Loe raamatut: «Освобождение»

Посвящается памяти Вячеслава Коршак

Только благодаря тебе, эта книга увидела свет.

– Как же хорошо я посрал! – С этих слов начал свой день двадцатипятилетний Чак Найт.

Очередное утро в психиатрической лечебнице имени Святой Джорджии было тихим. Пациенты рано утром были крайне спокойны, даже особо буйные. Конечно, в периоды сезонных обострений ситуация менялась. К счастью, сегодня был не такой день.

Чак спокойно возвращался из уборной в палату. Туалет находился крайне далеко от палат и жилой зоны. Такая планировка была не случайной, ведь, как и в других подобных заведениях, дверей не было, для того чтобы за пациентами было легче следить. Дверей не было практически везде, за исключением, разве что, трех.

Процедурная – это была первая из комнат с дверьми. Как вы уже догадались, там проводились разного рода процедуры медикаментозного вмешательства и психологического подавления. Не редко туда затаскивали "буйных" в самом пике эмоциональной нестабильности. После того как они возвращались, их было не узнать. То, что возвращалось из кабинета, уже нельзя было назвать человеком, даже в самые сильные приступы в них оставались отголоски человечности, но не сейчас, сейчас же это были жуткие куклы со стеклянным взглядом. Рыбьи глаза смотрели сквозь все, людей, стены и казалось, будто бы и через время. По истине жуткий взгляд. Но это место боялись не только поэтому, была ещё причина. Практически каждую ночь из комнаты доносились жуткие вопли, но выяснить их происхождение не являлось возможным. Пациенты, или просто не знали, или были не в состоянии что-либо рассказать, а работники, заслышав этот вопрос, просто уходили от ответа и исчезали тотчас же. Это было адское место для всех больных.

За второй, скрывалась небольшая комната, набитая медикаментами и вещами, используемыми для хозяйственных нужд. Это место в шутку называли «чистилище» … ведь оттуда всегда доносился стойкий запах хлора и прочих моющих средств. Дорога, обычным смертным туда была строго закрыта, лишь медперсонал ведал, что там внутри.

Дверь номер три, не что иное, как логово медперсонала, рай – в обители безумства. Кондиционер, холодильник, микроволновка, чайник и другие блага цивилизации. Здесь было все.

Чак знал про все комнаты, он был в хороших отношениях со всем персоналом, начиная с главврача и заканчивая уборщицей.

Возвращаясь к помещениям, он был в двух из трех. А именно, процедурной и комнате медперсонала. К последней ход ему был заказан, после того как его оттуда навсегда изгнал главврач.

Вернувшись в свои апартаменты, если их так можно назвать, Чак придался унынию. В этой палате все способствовало этому, желтые стены были настолько выцветшими, что издалека казались серыми. Высокие потолки со встроенными в них тусклыми лампами, которые толком ничего не освещали. Плюс ко всему, комната была практически пустой, лишь две кровати, две тумбочки и небольшой шкафчик в углу комнаты. Венцом же этого минимализма стало крошечное окошко, с решеткой, расположившееся практически под потолком.

– Чертовы мухи, как же раздражает, они постоянно летают здесь, жужжат, даже зимой, за все время, что я здесь, к этому так и не привык. Да сколько можно? – прихлопнув муху, он продолжил внутренний монолог.

– Действительно сколько можно, я в клинике уже пять лет. Я не знаю, как и почему сюда попал, по рассказам врачей знаю, что, когда меня сюда доставили, я был в бреду и очень агрессивен. Первые два года меня держали на транквилизаторах. Не удивительно, что я этого не помню. Как только пришло в себя, сразу же попытался бежать, но здесь охрана жестче, чем в тюрьме. Впрочем, одной неудачи мне хватило, чтобы понять, что идея с побегом так себе. Ведь даже если и сбегу, то стану беглым психом, и о полноценной жизни можно забыть! И после этого начал пытаться выйти отсюда законными путями. Вот уже три года безуспешных попыток, ежемесячные тесты и обследования не выявляют у меня отклонений, но вот судья всегда отказывает мне в освобождении. "Чертов старик, то, что твоя жена, спустя какое-то время после реабилитации снова свихнулась, ничего не значит. Я здоров и хочу выйти. Я устал сидеть в этой богадельне с психами. У меня уже опускаются руки, если и на этот раз мне откажут, перестану пытаться." – Размышления прервал стук в дверной косяк.

Чак кинул взгляд на дверь, в которой стоял врач.

– Чаки, здравствуй, как самочувствие? – не скрывая улыбки произнес врач.

– Очередная насмешка, Док? Как может чувствовать себя в окружении психов? – не дожидаясь ответа, он продолжил: – Крайне погано, док, крайне погано. – Чак источал отчаяние.

– Вечно ты ворчишь, старик здесь я, а не ты, мальчишка. – с усмешкой произнес доктор Алекс Нортвест. – Собственно, не это хотел тебе сказать. Сегодня мне пришло письмо из департамента… – старик выдерживал театральную паузу.

– Не томите, док, вы же знаете, как это важно для меня. – воспрял духом парень.

– Безусловно, парень, значение этого факта нельзя преуменьшать, но тем не менее… – доктор Нортвест продолжал тянуть время.

– Док, хватит тянуть резину. Ваши театральные драмы меня уже порядком достали! – сорвался Чак Найт.

