Блудичке до чертиков надоело это болото. Сложно сказать, сколько лет прошло с тех пор, как она утонула, сунувшись по глупости в топь, но она все никак не могла смириться с новым местом жительства и обличием. Зачем сюда ходить вообще? Клюква? Кислятина жуткая! Память благоразумно стерла подробности смерти и прошлой жизни, оставив только неясную тоску, злость и сожаления.

Особо сильные приступы заставляли ее светиться таким ярким голубым цветом, что было видно даже днем. А злилась она почти всегда. Старые бабки, мальчишки, матерые охотники, молодухи – на ее счету было много загубленных жизней. Двое из них тоже стали болотными огоньками.

Ни спокойствие водной глади, ни звонкие птичьи трели, ни простая красота пейзажей – ничто не могло унять ярость мятущейся души. Чуть легче Блудичке становилось рядом с росянками или пузырчатками – можно было целый день смотреть, как те поедают насекомых. Но и это не спасало: лишь опускались сумерки, и снова она летела над трясиной, кидалась из стороны в сторону, кружилась над бочагами, и жаждала покоя.

В отражении

Блудичка всегда отличалась от остальных огоньков: и цвет не тот – теплый алый, а не холодный синий, – и делает все не так. Сколько ни твердили, что надо заводить людей в топь и губить, она так ни разу на это и не решилась. Да и как это возможно – оборвать чужую жизнь? Жизнь полную планов, мечтаний, желаний. И пусть в основном на болото ходили только старухи, которым и так помирать уж скоро. Пусть! Каждая из них заслуживала долгих лет жизни.

Ее ругали за то, что водила гостей заповедными тропами к самым хорошим местам. Показывала кусты пьяники и черники, усыпанные синими горошинами, поляны краснеющих брусники и клюквы, которую деревенские называли журавлиной ягодой. Приводила к зарослям морошки, спорящей цветом с солнечным янтарем.

Если бы люди чаще приходили весной и летом, Блудичка обязательно показала бы, как красиво цветут