездомным, – кивнул Эзра, заметив, что у ушей появились уже от уличной жизни кровяные расчесы. Да и шерсть казалась уже не такой блестящей, какой была изначально. А один глаз был и вовсе заплывшим, вероятно от простуды, которую не приходилось долго ждать после таких то морозов в Лондоне последние несколько дней.

– Пора? – Эзра завел машину и бездомный кот, испугавшись видимо, звука заводимого мотора, махнув на прощание хвостом, растворился в узком проеме дома, где обитала тонувшая уже в долгах кофейня.

– Этот кот был похож на кота моего друга. – Роберт снова сжал руки в замок, кажется, собираясь говорить, не об особо то интересной теме.

– Был похож? И что же… Случилось?

– Ничего не случилось. Он просто умер.

– От чего?

– Вернее спросить, из-за чего, а еще лучше – из-за кого… – задумчиво произнес молодой человек, нервно дернув носом.

– Неужели из-за вас?

– Может я напрямую и не был связан с его смертью, но каждый раз, когда я закрываю глаза ночью, я вижу, как он падает со стройки второго этажа, прямо на спину… И смотрит на меня.

– Вы были виноваты в его смерти? – Эзра выдохнул. Он на самом деле сейчас не хотел, чтобы Роберт отвечал. Но когда задаешь вопрос, то на самом деле всегда хочешь узнать ответ. Где-то в глубине души все же хочешь.

– Не бывает на мой взгляд виноватых в чей-то смерти, если вы погибли оба, то никто из вас не виноват.

– Но…

– Когда я толкнул его, – продолжил парень, перебив Эзру, – я не специально… Когда я толкнул его, я тут же попытался схватить его за руку, поймать и извиниться… Но мне просто не хватило…

– Мгновенья, – закончил мужчина и Роберт кивнул, – нам всем порой не хватает мгновения, чтобы спасти кого-то, чтобы спасти себя, и чтобы исправить… исправить то, чего на самом деле-то не хотели.

«Неужели я пытаюсь оправдать его»? – пронеслось в голове Эзры перед тем, как они свернули на парковку у аэропорта.

– Когда он упал, он не погиб. Он остался инвалидом. Тот, кто всегда был таким активным человеком, он… Он просто перестал быть собой. У его родителей не хватало денег, и я отдавал все свои заработки им, чтобы помочь.

– Родители знали, что ты был виновен?

– Я не был виновен! – закричал Роберт, вцепившись пальцами в собственные коленки. – Я им не был!

Эзра кивнул и спустя минуту молчания, Роберт продолжил:

– Они не знали, что я как-то связан с этим. Он не рассказал об этом. А я продолжал помогать даже тогда, когда уехал в Лондон.

– Вы уехали? Оставили его?

– Я не оставил его, я просто двигался дальше. Я просто пытался двигаться дальше. Вот и все.

– И далеко продвинулись?

– Ни на сколько. Я уехал, но… Эта ситуация, она жила во мне. Я отправлял деньги с каждой зарплаты, когда вдруг не получил письмо. Тогда вся моя зарплата была спущена на алкоголь, это было…

– Что за письмо?

– Письмо, где его мама писала о… – голос Роберта задрожал. – Где говорила о его смерти.

– От чего он умер?

– А от чего умирают, когда не любят себя, потеряны и не видят будущего? От собственных рук, конечно.

– И он больше никогда не был со мной. Знаю, я уехал задолго до того, как он. Как он… – Роберту едва хватало слов, чтобы закончить мысль, – Но у меня было ощущение, что когда я был здесь, в Лондоне, я все еще находился там. Я все еще жил тем днем и все еще пытался… Пытался остаться там.

Эзра кивнул, заметив, как слезы стекают по острым скулам парня. Они снова ехали молча, а таксист, который привык давать всем советы вдруг не мог подобрать ни одного слова, чтобы хоть как-то поддержать сломанного человека, который откровенно в этой поддержке нуждался.

Эзра хотел сказать «Спасибо, что поделился». Но это бы выглядело ничтожно и абсолютно ненужно. Будто люди, которые нуждаются в поддержке ждут этого бесполезного спасибо, которое не сможет помочь ничему.

Эзра хотел приободрить его.

Сказать «Все будет хорошо, парень»!

Но он смотрел в эти карие глаза и понимал, что не сможет соврать. Честность – это то, что было для Эзры если не самым важным в человеке, то одним из самых важных качеств, которое люди сами воспитывали в себе. Не тяжело родиться человеком, не тяжело называть себя человеком, гораздо тяжелее стать человеком. Стать честным и верным. Стать вежливым и умным. Стать человеком, а не родиться с биркой на правой ноге с подписью «человек». Люди зовут друг друга людьми, но правы ли они?

Эзра хотел быть честным и сказать Роберту, что все закончится когда-нибудь. Закончится, когда не будет возможности уже пожалеть о своих поступках… Но Эзра не хотел. Не хотел врать. Не хотел говорить правду. Хотел просто помочь. Но молчание сломало больше судеб, чем правда или ложь, можете не сомневаться.

– Мистер Браун кажется, – Роберт престал вытирать слезы и посмотрел на Эзру, то кивнул, – Спасибо, что выслушали меня. Раньше я не поднимал эту тему ни с кем… Потому что если бы я говорил об этом кому-нибудь, они бы осуждали меня… И порицали, а Вы…

– Я слышал в этой машине множество историй. После каких-то хотелось заплакать, после каких-то вышвырнуть человека из машины, а после каких-то хотелось бы помочь. Вам я бы хотел помочь, но только лишь говорить об этом странно, нужно предложить помощь, и я готов узнать у вас, могу ли я помочь чем-то?

– Нет.

Эзра кивнул. Помочь можно было бы в том случае, когда человек нуждался в этой помощи. Но Роберт не нуждался.

– Вы и так сделали много для меня. Например, выпили чашку кофе и выслушали мою историю, иногда для излечения души этого бывает достаточно.

– Удачи, Роберт, – Эзра бросил на таксометр взгляд, – мы проехали двадцать пять миль.

– Сколько с меня?

Эзра взглянул на парня, который ищет деньги, чтобы расплатиться.

– На самолет вы все равно опоздали, так что можете выходить так, – Эзра улыбнулся и на таксометре снова загорелась зеленая лампочка.

– У вас таксометр сломался, он обычно мигает красным и зеленым, – заметил Роберт.

– Да, исправим, – кивнул Эзра.

Господи, как же он ненавидел лгать.