Чак никогда не испытывал неприязни к доктору Алексу Нортвесту, его резкости в разговоре с ними сопутствовал другой факт. Он был на грани. Молодой человек мечтал покинуть клинику, но при этом желал сделать это законно, остервенело пытался изо дня в день проходить тесты и подавать прошения в министерство. Даже доктор Нортвест не мог не заметить подобной логики действий, отличающей его от прочих "невиновных", да и здравомыслие парня не ставилось под сомнение. Врачи пытались найти изъяны, но, кроме незначительных отклонений, присущих всем, ничего не выявили. Поэтому они в скором времени приняли Чака и даже пытались ему помочь, но увы, все три года его не прекращающейся борьбы кончались отказом. До сегодняшнего дня…

После слов Найта повисла гробовая тишина, а улыбка с лица доктора Нортвеста исчезла.

Доктор молча отдал конверт Чаку. Его руки немного дрожали. Уходя, он сказал:

– Старого хрыча Джонсона сняли, это ответ от нового судьи.

Доктор ушел, а Чак остался наедине с конвертом. Мысли роились у него в голове: неужто долгожданная свобода? Или же очередное разочарование? Это были его обычные мысли, но теперь слова врача обнадёживали. Собравшись с мыслями, Чак вскрыл конверт, обнажая судебное постановление.

Уважаемый мистер Найт, суд штата М рассмотрел ваше ходатайство по делу…

Это был уже привычный Чаку текст, он получал уже десятки писем, которые всегда следовали по одному шаблону. Чак уже было хотел выбросить письмо, но тут его взгляд скользнул к концу письма.

…В связи с предоставленными доводами и заключениями медицинской коллегии, а также положительной характеристикой от сотрудников медицинского учреждения, требую признать мистера Чака Найта дееспособным и освободить его от пребывания в психиатрической лечебнице имени Святой Джорджии…

Чак не верил своим глазам, вот она, вот она, долгожданная свобода. Неужели спустя столько лет он наконец выйдет за пределы стен Св. Джорджии.

Не теряя ни минуты, побежал к главврачу. Ему не терпелось поделиться такой радостной новостью, ну и, конечно же, покинуть стены лечебницы.

Он сразу же взялся за поиски, но обойдя все места, где обычно бывал врач и не найдя его, Чак понял, что старик, скорее всего, ведет прием в своем кабинете.

Кабинет главного врача находился на верхнем этаже здания, больные не могут самовольно подниматься на его этаж, только в сопровождении персонала.

Для Чака это проблема была решаема, он направился к Стиву – старшему ординатору.

Стиву было 30 лет, но никто не давал ему больше 20. Несмотря на то, что он был одним из лучших врачей в лечебнице, вид его был всегда крайне небрежен, серьга в ухе и длинные растрепанные волосы, вид не свойственный человеку его профессии. С виду легкомысленный парень был крайне серьезен и собран в работе. Обладая состраданием и приятным характером, он быстро сдружился с Чаком.

Подбежав к Стиву, Чак начал, задыхаясь, судорожно бормотать:

– Мне нужно туда срочно, вопрос жизни…

– Чак, остынь, что ты несешь? – недоумевал врач. – Давай отдышись, рассказывай все по порядку.

Найт перевел дыхание, собрался с мыслями и сказал:

– Стив, ты не поверишь, но меня наконец-то выпускают. Я безумно рад, что спустя столько времени удалось этого добиться. Мне нужно скорее попасть к доктору, я хочу домой, а еще разобраться, из-за чего оказался здесь.

– Можно мне посмотреть на документ, удостоверяющий это? – с небольшой улыбкой произнес Стив.

Чак быстро достал постановление из кармана и передал его врачу.

Ознакомившись с документом, он сделал серьезное лицо.

– Пациент Найт, следуйте за мной, вам необходимо пройти к главврачу.

– Наконец-то! – пробормотал Чак, и они направились к Нортвесту.

Стив быстро довел парня до кабинета и с простодушной улыбкой сказал:

– С Богом, но смотри, если крыша снова протечет, сразу к нам. «Будем ждать». Поправив халат, доктор облокотился о стену и принялся ждать.

Поблагодарив друга, Чак немедля вошел в кабинет.

– Доктор, вот письмо, меня выпускают. – Не сдерживая эмоций, говорил Чак.

– Погоди, Чаки, я сейчас занят. – Пробормотал доктор и снова уткнулся в бумаги.

– Отпустите меня скорее, а со своими бумажками вы и позже разберетесь. – сказал Найт, не скрывая возмущения.

– Это крайне важный документ. – не отвлекаясь, сказал Нортвест.

– Да что может быть важнее, чем отпустить здорового человека на свободу? – сказал Найт, не скрывая возмущения.

Спустя пару мгновений доктор закончил с документами, отложил их в сторону и произнес:

– Я как раз этим и занимался, пока ты меня отвлекал, балбес.

Чак обескураженно произнес:

– Но откуда вы узнали?

– Балбес, – вторил доктор, – подобного рода информация первым делом попадает главврачу, а уже после оповещают пациента. Вот твои бумаги, забирай и дуй за своими вещами, после ты абсолютно свободен.

– Спасибо, доктор. – забирая бумаги, произнес Найт.

Чак развернулся и собирался уйти, как вновь услышал голос Алекса Нортвеста:

– Чаки, я понимаю, это долгожданная свобода, но сейчас ты крайне эмоционально уязвим, так что будь сдержанней, Чаки, и не смей возвращаться.

– Обещаю! Я буду скучать, док.

Покинув кабинет, Чак и Стив направились в палату.

В палате Чак принялся перебирать скудные пожитки, нажитые за это время. Собрав вещи в наволочку, он присел и на минуту загрустил.